Текст книги "Объединенная нация. Феномен Белорусии"
Автор книги: Юрий Шевцов
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Белорусы много столетий, практически всегда развивались в европейской среде – как один из очень своеобразных и относительно небольших народов. Попытка выстроить в Беларуси политические схемы без учета этого фактора обычно влечет за собою неудачи.
Так, в Беларуси нельзя установить при помощи государства одну, скажем, православную, конфессиональную доминанту. Множество храмов, сохранившихся до сих пор, включая Софию Полоцкую, являются униатскими как по ориентации по сторонам света, так и по архитектуре. И уже сам архитектурный ландшафт будет аргументом в массовом восприятии православного фундаментализма как чего-то не совсем правильного. С другой стороны, значительная часть населения Беларуси в разные исторические эпохи относила и относит себя к тем или иным протестантским вероучениям. Жесткая поддержка государством одной церкви сразу стимулирует рост числа протестантов за счет оттока религиозно активных людей из покровительствуемой государством же церкви (примеры – Реформация середины XVI века, межвоенная Польша, нынешняя ситуация с баптистами и пятидесятниками).
Любая демократизация или смена режима в Беларуси мгновенно поднимает множество исторически обусловленных вопросов разного масштаба. О собственности на церковные здания. О трактовке многих событий местной истории. О взаимоотношениях между разными культурными группами населения. О роли государства и права в регуляции тех противоречий, которые могут расколоть регион в случае доминирования какой-либо одной радикальной трактовки его истории и культуры.
Русские оказались способны в силу ряда причин стать сердцевиной общества и государства, ставившего перед собою глобальные задачи.
Белорусы умеют мыслить себя в контексте большого целого, культура и традиция белорусов позволяет им находить свое место внутри большого политического и культурного организма, не растворяясь в нем.
Русские как народ таким опытом практически не обладают. Зато у русского народа есть традиция мыслить себя вселенски, абсолютно, безоглядно бросаясь достигать самые масштабные цели.
Русские обладают относительно непрерывной исторической и культурной традицией, хранителями которой выступают церковь, государство, русский язык, обширное пространство расселения русского народа и его численность. Утрата одного или некоторых из этих факторов, любые трансформации внутри институтов государства и церкви, любые реформы языка не влекут за собою прерывания традиции в целом, ибо одновременно все эти факторы уничтожены или трансформированы быть не могут. В некотором смысле русский народ живет в ощущении времени как вечности, в которой он будет «всегда». У белорусов не один раз могло быть уничтожено все или почти все: язык, государственность, церковь, которой они были привержены в данный момент истории, этническая самоидентификация. Иногда, как, например, во время нацистской оккупации, речь шла о возможности физического уничтожения или прямого порабощения белорусов. Белорусская идентичность неизбежно вобрала в себя осознание возможности гибели и дала на него рациональный ответ – программу выживания и победы во имя выживания. Белорусы не живут в гарантированной «вечности» и вынуждены жить рывками и расчетом. Выходом из такого расчетливого, более «скучного», чем в русской системе ценностей, существования не может быть простой переход к русской самоидентификации.
Действительно, русским человеком быть в Беларуси нельзя. Обычные, самые невинные философские размышления в русском духе ставят человека в Беларуси перед угрозой полной неадекватности.
Скажем, как определить, какая церковь является у белорусов национальной? Как примирить белорусскую идентичность с ее толерантностью и русскую идеократичность и «имперскость»? Можно ли, живя в Беларуси, резко отбросить в своем сознании деревню, сельские корни? Как, наконец, понять, почему в современной Беларуси может одновременно реализовываться очень «русский» по идеологии политический курс с арестами активистов националистической оппозиции и обострением отношений с Западом, и одновременно оказывается очень жестко разгромлен весь спектр русских националистических организаций и СМИ?
Белорусская идентичность в отличие от русской является в основе своей рациональной формой приспособления к окружающей действительности. Беларусь не манифестируется, а постигается. Белорусская националистическая традиция, которая является полным и вполне зрелым аналогом национализмов соседних народов, более ста лет неудачно пытается выстроить «белорусскость» через манифестацию. Неудачи преследуют всех идеологов, которые пытаются увидеть белорусскую идентичность, проявляющую себя через апологетику некой внешней формы культуры – язык, кодифицированный исторический миф, конфессиональный патриотизм. Отдельный разговор, почему это не получается. Но это разговор в значительной мере внутри-европейский, вне русского контекста. Он касается феномена белорусов в контексте европейской общности – поскольку те особенности белорусской истории, культурной и политической традиции, о которых шла речь выше, сближают белорусов и Беларусь со многими народами Центральной и Восточной Европы, но отличают их от русских и России. Манифестационность не свойственна белорусской традиции и идентичности. «Белорусскость» выражает себя скорее через действие, через движение к понятной практической сложной цели.
Здесь даже на индивидуальном уровне нельзя ни доказать, ни реализовать ни одной ассимиляционной идеи и практики. Здесь нельзя долго хранить ни одной культурной формы. Помню, как папа римский, выступая перед толпой в 800 тыс. человек в Вильнюсе, сказал, обращаясь к белорусам по-белорусски: «Не бойтесь себя», то есть храните свою идентичность как ценность. Это европейский контекст белорусской идентичности, но он понятен и через русско-белорусский дискурс: белорусская идентичность не так тесно связана с культурной формой, как русская или европейская. Это также входит в противоречие и с католическим пониманием значения эстетики и красоты, столь важным именно для польского варианта католицизма… Форма никогда не успевает отстояться до своей быстрой гибели. К сожалению или к счастью – это, видимо, закон развития культуры в Беларуси: быстрое прогорание не успевшей созреть культурной формы. Вот и сейчас мы видим, как советская форма белорусской культуры и идентичности также рушится, сменяемая еще не понятными новыми глубокими подвижками. Понятно, если бы советская идентичность исчезала, заменяясь под влиянием процесса евроинтеграции ныне стандартным, европейским, либеральным национальным сознанием. Но ведь новая белорусская идентичность является еще и чернобыльской, неведомой остальной Европе…
«Белорусскость» – это, в общем, неверное слово, оно вводит в заблуждение, предполагая понимание принадлежности к Беларуси и белорусам как чего-то самодостаточного, абсолютно ценного, предполагая апологетику формы культуры – а апологетики-то и нет.
«Белорусскость» – это скорее технология жизни в данном конкретном регионе. Иногда – это технология выживания. В этом смысле белорус – это «тутэйший», белорусом можно быть, в общем, только в регионе Беларуси.
Белорусом можно быть, только сделав сознательный выбор в пользу именно такой формы выживания, жизни посредством «белорусскости», определенные черты, формы и закономерности которой я и попытался описать выше.
Нынешняя эпоха в развитии белорусов – с одной стороны типична для белорусской культуры. В рамках Российской империи в XIX столетии вследствие прекращения разрушительных войн и технического прогресса на территории современной Беларуси произошел демографический взрыв. Численность белорусов резко выросла: примерно в три раза в период после войны 1812 года. Вместе с тем произошла кристаллизация специфичной крестьянской культуры как отдельной по самоидентификации от культуры традиционного правящего класса. Почти вся помещичья земля в Беларуси даже в начале XX столетия принадлежала римско-католической, часто уже польской по самоидентификации шляхте. Фактически Беларусь превратилась в территорию кастового общества: культурно-идентификационные границы между социальными классами были почти непроницаемы. Крестьяне обычно были лояльны царю, и их социальная настроенность против шляхты часто использовалась российской властью для подавления ее антироссийских восстаний. После ликвидации Греко-католической церкви и ее объединения с православной церковью в ходе Полоцкого церковного собора 1838 года крестьяне стали преимущественно православными.
Шляхта в течение XIX века пережила мощную культурную полонизацию и в значительной мере перешла к польской идентичности. Шляхта была преимущественно римско-католической, часто политически антирусски настроенной.
Русского населения в Беларуси почти не было. Города в течение XIX века стали по составу населения преимущественно еврейскими.
Урбанизация, начавшаяся в Беларуси в основном после перехода к массовому строительству железных дорог во второй половине XIX века, привела к притоку в города масс крестьян.
Вместе с урбанизацией в регионе нынешней Беларуси, Литвы, части Украины возникла и развилась деятельность интеллигентских групп, которые выстраивали свои проекты создания особых наций на базе специфичных крестьянских культур региона.
Из множества такого рода проектов постепенно развились в нечто реальное лишь несколько: литовцы, латыши, украинцы и белорусы, хотя были и другие варианты: кривичи, ятвяги, черноруссы и т. д.
Победа белорусского культурного проекта объясняется скорее всего тем, что он формировался на базе проводившейся самой Российской империей идеологии триединого российского народа. Белорусы понимались как одна из ветвей российского народа. Крестьяне в массе своей уже к концу XIX века усвоили эту относительно новую для них идентичность, наполняя ее в основном официально дозволенной интерпретацией – белорусы как ветвь русских, происходящая от кривичей, и т. д. Эта концепция в Беларуси носила название западнорусизма. Западнорусизм, кстати, не отрицал наличия белорусского языка, но трактовал белорусский язык по-разному: от понимания его как комплекса диалектов русского языка до принятия его в качестве отдельного славянского языка (академик Е. Карский. «Белорусы» и т. д.). Белорусская идентичность пришла на смену более антироссийской вариации идентичности крестьян как литвинов или русинов-униатов.
В конце XIX – начале ХХ столетия белорусскость стала все более трактоваться частью интеллигенции (часто шляхетской по происхождению) как проявление культуры особого восточнославянского народа. Эта версия стала получать распространение по мере кризиса Российской империи. Социальные и межконфессиональные противоречия на территории Беларуси стали все чаще принимать форму межэтнических противоречий. Возникла белорусоязычная литература, и сформировался белорусский литературный язык.
Крах Российской империи привел и сопровождался кризисом российской идентичности и распространением нероссийских вариантов самоидентификации крестьян на территории Беларуси, Литвы, Латвии, Польши, Украины. Между национальными проектами началась политическая борьба. В ходе этой борьбы белорусы в большей степени, чем другие народы региона, оказались поддержаны советской Москвой.
Советская интерпретация белорусской идентичности представляет собою в значительной степени западнорусизм, который постулирует белорусов как отдельную нацию, а не часть русского народа. Основные постулаты западнорусизма остались в советской интерпретации белорусов неизменными: прародители белорусов – кривичи (добавились дреговичи и радимичи), Полоцкое княжество как первое белорусское государство (добавилось Туровское княжество), белорусы как угнетенный народ Великого княжества Литовского, белорусы как крестьяне, угнетенные поляками до освобождения, происшедшего в ходе уже Октябрьской революции, белорусский язык – язык крестьян, который, правда, был государственным языком в Великом княжестве, национальная мечта белорусов «всегда» – воссоединение с русским и украинским народами в рамках Московского государства.
С большим или меньшим успехом советский вариант белорусской идентичности распространился и на востоке Беларуси в БССР, и на западе, попавшем под власть польского, весьма националистического государства. Наиболее массовой политической организацией западных белорусов оказалась Коммунистическая партия Западной Беларуси (КПЗБ). КПЗБ пронизывала едва ли не все крупные деревни. Политическая, культурная, вооруженная борьба белорусов против Польши в межвоенный период проходила, как правило, в виде поддержки коммунистических или социал-демократических промосковских организаций и идей, под лозунгом воссоединения белорусов в рамках БССР.
В ходе Второй мировой войны Беларусь воссоединилась в рамках БССР и произошла мощная вспышка белорусского национального чувства. Белорусы в целом выступили против нацистов и, как правило, поддерживали советских партизан. Нацисты пытались опереться на несоветскую интерпретацию белорусского национализма, и немалая часть белорусов поддержала нацистов.
Война с нацистами превратилась в Беларуси еще и в войну двух типов национальной идентичности: советская белорусская культура противостояла несоветской, формально проевропейской и антирусской интерпретации белорусов.
Война в Беларуси была очень ожесточенной, и культурно-политическая поляризация белорусов оказалась очень жесткой, тотальной. В ходе разгрома нацизма сторонники несоветского варианта белорусской идентичности были в основном убиты или покинули страну, составив костяк эмигрантских общин белорусов на Западе. Ненависть победившей версии белорусской культуры к нацистским коллаборантам, как правило, автоматически переносится и на исторические белорусские символы, которые использовались ими, и на все, что связано с несоветским вариантом белорусской идентичности и идеологии, вплоть до литературы и (временами) белорусского языка. Есть и обратное неприятие белорусскими эмигрантами на Западе едва ли не всех сторон жизни Беларуси после войны. Этот раскол нации не преодолен.
На территории самой Беларуси носителей несоветского варианта белорусской идентичности после войны остались буквально единицы. Никакой Западной Беларуси как эквивалента Западной Украины не сформировалось. Западные белорусы, особенно православные, как правило, придерживаются той же советской белорусской идентичности с некоторыми локальными ее вариациями. Белорусское советское культурное наследство стало неотъемлемой частью реально существующей в Беларуси белорусской этнической культуры.
В ходе Второй мировой войны произошла резкая политическая трансформация: погиб почти весь правящий класс, сформировавшийся в довоенной БССР и межвоенной Польше. Было уничтожено почти все городское, оно же в основном еврейское, население. БССР покинули многие поляки. Новый правящий класс сформировался в основном из числа бывших советских партизан и подпольщиков. Для этого правящего класса Вторая мировая война, Великая Отечественная война была неотъемлемой частью социальной культуры и корпоративной идеологии.
Именно «партизаны» добивались и добились инвестиций из союзного центра на развитие в БССР крупных заводов, восстановление и развитие городов, мелиорацию и сверхиндустриализацию. Этот правящий класс по-своему позиционировал себя в Москве. Его внутренняя солидарность и моральная чистота были для бывшего СССР, вероятно, беспрецедентны. Однако, будучи по происхождению крестьянским, этот социальный слой, безусловно, не обращал слишком большого внимания на историческое сознание белорусов, ограничиваясь культом «Беларуси – партизанской республики». Тем более что националистические интерпретации белорусской идентичности как раз обращаются в основном к истории и к языку. Ненависть к националистам-коллаборантам у «партизан» была в общем тотальной.
С другой стороны, свободная от исторических сомнений и споров советская белорусская культура оказалась прекрасно приспособленной к технократическим культурным экспериментам и к созданию сильных институтов государственной власти в БССР. А также – к восприятию прежде всего технических достижений, к быстрой урбанизации и развитию в БССР крупного промышленного производства.
«Партизаны» как социальный слой и основа политического класса послевоенной БССР ушли из жизни естественным путем незадолго до распада СССР. Они не были свергнуты в ходе внутренней культурно-политической трансформации, они состарились и умерли. Однако в рамках послевоенной индустриализации БССР успела сформироваться новая генерация белорусского политического класса: директорат крупных промышленных предприятий и близкие к нему социальные группы.
Советские белорусские хозяйственники также были преимущественно крестьянами по происхождению. Они также совершили своего рода жизненный подвиг сообща: пусть и в тени политической поддержки неграмотных «партизан» они вышли из деревень, получили образование, пробились в городах, создали и развили «свои» заводы и фабрики, свои колхозы и животноводческие комплексы, институты и университеты. Их технократизм и неглубокая гуманитарная культура, их советская белорусская идентичность были естественны для послевоенной партизанской Беларуси. Никакой культурной революции в белорусскую культуру Слюньков, Соколов или Кебич (лидеры этого социального слоя) не привнесли и не могли привнести.
СССР рухнул как раз в тот момент, когда внутри Беларуси генерация хозяйственников успела прийти на смену «партизанам».
В коллапс 90-х годов Беларусь вступила с новой генерацией политического класса, которая в общем органично унаследовала страну и культуру от предыдущего поколения людей власти. Никаких крупных внутренних расколов внутри этой генерации не было. Все культурные противоречия регионального или конфессионального плана, даже языкового и этнического, хозяйственники не могут и не склонны рассматривать как слишком значимые.
Нынешние выдвиженцы, «лукашенковцы» – это новая генерация белорусских управленцев и политиков, которая приходит на смену уходящим на покой советским хозяйственникам.
Никаких расколов внутри этой новой генерации также нет, никаких заметных клановых или культурных разделов, никаких неподконтрольных Минску группировок. Это важно понять при всех расчетах белорусских «революций»: после Лукашенко будут «лукашенковцы». Иных управленцев в Беларуси нет. Конфликт между ними и советскими хозяйственниками практически отсутствует. Выдвиженцы-»лукашенковцы» уже органично, в силу смены поколений, переняли власть у советского «директората».
Ничего неожиданного для Беларуси советская интерпретация белорусской идентичности не представляет. Регенерация культуры после очередного опустошения произошла за счет деревни. Новый правящий класс сформировал свою идеологию на базе своей Победы, не вдумываясь слишком глубоко в исторические интерпретации тех событий, которые были «до него».
Спецификой послевоенной белорусской культурной ситуации является неожиданное значение послевоенного белорусского культурного антинацизма. Последовательный антинацизм целой этнической европейской культуры – это редкость. Лишь евреи, создавшие Израиль, могут сравниться с белорусами в неприятии нацизма. Белорусы оказываются в культурном одиночестве в Восточной Европе. Увы, антисоветские и антироссийские интерпретации восточноевропейских культур и идентичностей обычно содержат в себе готовность примирения с традицией коллаборантов и с нацизмом хотя бы в какой-то его части.
Антинацизм белорусов выводит белорусскую культуру за рамки культуры крестьянской, локальной, противопоставляющей себя лишь соседям, готовой удовлетвориться мифами о своей истории и литературой на национальном языке. Последовательный антинацизм программирует осмысление белорусами истории и своего места в ней сквозь ценности большие, нежели примитивный корпоративизм, свойственный националистическим идеологиям, распространенным в Восточной Европе.
Конфликт между национальным «возрождением» 90-х годов и советской белорусской культурой был, помимо прочего, конфликтом между обычным восточноевропейским провинциальным языковым национализмом и культурой, вырвавшейся за рамки регионального мышления. Курс на союз с Россией для белорусской постсоветской культуры столь же органичен и столь же не разрушителен, как стремление сохранить себя в рамках Европейского союза от «русификации» со стороны небольших восточноевропейских национализмов.
Сверхиндустриализация дала белорусской культуре материальную мощь вырваться за рамки восточноевропейской культурной «клетки». Сохранение крупной промышленности Беларусью означает сохранение белорусами преемственности по отношению к своей советской культурной традиции. И напротив, белорусский европейского толка национализм непременно настроен на уничтожение самого фундамента белорусской советской идентичности в виде крупных заводов, технократического мышления и почти эсхатологического антинацизма. Увы, примирение между белорусским национализмом и сильной, националистичной в отстаивании интересов своей страны белорусской властью в нынешнюю эпоху белорусской истории невозможно.
Советская белорусская идентичность – уникальное явление для Восточной Европы. Обычно местные национальные культуры развивались как культуры, противостоявшие России/СССР, во всяком случае манифестировавшие такое противостояние. Антинацизм и советская культурная традиция выводят белорусов на глобальный уровень осмысления своих культурных приоритетов и ценностей, выводят за рамки регионального мышления и вообще за рамки региона.
