Текст книги "Обреченный мост"

Автор книги: Юрий Иваниченко

Соавторы: Вячеслав Демченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Керчь. Рабочий поселок «Колонка»

Войткевич и Новик

– Нет, конечно, в центральные ворота вам и соваться нечего, – покачал профессорской седой головой музейный смотритель и по совместительству немецкий староста «Колонки», доктор исторических наук Бурцев.

С полчаса назад, когда эта сухонькая всклокоченная головёнка показалась из одной из ниш склепа, Войткевич, скептически осмотрев её, затем – засаленный пиджак «учёной крысы», а также подстреленные штаны, даже опустил автомат, хоть и заметил:

– Типичная рожа предателя Родины.

– В лучшем случае – вредителя, – с тем же сомнением кивнул Новик.

Общались они уже без особой натянутости, хоть в первое время Яков и не отходил от надгробной плиты склепа, пробитой, по воровскому обычаю прошлого века, в самом верху. Всё ждал, когда к неприметной дыре в сухостое начнут подкрадываться полицаи. Но наконец успокоился, сел под плитой на корточки, сооружая самокрутку из принесённого профессором немецкого табака.

Впрочем, соседство с прожекторной установкой наверху, на раскопках, по-прежнему настораживало. Теперь казалось, что наткнуться на них можно и случайно – на тропе, что вела через раскопки к Карантинному мысу, к мощному корабельному прожектору, то и дело звучали гортанные голоса.

– Что они там шарахаются, как пижоны по эспланаде? – ворчал Войткевич, зализывая край газетного обрывка.

Неприятным соседством были и истлевшие черепа жителей античного Мирмекия, тут, внизу. Черепа, за которыми доктор исторических наук М.Ф. Бурцев тоже присматривал с позволения немецкой администрации – как музейный смотритель.

К тому времени разведчики уже выяснили, что Бурцев действительно работал на партизан. Хоть и выполнял кое-какие пропагандистские и административные поручения в OK 286 Ortskommandantur-е. Комендатуре, которой в отличие от Feldkommandantur-ы FK 676, полицейские функции не доверялись.

– Отсюда вам на тот берег не уплыть, – скрипел тем временем Михаил Федотович, с явным удовольствием наблюдая, как уминают разведчики варёную картошку. Вместе с ними Бурцев, к немалой радости разведчиков, принёс и пару банок сардин. – Во-первых, не на чем будет плыть, все плавсредства реквизированы, – продолжал профессор, с привычной методичностью загибая сухие пальцы. – Во-вторых, вся бухта и просвечивается, и простреливается насквозь. Вон, сами видели, у меня на башенной скале прожектор стоит такой, что до дна пробирает.

– Башенной? – невольно обернулся в сторону невидимой из склепа скалы капитан Новик. – Что-то не видал я там башни…

– Во II веке до нашей эры, – с лекторской обстоятельностью начал доктор исторических наук, будто услышал вопрос музейного экскурсанта, – на оконечности Карантинного мыса была выстроена круглая башня из прекрасно отёсанных каменных блоков, а под башней в скале был вырублен склеп, где в прекрасном мраморном саркофаге афинской работы покоилось тело знатного боспорянина. Скорее всего, царя. Теперь эти саркофаги, доложу я вам, – украшение античной коллекции Эрмитажа, и, если хотите знать, молодые люди…

– Очень, очень хотим знать, профессор, – прервал старичка лейтенант, который под натиском стольких исторических сведений даже перестал скрести по масляному дну банки картофелиной. – Но более того хотим знать, как вы предлагаете нам убраться с этого не слишком гостеприимного берега? – уточнил он в ответ на недовольную гримасу морщинистого личика.

– Понт Авксинский…[34]34
  По легенде, первоначальное эллинское название Черного моря – Понт Авксинский, Море Негостеприимное. В дальнейшем, возможно, в связи с ростом полисов-колоний на побережье и развитием навигации, за Чёрным морем закрепилось известное уже в исторической науке название Понт Эвксинский – Море Гостеприимное.


[Закрыть] – проворчал профессор, но, спохватившись, торопливо закивал, стряхивая на глаза седую, но на удивление густую чёлку. – Да, да, конечно. Как вам уплыть… – Он ухватил в кулак жёсткий клинышек ученой бородки. – Думаю, нам следует поступить следующим образом. Завтра с платформы заводской агломератной фабрики будет отправляться 131 Ukrainische-Bau-Bataillon, украинский строительный батальон, – поторопился перевести он, хотя нужды в этом и не было. – Что-то они там будут то ли строить, то ли ломать в районе Жуковки. Но, главное, Жуковка – это рыбачий поселок и уже пролив. Там ваши шансы будут гораздо выше, если конечно… – запнулся профессор.

– Да договаривайте уж, – хмыкнул капитан Новик.

– Платформа, с которой они будут отправляться, она, конечно, более-менее на отшибе. Но, чтобы выбраться на эти выселки, в район агломератной фабрики, надо будет пройти весь рабочий посёлок.

Профессор испытующе прищурился. Офицеры переглянулись.

– То есть пройти мимо лагеря военнопленных, немецкой больницы, офицерского клуба и комендатуры, патрулей и просто встречных-поперечных немцев.

– Да уж… – протянул капитан. – Дефиле ещё то. Есть идеи?

Будучи в курсе всяческих выселений и облав (в конечном итоге, практически упразднивших местную комендатуру за неимением населения), М.Ф. Бурцев немало народу успел упредить, чтоб уходили в каменоломни или в дальние посёлки полуострова, а некоторых так даже буквально спас от расстрела. Как, например, ту же Наташу, – наконец выяснилось имя «прекрасной пейзанки», до сих пор в разговоре не участвовавшей.

– Но, я думаю, Наташа согласится вам помочь, – озвучил его профессор.

Девушка быстро кивнула.

– Поведёте её, как подконвойную, – пояснил свою идею старый профессор, очевидно, знакомый со строевой частью. – А будет спрашивать кто, говорите, соответственно маршруту: в комендатуру, в больницу ведём, в клуб… что там будет по пути.

– Да ну, – с некоторым сомнением, в котором, впрочем, проскочила и неожиданная нотка заботы, протянул Войткевич, – разве барышня ещё не натерпелась с нами?

Наташа выразительно фыркнула.

– Натерпелась? – невесело удивился профессор. – Да это не про её терпение сказано. Что, она вам ещё не рассказывала?

История Наташи заставила разведчиков посмотреть на неё по-новому…

Горная база разведшколы абвера «Эски-Меджит»

Die filmkunst und die deutschen[35]35
  Кино и немцы (нем.).


[Закрыть]

– Сколько?

– 19.30, – ответил Тарас Иванович Руденко, подсунув к самым «запорожским» усам циферблат трофейных часов и спросил, в свою очередь: – Може, все ж такі треба було, Хвэдорович, дочекатися підкріплення?

Перевода Фёдору Беседину, который, как многие выросшие в Тавриде русаки, и сам частенько вворачивал в речь украинские обороты, не требовалось.

– Будут тебе немцы по десять раз фильму крутить, подкрепления твоего дожидаясь, – пробормотал командир, впрочем, хоть и недовольно, но и не совсем уверенно.

И добавил, убеждая не то комиссара, не то самого себя:

– В штаб бригады мы о своём плане сообщили? Сообщили. А толку? Обещали группу Погодина прислать в подмогу, а у Погодина, сам знаешь, всего десятка полтора боеспособных душ. Велика помощь.

Беседин откинул капюшон плащ-палатки и приставил к глазам окуляры громоздкого полевого бинокля:

– Чёртова погода, ни хрена не видно…

Погода действительно на ночь глядя, испоганилась окончательно. Впрочем, именно такую погоду дед Михась – своего рода партизанский оракул, – одобрил как вполне подходящую и даже удачную. Дескать, самая, что ни на есть, «партизанская» погодка. Морпех Арсений, коренной одессит, без обиняков уточнил: «воровская».

Вчера ещё было относительно тепло, с полудня рябил мелкий занудный дождь, а теперь то и дело густо и хлёстко срывается мокрый снег, в темноте невидимый, только слышно – шуршит по веткам, палой листве и грязи. Зато в пятнах оранжевого света там, в деревне, снег частил сплошной завесой. И плотно застил от глаз командира майдан с обвислыми громадами палаток, угрюмые развалины крепости с дощатыми щитами и окопами полосы препятствий, лабиринты улочек между саманными дуванами.

Толку, что освещённость горной деревни стала теперь непривычно обильной и яркой. Раньше-то, бывало, только на террасе сельсовета с фигурными столбиками, бывшей резиденции управляющего Ильясова, подслеповато рдела голая лампочка, собирая ночных мотыльков и подсвечивая край кумача: «Вафат дошманым Советик хакимлет!»[36]36
  «Смерть врагам Советской власти!»


[Закрыть]. Теперь же отчётливо виднеется над дверями в луче прожектора злобный орёл, оседлавший медальон со свастикой: «правление» того же Ильясова, но теперь уже старосты. Мощные «пятисотки» в зарешеченных плафонах искрят на столбах сквозь ледяной стеклярус мокрого снега. Да в придачу ещё под нос себе, то есть под самый передний бампер, близоруко светят синие щели маскировочных фар, – не велик свет, и всё-таки…

Всё в туманной сырости октябрьской непогоды словно дымится, всё плывет и кажется неверным, и не поймёшь, где и впрямь мается фигура озябшего часового, где мерещится волчья тень, а где, может быть, и призраки древней, невесть чьей – то ли караимской, то ли готской ещё, цитадели, – совершают дозор полуразрушенных стен.

Но эти тени, явленные из тесной щели в кладке нетёсаных камней, принадлежали плоти и крови отборной разведкоманды Хачариди, помноженной на диверсионную команду Боске из Центра.

Впрочем, по выражению того же Хачариди, помноженной на «полтора». Что там тех «диверсантов», ей-богу. Лейтенант да мальчишка-связист Родриго – 1,5 солдата.

– Может, снять? – чуть слышно спросил Арсений из-за плеча Хачариди, когда они пересекли разъезженный просёлок, тянувшийся вдоль контрфорсов крепости, и приникли к выщербленному саману койма[37]37
  Забора.


[Закрыть].

– А ты знаешь, когда его сменять должны? – также, почти беззвучно, вопросом на вопрос ответил Серёга. – Только отойдём, а его и хватятся. Пусть поживёт пока.

Часовой, судьба которого решалась сейчас как бы между прочим, с жестокой безучастностью войны, бесцельно пинал носком тяжёлого «альпийского» ботинка с брезентовыми гетрами на ремешках[38]38
  «Die Gamaschen für die Flucht» – «гетры для бегства». Из-за стратегической ситуации, в которой оказалась Германия, к 44-му году в части немецкой армии походные сапоги были заменены невысокими ботинками. С ними носили брезентовые гетры с обшитыми кожей краями и застежкой на две пары кожаных ремешков.


[Закрыть], пустую консервную банку. Она вязла в грязи и хлюпала, кувыркаясь в лужах. Часовой зло выбивал её оттуда, поднимая фонтаны брызг.

Собственно, это и смущало Сергея, заставляя его покусывать по обыкновению нижнюю губу.

Смущали его штормовка в лоскутной маскировке, будто ворох палой листвы, каска чёрным горшком, лоснящаяся под фонарем, гетры горного стрелка. Немец, к бабке не ходи. Татарина даже в форму рядового вермахта уж очень за большие заслуги перед Рейхом вырядили бы. Перебивались «оборонцы» в основном домашним платьем и «трофейной» амуницией с разворованных партизанских складов 41-го года закладки. Недостающее, – слыхал Серёга, – ротам самообороны, «Selbstverteidigung», выдавалось чуть ли не со складов утильсырья.

Но почему тогда склад обмундирования охраняют немцы сами, если врождённой честности татар они, как известно, доверяют безоговорочно? Не боятся выставлять их на охрану не то чтобы оружейных, но даже и продуктовых складов?

Или это… не совсем часовой?

«Ладно. Жить пока не мешает, и ладно…»

– Показывай, где тут гулянка, – Серёга похлопал по плечу Володю, присевшего у его ног.

– Вверх, на горку, – мотнул головой Володя. – Обойти можно, чтобы не по свету, – добавил он и шмыгнул в жухлый бурьян тесного, как козья тропа, проулка.

– Айда в кино, ребята? – азартно прошептал Арсений, перехватывая под локоть трофейный автомат.

– И что будэм смотреть, товарищ водоплавающчий? – ехидно, с заметным акцентом, спросил его Давид Далиев – извечный соперник старшего матроса в мастерстве джигитовки. Ясно, что не на лихих конях, а всё как-то больше вокруг кобылок, один на цырлах, другой вприсядку…

– Это ты у фрица спросишь, как тебя… как его? – переспросил «водоплавающий» Арсений у Яшки Цапфера.

– Яйцекладущий, – привычно подсказал «учёный» Яшка, исчезая во тьме вслед за Володей.

– Вот-вот, яйца, – последовал за ним Арсений Малахов и продолжил уже в проулке: – Что смотреть он будет. Попросишь кого-нибудь из фрицев, чтобы афишку тебе перевёл.

– Хорош трепаться! – шикнул на них Хачариди.

– Это у них нервы, – возник в отсвете фонаря, словно ниоткуда, лейтенант Боске, смуглое лицо которого почти сливалось с тьмой.

Ядро разведгруппы составляли пять человек: командир Сергей Хачариди, его «оруженосец» Володя, парочка непримиримых друзей Арсен Малахов и Давид Делиев и молчаливый гигант Ваня Заикин. В сегодняшней акции к ним прикрепили белобрысого Яшу Цапфера и хронически мрачного Шурале Сабаева.

Странным образом присланный из Центра… Хотя, вернее будет определение: «свалившийся на голову» лейтенант Мигель (Миша в обиходе) Боске и его связист и адъютант (Ромка) Родриго Виеске оказались в роли прикомандированных. Хоть вроде как Миша-Мигель, по распоряжению ЦШПД, командовал операцией.

Но пока не слишком как-то командовал, то ли вполне доверяя опыту Сергея, то ли время ещё не пришло – пока он просто грыз спичку, будто соображая, взвешивая только ему известные резоны.

Керчь. Рабочий поселок «Колонка»

Она рассказывала…

Это случилось ещё в первую оккупацию. Тогда в Аджимушкайских[39]39
  Только в Аджимушкайских каменоломнях, не считая массы местного населения, было свыше 10 тысяч красноармейцев: остатки 83-й бригады морской пехоты, 95-го погранотряда, Ярославского авиационного училища, Воронежской школы радиоспециалистов и других частей.


[Закрыть], Старокарантинских и прочих Керченских каменоломнях оказались целые гарнизоны советских войск, оставленных для прикрытия, либо просто не успевших эвакуироваться. И на территории металлургического завода Войкова, в его многочисленных технологических подземельях и подземных коммуникациях держали оборону сводные группы и отряды 44-й армии. И держали долго…

С 26 мая по 5 августа разведывательные сводки 47-й армии Вермахта периодически сообщали об ружейно-пулемётной стрельбе и взрывах на заводе Войкова. О том же свидетельствовали позже протоколы допросов солдат 88-го саперного батальона Гуземана и Брауна, сообщивших о том, что 2-я и 1-я роты батальона в течение всего лета 1942 года вели подрывные работы на заводе с целью уничтожения «партизан».

Среди хаоса развалин, в полузасыпанных подвалах и коммуникациях, как в отсеках гибнущего корабля, продолжалась жизнь и отчаянная борьба. В начале июня 1942 года произошел бой группы советских воинов, засевших в подвале завода. Они встретили фашистов густым пулемётным огнем, так что враг вынужден был подтащить сюда минометы.

Со временем борьба стихала, и для разбора руин и завалов немцы, не решаясь сами приближаться к развалинам, из которых в любой момент могли прозвучать выстрелы, стали сгонять местное население. И тогда между группой керченских девушек и окруженцами установилась связь. Должно быть, отчасти и романтическая, судя по записи в дневнике керчанки О. Махининой от 8.11.1942 года: «Еще болею за двух девушек. Их поймали на заводе Войкова… обвинили за связь с милыми партизанами».

«С милыми партизанами» – это нечто иное, чем с «геройскими».

Мобилизованные оккупантами на разборку завалов завода девушки стали помогать советским воинам продуктами и гражданской одеждой. С этой целью они обменивались записками, подпись под ними была «Пётр Б.». Записки оставляли в особом месте среди развалин завода. Полиция выследила девчонок и захватила переписку. Очевидно, об этом факте шеф полиции Керчи доносил 4.11.1942 года: «26.10.1942 г. проводилась операция у завода Войкова, у Колонки против бандитов, но без успеха. При встрече с бандитами был смертельно ранен один шуцман. 30 и 31.10.1942 г. в Колонке было задержано 9 человек, которые состояли в письменной связи с бандой завода Войкова».

По сведениям же 287-й комендатуры, сначала были арестованы наиболее активные девушки: Дьяковская, Бабич, Колесникова, Руденко и другие.

Всех их после короткого следствия фашисты расстреляли.

Среди них должна была быть и Наталья Сомова, но местный староста был в курсе предстоящих арестов.

Староста – отнюдь не то же самое, что начальник местной полиции, набранной из предателей. Зачастую старост выбирали и сами местные жители, из числа наиболее честных и порядочных обывателей. Михаил Федотович успел хоть через третьи руки, хоть в последнюю минуту, но хоть кого-то из подлежащих аресту упредить.

…– Сидела я с подругами в этом самом византийском склепе несколько дней, боялись даже примус зажечь, чтобы сварить чего из того, что Михаил Федотович присылал, – торопливо бормотала Наташа, рассекая чуть ли не грудью высокий сухостой, всё ещё влажный от неубывающей октябрьской промозглости.

Даже непонятно было, кто кого, собственно, конвоирует – девушка со сложенными за спиной руками, хрупкость которой не скрывала мешковатая хламида, или два немца, совершенно статистических в своих штурмовках цвета фельдграу, перетянутых пояском. Они отличались друг от друга только наличием у гауптфельдфебеля двух полос на рукаве и кстати подвернувшегося «Шмайссера» – вполне под стать званию. Гефрайтер же, которых в вермахте было как собак нерезаных, тем только и выделялся, что как-то фривольно бросил «Маузер» через локоть, отмеченный зелёным треугольником. Издали можно было подумать, что он даже балагурит с пленной, как лубочный гусар с барышней в вишнёвом саду.

– Чего же тебя потом не искали?

– Дедушка мне аусвайс выправил на другое имя.

– Интересно… – лаконично вмешался в их разговор фельдфебель, он же капитан А.В. Новик.

– Что это вам так интересно, товарищ капитан? – с напряжением, вновь ожившим на востроносом личике, обернулась Наташа.

– Неужели немцы так и не поняли, что староста – ваш родной дедушка?

– Это вы не поняли, – залилась тихим смехом Наташа, мгновенно порозовев на щеках парафиновой бледности и прозрачности. – Мы все его теперь дедушкой зовём. Куда уж роднее, вторую жизнь дал!

– Понятно… – тоже отчего-то покраснел капитан, несмотря на сырой и пронзительный ветер, гнувший лиловатые заросли дрока, и торопливо сменил тему. – Так это и есть ваш, как его там? – мотнул он головой на отвал коричневых черепков, битых амфор, пифосов и прочей керамической утвари.

Кроме того, что они то и дело оступались в рытвины воронок, разведчики так же часто наталкивались и на невысокие стены полуразрушенной бурой кладки. Будто в сухостое прятался лабиринт, замысловатый, как муравейник в разрезе.

– Мирмекий, – с готовностью отозвалась девушка и, больше уже не оборачиваясь, зачастила как по писаному: – С греческого «Муравейник»…

– Народу было, что муравьев в сахарнице, – с готовностью вклинился Войткевич, отчего-то ревниво перехватив синхронную горячку на щеках Наташи и Александра. Пожалуй, даже едва удержался, чтобы не наябедничать: «Да ведь женат твой товарищ…»

– Основан древними греками, выходцами из Милета, в VI веке до нашей эры, – продолжала заученно тараторить Наталья, вышагивая по скрипучей насыпи античных глиняных черепков и костей. – После греков тут была основана римская колония, потом была хазарская деревушка, генуэзский форт…

– О господи, – картинно закатил глаза Войткевич. – Ну, прям как наш Ирод Геродотович на уроке в колонии.

– Да вы что!.. – чуть не съехала по отвалу зольника Наташа. – Тут же сам Гайдукевич копал! Тут… – она осеклась, только теперь сообразив, что на уроках истории советский разведчик почему-то скучал в колонии: «В какой? Где?»[40]40
  Легендарной Макаренковской, славной разнообразными традициями.


[Закрыть]

Но, поскольку с поросшего археологического отвала они уже съехали на дорогу, мощённую нетёсаным булыжником, соображать особенно было некогда. Берег, опасный многочисленными объектами береговой обороны, закончился. Началась не менее опасная «земля обетованная».

Обетованная 5-м армейским корпусом генерала К. Альмендигера 17-й армии Вермахта.

Крым. Горная база разведшколы абвера «Эски-Меджит»

– Что-то они долго возятся… – проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. – Сколько уже?

– П’ятнадцять хвилин, як крутити почали, – не глядя на часы, отозвался Руденко. – Якщо нічого не трапилося, звичайно.

– Что ж наши, тоже посмотреть напросились? – буркнул командир. – Чего не начинают-то?

И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки. Громыхнуло раз, другой…

Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зелёной краске. Оттуда, из щели, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…»[41]41
  Победоносное наступление сил СС… (нем.).


[Закрыть]

Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Komm zu mir, meine Liebe!» на память, да она, зараза, расползлась в пальцах – намокла, – до собственно фильма дело ещё не дошло. Крутили киножурнал фронтовой хроники «Weltspiegel»[42]42
  «Всемирное зеркало» (нем.).


[Закрыть] – судя по готической надписи на борту «передвижки», небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения рекламными уродцами киногероев и плагиаторов Марлен Дитрих.

Зрелище успехов «Totenkopf»[43]43
  3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова».


[Закрыть], надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской артиллерии. Поэтому из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер, то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья – рота боевого обеспечения, или что-то вроде хозвзвода…

«Что-то обещанных эсесовцев не видно», – отметил Сергей и прошептал на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди:

– Погоди, когда кто-нибудь из этих выйдет. – Он показал пальцами «кавычки» эсэсовских рун в петлице. – Как только рванёт, – обернулся Хачариди назад, к остальным, – …вы вокруг мечети. Ты справа, ты слева, – кивнул он поочередно друзьям-соперникам, Далиеву и Малахову. – Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные! – добавил он.

– А что орать-то, дядь Сергей? – сглотнув, спросил Яшка. Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть обыкновенным мальчишкой.

– Что хочешь, то и ори, только по-русски, – бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, проворчал Серёга. – За Родину, за Сталина, и мать его так.

– Чью? – рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё «Шпагина» ледяными пальцами.

– Гитлера, разумеется.

– А-а…

– А вот и он сам! – уже в полный голос рявкнул Арсений и выдрал кольцо чеки из-под донца рубчатого стального цилиндра. – Эй, Гитлер, лови!

И впрямь: из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой чёлкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке. А главное – из банной жары «кинозала» он вышел, накинув на мокрую спину анорак в буро-зелёных лоскутах камуфляжа. Петлиц на нём, понятное дело, не было, но намётанный глаз Арсения не обманул серебристый череп без нижней челюсти на чёрном околыше фуражки. Вроде как танкистский, но… Знаем мы вашу последнюю моду, поди, в кармане и погоны Вермахта имеются на случай плена.

Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, подскочила и лопнула гулко и звонко. Кровь брызнула на булыжники.

– Давайте! – Сергей подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха. «Похоже, данные разведки подтверждаются… – пнул он “трофейным” итальянским ботинком фуражку, катившуюся на ребре от порога и ровным шагом, словно в тире на “огневую позицию”, направился к разорванной пасти дверей. – Странно только, чего это офицер на солдатский сеанс припёрся. За порядком приглядеть, что ли?»

Пока это было чуть ли не единственным указанием новоиспеченного командующего операцией: «Атакуем во время солдатского сеанса!» – категорически потребовал Боске.

Выдохнув, как перед нырком на незнакомую глубину, Володя рванул следом, стараясь не отстать.

…Внутренность мечети разрывалась от воплей, грохота лавок и резких отрывистых команд. Надо всем преобладал животный вой раненного в дверях гефрайтера, шедшего сразу за офицером. И юродивый оптимизм невидимых херувимов войны, прославляющих марш танков дивизии СС по херсонской степи и морщинам экрана-простыни…

Впрочем, уже недолго. Подходя, Хачариди вбросил в двери «Ф-1» – и через пару секунд танки на простыне провалились в чёрные дыры. Сергей вскинул пулемёт на сведённых сошках. Три длинные очереди; два десятка фашистов, набившихся в мечеть-кинозал, были уложены на выщербленные каменные плиты пола, между опрокинутыми лавками. Но вот уже один из фашистов подхватил со спинки стула автомат. Из дальнего угла огрызнулся «Маузер». Да и магазин ZB-26 в руках Сергея опустел почти мгновенно.

Хачариди шагнул за край высаженного косяка, выдернул из-за ремня и отправил через плечо вторую гранату, внутрь молельни.

А Володя выхватил пенал магазина из жестяной коробки и перебросил Сергею. Сам же, не глядя, сунул в провал дверей дуло «Шмайссера». MP-40 забился в руках…