Текст книги "Иосиф Сталин. Часть 4. Последние годы"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3. Разрыв с Югославией

В целях предотвращения возможного перерастания кризисной ситуации в начало ядерной войны советскому правительству приходилось не только маневрировать и отступать, но и сдерживать своих новых союзников в Европе от таких шагов, которые могли бы спровоцировать агрессивные действия Запада. Сталину лично пришлось уговаривать руководителей Болгарии отказаться от требований расширить послевоенные границы этой страны за счет Греции. Их претензии не учитывали того, что Болгария рассматривалась всем миром как бывший союзник гитлеровской Германии, побежденный в войне. Хотя Сталин отстаивал требования руководителей Югославии на Юлийскую Крайну, он постарался убедить их примириться с тем, что Триест не станет югославским, а войдет во вновь созданную Свободную территорию Триест. Поддерживая претензии Югославии на южную часть австрийской провинции Каринтия, советское правительство сообразовывало эти требования с международной обстановкой.

Проблема согласования политики новых советских союзников с общими задачами политики СССР в ходе «холодной войны» стала первопричиной обострения, а затем и разрыва отношений с Югославией, а не «самодурством Сталина», как утверждал Хрущев. Известно, что Сталин испытывал самые теплые чувства к Тито и другим югославским лидерам и об этом свидетельствовали все встречи с ними вплоть до начала 1948 года. Сталину нравились Тито и его соратники своим независимым характером, и он охотно принимал их на официальных встречах в Кремле и в непринужденной обстановке на даче. Согласившись сделать Белград местом пребывания Информбюро компартий, Сталин тем самым подчеркнул свое доверие к руководителям Югославии и свое благожелательное отношение к их видной роли в коммунистическом движении.

Однако ряд действий Югославии, не учитывавших реалий «холодной войны», вызвал у Сталина беспокойство. Хотя Сталин одобрил предложение о заключении договора между Болгарией и Югославией, советское правительство официально попросило обе страны отложить его подписание до тех пор, пока мирный договор с Болгарией, подписанный в марте 1947 года, не будет ратифицирован, так как преждевременное подписание болгаро-югославского договора противоречило международным требованиям к Болгарии как стране, воевавшей на стороне Германии. И все же Тито и Димитров подписали договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи до истечения этого срока и официально объявили об этом. Кроме того, подписанный договор был объявлен «бессрочным» и таким образом мог рассматриваться как первый шаг к объединению двух государств, хотя еще в 1945 году стало ясно, что Запад крайне болезненно относится к планам создания болгаро-югославской федерации.

12 августа 1947 года Сталин направил письмо Тито, в котором писал: «Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии». Сталин оказался прав: болгаро-югославский договор был объявлен на Западе «агрессивным балканским, или славянским блоком». Тито и Димитров признали ошибку. Через два месяца после ратификации мирного договора с Болгарией было организовано новое подписание болгаро-югославского договора, который из «бессрочного» превратился в соглашение с 20-летним сроком действия. Однако и этот договор, как отмечал историк Ю. Гиренко, «в западных странах…был воспринят как серьезная угроза Греции. Под этим же углом зрения воспринималось ими и интенсивное разностороннее сотрудничество Югославии с Албанией».

В это время руководство Югославии стало разрабатывать планы присоединения Албании к своей стране, мотивируя их желательностью создания единого государства для албанцев, проживавших как в Албании, так и в Косово – Метохии, а также других частях Югославии. Острую оппозицию этим планам высказал председатель Госплана Албании Нако Спиру, которому противостоял член политбюро албанской партии труда Кочи Дзодзе, решительный сторонник включения Албании в состав Югославии. (Лидер Албании Энвер Ходжа колебался.) Как писал в своих мемуарах Энвер Ходжа, представитель ЦК КП Югославии при ЦК КП Албании С. Златич заявил ему по поручению Тито, что «по мнению югославского руководства, создаваемый шаг за шагом экономический союз наших стран, включая Болгарию, по существу представляет основу будущей балканской федерации, ядром которой является Югославия… Руководство нашей партии пришло к выводу, что во всей этой ситуации поразительно деструктивную роль сыграл ваш товарищ Нако Спиру и некоторые его соратники». Златич назвал Н. Спиру «агентом империализма». Эти обвинения поддержал Кочи Дзодзе. Спиру вызвали на заседание политбюро албанской компартии, но он застрелился. Перед самоубийством Спиру направил письмо в советское посольство, в котором писал: «После тяжелых обвинений югославского руководства в мой адрес я вынужден покончить с собой».

И.В. Сталин потребовал объяснений по поводу случившегося, но, не удовлетворившись итогами встречи А. А. Жданова и посла Югославии в СССР В. Поповича по этому вопросу, 23 декабря 1947 года направил письмо И. Тито, в котором просил его прислать «в Москву ответственного товарища, может быть, Джиласа или другого наиболее осведомленного о положении в Албании. Я готов выполнить все Ваши пожелания, но нужно, чтобы я знал в точности эти пожелания. С товарищеским приветом. И. Сталин».

Джилас прибыл в Москву 9 января 1948 года, и через три часа после размещения в гостинице «Москва» был приглашен к Сталину в Кремль. Сталин встретил Джиласа словами: «Значит, члены ЦК в Албании убивают себя из-за вас! Это очень нехорошо, очень нехорошо». Выслушав объяснения Джиласа, Сталин сказал: «У нас нет особых интересов в Албании. Мы согласны, чтобы Югославия объединилась с Албанией – и чем быстрее, тем лучше… Между нами нет расхождений. Вы лично напишите Тито телеграмму об этом от имени Советского правительства и передайте ее мне завтра». Хотя после этой встречи все участники переговоров были приглашены на ужин на сталинскую дачу, у Джиласа сложилось впечатление, что Сталин насторожен в отношении Тито.

Тем временем произошло еще одно событие, вызвавшее беспокойство Москвы. 17 января 1948 года Г. Димитров заявил о желательности создания федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран, с включением в нее Польши, Чехословакии и Греции. Так как в Греции в это время шла гражданская война между монархистами и коммунистами, то было очевидно, что Димитров исходил из скорой победы последних. Поскольку Запад продолжал обвинять Советский Союз и его союзников в поддержке коммунистических партизан Греции, то неудивительно, что тут же началась яростная кампания против «вредоносного советского изобретения». 24 января 1948 года Сталин направил Димитрову письмо, в котором писал: «Трудно понять, что побудило Вас делать на пресс-конференции такие неосторожные и непродуманные заявления». Через 4 дня, 28 января, «Правда» осудила идею об «организации федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран, включая сюда Польшу, Чехословакию, Грецию», и о «создании таможенной унии между ними» как «проблематическую и надуманную».

4 февраля 1948 года Молотов направил телеграмму в Софию и Белград, в которой прямо обвинял Димитрова в срыве работы СССР по подготовке ряда договоров о взаимной помощи. «Неудачное интервью тов. Димитрова в Софии, – говорилось в телеграмме, – дало повод ко всякого рода разговорам о подготовке восточноевропейского блока с участием СССР… В теперешней обстановке заключение Советским Союзом пактов о взаимопомощи, направленных против любого агрессора, было бы истолковано в мировой печати как антиамериканский и антианглийский шаг со стороны СССР, что могло бы облегчить борьбу агрессивных англо-американских элементов против демократических сил США и Англии».

В эти же дни 21 января 1948 года советский посол в Югославии А. И. Лаврентьев сообщил в Москву о том, что «югославами решен вопрос о передислокации 2-й пролетарской стрелковой дивизии в Албанию в район города Корча (от стыка югославо-греко-албанской границы на юг по албано-греческой границе)». «Все вопросы, – подчеркивал посол, – решались и решаются без участия советских военных советников при югославской армии». Тем временем в Тирану из Белграда прибыл югославский генерал Д. Крупешанин, который вручил Энверу Ходже послание от Тито. В послании от 26 января 1948 года говорилось: «Мы располагаем информацией о том, что в Греции завершается подготовка нападения, первоначальная цель которого ваши юго-восточные границы… Ввиду такой неясной ситуации я прошу Вас предоставить нам базу в Корче для размещения одной дивизии и вспомогательных технических служб. Тем самым будут созданы условия для организации лучшей обороны участка границы со стороны моря, и, в случае провокации, наши части смогли бы вмешаться быстрее».

Энвер Ходжа тут же проинформировал И.В. Сталина об этом обращении Иосипа Тито. По словам Ходжи, «ответ Сталина не заставил себя долго ждать… Сталин сообщил нам, что не видит какой-либо опасности возможного нападения на нас греческой армии, и согласился с мнением о том, что направление югославской дивизии не вызывалось необходимостью».

Совершенно очевидно, что сообщения Лаврентьева и Ходжи не могли не вызвать раздражения в Москве. Хотя СССР не возражал против включения Албании в состав Югославии, было ясно, что в данном случае речь шла о другом. Выход югославской дивизии на албанскую границу с Грецией не мог не вызвать резкого обострения международной обстановки, чреватого непредсказуемыми последствиями для СССР. Несмотря на ясно выраженное желание Сталина, чтобы руководители Югославии консультировались с Москвой в своих внешнеполитических акциях, Тито действовал за спиной СССР, стремясь поставить Сталина перед свершившимся фактом.

28 января 1948 года Сталин через Молотова поручил послу Лаврентьеву передать: «В Москве получено сообщение, что Югославия намерена в ближайшие дни направить одну свою дивизию в Албанию к южным ее границам. Так как Москва не получала подобного сообщения от Югославии, то Молотов запрашивает, соответствует ли действительности это сообщение. Москва опасается, что в случае вступления югославских войск в Албанию англосаксы расценят этот акт как оккупацию Албании югославскими войсками и нарушение ее суверенитета, при этом возможно, что англосаксы используют этот факт для военного вмешательства в это дело под предлогом «защиты» независимости Албании».

29 января 1948 года Тито в беседе с Лаврентьевым подтвердил существование такого решения, объяснив это тем, что греческие монархисты якобы собирались захватить южную часть Албании. Тито заявил, что «не разделяет высказанного Москвой опасения относительно возможных шагов англосаксов. Не исключено, что поднимется некоторая газетная шумиха, но к этой газетной клевете уже не привыкать». Тито подчинился требованию Москвы, но предупредил: «Если Греция захватит Южную Албанию, то Югославия вместе с Советским Союзом будет расхлебывать эту кашу». Таким образом, Тито давал понять, что он остается при прежнем мнении.

1 февраля Молотов, очевидно по согласованию со Сталиным, направил Тито новую телеграмму: «Из Вашей беседы с т. Лаврентьевым видно, что Вы считаете нормальным такое положение, когда Югославия, имея договор о взаимопомощи с СССР, считает возможным не только не консультироваться с СССР о посылке своих войск в Албанию, но даже не информировать СССР об этом в последующем порядке. К Вашему сведению сообщаю, что Совпра (Советское правительство. – Прим. авт.) совершенно случайно узнало о решении югославского правительства относительно посылки ваших войск в Албанию из частных бесед советских представителей с албанскими работниками. СССР считает такой порядок ненормальным. Но если Вы считаете такой порядок нормальным, то я должен заявить по поручению Правительства СССР, что СССР не может согласиться с тем, чтобы его ставили перед совершившимся фактом. И, конечно, понятно, что СССР, как союзник Югославии, не может нести ответственность за последствия такого рода действий, совершаемых югославским правительством без консультаций и даже без ведома Советского правительства… Как видно, между нашими правительствами имеются серьезные разногласия в понимании взаимоотношений между нашими странами, связанными между собой союзническими отношениями. Во избежание недоразумений следовало бы эти разногласия так или иначе исчерпать».

Ознакомившись с письмом Молотова в присутствии Лаврентьева 1 февраля 1948 года, Тито признал, что он допустил ошибку в вопросе о вводе югославской дивизии в Албанию, но отрицал, что собирался решать подобные вопросы без консультаций с Москвой, и отказался признать наличие разногласий с СССР. Однако, как отмечал Ю. Гиренко, «Сталин считал, что со стороны югославского и болгарского руководства не проявляются должная осмотрительность и осторожность в международных делах. Он решил высказать свое недовольство несогласованными с ним действиями на мировой арене на созванной им 10 февраля 1948 г. трехсторонней советско-болгаро-югославской встрече в Москве». От Болгарии в Москву прибыли Г. Димитров, В. Коларов и Т. Костов. От Югославии – Э. Кардель, М. Джилас и В. Бакарич. Тито отказался ехать на эту встречу, сославшись на плохое состояние здоровья.

Встреча началась вечером 10 февраля в кремлевском кабинете Сталина. Вначале Молотов перечислил все действия Болгарии и Югославии, не согласованные с СССР. После того как Молотов зачитал абзац из болгаро-югославского договора о готовности сторон выступить «против любой агрессии, с какой бы стороны она ни исходила», Сталин заметил: «Но ведь это же превентивная война, это самый обычный комсомольский выпад. Это обычная громкая фраза, которая только дает пищу врагу». Обрушился Сталин и на Димитрова: «Вы зарвались как комсомолец. Вы хотели удивить мир – как будто Вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице. Вы ставите нас перед совершившимися фактами!» Молотов суммировал: «А все, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается как сказанное с нашего ведома». Еще раз осудив план ввода в Албанию югославской дивизии, Сталин сказал: «Если Албания будет подвергнута нападению, пусть тогда албанское правительство обращается к нам за помощью». В то же время на этот раз Сталин не только не осудил планы создания болгаро-югославской федерации, но, еще раз подвергнув критике несогласованность заявлений о такой федерации с правительством СССР, ответил Димитрову на его вопрос о дальнейшем развитии экономических отношений: «Об этом мы будем говорить с объединенным болгаро-югославским правительством».

11 февраля были подписаны соглашения СССР с Болгарией и СССР с Югославией о консультациях по внешнеполитическим вопросам. Казалось бы, все спорные вопросы были разрешены, но члены югославской делегации, уезжая из Москвы, были возмущены высказанными в их адрес замечаниями, и у них возникли подозрения в отношении дальнейших шагов СССР. Поддержка Сталиным идеи федерации Болгарии и Югославии интерпретировалась Карделем как попытка «забросить к нам троянского коня, после чего он отстранил бы Тито, а затем и наш ЦК». Таким образом, было очевидно, что югославские лидеры выступали за балканскую федерацию лишь при условии, что они станут во главе ее и получат под свой контроль страны Юго-Восточной и Центральной Европы.

1 марта 1948 года в Белграде было созвано расширенное заседание политбюро, на котором Кардель возмущенно рассказывал о том, что «Сталин говорил грубо, как с комсомольцами», «через болгар в основном критиковал нас». Кардель осудил попытки СССР остановить вмешательство Югославии в дела Албании, сказав: «Албанию надо прочно удерживать, ибо мы много вложили в нее, и она для нас важна… Следует потребовать, чтобы советские советники в Албании находились в составе нашей группы… Мы имеем право контролировать то, что делают албанцы, какие соглашения они заключают… Если Албания хочет заключать какие-либо соглашения, то она должна согласовывать их с нами».

Это заявление было поддержано другими членами политбюро. На заседании Тито выступил против подписанных соглашений о создании советско-югославских акционерных обществ, назвав их «позорными и неравноправными». Отметив, что «русские выступают за немедленное создание федерации» Болгарии и Югославии, Тито объявил, что сейчас он против этого. Он заявил: «Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному смотрят на свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы… Мы не пешки на шахматной доске… Мы должны ориентироваться только на собственные силы».

Несогласный с мнением большинства член политбюро С. Жуйович подробнейшим образом проинформировал посла А.И. Лаврентьева об этом заседании. Он сообщал, что в репликах и отдельных замечаниях члены политбюро подвергли острой критике и внутреннюю политику Советского правительства. Выступавшие говорили, что «восстановление русских традиций – это проявление великодержавного шовинизма. Празднование 800-летия Москвы отражает эту линию. Навязывается только русское во всех областях жизни… Недавнее постановление ЦК ВКП(б) о музыке – это возврат только к русскому классицизму, это отрицание других народов».

Член политбюро Гошняк заявил, что «политика СССР – это препятствие к развитию международной революции». Тито ответил на это репликой: «Точно» Член политбюро Кидрич утверждал, что русские «будут противиться строительству социализма, поскольку в СССР происходит перерождение». 7 марта Молотов попросил Лаврентьева поблагодарить Жуйовича и сказать ему, что «он делает хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК».

Доверие к информации Жуйовича усиливалось потому, что к этому времени посольство СССР уже не раз информировало Москву о том, что югославское руководство стремится подчеркнуть свою особую позицию по многим идейно-политическим вопросам. В сообщениях посольства отмечалось, что югославские лидеры принижают роль Красной Армии в победе над Германией за счет преувеличения роли югославских партизан, явно желая занять гегемонистское положение на Балканах. Лаврентьев обвинял руководителей Югославии в «национальной ограниченности» и указывал на неумеренное восхваление Тито.

Входе новой встречи А.И. Лаврентьева с С. Жуйовичем последний предложил вызвать делегацию югославского руководства в Москву. Там Жуйович был готов публично выступить с разоблачением их истинной позиции, проявившейся на закрытом заседании политбюро 1 марта. (Во встрече принял участие и премьер-министр республики Боснии и Герцеговины Р. Чолакович.) Ища причины отхода Тито и его сторонников от СССР, Жуйович высказал предположение: «Уж не договорились ли между собой Тито и англо-американцы, к чему может быть, приложил руку В. Велебит?» (Последний был главой военной миссии ФНОЮ в Лондоне во время войны, а затем послом Югославии в Италии и Великобритании. Жуйович считал, что Велебит стал агентом США и Англии.) В новых сообщениях в Москву Жуйович именовал Тито, Ранковича, Карделя, Джиласа и других «перерожденцами». Он уверял, что Тито и его сторонники не решатся высказать свои антисоветские суждения перед членами КПЮ, так как знают, что будут отвергнуты коммунистами страны.

Тем временем правительство Югославии распорядилось прекратить передачу информации по экономическим вопросам советским специалистам, работавших в этой стране. Увидев в этом решении проявление недоверия к СССР, советское правительство распорядилось 18 марта 1948 года отозвать всех советских советников и специалистов из Югославии.

Почти одновременно 20 марта 1948 года США, Великобритания и Франция выступили за пересмотр мирного договора с Италией на основе передачи этой стране Свободной территории Триест. МИД Югославии 21 марта поставил СССР в известность о том, что собирается направить ноту протеста против этого предложения. На самом деле югославская нота была послана 22 марта, не дожидаясь согласования с Москвой. Таким образом, вновь, и на сей раз вопреки подписанному в феврале договору о консультациях, Югославия выступила с внешнеполитической инициативой в своих отношениях с Западом, не выслушав мнения Москвы. (Как и в предыдущих случаях, через некоторое время Югославия признала ошибочным свое решение направить ноту странам Запада без согласования с Москвой.)

Совершенно очевидно, что с конца 1947-го по начало 1948 года югославские лидеры предприняли без согласования с Москвой и вопреки ее намерениям ряд шагов на международной арене, которые были опасными для судеб мира. Всякий раз лидеры Югославии признавали ошибочность своих действий, но затем вновь поступали, исходя из своих интересов и не считаясь с тем, как это отразится на сохранении мира. В то же время было очевидно, что, если бы советское правительство стало публично заявлять о том, что Югославия бросает вызов «западному империализму», а СССР сдерживает ее в таких действиях, это привело бы к тому, что всему миру стало ясно, насколько СССР опасается ядерного конфликта. Это обстоятельство лишь спровоцировало бы наиболее агрессивные круги США и других стран Запада. Поэтому наиболее острые обвинения, выдвинутые Сталиным и Молотовым в их письме 27 марта, направленном «товарищу Тито и остальным членам ЦК Компартии Югославии», касались вопросов не внешней, а внутренней политики Югославии и идейно-теоретических проблем. В то же время полемика по этому кругу проблем неизбежно способствовала эскалации конфликта, так как шла по знакомому для марксистов всего мира руслу: стороны наклеивали друг на друга обидные ярлыки, обвиняя во всевозможных «отклонениях» от марксизма-ленинизма, а стало быть, в самой страшной для них крамоле.

Используя информацию Жуйовича, Сталин и Молотов отвергали обвинения членов политбюро КПЮ, высказанные Ими 1 марта против СССР, как «антисоветские». В письме подчеркивалось, что «эти антисоветские заявления обычно прикрываются левацкой фразеологией о том, что «социализм в СССР перестал быть революционным». Письмо обращало внимание на то, что эти обвинения высказаны не в открытой полемике, а келейно, хотя официально руководство КПЮ говорит о своей солидарности с ВКП(б). «Именно поэтому, – говорилось в письме, – такая критика превращается в клевету, в попытку дискредитировать ВКП(б) – в попытку взорвать советскую систему». Авторы письма находили сходство в методах борьбы против ВКП(б) Тито и Троцкого. При этом подчеркивалось: «Как известно, Троцкий был выродком, и впоследствии, после разоблачения, он открыто переселился в лагерь заклятых врагов ВКП(б) и Советского Союза. Мы считаем, что политическая карьера Троцкого достаточно поучительна».

Письмо обвиняло руководство КПЮ в нарушении норм партийной Демократии, в идейно-политическом оппортунизме и заимствовании теоретических положений Бернштейна, Фолмара, Бухарина. Заявление Тито о том, что у партии не может быть иной программы, отличной от программы Народного фронта Югославии, трактовалось как стремление растворить партию в Народном фронте, и делался вывод о сходстве этой позиции с предложениями меньшевиков времен дореволюционного подполья.

Наконец, в письме говорилось: «Нам непонятно, почему английский шпион Велебит продолжает оставаться в системе мининдел Югославии в качестве первого заместителя министра. Югославские товарищи знают, что Велебит является английским шпионом… Как известно, буржуазные правительства считают вполне допустимым иметь в своем составе шпионов великих империалистических держав, милость которых они хотят себе обеспечить, и согласны, таким образом, поставить себя под контроль этих держав. Мы считаем такую практику абсолютно недопустимой для марксистов. Как бы то ни было, Советское правительство не может поставить свою переписку с югославским правительством под контроль английского шпиона».

На сей раз в Загребе 12—13 апреля 1948 года состоялся пленум ЦК КПЮ, на котором Тито и другие отвергли обвинения Сталина и Молотова как следствие дезинформации и превратной интерпретации. Против И.Тито и поддерживавшего его большинства членов ЦК выступил лишь С. Жуйович, а недавно исключенный из политбюро А. Хебранг направил письмо в ЦК в поддержку Сталина. Тито же обвинил Хебранга и Жуйовича в том, что они оклеветали КПЮ в глазах Сталина. Была создана специальная комиссия для расследования «антипартийной, антигосударственной деятельности С. Жуйовича и А. Хебранга». Письмо, направленное 13 апреля в Москву, отражало позицию большинства ЦК КПЮ.

Полемика между Сталиным и Молотовым, с одной стороны, и Тито и Карделем – с другой продолжалась в течение мая. В ходе переписки Сталин и Молотов предложили обсудить спорные вопросы на заседании Информбюро. 19 мая 1948 года в Белград было направлено письмо ЦК ВКП(б), подписанное секретарем ЦК ВКП(б) М.А. Сусловым. В нем настаивалось на прибытии делегации КПЮ во главе с И. Тито на заседание Информбюро, которое предполагалось провести на Украине с участием И. Сталина. Однако пленум ЦК КПЮ отказался от участия в таком заседании. В это время руководитель польских коммунистов В. Гомулка пытался добиться компромисса, призывая ЦК ВКП(б) не доводить дело до разрыва, а ЦК КПЮ послать делегацию на Информбюро.

Тем временем Жуйович и Хебранг были сняты с занимаемых ими постов, а затем арестованы. При этом Жуйовичу инкриминировалась попытка «осуществить внутренний путч в ЦК КПЮ», а Хебранг был объявлен «усташско-гестаповским шпионом». Узнав об аресте Жуйовича и Хебранга, Сталин поручил 9 июня 1948 года Молотову передать следующее: «ЦК ВКП(б) стало известно, что югославское правительство объявило Хебранга и Жуйовича изменниками и предателями родины. Мы это понимаем так, что Политбюро ЦК КПЮ намерено ликвидировать их физически. ЦК ВКП(б) заявляет, что если Политбюро ЦК КПЮ осуществит этот свой замысел, то ЦК ВКП(б) будет считать Политбюро ЦК КПЮ уголовными убийцами. ЦК ВКП(б) требует, чтобы расследование дела Хебранга и Жуйовича о так называемой неправильной информации ЦК ВКП(б) происходило с участием представителей ЦК ВКП(б). Ждем немедленного ответа». В своем ответе ЦК КПЮ отвергал обвинения и отрицал намерение уничтожить Жуйовича и Хебранга и отказывал ЦК ВКП(б) в участии в расследовании дела двух бывших руководителей Югославии. Затем последовал обмен несколькими письмами по этому вопросу.

19 июня 1948 года Информбюро вновь пригласило ЦК КПЮ для участия в обсуждении югославского вопроса в Бухаресте, но 20 июня руководство КПЮ отказалось от участия в заседании Информбюро. Состоявшееся в конце июня заседание Информбюро на основе доклада А. А. Жданова приняло резолюцию «О положении в Коммунистической партии Югославии». В ней содержался призыв к «здоровым силам КПЮ, верным марксизму-ленинизму» «сменить нынешних руководителей КПЮ и выдвинуть новое интернационалистское руководство КПЮ». Это заявление было опубликовано в «Правде» 29 июня 1948 года, а уже вечером все радиостанции Белграда передавали заявление пленума КПЮ, осуждавшее резолюцию Информбюро.

Пропаганда в поддержку Тито сопровождалась репрессиями против сторонников решения Информбюро. Таких в партии нашлось более 55 тысяч. Все они (то есть около 12% всех коммунистов) были исключены из партии, а 16 312 из них были арестованы и заключены в специальные лагеря.

Хотя Жуйовичу была сохранена жизнь, он долго находился в тюрьме. Уже в 1948 году было объявлено, что Хебранг повесился в тюрьме. В августе 1948 года был убит якобы при попытке перейти румыно-югославскую границу еще один противник Тито – начальник генерального штаба Югославии Арсо Йованович. Оппозиция Тито и его сторонникам показывала, что антисталинский курс руководства КПЮ не пользовался столь единодушной поддержкой, как изображали это Хрущев и югославские лидеры. В то же время репрессии помогли Тито закрепить свою победу внутри КПЮ.

Конфликт, который долго тлел, вырвался наружу и постепенно привел к разрыву всех союзнических отношений между Югославнией и СССР, а также союзниками Советской страны. Вскоре конфликт стал причиной пограничных стычек на югославской границе и превратился в источник международной напряженности. Логика борьбы между СССР и Югославией привела к тому, что была разрушена стабильность в поясе безопасности из стран, дружественных к нашей стране и сложившийся после мая 1945 года. Москва опасалась, что пример Тито мог стать заразительным. Возможности использования Югославии и ее примера для подрыва позиций СССР в Европе активно рассматривались и на Западе. Эти мысли были суммированы в директиве Совета национальной безопасности СНБ-58, утвержденной Трумэном 14 сентября 1949 года: «Задача состоит в том, чтобы облегчить рост еретического коммунизма, не нанеся в то же время серьезного ущерба нашим шансам заменить этот промежуточный тоталитаризм терпимыми режимами, входящими в западный мир». Авторы директивы исходили из того, что подобные тенденции «серьезно ослабят советский блок. Такую слабость Соединенные Штаты должны использовать… двинув как острие клина для подрыва авторитета СССР создание группы антимосковских коммунистических государств».

Зная об этих планах, советское руководство все в большей степени атаковало Тито, объявив его и других руководителей Югославии агентами иностранных разведок. Тем временем руководители компартий стран Центральной и Юго-Восточной Европы предпринимали усилия с целью «разоблачить» явных и тайных сторонников Тито в этих странах.

Эскалация конфликта с Югославией сопровождалась арестами Кочи Дзодзе и его сторонников в Албании. Были обвинены в сотрудничестве с Тито ряд руководителей Венгрии (во главе с министром иностранных дел Ласло Райком), Болгарии (во главе с заместителем премьер-министра Трайчо Костовым), Чехословакии (во главе с генеральным секретарем компартии Рудольфом Сланским). В Польше за «националистический уклон» был осужден, а затем приговорен к тюремному заключению В. Гомулка. Во многом эти события были порождены беспринципной борьбой за власть, сведением личных счетов и огульных обвинений в пособничестве международному империализму, разраставшейся по мере эскалации «холодной войны». Поэтому разумная забота о безопасности Советской страны перерождалась в необоснованные и жестокие репрессии против видных руководителей стран, ставших новыми союзниками СССР.