Текст книги "Весенние игры в осенних садах"

Автор книги: Юрий Винничук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Можно в тебя? – спросил я.

– Нет, – сказала Оля.

Казалось, что кроме этого автоматического «нет» она уже не способна произнести ни единого слова.

– Я кончаю.

– Нет, – сказала Оля.

Я усадил ее на траву. Олю настолько развезло, что она сразу свалилась навзничь, как была, со спущенными джинсами. Я попытался ее поднять, привести в чувство, даже отхлестал ее по щекам, но она захрапела и уже не реагировала ни на мои слова, ни на пощечины. Ну что я мог предпринять? Тащить ее на себе я не мог. Не та весовая категория. Все, что я сделал, это с трудом натянул на нее джинсы, застегнул и, наломав липовых веток, прикрыл ее, чтобы не замерзла. Со стороны все это, наверное, смахивало на действия маньяка: задушил – трахнул – замаскировал. Да, на прощанье я еще чмокнул ее в жаркие сочные губы и смотал домой.

3

Проснулся я с тяжелой головой. Вчерашний выпивон выбил меня из колеи. Казалось, я положил под язык дохлую лягушку, разложившуюся за ночь. Дабы убедиться, что это не так, я для верности даже почавкал. Вылез из постели, собрал разбросанные на полу шмотки, оделся и двинулся в ванную. Прополоскав горло, я выхаркал вместе с водой темно-красные сгустки. И никаких лягушиных лапок. Просто темно-красные сгустки. Как у туберкулезника. Но это была не кровь. Это было вино. То, что я пил вчера. Сколько же я выдул этой «Медвежьей крови»? Чистил зубы и без конца сплевывал. Наконец снова прополоскал горло, отхаркался и выплюнул. В этот раз то, что вылетело из моего рта, было прозрачным.

На губах полыхала Сахара, а во рту с нёба низвергались горячие лучи и смертным пламенем выжигали все, что встречали на языке, я выдыхал беспросветную пустыню, на зубах скрипел песок – пить, пить, пить… Вина? О боже, нет, только не это. Я заварил зеленый чай и почувствовал, как с каждым глотком в моей голове восходит солнце, рассеивая свет, тепло и радость, прогоняя печаль. За окном на деревьях запели птицы, запах цветущей сирени защекотал ноздри, среди пустыни зазеленел оазис. Это все последствия чая.

4

Собираясь в гости к Лесе, я купил ей косметический набор, букет роз и взял курс на Новый Львов. Среди новостроек я чувствую себя неуверенно и даже боязно, словно затравленный пасюк, эти высотки действуют на меня с непостижимой агрессией, как будто я им что-то задолжал. Словно сговорившись, они делают все для того, чтобы запутать меня в своих дворах и переулках, не дать разыскать нужный дом, поворачивая его вместо переда задом, а иногда и вовсе пряча неизвестно куда. В этот раз я блуждал вокруг да около более получаса, а когда наконец добрался до Лесиной квартиры, то все гости были уже в сборе.

Леся познакомила нас, и я, демонстрируя радость на лице, узнал, что у нее, кроме мамы, папы и сестры, имеются также бабушка, крестная, две школьные подруги, успевшие уже выйти замуж и прихватившие на сегодняшний праздник своих мужей, две незамужние однокурсницы и целых три кавалера, взиравших на меня с чувством явного неудовлетворения. Наверное, у каждого из них были свои планы относительно Леси, но самой Лесе это, похоже, не мешало, и она усадила меня между собой и своей сестрой. Сестру звали Рома. Она выглядела старше Леси года на два-три. Рома была выше, Ромы было больше. Она радовалась подвернувшейся в моем лице возможности проявить свое неиссякаемое гостеприимство и предлагала мне все новые салаты, закуски и домашние наливки. Она словно бы экспериментировала на мне, полностью завладев моей тарелкой и без конца наполняя ее разносолами, хотя я уже не успевал пережевывать яства и казалось, вот-вот подавлюсь ими.

Я не очень хорошо чувствовал себя в чужом обществе и рассчитывал, что вино прибавит мне настроения, но вино там было ужасное. Уж лучше бы вместо той косметики я подарил ей несколько бутылок шампанского, тогда бы и мне что-то досталось. Наливки были слишком сладкими и приторными, а водку я не пью. О, муки тяжкие! Я сидел там трезвый, как в президиуме, и оттого злой. Да еще Рома, не умолкая, жужжала возле уха, и во мне копилось одно желание: убить Рому, вежливо откланяться и свалить домой. Проблема была только в том, что, убив Рому, домой я уже не попал бы. Живи, Рома.

Самым большим неудобством, которое мне обычно приходится испытывать, попадая в новую компанию, всегда было то, что я непременно оказываюсь в центре внимания. Какая бы тема не затрагивалась за столом, она обязательно выводилась на мою персону: а какое ваше мнение? В ответ хочется рявкнуть: а никакое! Дайте человеку поесть. Впрочем, и с этим всегда проблема. Мне не дают спокойно поесть, меня все время дергают. У Леси меня спрашивали, почему я ничего не пью. Ну да, я, конечно, мог популярно объяснить, что мужику не пристало пить их тошнотворные сиропы, а водка эта – суррогат, подделка, мерзкое пойло, произведенное закарпатскими цыганами.

После часа усердного застолья все зашевелились. Кто пошел на балкон курить, кто – на кухню, за столом остались только Рома и я. У Ромы обнаружился один существенный недостаток. Она тараторила без умолку ее рот не закрывался ни на секунду. Буквально на все у нее была своя точка зрения. И обо всем она должна непременно высказаться. Лучше бы она родилась глухонемой и излагала все на бумаге, слушать ее разглагольствования у меня уже не было никаких сил. Люди, имеющие на все свою точку зрения, меня всегда отпугивали, наверное, из-за того, что сам я этим даром не обладаю. Я избрал единственно возможную тактику: кивал головой и каждые полминуты произносил «угу». Этого было достаточно, чтобы поддерживать беседу.

Когда мы остались вдвоем, Рома начала растолковывать мне, какие проблемы ставит современная школа перед детьми. Рома была учительницей. В какой-то мере это сближало нас, ведь я по образованию тоже педагог. Но было и существенное отличие: я ни одного дня не работал по специальности. И мне начхать было на все школьные проблемы, но я должен был терпеливо слушать и кивать, слушать и кивать. Я вдруг почувствовал, что если не выпью, то вот-вот сорвусь и завою. Может, даже стану на четвереньки для пущего эффекта и кого-нибудь укушу. Однако же и расставленные на столе напитки я во спасение свое употребить не мог. Поскольку у меня принцип: ссаки не пью.

Спасение пришло с неожиданной стороны. Мама попросила Рому сбегать в магазин за водой и очень извинялась передо мной за то, что прервала столь интересную дискуссию. Я вызвался сопровождать Рому, меня отговаривали, но я настоял. Наступал вечер, в воздухе разливались цветочные ароматы от клумб и кустов. Рома сменила тему и судачила о погоде, которая в последнее время была абсолютно непредсказуемой. Как и наша власть, сказал я, явно не подумав. Рома мгновенно уцепилась за новую тему и начала чихвостить родную власть в хвост и в гриву. Я понимающе кивал.

По пути к гастроному я предложил Роме на минутку уединиться, вооружившись бутылкой шампанского. Она чуток заколебалась, словно размышляя, к чему я это ей предложил, но все же согласилась. Пока она покупала воду, я прихватил две бутылки шампанского и спрятал в пакет. Мы забрели в пустынный скверик и присели на скамейку. Я открыл шампанское, правда, пить пришлось из горла, так как пластиковых стаканчиков в гастрономе не оказалось. После нескольких затяжных глотков я почувствовал прилив сил, после чего захотелось продолжить наше уединение. Но я не торопился. Мне было хорошо. Рома оказалась симпатичной девушкой с длинными ногами и большим чувственным ртом. Я обнял ее за плечи и прижал к себе. Рома продолжала тараторить. Она говорила и говорила, а я уже привычно отключался и думал о чем-то своем. И все же под хмельком хочется уже не отключения, а общения. Я не искал другого способа закрыть ей рот, а просто наклонил говорящую голову к себе и поцеловал взасос. И сделал это так неожиданно и напористо, что она оказалась парализованной и внезапно превратилась в египетскую мумию: глаза ее смотрели не мигая, рука с оттопыренным мизинчиком повисла в воздухе, а застывшие в немоте губы ни единым движением не отвечали на мой поцелуй. Я целовал мумию и наслаждался тишиной, упивался ароматами цветов и меда, нежным стрекотом кузнечиков и отдаленным кваканьем лягушиных хоров. Когда же я наконец оторвал свои губы от ее губ, чтобы освежить горло, тишину – о чудо! – ничто не нарушило. Рома молчала с приоткрытыми устами и оттопыренным пальчиком. Я поднес ей ко рту бутылку, она глотнула и снова молчала. Я не имел ничего против. Я ведь тоже люблю помолчать. Однако немая сцена продолжалась недолго. Спустя минуту Рома изрекла такое, от чего у меня перехватило дыхание:

– Ну, вот мы и поцеловались.

Я подумал, что мне это послышалось, и переспросил:

– Что?

Она повторила тем же отсутствующим тоном. Это звучало так, словно наше целование было запланировано.

– А я-то думала, что это произойдет чуть позже, – добавила она.

Тут я и вовсе оторопел. Выходит, она и впрямь строит относительно меня какие-то планы?

– Не понял, – сказал я. – Неужели такие вещи планируются?

– А что здесь плохого? Я думала, что сегодня мы только познакомимся и назначим свидание. А затем встретимся, пойдем гулять… И тогда… ну, тогда это случится…

– А почему ты так была уверена в том, что мы договоримся о встрече?

– А разве ты этого не хотел?

– Э-э… я… разумеется, хотел… но мы могли так быстро и не договориться, ведь правда?

– Правда. Но я рада, что случилось именно так. Если ты на самом деле увлекся мной, то нет смысла все это затягивать.

Здравая мысль. Но откуда она взяла, что я ею увлекся?

– Я давно мечтала с тобой познакомиться, но я же такая трусиха. Леся не раз затягивала меня в «Вавилон», уверяя, что ты там бываешь каждый вечер, но в те несколько вечеров, что мы туда ходили, тебя там почему-то не было. А когда Леся сказала, что пригласила тебя на именины, я так обрадовалась!

И она прижалась ко мне еще теснее, однако мне уже было не до интима, я чувствовал, как во мне исподволь нарастает смешанный с недоумением гнев. Значит, Леся все это нарочно подстроила и пригласила меня ради своей сестры? Ну не свинья? Конечно, она хотела как лучше, все женщины стараются поступать как лучше, однако почему-то чаще выходит наоборот. Рома была вполне симпатичной девушкой, и все же она не вызывала во мне вспышки столь чаемых мною чувств. Я допил шампанское и достал вторую бутылку. Это весьма удивило и даже озадачило Рому, она начала уговаривать, что не стоит, ведь мы и так слишком задержались, к тому же она пить больше не будет, но я не слушал ее. Я уже захмелел настолько, что мог выдать ей всю правду-матку насчет их дерьмовых наливок и самопальной цыганской водки. Неужели она не заметила, что я ничего, кроме воды с их стола, не пил? Неужели не просекла, что находиться трезвым в незнакомой компании для меня мука смертная? Просто сейчас я должен лишь наверстать упущенное за столом. Теперь пришло время кивать ей, на глазах у нее задрожали слезки, она захлопала ресницами и – о чудо – в этот раз Рома не несла никакой отсебятины, она не только молча соглашалась со мной, но и сама несколько раз приложилась к бутылке жадным ртом. Я радостно подмечал, как она быстро хмелеет и, целуя ее снова, уже смелее положил ей руку на грудь. Рома застонала, укусила меня за ухо и пересела мне на колени. Я погладил ее бедра сначала поверх юбки, а затем начал действовать и под юбкой, пробираясь все выше и выше, она пробовала, не отрываясь от моих губ, помешать моему натиску, но штурм продолжался, и вот моя рука раздвинула ее бедра и припала к пышущей жаром роскошнице, и вот здесь Рома затрепетала, словно пойманная в сети русалка.

Вокруг уже опускались сумерки, людей не было видно, и я попытался снять с нее трусы, чтобы довести начатое до конца. И тут Рома, отчаянно защищая свою последнюю крепость, простонала, что она еще девушка. Вот так номер! Худшей свиньи Леся не могла мне подсунуть. А может, сегодня у Ромы не тот день, и сквер не то место, где она была бы готова распрощаться с девственностью. Что ж, я не настаивал. Возможно, кто-нибудь другой был бы шокирован таким известием, быстренько бы выцедил бутылку и вернулся с дамой в компанию, но я ведь джентльмен. Я расстегнул ширинку, вынул свой блудень и вложил ей в руку. Она была словно сомнамбула и явно не знала, как поступить ей с этим сокровищем, но ведь существует такая отличная вещь, как инстинкт, и он делает чудеса – через минуту она овладела искусством игры на столь прихотливом инструменте. А я продолжал ласкать ее пальцами, пока не довел до такого взрывного оргазма, что вынужден был свободной рукой зажимать ей рот, хотя под конец она все же укусила мои пальцы. Не выходя из полусознательного состояния, она простонала: «Что это было?» Я решил не терять времени на консультации, а, пересадив ее снова на лавку, слева от себя, наклонил смиренную голову к своему блудню. Она вначале отворачивалась, сжав губы, но сопротивление продолжалось недолго, вскоре губы раскрылись. Я был уже порядком возбужден и, почувствовав, как внезапно взлетаю, словно Икар, к солнцу, вдруг быстро пошел на экстренное снижение, сбрасывая топливо, отчего она закашлялась и даже поперхнулась. После этого напоил шампанским и сам допил остаток. Она снова спросила:

– Что это было?

– Орально-инструментальный секс, – ответил я, поднявшись с лавки. – Нам пора.

– Я никогда этим не занималась, – сказала она, заглядывая в бездну моих невинных глаз.

– Верю, но все когда-нибудь начинают.

– С этого?

– И с этого тоже.

Я протянул ей руку, она поднялась, я взял сумку с водой, и мы отправились на именины. А до этого я успел запастись еще двумя бутылками шампанского. Взглянул на часы – мы отсутствовали больше часа. Ну, нормально. Я прекрасно себя чувствую после шампанского. Вернулись как раз во время перекура. Ромина мама, увидев нас, прямо лучилась радостью:

– Ой, пропажа явилась! Вы, наверное, прогуливались? Вот и хорошо. Садитесь, сейчас горячее подам.

Щечки у Ромы пылали, она плохо скрывала свое опьянение, и я быстренько поволок ее к столу. Там сидели несколько девушек и Леся.

– И где это мы странствовали, Ромуся! – поинтересовалась ее сестра. – Мы уже переживать начали. Да ты во хмелю, сестричка? – И с лукавой усмешкой повернулась ко мне: – Зачем же вы нашу Рому споили?

– Ну, я же не знал ее возможностей. Мы выпили всего лишь бутылку шампана, – сказал я и выставил бутылки на стол.

– Всего лишь! Да для моей сестры полбокала за вечер – уже перебор. Ромусь, ну-ка, закусывай быстренько. И что вы там с ней такое делали, что у нее вся помада исчезла?

– Мороженое ели, – сказал я, а Рома раскраснелась еще сильнее, взяла предложенную Лесей помаду и вышла в ванную.

На горячее сбежались все гости, и за столом снова воцарились шум и гам. А когда подуставшие от застолья родители потихоньку слиняли, Леся включила музыку погромче, потушила люстры, оставив светить одну настольную лампу, и потащила одного из своих кавалеров танцевать. Два других проводили пару наигранно-радостными глазами, затем переглянулись и пригласили на танец подружек Леси, за ними вышли из-за стола и остальные. Рома улыбнулась мне исподлобья и спросила:

– А мы?

Я подумал: какая наглость! «А мы!» – это же надо! Она уже видит нас вместе. Никогда не приходило в голову, что оральный секс – повод для продолжительных отношений. А ведь именно этот смысл заключался в ее безапелляционном «мы». Мы что теперь – пара? Я вывел ее танцевать, чтобы не выделяться на общем фоне, но тут снова подумалось, что все это не так просто и я оказался здесь не потому, что этого желала Леся, а потому, что так захотела Рома, которая давно уже выслеживала меня в «Вавилоне». Леся нарочно заманила меня для своей сестры. Чем больше я это осознавал, тем больше меня это доставало. Я бросил взгляд на Лесю – она танцевала так, как танцуют с первым попавшимся, никакого тебе интима. Зато Рому – я это чувствовал – влекло ко мне со страшной силой, она так и напирала на меня своей грудью и животом, глазки ее хорошенько посоловели, а на губах приклеилась торжествующая улыбка. Все идет по плану? Ну, да, вот и маменька ее выныривает из-за двери и, выловив взглядом нас с Ромой, довольно улыбается и исчезает, чтобы, наверное, всей родне на кухне рассказать, что здесь происходит. Я заметил, смотрела она только на нас, никто другой ее не интересовал.

Наконец Джо Дассен заткнулся, и мы сели за стол. Следующая его песня была слишком ритмична, и танцевать никто не пошел. Леся выбежала на кухню за тортом, а я воспользовался этим, чтобы подлить Роме шампанского. Мы выпили. Когда Леся внесла торт, Рома уже была не в состоянии держать ровно свою головку. Леся поручила резать торт подружкам и потащила сестру в другую комнату. Через минуту вернулась, осуждающе посмотрела на меня и пригласила танцевать.

– Зачем вы споили мою сестру? – прошептала она сердито, однако же улыбаясь.

– Надо было предупреждать, что она у вас так быстро хмелеет. Насколько я помню, мы с вами в «Вавилоне» выпили куда больше.

– На меня алкоголь так не действует. Рома всегда сторонилась компаний, избегала развлечений. И к крепким напиткам она совершенно не приучена. И все же, насколько я понимаю, вы не скучали вдвоем?

– Нет. Мы беседовали о поэзии.

Леся взглянула на меня удивленно и сказала:

– Возможно, шампанское и стимулирует беседы о поэзии. Однако размазанная помада свидетельствует и кое о чем другом.

– Это совсем не то, что вы подумали. Я ведь пришел сюда не ради вашей сестры.

– О! Неужели ради меня?

– Не стройте из себя дурочку. Ваша сестра хотела познакомиться со мной, и вы ей в этом содействовали. Вы намеренно водили ее в «Вавилон», зная, что я там часто бываю. А затем воспользовались случаем и пригласили к себе домой, хотя не могли не заметить, что я симпатизирую именно вам.

– А как же Оля? – сверкнула она лукавыми глазками.

– А что Оля?

– Вы разве ее не провожали?

– Провожал.

– И?

Музыка закончилась, я вывел Лесю на балкон.

– Оля не в моем вкусе.

– Вы ей об этом сказали?

– Неужели я должен каждой девушке, которую провожаю, сообщать, что я думаю о ней?

– Отнюдь. Но девушке, с которой вы провели ночь, могли бы что-нибудь и сообщить.

– Какую ночь?

– Ночь с Олей.

– Что за глупость?

– Оля притащилась домой на рассвете.

– И при чем здесь я? Разве она сказала, что ночевала со мной?

– Нет. То есть она не помнит. Она не знает, что происходило с ней в ту ночь.

– И вы делаете из этого вывод, что она была со мной?

– А разве что-нибудь иное можно подумать в такой ситуации?

– А почему бы и нет?

– Например?

– Например, то, что она встретила еще кого-нибудь.

– Под своим домом?

– Я не довел ее до дома. Оставалось метров сто. Двор был ярко освещен, и она сказала, что дальше идти не следует, а я и не спорил. Мы попрощались. Вот и все.

– Не совсем все. Кто-то завел ее на Кайзервальд и там оставил. Она пришла в себя только под утро. Простыла. Однако как она там очутилась, вспомнить не может.

– Вы спрашивали ее, не мог ли это быть я?

– Она не знает. С момента, когда вы вышли из трамвая и до того, как она проснулась на траве, все стерлось.

Я в душе облегченно вздохнул.

– Таким образом, с Олей мы разобрались, – сказал я. – Вернемся к нашим делам. Сознайтесь, вы позвали меня ради сестры?

Леся прикусила верхнюю губу, подняла голову и посмотрела на звездное небо. Она молчала. Молчал и я. Когда же она снова заговорила, голос ее чуть дрожал.

– Рома и в самом деле хотела с вами познакомиться. Она читала ваши произведения. Я подумала, что Рома не может не понравиться. Потому и…

– Я не отрицаю. Рома – красивая девушка. Но я совсем не хочу участвовать в спектакле по разработанному вами сценарию.

– Это произошло спонтанно.

Я приблизился к ней, взял ее за талию и привлек к себе. Она склонила голову мне на плечо и вздохнула:

– Я хотела как лучше.

– Я тоже.

После этих слов я стал целовать ее в шею, она прижалась ближе и подставила губы.

Глава шестая

1

С Верой я познакомился на вечеринке, которую мы традиционно устраивали уже не первый месяц. Изюминкой таких посиделок был негласный конкурс-смотрины: каждый должен был привести с собой какую-нибудь кикимору, страхолюдину, каракатицу – на свой выбор. Накануне мы сбрасывались по пять долларов, тогда это были хорошие деньги, выигрывал тот, чья девушка была самой страшной. Он забирал всю кассу, на половину выручки покупал вино и закуски, оставшуюся сумму забирал себе. По условиям конкурса девушка-претендентка должна была иметь не меньше пяти изъянов, и если же кто не мог убедить присутствующих в наличии у своей избранницы требуемых пяти дефектов, то обязан был заплатить штраф. При этом запрещалось приводить девушек с очевидными физическими недостатками – калек, горбатых, хромых, слепых и т. д. К смотринам допускались исключительно «кавалерист-девицы» (ноги колесом), «этажерки», «гладильные доски», «тумбы», «шкафы», «жирафы» и др.

Несколько раз подряд выигрывал Андрон, приводивший просто исключительные создания. Каждая его новая пассия оставляла впечатление непревзойденной страхолюдины, казалось, более страшной уже и не сыскать, но каким же было наше удивление, когда на следующую вечеринку Андрон приволакивал еще более неотразимое пугало. И, что самое интересное, в отличие от нас, Андрон еще какое-то время тусовался с этими страшилами, и нередко можно было увидеть, как наш красавец фланирует где-нибудь в центре рядом с оперой под ручку с очередной «тумбочкой», «бетономешалкой» или двухметровой «этажеркой», заставляя встречных пешеходов подолгу оглядываться на столь экзотическую пару. Собственно, то обстоятельство, что почти всегда выигрывал Андрон, снижало азартность нашей игры, и некоторые из нас, потеряв надежду обскакать везунчика Андрона, начали приводить на вечеринки вполне нормальных девушек с совсем незначительными и малозаметными недостатками, лишь бы провести время в свое удовольствие, даже и не претендуя на выигрыш.

По правде говоря, один-два изъяна при желании можно найти даже у мисс мира, а три-четыре – едва ли не у каждой девушки, зато с пятым всегда были проблемы. К каким только уловкам не прибегали ребята, чтобы убедить собутыльников в том пятом недостатке! Как-то Зеник привел девушку и уверял всех, что она заикается, однако, сколько мы ни прислушивались, ничего похожего не заметили. Зеник же настаивал на своем: мол, она заикается, когда слишком взволнована. Ростик заливал, что у его девушки один глаз стеклянный. Мы все по очереди перетанцевали с ней, заглядывая ей в зенки, и каждый одаривал при этом одним и тем же комплиментом: «Как прекрасны ваши глаза!»

Вечеринка, на которой я познакомился с Верой, состоялась в конце апреля. Я, чтобы не долго парить себе мозги, пригласил знакомую двадцатитрехлетнюю журналистку, отличающуюся весьма крупными формами, в частности, у нее были огроменный зад и грудь кормилицы. Наверное, в отдельности эти части тела было бы трудно счесть недостатками, однако ситуацию спасало незаурядное лицо – нос картошкой, гляделки – щелочки, волосы выкрашены в ужасный ядовито-красный цвет, а на месте выщипанных бровей – бутафорские подмалевки. Пятым недостатком были ее умственные способности: ее звали Люсей, и она была глупа, как китайская петарда.

Как и следовало ожидать, победителем снова оказался Андрон. Его красотка выглядела так, словно всю жизнь питалась одним салатом с черным хлебом, ноги у нее были не толще рук, грудь и ягодицы отсутствовали, то есть нечто, где у всех порядочных девушек содержалось мягкое место, у нее было, но брючки на этой плоскости безнадежно обвисали. Мы все смотрели на нее с нескрываемым удивлением, и каждый себе представлял, как же это создание трахается? И трахается ли вообще? Или, может, там щелочка такая, что только карандаш пролезет.

И тут я заметил гостью, которая абсолютно не вписывалась в эту сумасшедшую компанию. Это была высокая девушка с темными вьющимися волосами, большой грудью, идеальными ногами, слегка припухшими в бедрах, и с обалденным задом. Она не была худой, а скорее пухленькой, но в меру, и с точеной фигурой.

– Кто ее привел? – поинтересовался я.

Оказалось, что ее привел Ромко. Я тут же подсел к нему и спросил:

– А что же это ты, голубчик, нам лапшу на уши вешаешь? Зачем сюда кралю привел? Гони штраф!

– Спокуха. Ты просто ее толком не рассмотрел.

– Неужели думаешь нас убедить, что она имеет все пять недостатков?

– Конечно. Во-первых, зубы.

– Ну да, зубы.

– Ты видел ее зубы. Они редкие.

– Ну и что? Зато какие сочные аппетитные губы! К ним так и тянет присосаться.

– Но за губами прячутся зубы, и они редкие. Во-вторых, уши. Сейчас они скрыты прической, а вообще-то она лопоухая. В-третьих, у нее косоглазие.

– Ну, ты уже совсем загнул! Я же вижу, что это совсем не так.

– Сейчас, может, и не так. Она из тех косоглазых, у которых глаза переменчивые. Когда я с ней познакомился, она была совершенно косой. Сейчас вот выпила – и прошло. В-четвертых, она интеллектуалка.

– Что же это за дефект? – не врубился я.

– Ха! Да это же форменное уродство. Она не только интеллектуалка, но при этом еще и страшная задавака. Она прочитала Хайдеггера, усек? – Ромко сообщил это трагическое известие, жутко закатив глаза, словно речь шла о неизлечимой болезни. – Вот ты… прочитал Хайдеггера?

– Я? Нет, – честно признался я.

– Вот видишь. А она прочитала. И не только его. А еще и кучу других разных там юмов и попперов. Это же просто ужас. Такая молодая – и такая испорченная! С ней ведь ни о чем поговорить невозможно. Ты ей про онанизм, а она тебе про экзистенциализм.

– Ладно. Давай пятый дефект.

– Пятый? Пятый – самый страшный. Пятый такой, что просто капец.

– Ну?

– Только не смейся громко. Она – целка!

– Целка? Сколько же ей лет?

– Двадцать два.

– И целка?!

– Интеллектуальная целка! Полный абзац. Имея такие сиськи и такую задницу, быть целкой – преступление.

– И ты собираешься избавить ее от этого последнего недостатка?

– У меня ничего не получится. Моего интеллекта, увы, не хватит даже на одно свидание.

– Как же тебе удалось затащить ее сюда?

– У нее есть сестра. Моложе на два года. Вот она и рассказала мне про свою старшую, которая целыми днями сидит над книгами, света Божьего не видит, все читает и читает, даже телевизор не смотрит. Вот младшенькая и уговорила меня, чтобы я сестру вытащил на какую-нибудь вечеринку, поразвлечься, с парнями познакомиться. А то ведь ей, младшей, неудобно – она моложе, и уже давно не целка, а эта – старшая, а все еще девственница. Понимаешь? Меньшая возвращается поздно, а эта грызет ее: «Где ты таскаешься? Хочешь СПИД подхватить?» Пилит со страшной силой. Достала уже девчонку. А однажды, когда увидела у нее презервативы, обещала все родителям рассказать. Такая вот стерва. Ну, я и приволок ее сюда. Может, кто клюнет. Скажи честно, тебе она нравится?

– Нравится – не то слово.

– Забирай. Отдаю задаром. Для тебя не жалко, хотя и ты этого Хайдеггера не читал. Но ты, по крайней мере, прочитал кучу всякого другого хлама, так ведь? Думаю, ты ей баки забьешь.

– Ас чего ты вдруг этим так озаботился? Чтоб мне на этом месте провалиться – хочешь поиметь ее сестру!

– Только между нами – уже поимел. С ее сестрой легко, она, кроме комиксов, других книжек в руках не держала. Так вот, скоро их родители махнут на море. Сестренки останутся дома одни. Там такая квартира – атас! А я, блин, должен по паркам ей газетки подстилать. Так вот, если ты ее закадришь, будем развлекаться с сестричками в соседних комнатах. Там такой бар! Ты пил банановый ликер? Давай, вперед. Даю досье: она тащится от этого чувака, ну который «Имя розы» написал с Шоном О’Коннери.

– Умберто Эко.

– Во! А еще от Маркеса, Кортасара, словом, от всех латиноамериканцев сразу. А последнее, что ее вставило, – Генри Миллер.

– Фантастика! У него только то и делают, что трахаются. И мат на мате.

– О, запомни: не дай бог в ее присутствии брякнуть какую-нибудь явную глупость или рассказать неприличный анекдот. Это будет полный облом. Из анекдотов – только абстрактные. Типа летят два напильника, плывут три сковородки… Если с репертуаром проблемы, можешь одни и те же шутки рассказывать ей хоть каждый день, она их тотчас забывает… Так, что еще… Ага. Пьет только сухие вина, мороженое не ест, кофе не употребляет, зато гоняет чаи. Для начала достаточно, а возникнут вопросы – обращайся.

Здесь я заметил, что моя девушка уже начинает нервничать, бросает в мою сторону беспокойные взгляды.

– Хорошо, но ты должен нейтрализовать мою подругу.

– Вот эту самоходную пушку?

– Можешь пригласить ее на танец. А я пойду к твоей. Как ее звать?

– Вера.

Она красовалась с бокалом вина перед какой-то картиной, что висела на стене, и, возможно, пыталась разобраться, что же там нарисовано. Напрасный труд – этого не знал даже автор. Я пригласил ее танцевать. Она загадочно повела бровями, словно мое приглашение ее чрезвычайно удивило, поставила бокал на стол, и мы пошли топтаться в меланхолическом покачивании.

– Если бы мы устроили здесь конкурс красоты, вас непременно назвали бы королевой, – выпалил я для начала.

– Не думаю. Вкусы у большинства здешней публики слишком оригинальны, я совершенно не вписываюсь в их идеалы. Это Ромко посоветовал вам меня закадрить?

– Нет. Я сам обратил на вас внимание. А когда спросил его о вас, то узнал вдруг, что вы прочитали Хайдеггера. Это меня впечатлило. Ведь барышни в своем развитии преимущественно останавливаются на Франсуазе Саган. А тут – Хайдеггер.

– Вы хотите поговорить о Хайдеггере?

– Упаси Бог. Я столь высоко не взлетел. Предпочитаю кайфовать над античными и восточными философами.

– Восточными? – переспросила она. – Какими именно восточными?

– Китайскими, японскими… Лао-Цзы, Чжуань-Цзы… Вообще-то я увлекаюсь и их литературой. Вы читали Акутагаву Рюноске?

– Нет.

Ура! Один ноль.

– А фильм Акиры Куросавы «Расемон» видели?

– Конечно. Я видела несколько фильмов Куросавы. А к чему здесь «Расемон»?

– Он снят по новеллам Акутагавы.

– Правда?

В ее глазах вспыхнул неподдельный интерес. Именно такой загорается в глазах рыбака, когда ему подсказывают, что именно в этом месте хороший клев.

– А еще советовал бы вам прочитать дневники Сей Сенагон, Кенко-Хоси или Басе, или прозу Ихары Сайкаку! Это сплошной кайф.

– А в вашей библиотеке есть их книги?

– У меня есть все, что издавалось в переводах с древней восточной литературы.

Мы плавно переходили из танца в танец, не ослабляя объятий, а наоборот, незаметно прижимаясь все теснее, так, что вскоре она замкнула свои руки на моей шее и мы уже перешли на шепот. Вера пробовала удивить меня теми авторами, которых она прочитала, но это было невозможно. Я знал все. Иное дело, что многое из всего этого мной было не читано, в чем я честно признавался, однако все прочитанные и непрочитанные авторы были зарегистрированы в моей голове в аккуратном порядке, я помнил, что они написали, и знал, почему не хочу их читать. Зато я потряс Веру несметным количеством неслыханных книг. Она глотала информацию с какой-то фантастической ненасытностью, вбирала ее, словно губка, и в это время с ней, казалось, можно было делать все. По крайней мере, мы не разжимали объятий даже в паузах между мелодиями. Наконец я решил проверить, насколько мне удалось ее увлечь, и заманил на балкон. Там я обнял ее и стал целовать вначале за ушком, как будто нечаянно, затем язык мой легко нырнул в ушную раковину, и я ощутил, как тело ее напряглось, и она начала водить головкой, далее я зацеловывал ее щечки, и снова она, прикрыв глаза, водила головкой, то приближая свои губы к моим, то отдаляя, но уже позволяла прикоснуться к ним насухо. Однако поцеловать себя все же не дала, хотя я уже видел, что нахожусь на полпути.