Текст книги "Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник"

Автор книги: Юрий Вяземский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Страшные трупные мухи, порождение Веельзевула, накинулись на тело убитого. Дьявол Самаэль, которого парфяне называют «Отделяющий кость», набросил петлю на шею Авеля и задушил в нем душу жизни. Другой демон смерти, для которого у иудеев нет названия и которого парфяне называют Визарешой, пытался зацепить багром и захлестнуть петлей бессмертный дух Авеля. Но три остромордые собаки с трех сторон окружили тело и не пустили демона. Три дня и три ночи они дежурили и охраняли его. А утром четвертого дня с первыми лучами солнца дух Авеля вылетел из мертвого тела и полетел на север, подгоняемый бесами, демонами и дьяволом Смерти.

И вот, на самом краю земли, над пропастью ада, появилась, словно мост, радуга. Одним концом она упиралась в землю, а другим – в небо. И под тем мостом сидели и ждали три великих ангела. Первый архангел – наречем его Рафаилом – стал свидетельствовать: «Этот человек, Авель, всегда думал доброе и говорил правдивое, и дела его были под стать его мыслям и словам». А другой ангел, которого можно назвать Гавриилом, достал весы и сказал: «А вот мы сейчас взвесим». И на одну чашу весов положил все добрые мысли, слова и дела Авеля, а на другую… на другую чашу ничего не положил, потому что злых мыслей, слов и дел у Авеля не было. И тогда ангел и судья, которого мы зовем Михаилом, сказал: «Пусть дух этого человека, Авеля, идет по мосту, и пусть вера его сопутствует ему».

И тут, как когда-то Ева из Адама, вышла из духа Авеля его вера и предстала прекрасной, статной, пышногрудой пятнадцатилетней девой, издающей благоухание. И взяла его за руку. И вместе они ступили на мост, который стал таким широким, что по нему могли проехать несколько колесниц. И прошли они над бездной и вступили в рай, где их встретили горние ангелы…

Фаддей замолчал. Слушатели его тоже молчали, находясь под впечатлением от рассказа. Даже книжник молчал и лишь медленно качал головой, то ли удивляясь, то ли осуждая.

Первым нарушил молчание Биннуй:

– А Каин, разумеется, попал в ад?

– Ты правильно сказал: «разумеется», – ответил Фаддей. – Но не Каин, а дух его, потому что даже у злого человека дух бессмертен. И когда достали весы, разумеется, зло пересилило. И Митра, то есть Михаил, изрек: «Мы рассмотрели, и взвесили, и рассудили, и пусть этот дух получит то, что он заслужил». И тут выскочила из Каина его вера – отвратительная зловонная старая ведьма, которая схватила его и потащила на мост-радугу. А мост обратился красным концом вверх и стал узким, острым и обжигающим, как клинок, на огне раскаленный. И едва дух Каина вступил на него, как тотчас завопил и полетел в пропасть ада – жилище дурного помысла. А ведьма ринулась за ним, чтобы терзать и мучить его во мраке до Последнего Суда и Эры Разделения.

– Но истинно говорю вам, – прибавил Фаддей, поднял вверх палец с длинным ногтем и в упор посмотрел на книжника, – Каин умер не сразу. Как свидетельствует Моисей, Господь проклял его от земли и сделал ему знамение – печать каинову. И изгнал его в землю Нод, где Каин построил город, который одни называют Содомом, другие – Гоморрой, а некоторые – Иерихоном. И в городе этом он родил Еноха. А от Еноха пошли люди со злыми мыслями, лицемерными словами и дурными делами. И стали они строить другие города. И чем больше город, тем больше в нем лжи и скверны каиновой. Потому что человек был помещен Богом в сад, на лоно благодатной природы…

– Погоди, – прервал его книжник. – Насколько я понял, ты говоришь, что каждый город… Значит, ты утверждаешь, что священный Иерусалим… – Он не договорил, но выпучил глаза, как бы в гневе и ужасе.

– Ты правильно понял, книжник, – спокойно отвечал Фаддей. – Каждый город, как учит Спаситель и как разъясняет его слова апостол Филипп, каждый город уродует красоту, заслоняет свет, отнимает любовь и лжет на Истину. И Рим – самый страшный из этих городов. А Иерусалим – из городов самый больной и несчастный. Ибо в нем смешение добра и зла, красоты и уродства, высшей правды и нижайшего лицемерия достигло уже своего предела!

Книжник не успел ему возразить. Потому что в следующее мгновение из-за пальмы выбежал Филипп, который не то закричал, не то прошипел:

– Хватит, Фаддей! Прекрати! Оставь Филиппа в покое!

Глава восьмая
КНЯЗЬ МИРА СЕГО

Первый час третьей стражи

Оставь Филиппа в покое! Хватит на меня ссылаться! Сколько можно! – прорычал Филипп, выбегая из-за пальмы.

Он был в гневе. Глаза его вращались, как колесничные колеса, щеки покрылись пятнами, губы шевелились и вздрагивали даже тогда, когда он замолкал и не говорил, нос шмыгал и свистел, толстый живот колыхался.

– Я никогда не говорил, что город – зло! А тем более – «каждый город»! Я не мог этого говорить, потому что вырос в городе! И люблю города! И не учил я тебя, что Ева – это совесть Адама! И тем более – его вера!.. Откуда ты взял?! Зачем сочиняешь?!

Иуда, стоявший за спиной у Филиппа, попытался было угомонить рассерженного урода и положил ему руку на плечо. Но Филипп так резко обернулся назад, что Иудина рука соскользнула и слетела с его покатого плеча.

– Я давно тебя знаю. Да, мы много с тобой беседовали! – кричал Филипп. – Но, клянусь собакой, Фаддей…

Тут собака, дремавшая у ног Фаддея, вдруг залаяла и бросилась на Филиппа, и сперва лизнула его в руку, а потом подпрыгнула и лизнула в лицо с точностью, поразительной для слепого животного.

Филипп запоздало взмахнул рукой. А потом с неожиданным для его комплекции проворством присел на корточки и, протянув ладони, сказал:

– Маленькая моя! Ты подтвердила мою клятву! Иди ко мне. Я тебя поцелую.

И тотчас собака положила морду ему на ладони, и Филипп несколько раз поцеловал ее в нос, а собака лизала ему руки и заглядывала в глаза.

Смена настроения Филиппа, поцелуи с собакой произошли так стремительно, что все опешили. И даже книжник не успел придать своему лицу брезгливое выражение.

Не растерялся один Фаддей. Он и при неожиданном появлении Филиппа, казалось, нисколько не смутился и гневные слова в свой адрес воспринял чуть ли не с удовольствием, словно аплодисменты.

Окинув сверкающим взглядом слушателей, он радостно объявил:

– К сожалению, друзья мои, я больше не могу продолжать нашу беседу. И если у вас есть вопросы, предлагаю задать иx моему другу Бинную, которого я с вами оставляю и который о злом воинстве может рассуждать ничуть не хуже меня. А брат мой Хамон сам когда-то служил вместилищем бесов. И если вам удастся его разговорить, он много любопытного может вам поведать… Нам же надо идти. Покойной ночи. И храни вас Господь от козней и искушений!

Последнюю фразу Фаддей произнес, пристально взглянув в глаза книжнику. А после шагнул к Филиппу, оторвал его от собаки, заставил подняться, взял под руку и повел между пальм по направлению к югу.

Иуда пошел следом.

В сосуде на каменной подставке продолжал гореть огонь.

Собака не последовала за Фаддеем, а вернулась на то место, на котором он стоял, легла и уставилась на огонь, словно он был ей хозяином и она не могла его оставить без присмотра.

Как только удалились из пальмовой рощи и оказались на Вифанской дороге, Филипп выдернул руку из-под руки Фаддея и резко остановился.

– Ты, в общем, сказочник, – объявил он Фаддею. – И сказочник очень ловкий. Иногда ты так ярко и захватывающе излагаешь, что даже я, знающий, откуда берется весь этот… весь твой хлам про бесов и демонов…

Фаддей смотрел на него внимательно, почтительно, и черные глаза его продолжали блестеть, но каким-то иным блеском, блеском ожидания, что ли.

– Это не сказки. Это – притчи, – сказал Фаддей. – Спаситель тоже часто говорит притчами с народом.

Филипп в отчаянии закатил глаза.

– Сколько раз я просил тебя: «Забудь о Парфии!» – воскликнул Филипп. – И ты мне разве не обещал?

– Я не мог тебе обещать, – ответил Фаддей. – Я почти десять лет провел в Парфии, вернее, три года в Армении и семь лет – в Адиабене.

– Но вылечил тебя Иисус! А парфяне тебя десять лет очищали и, как выяснилось, без толку.

– Они научили меня мудрости Заратуштры, – возразил Фаддей.

– Ну да, любопытное учение. Весьма развита демонология, намного богаче, чем в иудействе… Но сколько же можно про бесов и демонов?! И зачем ты всё время на меня ссылаешься?

– А ты разве не учил меня, что в человеке только дух бессмертен, а душа умирает вместе с телом? – быстро спросил Фаддей.

– Я тебе совсем в другой связи о душе и духе говорил. А твой зороастризм с его двумя близнецами-богами ко мне и к моим взглядам не имеет ни малейшего отношения! Бог – один. А дьявол, или сатана, или Злой Дух, если он вообще существует, – даже не пародия на Бога, а злая собачонка, которая кусает тех, кто ее боится!

– Но ведь именно Заратуштра за тысячу лет до нас предсказал, что явится Спаситель, чтобы начать Разделение и навсегда избавить мир Божий от Злого Духа и его творений, – спокойно возразил Фаддей.

– Твой Заратуштра обещал не одного, а трех Спасителей. Ну, и какой из этих, как вы говорите, Саошьянтов явился теперь в Иисусе? Третий, я полагаю, если речь идет о Разделении? А куда тогда подевались первый и второй?

– Они уже рождались от семени Пророка. Второй – пятьсот, а первый – тысячу лет назад.

– Значит, первые два уже родились, уже проповедовали, но никто их не заметил, кроме тебя и твоих парфян? – спросил Филипп и вновь закатил глаза.

– Еще как заметили, – отвечал Фаддей. – И первого спасителя люди называют Моисеем, а второго – Ильей.

– Да что ты говоришь! Вот это откровение! Но погоди, погоди… Ведь озеро с семенем Пророка находится в Иране, почти что в Индии. У него даже имя есть – Касоя, кажется…

– Пророк называл это озеро Касаойа, – уточнил Филипп. – Парфяне называют Хамун. Но никто точно не знает, где оно находится. И в разных местах люди указывают на разные озера… Один египтянин, который, кстати сказать, не был ашаваном, рассказывал мне, что возле того места на Ниле, где мать родила Моисея, есть озеро, которое с древних времен египтяне считают священным и к водам которого у них запрещено прикасаться…

Филипп молчал, свирепо выкатив глаза на Фаддея.

– И мать Ильи, – продолжал тот, – как рассказывают, искупалась в озере, которое сейчас называют Мером, а потом пришла в Фесву и там родила своего великого сына… Обрати внимание: обоих, Моисея и Кира Великого, нашли в корзинке, которая плыла по воде…

– Кира? – сперва испуганно спросил Филипп, а затем в отчаянии взревел: – Кир тут с какого боку?! При чем тут персидский царь?!

– Говорят, что Кир – это Илия, – спокойно отвечал Фаддей. – Господь на колеснице унес Илию на небо, а после в корзинке вернул на землю, чтобы он стал персидским царем и освободил евреев из плена вавилонского… Ты разве не слышал такую теорию? Об этом многие говорят. Даже раввины.

Филипп расхохотался:

– Я говорю – великий сказочник! Так закрутил – не раскрутишь!

Фаддей скромно смотрел себе под ноги. Иуда с пристальным интересом смотрел на Фаддея. А Филипп, радостно перекатывая свои глаза-колеса с одного товарища на другого, говорил то почти шепотом, то громко восклицая:

– Стало быть, пятьсот лет… И вот, Моисей родился!.. А потом еще пятьсот лет – и Кира нашли в корзинке!.. И если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что мать нашего Учителя однажды искупалась в каком-то озере…

– Я спрашивал Иакова Малого и Фому, не покидала ли Мария Назарета за год до рождения Спасителя. И Малый рассказал мне, что они всем семейством навещали Зеведея и Саломию в Капернауме и женщины, разумеется, купались в озере. А Фома говорит, что Иосиф получил какой-то заказ в Емафе и отправился туда, взяв с собой жену свою Марию.

– Но ведь ни Малого, ни Фомы тогда не было в живых, – сказал Филипп.

– Да, они родились позже. Но оба уже давно исследуют историю рождения Спасителя. И оба свидетельствуют, что Мария дважды могла быть на озере, которое также называют морем…

– Я вот что тебе скажу, Фаддей, – начал Филипп, глядя, однако, не на Фаддея, а на Иуду. – Ты несешь бред и бред святотатственный. На кой ляд ты людям морочишь голову? Не нам, с Иудой, которые в миг тебя раскусят и выведут на чистую воду, а этим несчастным, которых ты собрал в ночи, которые слыхом не слыхивали о твоем Зороастре и Каина от Авеля, Еву от Адама с трудом могут отличить… Зачем ты их пугаешь?

Сказав это, Филипп подмигнул Иуде.

– Мне можно ответить? – спросил Фаддей и тут же стал отвечать:

– Святотатственно поступает тот, кто не рассказывает людям о причинах Зла, о его происхождении, о грядущей Последней Битве. Морочит голову тот, кто недооценивает силы и мощи Князя мира сего. Блажен, кто не испытал на себе страдания и муки, болезни и боли, происки и ужасы бесовские. Ведь ныне Злой Дух вошел в такую силу, так яростно набрасывается на людей…

Филипп молчал. А Иуда тихо спросил:

– На кого набрасывается?

Ну, например, на меня, – ответил Фаддей и поднял на Иуду свои грустные белые глаза, в которых черный зрачок еще не начал расширяться.

– Не помню, рассказывал я тебе это или нет, но Филиппу точно рассказывал… – начал было Фаддей, но замолчал и перевел взгляд на Филиппа, словно за помощью. Но потом стал смотреть мимо него и вдоль дороги, где из пальмовой рощи вышли две фигуры: книжник, который перечил Фаддею, и еще один богомолец, высокий и крепкого телосложения.

Глядя на них, Фаддей продолжал свой рассказ:

– Когда я вернулся из Парфии, приступы у меня почти совсем прекратились. Был даже момент, когда мне показалось, что бес покинул меня… Я потом спрашивал и подсчитывал… Я вычислил, что это совпало с крещением Спасителя в Иордане… Знаешь, это были блаженные дни в моей жизни. Мне казалось, что я совершенно здоров и муки мои остались позади!.. Но ровно через сорок дней – я подсчитал, и всё сходится, – ровно через сорок дней бес снова напал на меня. И напал неожиданно.

В Парфии, когда я стал жить возле ашаванской деревни, я научился заранее чувствовать приближение приступов. Я убегал в пустыню, и никто не видел, как меня трясет и крутит. Я так наловчился, что ашаваны решили, что я наконец очистился, приняли меня в общину и перестали лечить. В Парфии, говорю, я всегда знал заранее, когда бес на меня нападет… А тут он накинулся без всякого предупреждения, и не ночью, как обычно, и не в полдень, во время жары… Я помню: было замечательное утро, тихий, прекрасный восход солнца, из тех, которые ты, Филипп, так любишь описывать, проповедуя свою Красоту… Среди этой красоты и моей радости, на глазах у многих людей, которые, как и я, вышли из домов, чтобы полюбоваться рождением утра, бес набросился на меня и первым делом ударил по затылку, как бьют топором быков, чтобы оглушить их и чтобы они не сопротивлялись, когда им потом начнут резать горло. Он так же оглушил меня, и одним глазом я видел, как я упал, как изо рта у меня побежала пена, как дергаются мои ноги и крючатся пальцы на руках, а другим глазом видел людей, которые подошли и смотрят на меня, как на животное, которое приносят в жертву… Обычно вскоре после начала приступа у меня отключалось сознание, и я ничего не видел и не помнил. А тут бес впервые решил и меня сделать зрителем моих мучений, и я эти игры, эту травлю бесами вынужден был досмотреть до конца…

Сообщили отцу. И двое слуг отнесли меня в дом, где бес продолжал меня бить и мучить, время от времени ослабляя хватку, чтобы я не задохнулся и не умер, потому что бесу я нужен был живым…

Отец позвал какого-то чародея, который подвесил к моему носу кольцо, долго читал заклинания, а рядом сомной поставил таз с водой и велел матери слушать и ждать, когда раздастся всплеск, то есть когда демон из меня выскочит… Ну, ты знаешь, как они это делают… А бес мой потешался над ними. И впервые в ушах у меня звучал этот сатанинский хохот. А когда мать вдруг радостно вскричала: «Яслышала всплеск! Демон из него выпрыгнул!», уже я сам залился дьявольским хохотом и, видимо, так страшно закричал, что чародей испугался и убежал из горницы со своими учениками – ты ведь знаешь, они всегда с учениками ходят… А мать упала на колени и молилась…

К вечеру бес прекратил пытку. А ночью, когда все спали, я выполз из дома – у меня почти не было сил – и постарался уйти из города. Я знал, что муки мои теперь усилятся и что, судя по всему, мне скоро предстоит умереть. Я не хотел, чтобы это было на глазах у матери, потому что она бы этого не перенесла. Она ведь считала, что меня вылечили в Парфии…

– Я прятался в горах, – продолжал Фаддей, – потому что знал, что отец пошлет за мной погоню и постарается вернуть обратно… Приступы мои продолжались примерно неделю. А потом прекратились. И я, чтобы восстановить силы, поселился у одного моего знакомого в Капернауме. Вы его видели. Он из тамошних фарисеев и некоторое время даже ходил за Спасителем, но, после того как Спаситель провозгласил себя Хлебом Жизни, он от нас отошел. Вы помните, тогда многие нас покинули?

Никто не ответил Фаддею. Иуда смотрел на луну. Филипп же вращал глазами и, казалось, старался ни на кого и ни на что не смотреть.

– В тот день, – сказал Фаддей, – я не собирался идти в синагогу. Более того, я хотел уйти из Капернаума, потому что по многим приметам почувствовал, что бес опять пробудился во мне и к полудню, пожалуй, пойдет на приступ. Причем приступ обещал быть свирепым, так как бес мой не только шевелился внутри, леденя душу, но давил на глаза, затылок мне стягивал… Надо было бежать из города. Но была суббота. А приютивший меня, как я сказал, был фарисеем и ни за что не отпустил бы меня в дорогу. А скрыться от него, не попрощавшись, мне казалось крайне невежливым… И бес мне шептал: «Не смей уходить!», а через минуту кричал: «Беги немедленно!» И так он дергал меня в разные стороны до завтрака и во время завтрака. А после уж поздно было бежать, потому что товарищ взял меня за руку и сказал: «Хватит прятаться в доме, пойдем в синагогу».

И вышли мы с ним из дома, и пошли. И вот, казалось мне, что вокруг нас полно демонов: одни толкают нас в спину и дышат в затылок, а другие крутятся под ногами, мешая идти и ставя подножки. Я чуть не упал, когда какой-то плешивый мальчишка с лицом старика вдруг бросился мне под ноги и схватил за подол. И я закричал на него: «Что ты себе позволяешь, проказник?!» А спутник мой в изумлении посмотрел на меня и спросил: «Ты на кого кричишь? С кем разговариваешь?» И помню навстречу нам шла женщина на сносях, а за нею – ещё одна женщина с распущенными волосами и с огромной дырой в голове. И я чуть было не спросил своего товарища, как они позволяют таким распутницам в субботу разгуливать по городу. Но вовремя остановился сообразив, что этой второй женщины никто не видит, потому что не женщина она, а лилит, преследующая роженицу…

А что было в синагоге, я уже почти не помню. Но бес меня схватил еще в самом начале службы, и я попытался вскочить и бежать, но не мог уже по своей воле пошевелиться. Потому что впервые бес завладел не только моим телом, но и мысли у меня стал похищать. И последней собственной моей мыслью было: «Вот ведь, придется мне умереть в синагоге, во время святой молитвы». А дальше я ничего не помню.

– Ты и был, как мертвый. Ты лежал на полу, и я решил, что ты умер, – глядя на луну, сказал Иуда. А Филипп в крайнем возбуждении зашептал:

– Сначала, когда Учителю подали свиток и Он стал читать и комментировать, ты вдруг закричал из заднего ряда: «Уйди, Назарянин! Оставь меня! Не мучай!» А Учитель посмотрел на тебя, улыбнулся и сказал: «Замолчи и выйди». И ты, сжав кулаки, выбежал вперед, затрясся весь, а потом упал на пол и затих. И мы к тебе кинулись, чтобы помочь. Но ты открыл глаза, сам встал, не нуждаясь в нашей помощи… А что ты делал потом, я не помню, потому что все в синагоге стали говорить о чуде. Ведь это было чуть ли не первым чудом которое Учитель сотворил в Капернауме.

– Мне Иаков немного не так рассказывал, – заметил Фаддей. – Иаков утверждает, что я воскликнул: «Ты пришел погубить нас, оставь, зачем мы тебе?» – то есть не я говорил, а несколько демонов в тот момент говорили моими устами. Более того, они якобы назвали его Сыном Божьим. И Он велел им замолчать, чтобы они не поганили его святое имя…

– Прости меня, – вдруг прошептал Филипп. – Ради Бога, прости. Мне стыдно теперь. Я себя ненавижу…

– За что простить? – удивился Фаддей.

– Я груб был с тобой. Я забыл, как тяжко ты страдал. Мы помним лишь собственные страдания… Прости, если можешь.

Филипп теперь сострадал Фаддею и сострадал так искренне, стыдливо и жарко, что предмету его сострадания, похоже, стало не по себе, и он замахал руками, словно отмахиваясь от мух.

– Я не о себе говорю, – нервно произнес Фаддей, и глаза его уже сверкали в темноте. – Я беса своего вспомнил, чтобы привести в пример и показать, как усилилось злое воинство, когда Спаситель сошел с горы Искушения и выступил на бой.

– А дальше помнишь? – говорил Фаддей, – Спаситель вошел в лодку, и все мы поплыли на другую сторону озера. Зачем, спрашивается? Ведь земли языческие, и некому там проповедовать! А я скажу, и слово мое будет истинным. Есть три места в Палестине, где демоны прямо кишат. И если иголку возьмешь и поднимешь, то кончика ее не повернешь, не потревожив хотя бы одного из духов. Один раввин говорил мне, что бесов там бывает до семи с половиной миллионов. Якобы сам подсчитал и божился, что в подсчетах своих не ошибся.

А мест этих три. Первое – Хоразин, в котором я родился, вернее, гора Сатан, на северо-западе от города, если идти в сторону Сиро-Финикии. За этой горой, если ты помнишь, мы встретили Юсту – ту самую ханане-янку, у которой дочь бесновалась и которая сама была безумной… Второе место – гора Соблазна к востоку от Иерусалима, тут совсем рядом, стадиях в десяти. А третье бесовское место – земля Гадаринская, куда мы тогда и отправились. Вы оба там были и видели, но я объясняю значение, – продолжал Фаддей. – Ступили мы на дорогу, которая ведет из Гергесы в Гиппос. А эта дорога – самая страшная. С обеих сторон, помните, скалы, и в скалах – пещеры и склепы, куда со всей округи привозят хоронить мертвецов. Покойники, заметьте, языческие, которых ввиду их нечистоты демоны смерти особенно любят и за которыми тучами носятся в этой оскверненной земле… Множество там бесноватых. Но нам навстречу, заметьте, выбежал самый сильный и самый неистовый из них…

Фаддей кинул взгляд в сторону рощи, в которой оставил Биннуя и Хамона, и сказал:

– Его и сейчас пугаются, когда он рассердится и шагнет вперед. А до исцеления его о нем ходили легенды. Он был чудовищно злобен и первым выскакивал из могилы, бросаясь на путников, которым случалось идти мимо. Людей он не трогал, но так дико кричал, что многие столбенели, некоторые лишались сознания, а один юноша, говорят, сам после крика Хамона сделался бесноватым… Я помню, как все испугались, увидев Хамона. Зилот выхватил меч и заслонил собой Петра. Не устрашился только Андрей, который никого и ничего не боится.

– Я тоже не испугался, – возразил Филипп. – Разве я выглядел тогда испуганным?

А Иуда сказал:

– Да, я перепугался. Потому что до этого была буря. И к берегу мы пристали под вечер. А когда пошли между скал и могил, было уже совсем темно. И вой, и крики… Я думаю, страшно было даже Иисусу.

– Силы он был потрясающей! – увлеченно продолжал Фаддей, не обращая внимания на реплики. – Его связывали, но он рвал веревки. Несколько раз на него надевали железные цепи. Но он потрясал ими, звенья ломались, а цепи разлетались по сторонам. Он был наг, потому что демоны заставляли его срывать с себя одежды.

Боли он не чувствовал. Голова его была в крови, так как часто случалось ему ударяться головой о камни, когда он бегал по скалам и прыгал через трещины. Кожа на руках и ногах у него была в некоторых местах содрана чуть ли не до кости. Но он не обращал внимания…

– Бесы в нем – вот на что призываю обратить внимание! – воскликнул Фаддей и поднял вверх палец. – Во мне один бес сидел, а в нем – целое полчище. Когда Спаситель спросил, сколько их в нем сидит, они ответили: «Легион» А легион – это несколько тысяч. Не так ли?

– Шесть тысяч, если это полностью укомплектованный легион, – ответил Филипп.

– Мой бес лишь в синагоге, в присутствии Спасителя, заговорил моими устами, а до этого всегда был сам по себе, – сказал Фаддей. – Хамон же мне объяснял, что с тех пор, как он однажды, забыв помолиться, съел какую-то нечистую пищу, он все хуже и хуже помнил себя, потому что демон проник ему не только в тело, но и в сознание и его собственное сознание стал гнать и пинать, вытесняя из души. И после каждого такого пинка новый демон влезал, пока их целый легион не скопился. И тогда уже Хамон совершенно себя не помнил, потому что демоны не только сотрясали его, не только кричали и выли через него, но самые мысли его стали отныне сплошь демонскими и бесовскими.

Мой бес, как мне рассказали, по одному слову Спасителя выскочил из меня, – продолжал Фаддей. – С Хамоном было иначе. Я хорошо помню и вот свидетельствую перед вами. Спаситель сказал: «Выйди, дух нечистый, из этого человека». Но они не послушались, потому что их было много. И пришлось тогда Спасителю напрячь силы и спросить их: «Как тебе имя?» И Злой Дух уступил и ответил Ему: «Легион». И вот уже имя названо, и, стало быть, Спаситель получил власть изгнать сатанинское воинство. Но и тогда изгнать не удалось, так как – помните? – бесы стали требовать от Него, чтобы Он не убивал их «прежде времени», а позволил им переселиться в свиней, которые в то время паслись около озера. И лишь когда бесы и демоны вселились в несчастных животных, Спаситель смог наконец изгнать их. И стадо бросилось с кручи в воду, и свиньи, конечно, утопли, но бесам в воде еще лучше, чем на воздухе, потому что трупы там разлагаются намного медленнее…

Великое сражение разыгралось тогда на земле Гадаринской, возле Гергесы, на берегу озера-моря! Спаситель специально привел нас туда, чтобы мы видели, постигли и свидетельствовали. И тяжко, с трудом далась Ему эта битва! – заключил Фаддей.

– Прошло немного времени, и Учитель отправил нас по всей Галилее, – подхватил Филипп, заговорщически глядя на Иуду. – И велел прежде всего изгонять бесов. И мы изгоняли. А ты, Фаддей, как мне рассказывали, лучше всех изгонял их, и изгонял во множестве. Так что, если логически рассуждать, число бесов должно было уменьшиться, а сила их ослабнуть.

Фаддей посмотрел на луну, а потом сказал:

– Дальше стало еще труднее. Помните, мы ждали Спасителя, который, взяв с собой Петра, Иакова и Иоанна, взошел на гору, а нас оставил внизу. А утром пришли люди, и среди них – Дионисий, которого мы тогда не знали. Он мальчика своего принес и спросил: «Где ваш Учитель?» Зилот повел его к Андрею. Андрей спросил: «Зачем тебе Учитель?» А Дионисий заплакал и долго не мог говорить. А потом стал рассказывать: «Вот, сын у меня единственный, один у меня он, и с детства в нем бес поселился. Когда он его схватывает и терзает, мальчишка начинает кричать, падает и испускает пену. И особенно тяжко страдает в новолуние, потому что кидается в воду или прыгает в огонь, пытаясь с собой покончить. А после немеет и целыми днями лежит без движения, как паралитик… Помогите, добрые люди, попросите своего Учителя, чтоб Он исцелил мне сына». Так он попросил Андрея…Ты разве не помнишь?

– Меня не было. Мы отошли с Толмидом, – сказал Филипп.

– Я был. И я помню, – сказал Иуда.

– Ну вот, – продолжал Фаддей, – Андрей улыбнулся, обнял Дионисия и сказал ему: «Не нужен тебе Спаситель. Мы сами твоего мальчика вылечим. Учитель дал нам власть изгонять бесов. Пойдем покажешь». И они пошли к мальчику. Он лежал без движения, а вокруг него толпились люди, которые пришли с Дионисием. Андрей возложил на мальчика руки, призвал имя Спасителя и прочел молитву, которую Он нам дал. И мальчик, у которого глаза были до этого закрыты, открыл их, улыбнулся Андрею, а потом… вцепился ему зубами в руку, так что кровь брызнула… Ты помнишь его лицо?

– Ты меня спрашиваешь? – спросил Филипп, потому что Фаддей на него смотрел.

– Глаза у него были зверские, – сказал Фаддей. – И бездна ада была в этих глазах. И ад ликовал и смеялся. Андрей же боялся пошевелиться, чтобы не сломать зубы ребенку, потому что вцепился он, как собака, как пес бешеный. А когда отец разжал ему зубы, Андрей усмехнулся и сказал: «Пусть кто-нибудь другой им займется. Похоже, я еще не проснулся как следует и нет во мне силы…» И, кажется, ты, Филипп, потом стал изгонять из него беса…

– Говорят тебе: меня не было с вами! – почти закричал Филипп. – Мы с Толмидом пошли в гору, потому что проснулись и увидели, что сверху из облаков вышли Учитель и Петр с Зеведитами. И мы пошли их встречать. А вы остались внизу.

– Андрей меняпопросил, – сказал Иуда. – Но я медлил. И тогда вызвался Иаков Малый, Алфеев. Но у него тоже не получилось. И тогда ты, Фаддей, подошел к отроку. И он, как только тебя увидел, сразу успокоился и сел, привстав на локтях. А когда ты достал свою склянку и стал кропить мальчонку ослиной мочой…

– Это ниранг, – перебил его Фаддей. – Он уже через неделю перестает быть просто мочой. А после сорока дней в погребе моча, смешанная с золой… Самое сильное средство из всех, которые мне известны, – вздохнул Фаддей и замолчал.

А Иуда прекрасно улыбнулся и ласково сказал:

– И огонь, который ты разжег, тоже не подействовал. Мальчик стал поносить тебя бранными словами. И не смущало его, что рядом стоит его отец, другие взрослые люди…

– Эти мерзкие книжники! – воскликнул Фаддей, но радостно и пылко. – Они и фарисеи всегда так появляется вокруг нас. Ты видел, откуда и когда они налетели? Я не заметил. Но когда оглянулся, они уже кружились и жужжали вокруг нас. И целую толпу привели за собой. И жалили нас взглядами и словами: вы, дескать, ни на что не способны, потому власти никто вам не дал, и ваш Назарей этого беса никогда не изгонит, потому что в отроке бес настоящий и мощный, а вам, шарлатанам, под силу лишь мелкая нечисть, которую любой ученик фарисейский чихнет и изгонит… «Род неверный и развращенный! Доколе буду терпеть вас?..» Правильно заклеймил их Спаситель, когда спустился с горы.

– Это Он книжникам сказал? – осторожно спросил Иуда, едва приподняв брови, которые сразу же стали самой красивой чертой его благородного лица.

– А кому же еще? – удивился Фаддей.

– Нет, я так. Мне просто помнится, что Иисус сначала посмотрел на Андрея, который перевязывал себе руку, потом – на тебя… На меня он тоже посмотрел, – тут же поспешно и деликатно добавил Иуда. – Произнося эти слова, Иисус на всех нас смотрел с грустью и сожалением.

– С этого момента я помню, – вступил в разговор Филипп. – Мы вместе с Учителем спустились с горы и увидели, как Фома и Малый препираются с книжниками и с некоторыми из толпы, которая вас окружала. И тут Дионисий упал перед Учителем на колени и стал просить Его вылечить сына, потому что вы не смогли… «Если Ты можешь что-то!..» Я эту фразу запомнил. И Петр потом подтвердил, что Дионисий произнес ее. То есть он не до конца верил, что Учитель может изгнать беса из мальчика! Стало быть, это его, Дионисия, Учитель обвинил в неверии, а не вас и не книжников! И когда следом за тем Дионисий со слезами воскликнул: «Верую, Господи! Помоги моему неверию», – Учитель тут же изгнал беса из отрока.