Текст книги "Гончие и сторожевые"

Автор книги: Юрий Иваниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Иваниченко Юрий
Гончие и сторожевые

Юрий Иваниченко

Гончие и сторожевые

Говорить в пустоту – дело обычное, ничего тревожного. Но если кажется, что Пустота тебя слушает – это уже опасно. А если _отвечает_ – надо срочное врачу.

Пилоты не любят врачей, Олег Рубан отнюдь не составлял исключения. Даже Ли, своего многолетнего спутника, что называется испытанного боевого товарища, он любил только до тех пор, пока Ли выполнял, педантично и точно, функции штурмана, планетолога и собеседника. Но стоило Рубану пожаловаться или просто захандрить, как тут же у верного Ли появлялся профессиональный блеск в раскосых глазах, распахивался медицинский бокс-Диагност, или, в лучшем случае, смачно чавкали присоски стимуляторов, превращая Олега в нечто ежеподобное. Что и говорить, после этого физическое состояние улучшалось, зато надолго портились отношения.

Но жаловаться можно было только на недуги телесные. Что же касается всяких видений и впечатлений – Рубан категорически избегал любых упоминаний. Зарекся. С полгода тому, когда это _началось_ впервые, – он рассказал другу Ли, что посещает его некое странное _ощущение_... – и в награду получил добрый месяц изощренных экзекуций. Хорошо хоть Ли не поделился информацией с кем не следует на Трансплутоне – иначе куковать бы тогда пилоту-разведчику в тихом стационаре далеко от Земли, созерцая ленивые звезды сквозь купол.

Пожалел его Ли. Впрочем, может, и не пожалел, поделикатничал не по врожденной доброте, а потому что коней на переправе не меняют; не хотелось оставаться Второму, штурману, без Первого, когда свалились на бедный "Вайгач" непривычная работа и Паттег.

Впрочем, вернее – в обратном порядке сначала – Паттег, а потом непривычная работа. Патруль.

Паттег – патрульный. Оказалось, что за столетие Всеобщего Мира, когда уже и мальчишки перестала играть в войну, и военные видики превратились а раздел учебной программы, охотничьи инстинкты атрофировались далеко не у всех...

Разведка длилась полтора года. "Вайгач" улетал, когда ничто не предвещало осложнений космической экспансии – а вернулся, когда вовсю уже орудовал Патруль, и добрая половина обитателей Трансплутона щеголяла в красивейшей форме. Так что, не до психоисследований пилота Рубана здесь было тогда. "Вайгач" в пожарной спешке разгружали, заправляли, обвешивали оружием и (кажется, даже не спрашивая согласия экипажа), приписали к Третьей Патрульной эскадре, отправляющейся к Угольному Мешку. Только успевай поворачиваться и на ходу ловить новости, накопившиеся в Системе за месяцы разлуки...

А новости оказались печальными. Нет, на Земле все в порядке, бравые экологи завершали превращение матушки-страдалицы из Промзоны в культурно-аграрно-курортную.

Все в порядке было и в Ближнем Космосе, на лунных верфях, заводах-автоматах Пояса, в Малых Сферах, на Титане и даже Трансплутоне. Но дальше...

Первый тяжелый звездолет с переселенцами, ушедший к системе Бетельгейзе, был внезапно атакован. Мертвый, искореженный, оплавленный кусок металла случайно засекли и опознали Разведчики на баллистической траектории, далеко от Земли и Бетельгейзе... Ракеты ударили по рубке и жилым отсекам – погибли все...

И второй тяжелый звездолет был безжалостно расстрелян, и только спустя три месяца своего времени, вскоре после отлета "Вайгача", дотянул на малом, планетарном ходу до границы устойчивой связи. В живых оставалось только трое – механики, которых ракетная атака застала в кормовом отсеке.

Тогда-то создали Патруль, развернули тщательное прочесывание подозрительных секторов Дальнего Космоса; тогда-то и родилось название: сначала – просто Черный, затем – Черный Ангел.

На Трансплутоне "Вайгач" ожидали – формировалась очередная эскадра, Пятерка, на патрулирование в районе Угольного Мешка.

Ожидал звездолет и старший патрульный, Владимир Паттег, – по уставу он возглавлял теперь борт. Согласие Рубана и Ли, кажется, все-таки опросили, хотя я вопрошающие, и ответствующие знали, что сие лишь формальность. Рубан и Ли согласились – и впряглись в срочную работу: переоборудовать мирный разведчик в Патрульный Борт. Тут не до психологов или психиатров! Некогда разбираться высокоученой братии, с чего вдруг солидному пилоту-разведчику стало казаться, что некто за ним следит. Не на Трансплутоне – в глубине космической ночи. Нет, даже не так: не за ним, не за его действиями, а за мыслями, за тем, что происходит в его душе. Если бы за действиями – то цена сему известна: даже такой неспециалист, как Рубан, поставил бы себе диагноз и сам, добровольно, пал в удушающие объятия врачей, предварительно распростившись с Космосом.

Непривычные то были ощущения, не напоминали они Рубану даже фантазий туманной юности, когда казалось порой, что ты – совсем не ты, а герой некоего видика, и дело происходит не в обычной жизни, а в пространстве никем не виданного еще фильма.

Нет, другое произошло с пилотом, пришло к нему, когда первая седина уже тронула висок: ощущение, что в пространстве, в искривленном пространстве за бортом корабля, тянущегося в Броске, присутствует серебристая туманность, почему-то подобная птице, чайке о распростертыми крыльями, и вслушивается, вчувствывается в его мысли, причем даже не в выстроенные логические цепочки, _внутренний голос_, а в недоступные самому Рубану мыслеобразы, а может быть – в глубинные течения души. И улавливал Рубан иногда – интерес, иногда – разочарование, досаду постороннего слушателя; затем Серебряная Чайка исчезала... Но самое тревожное, что после ее исчезновения, в те короткие минуты, когда не было на срочных дел, ни сна, ни переговоров – накатывало давящее ощущение одиночества...

Ничего подобного не происходило прежде – а у Рубана уже почти двадцать лет стажа. Ничего подобного не было у Ли. А вот у Паттега...

Впрочем, разве можно быть уверенным в том, что происходит с Паттегом? А вот чувствовать себя уверенно рядом а ним – можно.

С самых первых минут, когда на выходе из шлюзовой, на Трансплутоне, старший патрульный встретил Рубана и Ли, усталых и ошарашенных новостями, и до самого последнего часа полета все разворачивалось так, будто жизнь без Паттега была недожизнью или в крайнем случае преджизнью. Конечно, Рубан, крутил ус и ворчал при каждом удобном случае, как положено ворчать штатским, захваченным мобилизацией; конечно, Ли лоснился от чрезмерного удовольствия, когда выяснилось, что Паттег более чем благосклонно относится к возне с Диагностом; но справедливость требовала признать: с Паттегом все оказалось проще и веселее. Все получалось у Паттега, все раскручивалось без суеты и неразберихи; а как уютно становилось по вечерам в кают-компании! Даже заведомо бесстрастный Кок, околдованный старшим патрульным, превосходил сам себя, выжимая из электронной памяти фантастические рецепты; а истории, россказни и байки из только-только нарождающегося фольклора Патруля не истощались и не повторялись.

За неделю до старта прилетели жены Рубана и Ли; сколько там того общения! – но даже они отметили Паттеговское обаяние.

И только в полете, когда "Вайгач" уже шел в искривленном пространстве к Угольному Мешку и вновь явилась Серебряная Чайка – показалось Рубану; что на этот раз "слушала" она (Он? Оно?) не только его, но и Паттега. Так ли? Но прямо спросить у Володи Рубан не решился.

Корабль-разведчик "Вайгач" летит по периферии Угольного Мешка. Далеко-далеко, на пределе связи и чувствительности локаторов, в такой же темноте летят, поддерживая строй, еще четыре корабля. Пятерка, Эскадра... Здесь, в Дальнем Космосе, по-особенному чувствуется, какие же мы одинокие и слабенькие – люди, посланцы Человечества.

Сколько продолжается патрульный рейд, известно. Сколько вообще это будет продолжаться – никто не знает. Как минимум до тех пор, пока не будет уничтожен Черный Ангел, корабль-убийца.

То, что Черный – это именно "Ангел", земной боевой корабль, пропавший без вести столетие назад, можно было только предполагать. Немало кораблей растворилось в Большом Космосе... Иногда срабатывала автоматика, и приходили на ближайшие ретрансляторы аварийные сообщения; иногда внезапная вспышка в вечной ночи и обрыв связи; иногда – просто молчание, молчание, молчание...

Среди пропавших без вести были боевые корабли. Не один и не два. Но ко времени выхода "Вайгача" в Патруль сложилось убеждение: Черный – это "Ангел". Черный Ангел.

Не потому ли, что достоверных сведений об "Ангеле" не осталось? Документацию, едва корабль сошел со стапелей, уничтожили. Всю. Вместе с конструкторами. Дабы избежать утечки информации...

Плохие были времена. Рубану приходило в голову, что наша Земля некогда влетела в облако космической пыли, начиненной вирусами безумия. И вот "восприимчивые к болезни" перепутали добро и зло, свет и тьму, причины и следствия, и ринулись отдавать свою силу, талант, жизнь странным, безумным делам: тому, чтобы с каждым днем становилось опаснее-и страшнее жить. Безумцы отнимали хлеб у голодных, одежду – у иззябшихся, лекарства – у больных. Безумцы истощали недра планеты, отравляли землю, реки и небеса, терзали сушу, и дно морское – и отдавали все, что удалось отнять, могучим заводам, где производились орудия и машины для убийства людей...

Потом, естественно, стало Рубану не до гипотез? Университет, Трансплутон, Академия, семья, работа... Сейчас, кажется, можно вновь помечтать – темнота, ровный гул маршевого двигателя, твердый профиль Паттега, вглядывающегося в экран дальней локации, – но нет, где-то рядом Серебряная Чайка, ощущается ее присутствие, осторожное и чуткое проникновение в сознание...

– Паттег, – неожиданно для самого себя спросил Рубан, – ты ЕЕ чувствуешь?

– Глупости, – бросил Паттег, не отрываясь от экрана, – нет никаких Серебряных Чаек, Штатские сказки.

Несколько мгновений Рубан молчал, воспринимая через ЕЕ реакцию, как нарастает раздражение _проговорившегося_ Паттега.

Потом кивнул:

– Мне пора в двигательный. А потом – отдых, Сейчас придет Ли...

Паттег, не оборачиваясь, бросил:

– Иди. Выспись как следует.

Что-то в голосе патрульного заставило Рубана задержаться:

– Все спокойно? Помощь не нужна?

– Чуть позже...

– Ты заметил? – спросил Рубан, заглядывая через Паттеговское плечо на матово-черный экран.

– Иди. Тебе надо отдохнуть.

...Горело табло связи с остальными кораблями "Пятерки", а на темном поле экрана дальней локации светилось маленькое пятнышко...

Если это – Черный, то эскадре повезло. Повезло, потому что в ней – пять кораблей, и они подготовлены ко всяким сюрпризам, вооружены, мощны и маневренны.

Повезло, потому что первыми _заметили_, выследили, а не подверглись внезапному нападению.

Корабли перестроились, образовав тетраэдр. В центре – "Вайгач" и неизвестный объект. Корабли стремительно сближались, ограничивая возможному противнику пространство маневра. Еще полчаса...

– Почуял, – прошептал Паттег и положил руки на штурвал. Пятнышко-метка на экране локатора еще оставалась неподвижным – глаз не улавливал маневр, – но высветились цифры: изменение курса, относительная скорость... ого! Ускорение – восемь "же"!

– А он и не думает от нас убегать.

Удовлетворение, да что там – торжество послышалось в реплике Паттега...

Патруль. Временная организация... Но случайно ли, что заявления поступили от четверти землян соответствующего возраста? Полмиллиарда заявлений – на семь тысяч штатных мест. Впечатляет, не правда ли?

Можно понять... Схватка, в которой шансы, наверное, равны – это жжет нервы...

Но если... Если это – Чужие?

– Это не наш корабль? – спросил Рубан, ни к кому персонально не обращаясь.

– Не наш. Автоответчик, – легко выговорил неуклюжее слово Ли, – молчит. И не должно быть в этом секторе наших бортов.

– А если это Чужие? Ты-то веришь в Контакт? – теперь вопрос адресован персонально Паттегу.

На экране быстро, все быстрее, сменялись цифры...

– Верить – это не мое ремесло.

Ли осторожно сказал:

– Паттег никогда не утверждал, что Чужих – нет.

Еще бы утверждал! Уж кому-кому, а Патрульным пришлось столкнуться не с одним следом Чужих.

Будто прочитав мысли, Паттег бросил:

– Чужие, конечно, есть. Но Контакта – нет.

– Пока нет.

– Это "пока" – надолго. Я так думаю.

Засветился еще один экран – заработала ближняя, электромагнитная локация.

"Вайгач" сблизился с объектом; скоро можно будет уверенно определить его параметры, а затем – и форму.

Кресла задвигались, вздохнули амортизаторы: Паттег начинал маневр. Кажется, Рубан хотел еще что-то сказать, продолжить мирный разговор, но не успел.

Тройная, а потом – невесть какая, перегрузка втиснула в кресло. Заплясал под неподъемными веками рой разноцветных огней... Сотрясая корабль, надрывались в запредельном режиме двигатели...

Тени и вспышки на экранах, невероятное, небывалое скольжение-мелькание звезд, мгновенно сменяющееся темнотой.

Крики в переговорниках, лицо Паттега, искаженное перегрузкой...

И вдруг все закончилось. Двигатель, успокаиваясь, гудел привычно и мирно. Возвратились нормальные ощущения.

...Общий строй кораблей не нарушился. Объект по-прежнему в центре космического тетраэдра, только "Вайгач" уже не мчится наперехват, а висит – в относительных координатах, – неподвижно, сохраняя неизменное, сравнительно небольшое расстояние.

Паттег заговорил, не отрывая глаз от экрана!

– Я – "Вайгач". Подвергся ракетной атаке со стороны неизвестного объекта. Ракета класса "корабль-корабль", площадь отражения 0,6, скорость 18, самонаведение.

– Какие повреждения? – забилось в интеркоме.

– Повреждений нет, – отозвался Паттег, – на маневре сжег ракету в факеле двигателя. Заряд... – Паттег бросил короткий взгляд на экран спектрографа, – видимо, плутоний.

И взялся за штурвал:

– Начинаю боевой разворот...

Оптическая система уже работала в следящем режиме: серая полоска чужого корабля оставалась в перекрестке координатной сетки, когда "Вайгач" заскользил по траектории боевого разворота.

Рубан смотрел – и через пять секунд после начала маневра увидел вдали слабую вспышку, а затем – стремительную искорку мчащейся наперехват ракеты.

И вновь был вой двигателя, перегрузки, стремительная смена сияния и тьмы, крики – и наконец – нормальный режим, ровный столбик знаков и цифр на экране спектрографа.

Теперь вперебой говорили со всех кораблей, Паттег рявкал в ответ, и монотонно раскатывался разборчивый тенорок штурманской машины. Совещание длилось минут пять – и было решено не дожидаться третьей атаки. "Вайгач" развернется на пятачке, используя малые рулежные, и будет бить по Черному Ангелу из гразеров и ПМП, и если не уничтожит, то ослепит противника пока подтянутся остальные корабли.

Оставалось действовать – и тут Рубан сказал:

– Нет.

И после паузы добавил?

– Мы не имеем права стрелять вслепую.

Молчание, и только Паттег закричал:

– Он что, стреляет "взрячую"? А если нам не уйти от третьей атаки?

Ледяное спокойствие пришло к пилоту. Рубан сказал твердо:

– Пока мы неподвижны относительно Объекта – атаки не будет.

– Это почему же? – одновременно спросили три голоса из интеркома.

– Для автомата неподвижные объекты – не цели.

Все замерли – четыре корабля в вершинах тетраэдра и "Вайгач", отдаленный от опасного объекта всего парой сотен километров.

– И сколько мы так будем висеть? – поинтересовался Паттег.

– Я должен пойти туда, – кивнул на корабль в перекрестье координат Рубан.

И продолжил:

– Если там разумные существа – мы обязаны понять друг друга. Не верю в агрессивных Чужих. Это какое-то недоразумение. Эти ракеты при сближении...

– Не больше чем реакция боевого автомата, – отрезал Паттег, – да, согласен, неподвижное для него – не цель, а так, ориентир...

Ли тоже подал голос:

– Иначе "Ангел" нападал бы на маяки, на ретрансляторы. Да и Трансплутон...

– Возможно, – согласился Рубан, – возможно, что корабль ведет автомат, а экипаж погиб... Или спит... Но у всякого автомата можно попытаться перехватить управление...

– И ты за это возьмешься? – поинтересовался Паттег.

– Возьмусь, – коротко бросил Рубан.

Паттег замолчал.

Молчали на всех кораблях эскадры. Рубана – знали. Если был шанс – то, наверное, лишь у него. Маленький, но шанс: никого так не слушались самые тонкие и точные устройства, как Рубана. Врожденный талант у человека. Давным-давно его сватали на Центральный – но пока не удавалось выманить пилота из Дальнего Космоса.

– Мы еще не знаем, что это на самом деле. А значит – не имеем права уничтожать.

– Боевой автомат, – отозвался чей-то голос в интеркоме, – это опасная вещь. Не больше.

– Нет плохих вещей, – возразил Рубан чуть более резко, чем собирался... Наверное, потому что ощутил присутствие еще одного... слушателя? – есть плохое использование.

Все молчали.

Эскадра не применит наступательного оружия, если хоть один пилот против.

– Подумайте еще раз, – сказал Рубан, – поймите, что действия, принятые нами за враждебные, могут оказаться просто продиктованными иной логикой, совершенно неизвестными нам причинами. А молчание автоответчика – вообще не аргумент. Чего не бывает! Даже если шанс мал – им нельзя пренебречь. Мы здесь, возможно, единственные представители Человечества. И давайте по другой мерке оценивать свои жизни. Есть кое-что поважнее. Риск? Да, риск. Но пока не все шансы исчерпаны – надо пробовать.

– Идем вместе, – решил – как приказал Паттег.

Пилот и Патрульный посмотрели друг на друга.

– Ну что в гляделки играть? – усмехнулся Паттег, – у меня тоже есть кой-какой опыт...

Аварийный модуль может уместить двоих, но конструкторы не предусмотрели, что вторым будет Паттег, и что придет кому-то в голову тащить с собой интраскоп.

Остаток места занимало оружие – лучевое копье. Из Патрульного комплекта.

Модуль разгонялся десять минут. Когда индикатор показал, что израсходована пятая часть горючего, Паттег выключил двигатель. Дрейф.

Чужой темный корабль, тускло поблескивая на фоне пылевой завесы, постепенно приближался. Обводы... Рубан включил монитор, передавая изображение на "Вайгач".

Цилиндры, полусферы, ажурные фермы – да, это не планолет и не корабль-универсал, "вылизанный" конструкторами для облегчения полета в чужих атмосферах. Но конструкция – незнакомая.

– Ты не опознаешь?

– "Что – "опознаешь"? – огрызнулся Паттег, – фотографий-то "Ангела" нет!

...Но если это "Ангел", если это боевой автомат, созданный и запрограммированный военными преступниками, то почему он совершенно не реагирует? Модуль по локации особо не отличается от боевой ракеты. А локационная система Черного ведет модуль непрерывно, с того самого момента, как он отчалил от "Вайгача". Вот и сейчас на пульте мигает лампочка – индикация локаторного луча... Но – никакой реакции.

...Теперь уже совсем хорошо видно. Узкая головная часть, бугры и раструбы антенн, решетчатая "талия", тяжелый двигательный отсек, далеко разнесенные пилоны маневровиков...

– Наша работа, – внезапно сказал Паттег, – какие там Чужие, земной корабль. Кое-что не так скомпоновано, но...

Две тусклые прозрачно-голубые звездочки вспыхнули на пилонах. Громадная туша Черного легко и плавно развернулась – и открылось исполинское непроглядно-черное жерло: на модуль уставилась дюза маршевого двигателя.

Сейчас будет вспышка, в иллюминаторы ринется фиолетовый всепожирающий огонь, несколько непереносимых мгновений – и все закончится... Навсегда...

Дважды коротко мигнув, маневровые двигатели Черного погасли. Мгновение... Еще мгновение...

В сознание вплыл звук: Ли кричал в эфир:

– Товарищи, осторожно! Он маневрирует! Сообщите обстановку!

Ответил Паттег:

– Объект отклонился на восемь градусов и развернулся. Дальнейших маневров не совершает. У нас все в порядке.

И повернулся к Рубану:

– Идем следом?

– Нет. Не сейчас. В зоне... Когда пройдем точку максимального сближения?

– Через... восемь минут, – ответил Паттег, поколдовав у компьютера.

И спросил:

– Так что будем делать?

– Ожидать.

Рубан смотрел на огонек индикатора внешней локации. Паттег проследил за его взглядом и, сообразив, спросил:

– Ты думаешь, выйдем из луча?

– Надеюсь. А пока корректировать курс нельзя. Это – реакция гончей, самонаводящейся ракеты. Дли "него" сейчас такой маневр – однозначный сигнал. Нас просто сожгут... – и тут Рубан не удержался, – как ты сжег их ракету.

Паттег довольно хмыкнул.

– Сжег, ясное дело. Не люблю, понимаешь, когда меня рассеивают на атомы.

– Ладно. Надо резко-резко затормозить в мертвой зоне.

– Военная автоматика так просто не выпустит. Да он будет вертеться, как ошпаренный, пока снова не возьмет нас в луч!

– Пусть крутится. Лишь бы маршевый двигатель не включил. А ты держись мертвой зоны...

Одно из трех: либо автоматика действительно "потеряет" модуль в мертвой зоне, и – ничего не произойдет (отсутствие цели – отсутствие опасности); либо – Разумные поймут наш маневр и будут ждать Контакта; либо врубится маршевый двигатель, и – все...

– Приготовься, – предупредил Паттег, – сейчас будет больно. Модуль задрожал – перегрузка, страшная, нестерпимая перегрузка, – и невесомость, как полет, как озарение изнутри воскресающего тела.

Индикатор погас.

Совсем рядом, закрывая половину обзора, чернело круглое жерло.

Потеряла автоматика. И теперь для нее никакого модуля попросту нет. Неважно, куда это он подевался, важно, что выпал из режима непрерывного слежения.

...Когда остались метры, Паттег еще притормозил и подрулил к пилону малого маневровика, чуть-чуть за внешний обрез дюзы. Медленно и плавно, как в невесомости и во сне, модуль подплыл – и сработала магнитная швартовка. Накрепко прилип, прикрепился там, куда не достанет выхлоп двигателя – а магнитная швартовка выдержит перегрузки куда большие, чем слабые людские тела.

– Убедился? – после паузы спросил Паттег. – Земная техника...

Действительно, все выглядело знакомо... А значит, можно попытаться разобраться, можно спокойно выйти на обшивку: локаторы обшаривают пространство вдалеке от корабля.

...Добрые полчаса вытаскивали, опробовали и настраивали интраскоп. Прибор этот из арсенала планетологов, Ли должен был, по идее, оставить его на Трансплутоне. Но как раз сейчас означенный прибор оказался кстати.

Настраивать его пришлось достаточно долго: интраскоп слабо приспособлен для работы в невесомости. Да и глубина разрешения требуется совсем не такая, как при планетарной интраскопии. Хорошо хоть не отказала автономная терморегуляция прибора – и картинка приобрела резкость.

Какое-то время осматривались, плавно наклоняя прибор из стороны в сторону.

Тяги, жгуты кабелей, трубопроводы...

Наконец, ковыляя в башмаках-"прилипалах", добровольцы направились вдоль корабля.

Шаг за шагом, останавливаясь, поглядывая по сторонам, всматриваясь в экран интраскопа, прошли первую сотню метров...

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Паттег. За стеклом шлема едва угадывалось его лицо. Но Рубан понял: Володя растерян.

Они ожидали увидеть характерное для автоматической установки плотное агрегатирование, особо мощные крепежные устройства, способные выдержать перегрузки, недопустимые для человека, узлы телеизмерений без местной индикации... А корабль – оказался созданным для пилотируемых полетов. Ошибиться здесь невозможно: трапы, ходы сообщения, лифты, тамбуры, переговорники, пультики контроля – все это четко просматривалось в интраскоп.

Двигатель такого же типа, плазменно-барионный, как на "Вайгаче", как на всех кораблях Большого Космоса. А считалось аксиомой, что "Ангел" создан именно как автомат-истребитель.

Значит, не "Ангел"?

Пропорции, расположение, конфигурация деталей, шкалы измерительных приборов, рычаги управления, насколько позволял разглядеть интраскоп определенно указывали на земное происхождение; но не было среди пропавших такого корабля...

Техника развивается, по временам – очень бурно, скачкообразно, и все же в ней кое-что остается неизменным со времен первой промышленной революции. Сам фундамент – простейшие детали машин и механизмов, без особых изменений кочующие из одного технического поколения в другое. Нечто привычное и естественное, всякие гаечки, рычажки, шпильки, кронштейны, – то, что никому в голову не приходит отбрасывать и искать принципиально иные решения. Быть может, потому, что прежним остается человек, с теми же пропорциями, теми же органами чувств, с тою же искусной, но слабой рукой?

...Трубопроводы, кабельные каналы, шахты лифтов... Как-то "не так", все это сделано, просто подмывает сказать "не по-людски", хотя чаще всего не по-людски делают именно люди. И все же здесь будто специально чуточку отошли от привычного... Неужели это – лишь следствие _времени_?

Головная часть. Дошли до середины. А дальше... Броня вспучивалась пятью сегментами. Индикаторы показывали слабое излучение...

В свете фонарей можно было разглядеть, что металл здесь образует выпуклую "сеть" с геометрически правильным рисунком, а ячейки заполнены каким-то другим веществом; судя по язвам пылевой эрозии – менее прочным.

Интраскоп показал, что внизу – сплетение металлов, диэлектриков, полупроводников (все это дает разные цвета на экране); не разобраться. Огромная, сложная и совершенно непонятная конструкция...

Инстинкт, наверное, заставил Рубана не подводить интраскоп вплотную к сегментам, а рассматривать незнакомую установку немного со стороны.

Несколько долгих минут добровольцы горбились над экраном; чуть поворачивая верньеры настройки, Рубан шептал:

– Надо разобраться... Надо обязательно разобраться...

– Разобраться? – не выдержал Паттег, – да ты соображаешь, что сейчас происходит? Он же, "Ангел" этот проклятый, в любой момент может рвануться – пикнуть не успеешь, как сгоришь в факеле! А он расстреляет "Вайгач" и уйдет в Мешок – и тогда что? Надо пробиться в рубку, и раздолбать его паршивые мозги. Приколем – а там разбирайся, сколько влезет!

– "Раздолбать мозги"? И с чем же прикажешь разбираться? Что останется? Куча лома? А если и кучи не будет, там же наверняка самоликвидатор!

И тут Рубан вновь явственно ощутил присутствие Серебряной Чайки.

Глаза ничего не видели – лишь темная изъязвленная поверхность брони чужого корабля, "сегменты", преграждающие путь, интраскоп, лучевое копье, скафандр, лицо Паттега за стеклом, – и далекие-далекие звезды над черной гладью Угольного Мешка... Глаза не видели ничего – но разум ощущал присутствие.

– Володя, здесь Серебряная Чайка.

– Знаю, ну и что? – вскинулся Паттег, – не до нее сейчас! Нам сто метров осталось, а там люк будет, не может не быть! Заблокирован – так выжгу замок!

– Да подожди ты! – крикнул Рубан, разом перестав думать не только о Серебряной Чайке, которой, может, и вовсе нет, но и о Ли, замершем у интеркома на "Вайгаче". – Живой там или электронный мозг, но если его уничтожить, что нам останется? Мертвое переплетение материалов? Кто может разобраться в компьютере, если нет никакой программы, если не знаешь, на каком языке, в какой системе он работает? А если вообще не знаешь, компьютер ли это или причуда природы?!

– Не собираюсь спорить. Неважно это, понял? А вот что этот Черный в меня стрелял – важно. И что у него, смотри, еще дюжина ракет в кассетах тоже важно. Молодец, помог добраться до его шкуры – а дальше я сам... Не упущу. Целым – не уйдет!

И Паттег, подхватив невесомое лучевое копье, заковылял по узкой полоске брони между "сегментами".

Помедлив, Рубан толкнул ящик интраскопа и двинулся следом.

Прибор проплыл в метре над "сегментом".

Рубан успел сказать:

– Держи, Володя! – а сделать еще один шаг не успел. Вспыхнуло голубое сияние, вспыхнуло – и людей разделила полупрозрачная завеса.

Отчаянно заверещал счетчик: из "сегментов" вырывались в пространство потоки лучистой энергии, и мириадами голубых искр светились частицы ионизированной космической пыли.

Завесу не преодолеть: какая там лучевая болезнь – мгновенный распад тканей, как в луче гразера...

Сквозь свист в треск донесся слабый радиоголос Паттега:

– Ты живой?

– Живой, живой...

Рубан отступил еще на несколько шагов. Связь с Ли прервалась; естественно, сквозь такой фон не докричишься.

Исчезла и Серебряная Чайка.

Рубан отчетливо понимал, что произошло. Паттег прошел мимо "сегментов" – его _пропустили_. А интраскоп, такую же массу, но неживое – нет.

Пропустили не лично Паттега. Живое. Умеют различать биологическое и технологическое... Далеко в космосе, в кораблях, живое было приманкой – не случайно ракеты били по жилым отсекам. Модуль не обстрелян – наверное, слишком мелкая и тихоходная цель, на еще плывет в общем-то мимо... Стоит ли тратить ракету, если настоящая Цель – совсем недалеко?

Живое на обшивке – это не опасность. А вот неизвестный груз, технологическое – тревога...

Наша техника не умеет это различать. Земные компьютеры запрограммированы иначе. И следовательно – здесь знания, открытия и _умение_, необходимые людям... Их надо сохранить любой ценой!

– Паттег! – закричал Рубан смутной тени, удаляющейся за голубой завесой. – Остановись!

Паттег ковылял все дальше по броне головного отсека.

– Паттег! – крикнул Рубан еще раз, уже не надеясь, что его услышат.

Но патрульный услышал и отозвался, чуть замедлив шаг:

– Чего ты кричишь? Потом поговорим. Лети к модулю.

Неуклюжий ящик интраскопа медленно уплывал в пространство. Голубое сияние окутывало его, и казалось, что прибор истаивает, с каждым мгновением становится все меньше.

– Володя, – Рубан еще раз попытался убедить, понимая, что больше ничего сделать нельзя, шансов преодолеть голубую завесу попросту нет, – нужны серьезные исследования. Мы сейчас должны Его оставить. Уходи в космос. По тебе стрелять не будет. Уходи на ракетном поясе – а я тебя подберу. Или "Вайгач"...

– Вот он, люк, – через минуту заговорил Паттег, – сейчас поговорим...

Короткая вспышка – Паттег выжег замок лучевым копьем. Едва различимо вырисовывалась овальная чернота, и вот Володя, взмахнув рукой, скользнул вглубь.

Еще мгновение Рубан стоял перед голубой полупрозрачной завесой; потом отключил "прилипалы" и заскользил на ракетном поясе над самой обшивкой. Еще минута – и он забрался в модуль.

Колпак. Усилитель. Передатчик – на полную мощность. И – на весь эфир:

– Всем, кто слышит меня! Мы...

Продолжить он не успел: боль и тоска перегрузки прервали дыхание... все залилось багровым пульсирующим светом... Штурвал, курсограф, пульт, биошкаф, будто игроки, перебрасывали друг дружке тело пилота – и вдруг тяжесть и удары сменились невесомостью.

Исчезла голубая завеса.

Рядом с иллюминатором торчал нелепо вывернутый, перекошенный рычаг привода плазменного руля.

Раскаленный край дюзы еще светился.

А впереди...

В свете прожекторов модуля можно было различить на головном отсеке безобразный горб вспученной брони между пилонами носовых маневровиков.