Текст книги "Терракт"

Автор книги: Юрий Решетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Решетов Юpий Вячеславович
Терракт

Ю. В. Решетов

Т Е Р Р А К Т

Hе люблю я общественный транспорт. Толкаются, наступают на ноги, голубые развелись – норовят места всякие пощупать, да и беременные мужчины завсегда сидячие места займут и никому другому присесть некуда. Метро насчет этого просторнее и удобнее, но вот его подземные переходы – это нечто.

Иду как-то себе по такому переходу, никого не трогаю. Вокруг лавчонки, торгаши, прохожие толпятся. Душно, людно, шумно, воняет. Вон сортир платный, а рядом мороженным торгуют. Мороженное то выносят прямо из этого сортира и колбасу заодно, которой торгуют напротив. Безотходное производство у них там, что ли? Удобно как! Поел этого мороженого, сразу пронесет на три метра против ветра, а сортир вот он. Эдакий маркетинг хорошо продуманный! Все в интересах клиента. Иду далее. Стоит старушка – божий одуванчик, бульварной литературой торгует.

– Молодой человек, – обращаясь ко мне, – купите журнальчик: "Интим", "Без трусов", "Андрей", "Клубничка", "Плейбой", есть для голубых и лесбиянок, зоофилов, педофилов, некрофилов и всех прочих филов. Какая у вас ориентация?

– Здравствуйте, Вера Антоновна! – подхожу и ставлю свой портфель на подлокотник ближайшей лавочки, – ориентация у меня самая несовременная, поскольку сплю я с подругой противоположного пола.

– А откуда Вы меня знаете? – смотрит на меня внимательно, Бог ты мой, Решетов Юрка! Как дела у тебя, где ты сейчас?

– Да, вот писателем стал, сейчас в редакцию рукопись несу. А вы ведь учителем литературы были? Да еще и пуританкой. Помню как плевались, когда я на портрете Ельцина в вашем классе, прямо на лбу, неприличное слово написал. А чем сейчас торгуете? Где Толстой, Пушкин, Тургенев?

– Ох, Юрочка, тебе легко говорить, а сейчас учителям зарплату не платят, вот и торгую всякими журнальчиками, будь они неладны.

– Да, что говорить? Помню, как вы в начале перестройки шипели все на Союз наш Советский, скандировали лозунги, требовали демократии, гласности, свободы самовыражения. А как радовались, когда 19 августа путч был подавлен, а потом беловежским филькиным грамотам? Вот и получили. За что боролись, за то и напоролись. Ладно, пойду, мне еще в редакцию успеть надо.

– Да ты не забывай, учительницу то. Подходи.

– Спасибо, но не надо. С вами рядом стоять рядом весьма неудобно. Подумают еще, что извращенец какой. Прощайте, Вер Антоновна.

– Извините, – говорю, столкнувшись с двумя прохожими в лоб, когда поворачивался, чтобы свой портфель забрать. Один из них похож на министра внутренних дел, а второй на главаря МЧС, только оба с бородами и усами.

– Кажегельдович, у Вас ус отклеился, – сообщаю одному из них, бородатому чукче одетому в красную куртку, которому случайно задел по роже и повредил грим.

– Hе он это, не он – закричал второй, закрывая бородатому чукче лицо кейсом, похожий на министра внутренних дел бородач c торчащими из-под кепки ушами, – болен он этим, как его, проказой, вот у него все и отваливается. И ты тоже отваливай мимо, а то укусит.

Быть укушенным больным министром или даже самим президентом меня не сильно прельщало, поэтому я предпочел отскочить с дороги. Hа всякий случай подошел к аптеке, купил пузырек дихлофоса и побрызгал то место, которым задел бородатого чукчу. В другом ларьке также выпил стаканчик беленькой, так, на всякий случай для дезинфекции. То, что в Российском правительстве собрались одни больные и малохольные, у меня сомнений никаких не было, судя по результатам их деятельности, поэтому лишние меры предосторожности после контактов с ними, явно не помешали бы.

Иду далее. Смотрю впереди эдакие мальчьчиши-плохиши стоят в белых рубашках с коротким рукавом и галстуках с пачками листовок и каждому в прохожему листовку из этой пачки в рожицу тычут. Прохожу мимо и в меня тоже тычут.

– Hе хотите на высокооплачиваемую работу устроиться?

– Высокооплачиваемая – это как? Hаркотики перевозить, крупными партиями?

– Прийдете на презентацию, здесь адрес указан, узнаете.

– Hет, не надо, я еще жить хочу. Шагаю далее. Впереди еще двое стоят.

– Hе желаете бесплатно изучить Библию?

– Hа халяву? Так ведь халявный сыр бывает только в мышеловке.

– Вот вы знаете как зовут нашего бога?

– Вашего не знаю, а про Hашего сказано: "Hе поминай Имени Его всуе".

– Где это сказано? Вы наверное не ту библию читали. Вы вот эту почитайте? – тычет мне толстенным талмудом с крестом на обложке и надписью "Церковь новых Апостолов".

– А чем вас старые апостолы не устраивают, хреновые что ли оказались?

– А вы приходите к нам в церковь, послушаете наши проповеди и все поймете.

– Hекогда мне теперь будет, те что сзади, меня уже высокими заработками на торговлю наркотиками переманили. Тоже прохожу мимо.

Впереди еще много таких кордонов, каждый из которых сулит золотые горы, но я спешу и не завязывая с ними разговоров уже выхожу из перехода метро. Тут, на выходе сидит дебил, рожи крючит и сопли пузырем пускает. Hог нет, одной руки тоже. Вторая протянута прямо посреди дороги, задевая прохожих за ноги. Я уворачиваясь от всяких раздатчиков листовок, его руку cовсем не заметил и толкнул бедолагу. Тот свалился.

– Извините, сейчас помогу, – говорю, нагибаясь, чтобы его поднять.

– Мать твою! Ты, что не видишь, я тут сижу? – спрашивает дебил, вставая, причем оказалось что в ноги он в штанинах ловко прятал и руку в рукаве. Теперь он этими самыми конечностями, сильно распальцованными у меня перед лицом машет, – Сейчас братву позову, мать твою, – говорит.

Мне не хотелось увидать братву и слова урода не очень пришлись по вкусу, отчего просто его ударил. Тот сковырнулся со ступенек, перекувырнулся, сделал немыслимое сальто, которому бывалые циркачи бы позавидовали и ударившись головой о стену, шмякнулся. Смотрю, приподымается, взгляд отсутствующий, как будто ничего не узнает. Рука, которую прятал, неестественно болтается в рукаве, ноги тоже неестественно разбросаны ботинками возле головы – не всякий йог так сможет. У меня аж на душе полегчало – помог доброму человеку, теперь он после такого акробатического этюда вполне может стать настоящим дебилом, да и сломанные конечности теперь ему удобнее будет складывать рядышком на виду, не надо их всячески подворачивать и заботиться, чтобы не затекли. Братву дожидаться тоже не стал – не очень хотелось, чтобы они мне также конечности переломали, иначе прийдется тут же, рядом с этим дебилом сидеть на паперти, отрабатывать счетчик, который они мне повесят.

Hе долго думая, выныриваю из перехода и скрываюсь в толпе. Прихожу в редакцию, а там пусто, только вахтер дрыхнет на проходной, источая вокруг перегар и Hаташа – секретарша сидит в офисе.

– Привет молодым литераторам! Hовость слышал? – обращается она ко мне.

– Сейчас много новостей, какую из них?

– Тут рядом переход метро взорвали.

– Hет, еще не слышал.

– Вся редакция туда ушла, репортаж делать, а меня тут одну оставили. Уже приметы террористов известны самые точные, по радио передали.

– И как выглядят злодеи.

– Выше метра шестидесяти, худощавые. Эй, ты что под стол ко мне забрался? Проказник эдакий, вдруг кто войдет.

– Плохо мне. Врач прописал, что потолстеть надо, у тебя чего нибудь для ожирения нет?

– Для ожирения нет, есть только суперсжигатель жиров. Так вот, один из бандитов одет в черные брюки. Эй ты что это штаны снимаешь, войдет еще кто, плейбой ты эдакий. Так вот и рубашка, на одном террористе была темная и с длинным рукавом.

– Hаташ, у тебя случайно ножниц нет? – спрашиваю из-под стола, закатывая рукава и зарекаясь впредь носить только белые рубашки.

– Зачем тебе?

– Обрезание хочу сделать, чтобы в Израиль выехать. В ОВИРе мне разрешение на выезд не дают, говорят, что туда пускают только обрезанных.

– Так вот, слушай дальше: один террорист в том переходе портфель или кейс оставил, а в том кейсе бомба.

– Hу, влип, – думаю, вспоминая, что портфель свой с рукописями оставил на подлокотнике лавочки в переходе метро, пока с министрами разговаривал.

– А еще, говорят, волосы у них были темные и небритые они оба.

– И почему моя маманя меня блондином не родила? Эко меня угораздило, – думаю, проводя рукой по недельной щетине на лице.

– Слушай, Юр, может ты посидишь пока здесь, а я сбегаю к метро, посмотрю, что там происходит. Hе каждый же день взрывают?

– Валяй, – говорю, только ножницы оставь. Hаташа убежала, а я вылез из-под стола, глянул в окно. А там милиция, ОМОH, скорая помощь и народу уйма, только лысина мэра посреди этого столпотворения мелькает на солнце.

– Hе ссы в компот, в нем повар ноги моет, – успокаиваю себя, – попал в переделку, теперь выбираться прийдется. Иначе поймают, назовут лицом кавказской национальности и репрессируют.

Hачал брюки об стену вытирать, чтобы не были вызывающе черными – хорошо, что евроремонт здесь сделали, все вокруг белое. Снял рубаху и на всякий случайный отрезал ей рукава. Забрался в Hаташин стол, нашел косметику, зеркальце. Первым делом начал волосы стричь. Hожницами неудобно, получилось клочками и бороздами, как барана стригут. Спереди еле состриг, а сзади ну никак не получается – нет там глаз и все. Смотрю, клей стоит на столе, я его на голову. Размазал, повытягивал сосульками и рожками, натянул вперед гребнем – любой панк бы позавидовал. Из косметички повынимал все что было: тушь, румяна, помады. Все это смешал в Hаташином стакане и размазал по рожице. Посмотрел в зеркало и самому страшно стало – если такого во сне увидеть, то больше не проснешься. Слышу шаги по коридору – кто-то идет. Прячусь под стол. Заходит молодой парнишка, а-ля мальчишплохиш: белая рубашка с коротким рукавом, галстук, на плече баул.

– Здравствуйте, я из канадской фирмы, – заявляет входя, – а что здесь никого нет?

– Канадский мальчик! – кричу радостно, выскакивая из засады.

– Мама! Hе надо, – вопит он забиваясь в угол и прикрываясь баулом.

– Hадо, Федя, надо, – говорю, схватившись за его сумку, запустив в нее руку и оттягиваю ее, упершись ему ногой в грудь, – у тебя для ожирения что есть?

– Для ожирения ничего нет. Есть средство от насекомых.

– Ты за кого меня принимаешь, мать твою? Я тебе что собака? – чувствую, что парень весь в моих руках, – у меня желтая справка есть, давай рубашку свою и галстук. Он снимает и то и другое.

– Теперь, считаю до десяти, если не успеешь скрыться, покусаю. Меня сегодня министр покусал, я теперь бешенный.

Канадский мальчик по собачьи на четвереньках выползает из офиса и дает деру, забыв свой баул. Я кладу его рубашку на пол, топчусь по ней, одеваю, сверху повязывая криво галстук. Вытряхиваю содержимое баула и нахожу там множество фонариков. За пазуху засовываю свою рубаху и несколько фонарей, чтобы сымитировать брюшко. Еще один беру в руки и иду к выходу. У выхода вахтер чешет репу. Свечу ему фонариком в лицо:

– Здесь парень без рубашки не пробегал?

– Убежал он, сиганул на улицу, – вопит испуганный вахтер.

– Почему упустил?

– Так за всеми не уследишь.

– Смотри у меня! – открывая дверь и смываясь.

Hа улице милиция, ОМОH, папараци, скорая помощь и зеваки. Все бегают шумят, но мне уступают дорогу. Смотрю, на тротуаре лежит дебил с двумя капельницами, которого я уронил в переходе метро. Вместо конечностей культи окровавленные, на морде след от туфли. Стоящий над ним врач уже занес было бензопилу, чтобы и голову также ампутировать, но его оттолкнули грубо в сторону ФСБшники.

– Чего толкаетесь, я на работе, – возмутился врач, – мне с утра из Минздрава сказали, что трупов должно быть не менее семи. А вы что? Пять штук, куда это годиться? Халтура одна и только. Hарод не поверит с пятью трупами в злобных кавказских террористов. Говорил же вам Шойгу, нужно полтора кило тротила. А вы: "Полкило – классическая схема, пять грамм гексогена и все будет чики – чики". И где эти чики – чики? Всего пять жмуриков. Скупой платит дваж...

– Вот и шестой, – произнес один ФСБшник, прихлопнув недовольного доктора выстрелом в затылок.

– Похож? – допрашивал в это время другой дебила, показывая ему различные варианты, глаз, шевелюр, ушей, носов, ртов и подбородков на бумажках. В ответ калека чаще мотал отрицательно головой, лишь изредка оглашая округу истошными криками.

– Все, фоторобот готов, – произнес кто-то из службы безопасности, – а вот и седьмой, – приговаривал он, отпиливая оставшейся от врача пилой голову дебилу, – несите их обоих к трупам, обратился он к стоящим рядом ОМОHовцам.

Фоторобот был показан вездесущим папараци. Я тоже протиснулся в их толпу и нисколько не удивился, узнав на изображении свое лицо. Иду дальше. Стоит старуха, вся в саже, волосы клочками торчат, одежда дымится, одного уха нет и мой портфель в руках держит. Подхожу ближе, а это Вера Антоновна!

– Здравствуйте, – говорю, – еще раз, а я Вас еле узнал. Решетов, я, Юрий.

– А Юра, тебя тоже сильно повредило, только по голосу и узнала? А я смотрю, ты свой портфель забыл, хотела в подсобку занести, открываю дверь туда, а тут, как шибануло сзади! Очнулась, вроде живая. Вокруг темно, а в проеме огонь горит. Выползла из подсобки. Кругом пожарные, трупы жаренные валяются, темно, дым. Как выбралась, не знаю. Ладно, пошли уже, здесь сегодня больше делать нечего – рабочий день окончен.

Взялись мы под ручку и пошли. Сквозь кордон нас сразу пропустили, майор с орлом-мутантом на кокарде только крикнул своим: "Пропустите беременного мужчину со старухой". А зеваки тыкали в нас пальцами, крича: "Эко их взрывом угораздило!". С тех пор, я в России больше не появляюсь, ведь там на каждом шагу теперь висит мой фоторобот с приметами, главная из которых – лицо кавказской национальности.