Текст книги "Легенды Львова. Том 2"

Автор книги: Юрий Винничук

Горб

В Яновском предместье жил себе горбатый музыкант Илько, который пользовался славой непревзойдённого скрипача. Да ещё и такой весельчак был, что только поискать – шутками будто из мешка сыпал. Как-то возвращался он с гуляния на Белогорще поздно ночью, а так как был уже порядком пьян, то и забрел на Яновское кладбище.

Весь день стояла жара, и все склепы отдавали теплом, которого набрались от солнца. Илько подумал, что при такой погоде не обязательно ему возвращаться домой, можно и здесь заночевать. Вот он нагрёб себе сена, которое здесь кто-то накосил, подмостил под голову скрипку и заснул.

А ровно в полночь заскрипели кресты, закачались гробницы, и стали из могил подниматься мертвецы. Илько спал так крепко, что ничего не слышал, но его громкий храп раздавался на всю округу.

Мертвецы собрались вместе, затеяли свой шабаш, одни пели, другие отбивали такт палками по жестяным козырькам, которые были на крестах, третьи танцевали. В этом ужасном грохоте и шуме простому смертному невозможно было что-нибудь услышать, но у мертвецов был кошачий слух. Вот они и услышали громкий храп, который мешал их танцевальному ритму. Подкрались они ближе и увидели под головой у музыканта скрипку, вытянули её и попробовали сыграть, но кроме беспорядочного скрипа никакого другого звука извлечь им не удалось.

Принялись они скрипача будить. Илько открыл глаза, ужаснулся такому чудному сну, и закрыл их снова. Только с третьего раза он понял, что это ему не снится и эти мерцающие фигуры обступили его со всех сторон на самом деле. Волосы у него встали дыбом, и он мигом протрезвел.

Мертвецы стали просить Илька сыграть им. Испуганный скрипач даже не думал перечить, – а то, чего доброго, ещё рассердятся и затянут его в могилу. Вот он взял скрипку и заиграл весёлую шумку. Мертвецы закружили в таком удалом танце, что деревья зашумели, ветер завыл и застонал. А музыкант знай играет, играет то польку, то коломыйку, то фай-дули-фай. Играл, играл, пока первые петухи не запели. Бросились мертвецы кто куда, да и с собой скрипача тянут, а тот не даётся, молится и просится, чтобы не брали с собой. Но мертвецы упёрлись и слышать не хотели, чтобы его отпустить, потому что им так его игра понравилась, что хотели бы слушать его постоянно.

 – Я буду приходить к вам каждую ночь! – обещал им музыкант.

 – Не придёшь! Обманешь!

 – Тогда я вам задаток дам!

 – Какой? – спросили мертвецы.

Илько не долго думая взял да и пододвинул им свой горб:

 – Вот мой задаток! Можете забрать его. Это самое дорогое, что у меня есть. В нём весь мой дар. Я без него играть не смогу, пропаду.

Глупые мертвецы поверили, схватили горб Илька и исчезли с ним под землёй. А Илько сразу ощутил такое облегчение, будто у него крылья выросли. Схватил скрипку и побежал с кладбища, пока мертвецы не передумали.

Вот все удивлялись в Яновском предместье, увидев стройного Илька. А больше других удивлялся горбатый корчмарь. Ему горб так сильно надоел, что он пристал как банный лист к Ильку, чтобы тот рассказал, как ему удалось избавиться от горба. Как-то заманил он Илька в корчму, подпоил и стал выпытывать. Добрая душа Илько рассказал все корчмарю, и тот тогда начал просить Илька научить его играть на скрипке хотя бы один танец. За это корчмарь обещал поить Илька до конца его жизни. целых две недели скрипач учил корчмаря играть на скрипке, пока тот наконец не научился пиликать простенький мотив.

С этим своим новым талантом и отправился корчмарь как-то вечером на Яновское кладбище, умостился себе на холмике и притворился, что спит. Ровно в полночь он услышал, как скрипят кресты и скрежещут, открываясь, гробницы, бухают каменные плиты, а из могил встают с шумом мертвецы. Все происходило именно так, как рассказывал Илько. Мертвецы сначала сами себе старались подыграть кто на чём, а когда увидели человека на холме со скрипкой под головой, то так обрадовались, что сил нет. Мигом подскочили к нему, разбудили и стали просить им сыграть.

Корчмарь не заставил себя долго уговаривать и весело ударил смычком по струнам. Как уж он там ни играл, а для мертвецов и пиликанье было похоже на музыку, так что они потанцевали на славу. А как только запели первые петухи, мертвецы подхватили корчмаря на руки и потянули за собой. Он защищался как мог, обещал прийти сюда и в следующую ночь, предлагал им самое ценное, что имел – свой горб, но мертвецы уже не позволили оставить себя в дураках. Они попрыгали в свои могилы, прихватив корчмаря, и земля над их головами сомкнулась.

Воскресшие девушки

Жил себе на Лычакове один крупчатник, который любил после удачной сделки поразвлечься в корчме. И не раз приходилось ему, засидевшись допоздна, возвращаться домой мимо Лычаковского кладбища, потому что это был самый короткий путь. Может, кто-то, идя мимо могил и мрачных крестов, и дрожал от ужаса, но не наш крупчатник. Где уж там! Он себе шел вразвалочку, ещё и напевал.

А однажды он был так пьян, что упал на чью-то могилу и сразу же захрапел. Проспался, встал, оглянулся вокруг, да и почесал в затылке: вот так приключение! Уже начинало сереть, и крупчатник собирался было идти домой, как вдруг заметил какой-то белый призрак, который двигался прямо к нему.

 – Это что за беда? – удивился он.

А тот подходит ближе и говорит таким холодным голосом, что аж мороз по спине пробегает:

 – Пусти меня в могилу.

Но крупчатник, как я уже говорил, был не из пугливых и отвечал:

 – А ты кто такой?

 – Я мертвец. Это моя могила.

 – Хорошо, пущу, если скажешь, куда ходил.

 – Нет, мне нельзя об этом говорить.

 – Нет так нет, ищи себе другую могилу, а мне эта по душе.

Делать нечего, пришлось мертвецу рассказать, что ходил он мимо человеческих домов и увидел в окне двух молодых девушек, которые пряли и пели. И такие они были хорошие, что мертвец взял и навеял на них вечный сон.

 – А как ты это сделал?

 – Не могу сказать.

 – Тогда иди прочь.

 – Хорошо, скажу. Я заплёл каждой косу и вставил в волосы такие шпильки, что они будут спать и спать.

 – А как их оживить?

 – Ой, этого у меня не спрашивай. Не могу сказать, потому что тогда уже никогда не выйду из могилы.

 – А что лучше: не выйти из могилы или не войти назад?

 – Не войти назад, потому что как только петух запоёт, а солнце меня застанет, я исчезну без следа.

 – Ну вот видишь, тебе придётся сказать.

 – Хорошо, скажу. Надо расплести косы и вынуть шпильки.

Тогда только крупчатник встал и пустил мертвеца в могилу. Только мертвец вскочил в неё, как прозвучало кукареканье.

Уже не пошёл крупчатник домой, а подался к тому дому, где лежали мёртвые девушки. Нашёл его сразу, потому что плач, который оттуда раздавался, был слышен по всей округе. Но когда крупчатник зашёл в тот дом, то стал громко смеяться.

 – А чего это ты, дурак, хохочешь? – пришёл в негодование отец покойниц. – У меня такое горе, а тебе смешно? Ну-ка убирайся откуда пришёл, потому что как возьму палку, то голову раскрою.

 – Э, не так скоро. Я смеюсь потому, что девушки так крепко заснули, что никто их не разбудит.

 – Какое там заснули? Они умерли. Убирайся отсюда!

 – А вы пробовали их будить?

Все присутствующие только перешептывались: что это за сумасшедший явился, что такое мелет?

 – Вот я сейчас их разбужу, – и с этими словами подошёл он к покойницам и быстренько расплёл им косы и повыдергивал шпильки. Девушки открыли глаза и зашевелились. Все присутствующие стали креститься, а когда девушки встали и заговорили, радости не было границ.

Ужин с мертвецом

Шутить с мертвецами – опасное дело. Илько, который жил на Лычакове и торговал крупами, поздно вечером возвращался из кабака, немало выпив. А идя мимо кладбища, заметил возле дерева какого-то человека, который стоял неподвижно.

 – И охота тебе вот так стоять? – спросил Илько. – Айда лучше ко мне на ужин. Ещё настойки шарахнем.

Человек молча побрёл за Ильком. В доме уже все спали. Илько провёл гостя на кухню, поставил на стол миску фасоли со шкварками, налил по пять капель.

 – Пей, брат, ешь, не стесняйся.

Но гость молчал и лишь смотрел, как Илько уплетает фасоль. Наконец отозвался:

 – Отведи меня обратно на то место, откуда забрал.

Илько пожал плечами и послушно оправил гостя на кладбище. На прощание тот сказал:

 – Завтра в то же самое время и на том же месте мы встретимся. Теперь твоя очередь прийти ко мне на ужин.

Илько на следующий день на трезвую голову всё рассудил, и его охватил страх. Теперь он уже догадывался, кто у него гостил. В тот вечер он уже никуда не шел и рано лёг спать. Но вскоре после полуночи раздался стук в окно, и глухой тоскливый голос позвал:

 – Илько! Илько! Ужин стынет!

Жена толкнула Илька:

 – Кто-то тебя зовёт! Кто это может быть?

Мороз пошёл у него по коже:

 – Цыц. Не откликайся.

А тем временем кто-то шкряб, шкряб, шкряб:

 – Илько! Илько! Я у тебя был, и ты ко мне приходи!

Наконец Илько встал с кровати, оделся и сказал жене:

 – Не даст нам этот призрак спокойно спать. Я должен идти.

 – Глупый, не иди! – перепугалась женщина. – Поскребётся и пойдёт себе.

 – Ой, не думаю, что он так просто уйдёт. Ну, Господи, благослови, – перекрестился Илько и вышел из дома.

Вчерашний гость сразу направился в сторону кладбища, и Илько уже мысленно простился с жизнью. На кладбище они прошли немного по тропе и оказались перед высоким склепом. Дух отодвинул большую каменную плиту, и перед ними появился вход. Илько ступил за духом в черноту. Там стоял тяжёлый запах влаги, смешанный с дымом свечей.

В глубине склепа слабо мигало несколько тоненьких восковых свечек, а вокруг полуистлевшего, обросшего мхами гроба сидели две молодые панны, одна женщина постарше и ещё какой-то пан.

 – Это моя семья, – сказал дух. – Я привёл к нам на ужин того человека, который меня вчера у себя угощал.

Все закивали.

 – Садись с нами, – велел дух Ильку, и тот сел на камень.

Их ужин состоял из того, что они вдыхали запахи гниющего гроба, сырого мха, сырой земли и тошнотворного разложения тел.

Илько сидел в страшном напряжении, и несчастные полчаса превратились для него в бесконечное мучение. Но вот наконец духи встали и медленно двинулись куда-то под землю. Остался лишь вчерашний гость Илька.

 – А теперь я тебя отведу туда, откуда забрал.

Назад Илько возвращался, будто на крыльях. Возле дома они остановились, и дух сказал:

 – Впредь никогда не связывайся с духами.

И дал Ильку такую сильную пощёчину, что несколько дней было видно пять пальцев на щеке.

Клёцки

Жил себе когда-то за Яновской рогаткой очень невежливый мальчик. Каждое утро он выгонял коз на лужайку неподалеку от кладбища и оставлял там на целый день, а вечером забирал. Родители его не раз учили, чтобы к кладбищу и к умершим относился с уважением, ничего с кладбища не брал и ничего на могилы не бросал. Но, как я уже говорил, мальчик тот был очень непослушным и никогда не упускал возможности нарвать с могил земляники, малины или щавеля.

А однажды вечером прибежал он на кладбище и стал громко петь:

 
Эй, умерший, вставай,
будем клёцки жрать!
 

А потом лёг на чью-то гробницу и запихал палочкой в щель несколько клёцек.

Вдруг в гробнице послышалось шуршание, что-то крякнуло, и низкий скрежещущий голос отозвался:

 – Иди-иди себе, принесёшь мне клёцки в полночь!

Мальчик очень испугался и убежал домой. Весь вечер ходил он печальный, грустный, ни слова никому не говоря. Но ночь минула спокойно. Однако на следующую ночь ровно в полночь кто-то начал стучать у окна и кричать:

 – Где мои клёцки?! Неси мои клёцки! Клёцки неси!

В доме все всполошились и не знали, что делать. А мальчик боялся признаться, что сам разбудил мертвеца. Когда же и на третью ночь какой-то призрак стал стучать в окна и требовать клёцек, родители пошли к священнику и рассказали, что у них стряслось.

 – Чтобы такое произошло, кто-то из вас должен был что-то натворить, – сказал священник. – Кто из вас ходил на кладбище?

 – Разве что сын. Он там около кладбища коз пасёт.

Привели мальчика, и он батюшке признался в своём проступке.

 – Ну, что ж, – вздохнул священник, – наварите клёцек, а ночью возьмём хоругви и крест, да и пойдем с мальчиком на кладбище!

Так они и сделали. В полночь отправились процессией на кладбище, подошли к гробнице и поставили мальчика с макитрой клёцек впереди, а священник начал службу.

Ночь была лунная, тихая, безветренная, но свечи все время гасли. Вдруг плита на гробнице заскрежетала и сдвинулась, оттуда вылезла костлявая рука, схватила мальчика и мгновенно затащила в гроб. Плита снова стала на место, затухшие свечки ярко заполыхали, сама гробница провалилась под землю, будто её здесь и не было никогда.

Напрасно родители голосили и просили им вернуть сына – гробница больше не появилась на поверхности земли.

Кладбищенские истории

На Лычакове любили рассказывать разные страшные истории. Мисько Бальон, который жил в 1930-х годах, побил все рекорды в общении с духами. Казалось, они твёрдо решили как-то его напугать, и караулили на каждом шагу.

История с панной

Рассказывал ли я вам о той девушке? Как это – о какой? Ну хорошо, всё сначала. Иду я по улице Святого Петра и вижу, что передо мной вышагивает такая фигурная цыпочка, что у меня сердце в пятки ушло. Одна! Вечером! Что бы я был за кавалер, если бы лялечку домой не провёл? Ну вот, подбежал я к ней и говорю:

 – Где это панянка так долго гуляла, что сама домой возвращается? Может, я вас проведу?

А она говорит:

 – С удовольствием.

И поворачивает лицо ко мне. Боже правый! Не поверите! Лица у неё не было. Ни глаз, ни носа, ни губ – ну совсем ничего!

Я подумал было, что сошёл с ума. Застыл на месте. А чудовище помахало мне белой, как бумага, ручкой и свернуло в кладбищенские ворота.

Постоял я так с минуту и слышу, как зубы стучат. Как вдруг смотрю – едет бричка. А на бричке фирман в шляпе свесил голову и дремлет. Я к нему:

 – Слушайте, пан, какое я чудо видел! Девушка без лица! Ни глаз, ни носа, ни щёк, ни ушей – ничего нет!

 – Что вы такое говорите! – говорит тот извозчик и поднимает голову.

Мама дорогая! Глянул я на него и замер. У мужика не было лица. Ни глаз, ни носа, ничего. Бричка свернула в те же ворота, а я с полчаса стоял как вкопанный.

Соседи в ссоре

Было это в субботу. Иду я, пошатываясь, поздно вечером домой мимо кладбища и свищу фай-дули-фай, потому что хорошенько выпил и был в хорошем настроении. Когда смотрю – у ворот сидит какой-то призрак. Ближе подхожу – старичок.

 – Пан дорогой, – говорит, – не отнесли бы вы меня к гробнице?

 – К какой ещё гробнице?

 – А я вам покажу, только возьмите на руки.

Взял я того деда на руки, а он лёгенький, как пёрышко, да и несу. Он только руководит – лево, право, прямо. Я ничего не говорю, потому что иногда нужно и хорошие дела делать, не только морды бить. Но тут он говорит:

 – Стой! Это та гробница. Постучите в двери.

 – Погодите, – говорю, – с чего бы мне стучать в чужую гробницу? Это же не дом.

 – Стучите и не перечьте. Тогда получите награду.

 – А, это другое дело.

Я постучал, а оттуда такой голос хриплый:

 – Кто там?

 – Это я, Конопка! – отозвался старичок и показывает на пальцах, чтобы я его спустил на землю.

 – А-а, это ты! Чтоб тебя черти взяли! Чтоб ты в смоле кипел, как индюк в супе! – кричит голос из гробницы.

 – Подождите, пан Бридский, не проклинайте! Выйдите на минутку сюда.

А мне старичок тихо шепчет:

 – Слушайте, когда он выйдет, возьмёте его за правую руку и меня за правую и соедините. Мы при жизни были очень сварливыми соседями и теперь после смерти мучимся. А это вам жалованье, – и положил мне в руку какой-то камешек.

Еле успел я его спрятать в карман, как тут каменная плита заскрипела, открылась, а оттуда вылез чуть ли не на коленях другой старичок.

 – Какого чёрта тебе не лежится, ты, Конопка несчастный? И тут ты меня нашёл? Сейчас я тебе патлы повыдираю. Сейчас я тебе морду подправлю!

Но тут я схватил их за руки, соединил вместе и держу. Боже, что тут начало твориться! Земля задрожала, а оба деда так затряслись, что аж искры полетели.

Но через миг оба рассыпались, не осталось и следа. Дома я тот камешек рассмотрел – а то чистое золото! Только, видно, долго в земле лежало.

О девочке, которая шла вечером через кладбище

Одна девочка, которая жила на верхнем Лычакове, ходила проведать свою тётушку на Погулянке. В гостях она задержалась и теперь опаздывала домой. Она знала, что в десять часов вечера все ворота города Львова закрываются, и потом придётся долго стучать, пока пани Шимонова – так называли всех консьержек – отворит двери.

Чтобы сократить дорогу, девочка решила пройти через Лычаковское кладбище. Ей конечно же было страшно, а потому она шла как можно быстрее. Вдруг она заметила впереди себя ещё одну девочку в белом платье, которая тоже куда-то торопилась. Девочка присоединилась к ней и спросила:

 – Ты не против, если я пойду с тобой? А то мне страшно идти одной через кладбище.

 – Ой, как я тебя понимаю, – сказала печальным голосом девочка в белом платье. – Мне тоже было страшно, когда я была живая!

Вор в церкви

Как-то ночью в церковь в Зубре прокрался вор. Сложил в сумку подсвечники, бокалы, а когда нашёл вино, которое предназначалось для причастия, то не мог себе отказать в удовольствии, чтобы не причаститься на славу. А выпив две бутылки, он свернулся калачиком и сладко уснул.

Среди ночи вор проснулся от яркого света. Он раскрыл глаза и увидел, что вся церковь сияет, все подсвечники, которые он украл, вернулись на свои места и горят. А у алтаря стоит к нему спиной священник со святыми дарами.

Вор от испуга протрезвел и собрался было бежать, как вдруг священник громко произнёс:

 – Есть ли здесь кто-нибудь, кто мне послужит?!

Вор сглотнул, но не издал ни слова.

Священник повторил:

 – Есть ли здесь кто-нибудь, кто мне послужит?!

Наконец вор отозвался:

 – Я!

 – Подойди!

Вор подошёл.

 – Налей, – велел священник, не поворачивая к вору головы.

Тот взял бутылку и дрожащими руками налил вина в подставленную чашу. Когда мельком глянул на священника, то увидел голову мертвеца с запавшими глазницами и гнилыми зубами.

 – Через три дня умрёшь, – сказал мертвец, и свет погас.

Вор свалился без памяти, а в себя пришёл, когда уже стало светать. Увидев возле себя сумку с краденым, быстренько все повынимал и положил на место, а потом побежал домой и всё рассказал семье. Потом исповедался у священника, а на третий день умер.

Батяры

Батяр – он и есть батяр

Слышали ли вы о знаменитых львовских батярах Юльке Спухляке, Юзьке Диком, Сташке Слепом, Юльке Чухрае, Юзьке Мариновском? Если нет, то что вы тогда знаете о Львове?

Говорят, что Львов основал король Лев, но батяры этому не верили. Они всегда были уверены, что пришли сюда раньше. И когда Львов уже выстроили, и король впервые прибыл сюда и остановился перед панскими воротами, то вдруг оказалось, что разбойники украли у него ключ.

Ну, не дела? Ключ, правда, потом вернули, но с условием: Львов и батяры так же неразлучны, как мамалыга со шкварками. И король согласился. А что делать было – не ночевать же под открытым небом.

Львов с течением лет превратился в исполинский котёл, в котором представители разных наций дали жизнь многим явлениям. Батяр, сладкий варьят, макабунда или андрус – это всё одно и то же – гуляка. Может, от бывших татарских пленников переняли разбойники склонность к бродяжничеству, хитрость и практичность – от армянских и греческих купцов, гордость – от немецкого мещанства, задиристость и само название своё – от мадьяр, фантазию – от польской шляхты. А весёлость, лень, любовь к песням – от украинцев. Да и до сих пор непослушных детей в Галичине называют батярами.

 
Що не кажіте – нема на світі,
Йой, як серце батяра.
Просте, отварте, найбільше варте,
Йой, то серце батяра.
Зробиш му кривду – то враз обірвеш.
Батяр – як лютий звір.
А зробиш му добре, то він тобі теж,
Сто разів більше, повір[3]3
  Что не говорите – нет в мире, / ой, как сердце батяра. / Простое, открытое, самое стоящее, / ой, это сердце батяра. / Обидишь его – пожалеешь. / Батяр – как лютый зверь. / А сделаешь ему добро, то и он тебе тоже, / в сто раз больше, поверь. (гал.)


[Закрыть].
 

Когда-то львовскими батярами могли быть не только «уличники», как называли детей, которые большую часть времени проводили на улице. Батяры могли происходить и из порядочных и зажиточных семей, но головокружительный период батярства в их детстве не проходил бесследно, потому что эти люди оставалась и во взрослом возрасте батярами в душе. Ведь батярствовать мог и вполне уважаемый человек, и зелёный сопляк. Батяр – это стиль жизни, подрывающий общепринятые нормы. Батяр мог быть хулиганом, но не разбойником и не грабителем, потому что таких называли «киндерами». У батяра была своя философия и свой нрав.

Батяры были из центра или из предместья, из-за рогаток. Центровые батяры были циничнее, им нравилось жить жизнью проходимца, вертихвоста, ловкого мошенника. Но там, где предместье превращалось в село, батяр был уже другой. Овеянный запахами картофельных пирогов, горохового супа, закопченый дымом жжёной картофельной ботвы и осенней листвы, похожий на доброго духа тёмных львовских улочек.

Что-что, а драться батяры умели и любили. Особенно с «киндерами», с которыми всегда враждовали. Батярское братство, или, как тогда говорили, батярская вера твёрдо держала позиции и гордилась своими подвигами. Уличные баллады радостно воспевали стиль батярской жизни.

 
Вже дванайцять б’є мені,
Йду си через Львів,
Впивсі тєжко на вині —
Радо би-м де сів.
Але мі сі ніц не стало,
Бу я гультяй, яких мало.
Бернардинський пляц минув,
Суне якийсь граф.
Каже мені: «Батяр марш!»
Я в циліндр – паф!
Аж сі денце заламало.
Бу я гультяй, яких мало.
Як трамваєм їхав я,
Баба робе крик.
Хтось туребку свиснув ї —
Та й ду мене скік!
Але ї сі так здавало,
Бо я гультяй, яких мало.
Поліцая у трамвай
Чорт якийсь приніс.
А я гіров як махнув
То го просто в ніс.
Аж му з носа закрапало,
Бенц го ше раз, бу то мало.
Скаче за мнов кумісар,
Махає ціпком.
Я наставив кулака,
А він бух! чолом.
Аж му в очах застрибало,
Бенц го ше раз, бу то мало.
В Бернардинському садку
Я сі захував
І під ружами всю ніч,
Як дитина, спав.
Ранком руж ся назбирало,
Бо я гультяй, яких мало[4]4
  Уже двенадцать бьёт, / я иду через Львов, / напился сильно вина, / и с удовольствием бы присел. / Но ничего со мной не случилось, / потому что я гуляка, каких мало. / Прошел Бернардинскую площадь, / прёт какой-то граф. / Говорит мне: «Батяр, марш!» / Я по цилиндру – бах! / Даже дно отвалилось, / ведь я гуляка, каких мало. / Когда ехал в трамвае, / баба наделала шуму. / Кто-то сумку свистнул у неё, / она ко мне – прыг! / Но ей только показалось, / ведь я гуляка, каких мало. / Полицейского в трамвай / чёрт какой-то принес. / А я как размахнулся, / и прямо ему в нос. / У него даже из носа потекло, / бац его ещё раз, и этого мало. / Скачет за мной комиссар, / машет жезлом. / Я подставил кулак, / а он бух! лбом. / Даже в глазах у него запрыгало, / бац его ещё раз, и этого мало. / В Бернардинском садике / я спрятался. / И под розами всю ночь, / как ребёнок, спал. / Утром роз насобираю, / ведь я гуляка, каких мало. (гал.)


[Закрыть].
 

Так уже случилось, что в уличных песнях речь шла преимущественно о потасовках и гуляньях, а вот работа батяров на благо общества осталась не воспетой. Хотя батярам, как это ни удивительно, приходилось и на хлеб зарабатывать. Работа, за которую брались батяры, не требовала особой квалификации. Нанимались они каменщиками и подручными на стройках, брались пилить колоды и рубить их на дрова, продавали газеты, краденые цветы, ворованых собачек и кошечек.

Любили батяры разводить голубей. Голубей охотно покупали. Варили бульон, пекли на вертеле. На любом львовском базаре можно было увидеть батяров, которые торговали голубями и другими птицами. Ловля певчих птиц – чижиков, грачей, дроздов, снегирей – тоже относилась к батярским занятиям.