Текст книги "Немного о себе"
Автор книги: Юрий Яковлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Яковлев Юрий
Немного о себе
Юрий Яковлевич ЯКОВЛЕВ
Немного о себе
Каждый день моего детства был связан с мамой. Озабоченная и радостная, спокойная и печальная, она всегда была рядом. Она вела нас с сестрой через трудную жизнь, создавая на нашем пути теплое, незамерзающее течение. В последний раз я видел маму на запасных путях Московского вокзала, у воинского эшелона. Я был подстрижен под машинку, но форму еще не получил. Это было в ноябре 1940 года, за полгода до начала войны. Мне было тогда восемнадцать лет.
Мама погибла во время блокады Ленинграда летом 1942 года. Я был далеко от Ленинграда. Моя младшая сестра осталась одна.
Есть люди, которые удивительно скрупулезно помнят свою жизнь. Их память высвечивает в далеком детстве стройную цепь существенных и несущественных событий. Не берусь соперничать с ними. Мое детство хранится в моих рассказах. Оно звучит в них, как эхо. То громче, то слабее. Многие свои незабытые переживания я передал и продолжаю передавать героям своих рассказов.
Очень хорошо помню запах свежего кумача. Стою на сцене вместе с другими ребятами и, запинаясь от волнения, произношу слова торжественного обещания: "Я – юный пионер Советского Союза..." Потом мне повязывают красный галстук, и я вдыхаю в себя неповторимый, радостный запах кумача. Тогда еще не было шелковых пионерских галстуков...
Помню морозный декабрьский день, когда весь Ленинград вышел на улицы и замер в скорбном молчании. Самый любимый ленинградцами человек – Сергей Миронович Киров – погиб от руки врага... Еще помню приезд в Ленинград испанских детей – маленьких республиканцев. Мы встречали их в порту. Они спускались по трапу, держа у правого плеча сжатый кулак. И мы тоже сжимали кулаки и подносили их к плечу: "Рот фронт! Но пассаран!". Некоторых детей сносили с корабля на носилках: они были ранены.
Так надвигалась война. Сквозь время и сквозь страны она грозно и неумолимо приближалась к нашей земле, к нашей жизни. Моя юность связана с войной, с армией. Шесть лет я был рядовым солдатом.
Война была одна, но у каждого человека – своя военная дорога. Не все дороги прошли через всю войну... Многие обрывались задолго до Дня Победы. Я был зенитчиком, и наша шестая батарея стояла под Москвой, у деревни Фуники. Враг был еще далеко от Москвы, а мы уже вели бой. Каждый день были налеты вражеской авиации. Рвались бомбы. Свистели осколки. Мы были на местах. Мы вели огонь. Когда сам стреляешь, не так страшно. Наша батарея стояла перед противотанковым рвом, и наши пушки были без колес: у нас не было возможности отступать и не было мысли об отступлении. С каждым днем фронт приближался. В самый критический момент немцы были от нас в нескольких километрах. И между нами и гитлеровцами не было ни одного пехотинца. В эти дни я подал заявление в партию.
Мы знали, что из-за леса вот-вот выползут немецкие танки. На брустверах наших орудийных двориков лежали ящики с бронебойными снарядами. Неожиданно через наши головы ударили "катюши". Началось наступление наших войск.
И еще я писал стихи. Первое стихотворение я написал еще в школе. На смерть Пушкина.
Война превратила мои детские упражнения в страсть. Я почувствовал, как велика сила поэзии, когда она вплотную соприкасается с жизнью.
Писал стихи, когда удавалось и где удавалось. Чаще ночью, при свете коптилки, сделанной из снарядной гильзы. Иногда пристраивался рядом с сапожником в его крохотной землянке. Всю войну был активным военкором газеты "Тревога". В газете часто печатались мои стихи, очерки и материалы о боевом опыте зенитчиков. Помню, как-то после войны в одной статье в "Правде" были приведены стихи неизвестного солдатского поэта:
Пройдут года, и вот однажды вечером
Вдруг спросит дочка, перестав играть:
"А верно, мама, ты была ефрейтором.
И не боялась из ружья стрелять?"
Ты дочку приласкаешь и пригреешь.
Посадишь на колени и тогда
Расскажешь ей про нашу батарею.
Про всех про нас, про трудные года...
Расскажешь ей, как мерзла на разведке.
Как исправляла линию в метель.
Покажешь ей со звездочкой беретку
И старую, потертую шинель.
А дочка тихой и серьезной станет.
Потертую пилотку теребя.
И вдруг пилотку на себя натянет.
Чтоб быть хоть чуть похожей на тебя.
Это были мои стихи. Они были напечатаны в нашей фронтовой "Тревоге". Война вывела меня на ближние подступы к литературе.
Есть события, которые время делает более значимыми и зримыми, поворачивает новыми неожиданными гранями. Такова война для тех, кто пережил ее. Может быть, потому о войне я и начал писать через много лет после того дня, когда отгремел салют Победы.
В Литературный институт имени Горького я пришел еще в солдатской шинели. Через несколько лет в "Знамени" появились циклы моих армейских стихов, тепло напутствуемых Николаем Семеновичем Тихоновым. Тогда же началось мое знакомство с Михаилом Аркадьевичем Светловым. Несколько лет он был моим добровольным наставником. Моим мастером в детской поэзии была Агния Львовна Барто. Она же выступала моим оппонентом, когда я защищал диплом в институте. Институт окончил в 1952 году, уже будучи автором нескольких книг, членом Союза писателей. Старая шинелька, которую я еще долго носил после армии, сносилась. Военная жизнь осталась позади. Началась новая жизнь.
Моя первая книга называлась "Наш адрес". Она вышла в 1949 году в Детгизе – в издательстве, которое стало для меня родным домом и сыграло немалую роль в моей жизни. "Наш адрес" – была детской книгой:
Наш адрес необычный:
Живем мы за рекой,
У площади Черничной.
В проезде Земляничном.
На улице Грибной
Моя вторая книга называлась "В нашем полку". В ней были собраны взрослые стихи – стихи об армии, о вчерашней войне. С первых своих шагов в литературе я писал для взрослых и для детей, о детстве и о войне – о том, что сам пережил и что знал. И с тех пор остаюсь верен этим горизонтам жизни.
В детстве я не отличался трудолюбием. Трудолюбивым меня сделала поэзия, позднее – проза. Для меня литература была и остается не только работой, но и страстью, которая взяла верх над всем остальным.
Как я жил? Сотрудничал в газетах и журналах и ездил по стране. Был на строительстве Волго-Донского канала и Сталинградской ГЭС, в колхозах Винницкой области и у нефтяников Баку, участвовал в учениях Прикарпатского военного округа и шел на торпедном катере по пути дерзкого десанта Цезаря Куникова; стоял ночную смену в цехах Уралмаша и пробирался плавнями Дуная с рыбаками, возвращался к руинам Брестской крепости и изучал жизнь учителей Рязанской области, встречал в море флотилию "Слава" и бывал на погранзаставах Белоруссии. И встречался с ребятами в школах, библиотеках, детских домах – во всех уголках страны. И всегда стремился не "собирать материал", а пожить жизнью своих героев.
В 1960 году в "Огоньке" появился мой первый рассказ "Станция Мальчики". Это был переходный момент в моей творческой жизни. Я стал прозаиком.
Нет, я не изменил поэзии. Поэтические образы перекочевали из стихов в рассказы, а ритмы стихов сменили ритмы прозы. Не мыслю себе рассказа без внутреннего ритма, без строгого построения, без поэтической атмосферы.
Кто был тем стрелочником, который вдруг перевел в моей жизни стрелку с пути поэзии на путь прозы? Может быть, мой замечательный сосед "по лестнице" Рувим Исаевич Фраерман и его поразительная "Дикая собака динго"?.. Или просто пришло время: "Года к презренной прозе клонят..." Рассказы я пытался писать и раньше и даже выпустил две тоненькие книжки ("Пост номер один" и "Созвездие паровозов"), но по собственному суровому счету все началось со "Станции Мальчики". Вслед за этим рассказом появился рассказ "Мальчик с коньками", ставший верным спутником многих моих книг.
В жизни писателя всегда большую роль играет поддержка журнала, газеты, издательства. Сознание того, что кто-то ждет твои произведения, радуется твоим удачам, хочет помочь тебе встретиться с читателями, имеет большое значение. В моей новой "прозаической" судьбе такую роль сыграл "Огонек", а затем "Известия".
Я всегда любил животных: собак, лошадей, коров. И кошек. И зверей, которые сидят в клетке, но которых так мучительно хочется погладить и почесать за ушком. В последнее время у меня появилось немало (но и немного!) рассказов, связанных с животными. А все началось с того, что в доме сперва появилась одна собака: Динго – Доня, Донюшка. Потом тринадцать щенков. Потом из тринадцати с нами осталась Эгри – Люля, Люлечка. Эти две собаки как бы открыли мне путь ко всем зверям. Потом был Зной. А теперь рядом со мной огромный и прекрасный Гвидон. Я глубже и сильнее стал любить мир живых существ. В моей жизни собака – новый, с ее помощью открытый, горизонт жизни. Новая запевшая струна. Новые переживания, страдания и радости. Я убежден, что тот, кто любит собак или других животных, как правило, больше любит людей.
Есть писатели, которые стесняются называться "детскими". Я – детский писатель и горжусь этим званием. Я люблю своих маленьких героев и своих маленьких читателей. Мне кажется, что между ними нет границ и я как бы одним рассказываю о других. В детях я всегда стараюсь разглядеть завтрашнего взрослого человека. Но и взрослый человек для меня начинается с детства. Я не очень-то люблю таких людей, которых невозможно представить себе детьми. Мне кажется, что в настоящем человеке до последних его дней сохраняется драгоценный запас детства. Самое чистое и самое самобытное в человеке связано с детством. А мудрость, ум, глубина чувств, верность долгу и многие другие замечательные качества взрослого человека никогда не вступают в противоречие с его неприкосновенным запасом детства.
Я уверен, что так же думал и Лев Кассиль.
Дом Льва Абрамовича Кассиля был для меня и для моих друзей-писателей своего рода университетом, а хозяин дома – нашим учителем, наставником, вдохновителем. У Кассиля мы учились не только писать, мы учились писательскому отношению к жизни. Некоторые считают, что писатель должен изучать жизнь. Это неверно. Не изучать, а жить. Жить, не отстраняясь от людских забот, тревог, трудностей. Быть не зрителем, а активным участником. Кассиль был для меня больше, чем учитель, и больше, чем друг...
В 1972 году мне исполнилось пятьдесят лет. Меня наградили орденом Трудового Красного Знамени.
Но жизнь писателя измеряется не годами, а книгами.
И вот на моем столе лежит основательный томик в красном тесненом переплете "Золотой библиотеки" – "Багульник". Сюда вошло все лучшее, что я написал к этому времени. "Багульник" – не только итог моей работы, но и символ моего представления о людях, моих открытий: сухие, невидные прутики багульника могут неожиданно расцвести нежными цветами. Мои герои – мои бесценные прутики багульника!
Всю жизнь я занимаюсь поиском героев. И они помогают мне своими удивительными судьбами.
Старые артисты Мгебров и Чекан рассказали мне о своем сыне Коте – о маленьком ленинградском Гавроше и помогли мне воссоздать картину героического времени. Так появились повесть и фильм "Был настоящим трубачом".
Аркадия Обранта я не застал в живых, но его воспитанники помогли мне воскресить удивительную военную историю, когда юные танцоры ленинградского Дворца пионеров из блокадного города приехали со своим учителем на фронт и дали там три тысячи концертов. Так родилась повесть "Балерина политотдела" и фильм "Мы смерти смотрели в лицо". Жизнь замечательной героини войны Клавдии Ильиничны Шаликовой легла в основу повести "Девушка из Бреста" и фильма – "Колыбельная для мужчин". Юные участники обороны Брестской крепости, ныне взрослые люди, помогли мне написать повесть и сценарий фильма "Дочь командира". Подвиг ленинградского школьника, комсорга класса. Гены Кегелиса воплотился в повесть "Трудная коррида"... Этот перечень можно продолжить.
Когда была война, то казалось, что вспуганные взрывами птицы улетели на другую планету и никогда не вернутся. Но нет, не улетели птицы на другую планету, не увяла трава, не пересохли реки. И кроме тишины после выстрела, когда человек прислушивается к своей боли, есть ласковая тишина леса, когда слышишь свое сердце. Но почему голос зарянки напоминает мне сверлящий свист пули, а треснувшая сухая ветка настораживает, как поступь врага?
Нет на свете ничего страшнее забвения. Забвение – ржавчина памяти, она разъедает самое дорогое.
Я не могу не писать о войне, хотя от минувших грозных лет меня отделяет все больший и больший пласт времени. Я как бы остаюсь в строю. И когда на поверке звучит мое имя, отзываются мои военные книги: "Где стояла батарея", "Реликвия", "Позавчера была война", "Колыбельная для мужчин", "Жить нам суждено"...
И все-таки самое интересное, самое важное время для писателя сегодняшний день, со всеми его проблемами, тревогами и радостями. И появляются короткие повести о сегодняшних ребятах и юношах – о тревожном, трудном возрасте, когда решается участь будущего человека ("Девочка, хочешь сниматься в кино?", "Травести", "Автопортрет", "Трудная коррида", "Дочь преферансиста", "Иван-виллис"...).
Я много езжу по свету. Но результатом этих поездок пока явились лишь два рассказа: "Учитель истории" (Югославия) и "Воспоминания о корове" (Америка). Мне не очень-то пишется на чужой земле. Единственно, что по-настоящему чувствую в зарубежных поездках – острую любовь к Родине и мучительную тоску по ней.
Большое место в моей жизни занимает работа в кинематографе. У меня за спиной несколько полнометражных художественных фильмов: "Пущик едет в Прагу", "Первая Бастилия", "Всадник над городом", "Мы с Вулканом", "Красавица". С большим увлечением я работаю на студии мультипликационных фильмов. "Белая шкурка", "Умка", "Бабушкин зонтик", мне думается, – самые удачные из мультфильмов, снятых по моим сценариям.
Есть вещи, которые на первый взгляд не кажутся в одном ряду. Любовь к родной природе, к земле, ко всему живому, что пробивает себе путь к жизни, – эта любовь кажется очень далекой от войны, от подвигов, от смерти. Но добро должно быть сильным, мужественным, оно должно быть под надежной защитой – только тогда оно победит и восторжествует. Вот почему мои рассказы о войне, и рассказы о детях, и рассказы о четвероногих друзьях стоят в одном ряду, дополняют друг друга и служат одному делу.
Когда я смотрю на большую могучую реку, меня всегда интересует робкий, едва заметный ручеек, который дает ей начало. И я пришел к простой истине, что любовь к Родине начинается с любви к матери. А человек начинается с его отношения к матери. И все лучшее, что в человеке, достается ему от матери.
Ю р и й Я к о в л е в
