Текст книги "Короткая ночь"

Автор книги: Юрий Валин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Рассказ о войне и разных границах

Валин Юрий Павлович

Валин Юрий Павлович

Короткая ночь

margin="10pt"; margin-bottom="15pt"; align="center";>Короткая ночь

Короткая ночь

  Памяти бойцов и командиров

  87-го погранотряда

  Июньские ночи – самые короткие, это все знают. Но разные ночи и в июне случаются. Та выдалась длинной...

  Сергей сидел за складским сараем и курил, далеко отводя руку с папиросой, и поглядывая, как алеет в предутренней тьме яркая точка. Было в этой живой точке что-то живое, обнадеживающее. Утром сержанту Сергею Афанасьевичу Чмурнову предстояло ехать в пограничный отряд в Ломже. Катить с удобством на бричке, в сопровождении заботливого старшины и груза. Сергей кататься без ремня и под конвоем еще не пробовал, но наверняка знал, что не понравится. В городе знакомые встретятся, и хотя старшина печальные обстоятельства приезда раскрывать не станет, всё равно унылая поездка выходит. А уж дальше...

  "Доставить старшего наряда и последствие" – было приказано по телефону из погранотряда. "Последствие" лежало за стеной дровянника – место там прохладное, но пока до больничного морга доедет, определенно начнет попахивать.

  Мертвецов Сергей не боялся, на границе четвертый год. Всякое видел, особенно в первое время, когда на новую границу только вышли. Среди поляков разные люди попадались, оружия, гонора да обид у несознательного элемента хватало. Но всё же "свой" труп иное дело. Изумление в тех, еще живых, глазах Сергей помнил – до последнего немец не верил, что его кончить могут...

  ...Наряд обнаружил свежие следы нарушителей в сгущающихся сумерках. Видимо, на то и имелся вражеский расчет – проскочить, пока глаз к темноте привыкнет. Шли гости нагло, вдоль ручья, отпечатки каблуков на сырой траве зияли, словно специально оставляли. Сергей подумал на демонстрацию – не отвлекают ли от настоящего прорыва? Но в любом случае преследование нарушителя никто не отменял...

  Наряды на охрану границы уже третью неделю заступали усиленные. Сержант знал, что на подмогу с заставы выдвинут лишь одну тревожную группу с собакой. В резерве у старшего лейтенанта останется пятеро – на случай того самого основного прорыва...

  ...Чуть слышно журчал ручей, вечерний ветерок стих, но комарье как всегда в этот час временно сгинуло. Сержант двигался по следу – маршрут вполне угадывался – нет, просто на редкость нагло перли, почти не скрываясь. Неопытные? Быстро идут...

  Сергей на миг остановился в просвете береговых кустов, угадал замершего на другой стороне ручья Пашку и махнул рукой – ускоримся!

  По ровному Сергей попросту бежал, у зарослей приходилось притормаживать, ветви цепляли за винтовку, норовили сбить фуражку. Сержант Чмурнов вырывался из зеленых лап, выдергивал из-за подсумков подранные листья лещины. Ночь пахла пораненной зеленью и чем-то чужим – похоже, нарушитель шел совсем случайный, неученый, что-то такое приторное за ним оставалось – одеколонился что-ли?..

  ...Сергей еще раз затянулся, надо бы заканчивать с баловством. Как бы там, в Ломже, дело не обернулось, нюх самому себе отбивать незачем. Может, еще и ничего – переведут в ЗПЗ (зону пограничного заграждения), там тоже служба нужная...

  ...Нарушители спешили, Чмурнов уже понимал, что их двое, что идут к Панскому Горбу. Далее или к дороге спустятся, или за болото свернут. Что им там понадобилось? Рассвет застанет, оттуда вообще не выскочишь – с большака заметят или с хутора.

  Преследуемые бежали – Сергей иногда улавливал шорох, останавливался, сдерживая дыхание. Уходят, напрямую уходят... Русло ручья отвернуло в сторону, Было слышно, как хлюпал напарник, перебираясь на эту сторону – вот вроде опытный боец Пашка, а портачит...

  ...Прогалина, за ней пологий спуск к излучине, густо заросший ивняком, за ним уже и склон Панского Горба. Звезды над холмом скачут-мерцают, оттуда топографы тригонометрическое нивелирование производили – очень ответственное измерение...

  То ли неоднозначные воспоминания, то ли наработанный опыт заставил сержанта Чмурнова запнуться на ровном месте. Вспышка выстрела подслепила, падая на колено, Сергей крикнул:

  – Бросить оружие! Вы задержаны!

  – Бах-бах-бах... – ответила темнота.

  Во садит! Похоже, "наган". На бегу палит, вспышки смещаются. Вот же заяц... ядовитый. А где второй?

  – Стоять, стрелять буду! – донесся хриплый рев Пашки. Набегался, однако, товарищ пограничник...

  Заяц с наганом проскочит до ручья, а дальше... Или там засядет, что вряд ли, или на склон полезет... А там высветится, его же снизу как на клубной сцене будет видно... Глуповат гость...

  Пашка бежал наперерез вниз по склону, тоже все понял...

  Но где же второй гость? В сторону скакнул, затаился тушканом туркменским? Обмануть норовит, фашистский грызун...

  На грызуна нарушитель не сильно-то походил. В нору забиться не пытался, стоял, прижавшись к стволу дерева, отчего не сильно толстый дубок окривел жирной некрасивой опухолью.

  – Руки вверх! Вы задержаны погранвойсками Советского Союза. Поднимите руки или буду стрелять.

  – Найн стрелять! Найн! Я есть заблудифшись, – запротестовал нарушитель, приваливаясь к дереву и преувеличенно загнанно дыша.

  Так себе актер, хрипит как барбос, а ноги напряженные, к прыжку готовые. Спортсмен, наверное. Пробежались на славу, а он ничего.

  – Отойти! Поднять руки! – Сергей приглашающе качнул стволом нацеленной винтовки.

  – Найн так строгость, – ухмыльнулся гад. – Я есть заблудифшись.

  Лицо нарушителя Сергей различал смутно, но в том, что тот улыбался, сомневаться не приходилось. Совсем, суки, обнаглели.

  – Руки!

  – Найн, камрад, не понимать коммунифисткий язык, – лыбился немец.

  Внизу, под склоном, разом ударили два выстрела: сухенький треск нагана и тут же стук винтовочного выстрела. Вот черт, видимо, не взял Пашка зайца, теперь рапорт писать...

  Огорчиться по поводу писанины Сергей не успел – немец резко отшатнулся от ствола, вскинул так заботившую сержанта правую руку. Пистолет...

  ...Значок "За отличную стрельбу" сержант Чмурнов не носил. Не принято это было на заставе, здесь все бойцы нормативы "на отлично" сдавали. Потому Сергей выстрелил не колеблясь, целясь в плечо задержанного – обездвижить...

  Попал чуть ниже локтя, рука немца мгновенно обвисла, "парабеллум" сверкнул желтым, всадив пулю в землю.

  – О, швайн! – взвыл немец, перехватывая искалеченную правую руку здоровой левой.

  – Брось пистоль! – закричал сержант, щелкая затвором винтовки.

  Немец рычал, скрипел зубами и все поднимал, поднимал оружие, ствол пистолета курился дымком...

  – Брось!

  "Парабеллум" дергался, норовя взглянуть стволом в живот Сергею.

  Да что ж ему и вторую руку простреливать?!

  Целился сержант в ногу задержанному, но тут обоим не повезло: нырнул подраненный немец и винтовочная пуля ему выше попала...

  Сергей сапогом отпихнул пистолет подальше. Немец лежал, смотрел, конвульсивно дергал одной ногой, словно мотоцикл вознамерился заводить. Лицо его было бледно и изумлено до крайней степени.

  – Nein, Ach du Dummkopf[1]...

  Замер немец, отраженье звезд в распахнутых глазах потускнело. Сергей присел, тронул на мертвеце ворот – под затасканным пиджаком оказалась солдатская куртка, бриджи и короткие сапоги, – те так и вообще форменные.

  Подошел, не скрываясь, Пашка:

  – Вот черт, и твой тоже? Мой сам того... В рот ствол сунул. Усатый такой, явно из панов...

  – А ты-то чего стрелял? – машинально спросил сержант Чмурнов.

  – Так я поверх башки пальнул, думаю, вдруг передумает...

  Через несколько минут прибыла тревожная группа. Хильда возбужденно вертелась вокруг, поскуливала и тянула в темноту. Овчарка и отыскала рюкзак с радиопередатчиком. Судя по виду, штатная, армейская аппаратура.

  Фыркали лошади, пятились от запаха крови. Тела погрузили, старшина сочувственно сказал Сергею:

  – Бывает, разберутся. Но надо бы ловчее, ты ж с опытом...

  ...Опыт. Такой вот опыт: смотрит на тебя человек, свиньей обзывает, и не верит, что ты его убить способен. Вроде, фашист, мракобес, молиться должен или грозить, а он просто не верит, что умрет...

  Мучился Сергей с рапортом часа два – имелись у товарища сержанта сложности по бюрократическому направлению. Закончил, с облегчением смял попорченные листы. Чему быть, того не миновать – должны разобраться. Чмурнов потушил настольную лампу, сидел в темноте комнатушки канцелярии – на заставе было тихо. Проинструктированные наряды заступили на охрану Государственной, сменившиеся бойцы попадали отдыхать. Усиленный режим порядком умучил – на заставе народ сознательный, но все же не железный...

  За форточкой стояла полная тишь – птицы еще спят, только иногда слышно, как на конюшне переступают дремлющие кони. Вот так бывает – бежал, орал, стрелял, а сейчас такое беззвучие... хоть бы разговор услышать какой.

  Сергей откинулся на спинку неудобного стула и принялся слушать тиканье часов в коридоре. Звучно идут, точно те куранты. Страна спит, Москва спит, пусто в воскресенье в секретных топографических отделах, оставили свои чертежи усталые специалисты-картографы, отдыхают. Лето, жарко, наверное, в городе. Куда они там купаться ездят? На Москву-реку, и еще Клязьма, кажется, есть. Пляжи, небось, с зонтиками и песком как на курорте...

  Не то, чтобы сержанта Чмурнова так уж беспокоили проблемы отдыха специалистов картографическо-топографического дела, просто вспомнилось почему-то. Наверное, оттого, что что-нибудь веселое вспомнить захотелось. Хотя какая она веселая? Очень строгая, хотя и молодая, специалист.

  ...К топографам Сергея прикомандировали в мае. Десять дней водил сержант специалистов по участку заставы. Приезжал с ними капитан из Гродно, но тот мотался между отрядами, работы велись спешно, так что умаялись все. Ученый народ был настырен, но непривычен к условиям пограничной полосы. Сергей выводил их между болот, показывал высоты и прочие географические трудности. По-правде говоря, имеющаяся на заставе карта, скопированная с польской, чертилась еще при царском режиме, и не особо соответствовала текущему моменту. Нужное дело делали товарищи географы.

  А ее звали Стефа, если полностью, так Стефания. Комсомолка, с оконченным высшим образованием. Очки и строгость по полновесному фунту с гаком на каждый из сорока шести кило живого веса. Ростом со свой теодолит. Можно подумать, их, студентов, в Москве недокармливают.

   Нет, ничего такого романтического в тех маршрутах не случилось. Не до того было, да и в мыслях не имелось. Сергей вообще считал, что стрижеными должны быть красноармейцы и пионеры, а не девушки. Прошли времена Гражданской с коварным тифом и прочими санитарными пережитками. Девчатам вполне можно ходить красивыми, с косами. Хотя, конечно, Стефе с ее очками и неимоверной строгостью, стрижка даже как-то шла.

  Образованная она была до жути. Сергею, к спорам не особо склонному, всё время хотелось возразить. Просто так, из принципа. Сдерживался и старался не позорить звание пограничника. Но уж тогда с книгами влетел, так влетел. Ну, кто мог знать, что писателей Толстых столько и все они разные? Могли бы псевдонимы брать. Графья, что б им... И откуда этот третий Алексей Константинович взялся?

  Когда уж уезжали топографы, поймала сержанта за рукав товарищ Стефа, дернула за борт полуторки, сунула сложенный тетрадный листок и строгим шепотом сказала:

  – Список вам. И не возражайте! Вы же советский человек и такие провалы в образовании! Я понимаю, служба и граница, но все же перечтите непременно. Пометки я сделала.

  – Спасибо, – растерянно сказал Сергей. – Непременно, да.

  Глупо получилось, хорошо, что бойцы и старший лейтенант сделали вид, что ничего не заметили.

  Список сержант Чмурнов посмотрел лишь вечером и ужаснулся: с полсотни книжек, все пронумерованы и с краткими пояснениями. Изложено мелким четким почерком топографа, каждая буква на загляденье. Кошмарное дело – разве столько перечтешь?! Но старался же человек, от души выписывал – вон сколько восклицательных знаков, словно листок из пистолет-пулемета расстреливали...

  В библиотеке на заставе только две книги из списка и имелись. Сергей рискнул и взял которую потолще. Нелегко было, но если вчитаться, одолеть можно. Название у книжки оказалось маскировочным – вовсе не о европейской религии там, а наоборот. Ну и об интернационализме в личных чувствах. Хорошая книга, хотя чересчур печальная.

  ...Все же образование – великая вещь. Семь классов родной калужской школы это хорошо, но, наверное, маловато. Вот хотя бы и с рапортами... Сергей с тоской глянул на документ, дожидающийся начальника заставы. Ведь по инструкции наряд действовал...

  Поскрипывал под шагами дощатый пол коридора. Чмурнов вышел на крыльцо, здесь стоял дежурный по заставе, прислонившись к столбу, слушал ночь.

  – Чего не спишь, Серега? Нервы? Плюнь. Обойдется с немцем. Всё равно, не сегодня, так завтра...

  – Да понятно. Слушай, дай папироску, а?

  Старшина проворчал про малодушие вредных привычек, но папиросу дал...

  ...Во рту горчило, что соответствовало настроению. На затяжку осталась. Сергей смотрел на алый огонек – аж слепит. Маленькая рубиновая точка, наверное, цветом на кремлевскую звездочку похоже. Не довелось повидать. Через Москву тогда проездом проскочили, только вокзал и видел...

  Доски сарая повлажнели, небо начало светлеть. Утро идет. Сержант тщательно затушил окурок, сунул свидетельство малодушия в корни лопуха. На листе серебрились капли росы. Слезки книжной Эсмеральды, так ничего хорошего в средневековой жизни и не увидевшей...

  ...Дробь выстрелов – злая, частая, захлебывающаяся. Немецкий пулемет – голос у него узнаваемый. И еще очередь...

  Осыпались с листа капли-слезы. Это верно – не время эсмеральд. Стрельба мгновенно разрослась, покатилась комом вдоль границы. Серьезное дело...

  Сергей влетел в дверь заставы.

  ...– в ружье! – раскатисто командовал старшина. – Чмурнов, не стой столбом, боекомплект выдай. Откладывается твоя прогулка в Ломжу. Вот накаркал ты "не сегодня, так завтра"...

  Вовсе не Сергей тогда каркал, да не в том дело. Началось. Все знали – слепые и глухие зеленых фуражек не носят. И все же сердце сжало холодом...

  Звенел телефон в комнате дежурного, а почти и не было слышно. Стреляли неподалеку, командовал начальник заставы, немногочисленные бойцы выбегали во двор...

  Неся в пулеметное гнездо коробки с лентами, Сергей осознал – нигде тишины не осталось. Беловский участок, Сорокинский, Малиновский – везде пальба...

  Держалась застава – готовы были к бою, ячейки и траншеи отрыты, арсенал неплохой. Старший лейтенант хладнокровно работал из самозарядки – призы получал на окружных соревнованиях. Станковые пулеметы держали фланги, стрелки с винтовками и ручниками – фронт, и ППД старшины – подвижным резервом. Досаждали легкие немецкие минометы – мелкие мины часто хлопали во дворе, секли дымный воздух осколками. Пылала конюшня, но лошадей оттуда успели выпустить. Из нарядов к заставе пробился лишь один, но, судя по стрельбе, цеплялись бойцы за свои участки, не давали немцам свободно заставу обтечь. Серьезная сложилась ситуация, но патроны еще имелись...

  Около шестнадцати часов проскочил посыльный из комендатуры – передал приказ отходить...

  Вот странное дело: помнил сержант Чмурнов, как в пулеметном гнезде орудовал, как воду в кожух доливал, как испуганных лошадей из конюшни выгонял. Запах бинтов, что из перевязочного пакета выдирал. Как Хильду, издырявленную осколками, прикапывали. Даже как обрезал провод телефона и аппарат за дрова зашвыривал, и то помнилось. А вот дорога к комендатуре и дальше из памяти стерлась. Ошметки одни. Бомбежка первая помнилась, и как уже под Селяно, вроде в тылу, немецкие танкетки из села выскочили...

  ...Сержант Чмурнов был ранен первого июля. Ранение средней тяжести – два осколка, словно сговорившись, рванули левую ногу ниже колена, перебив голень и располосовав мускулы. Но крови потерял много, как везли, да каким чудом проскочили из смыкающихся "клещей", Сергей не особо осознал. В госпитале очухался.

  Ногу, к счастью, не отрезали. И обработал рану тот незнакомый Чмурнову, но толковый санитар неплохо, и хирурги в госпитале оказались правильные. Повезло и с госпиталем. За окном покачивал ветвями старый ясень, листья неспешно желтели, городок был древний и тихий, с широкой рекой и маленьким театром, откуда приходили в госпиталь давать концерты голосистые тетеньки. Сергей глотал пилюли, выполнял предписания – пограничная дисциплина сказывалась, марку держал, небось, не какие-то стрелки-кавалеристы расхлябанные. Радио было лучше не слушать – сводки не радовали. Сергей просил книг – ходячие раненые таскали всякое разное, ерундовое, потом уж сам на костылях до библиотечки на втором этаже допрыгал. Список сгинул вместе с гимнастеркой и хорошей бритвой, но на память пограничник не жаловался. Строгая библиотекарша выслушала, прониклась, и в виде исключения, исходя из серьезности намерений и хромоногости ранбольного, выдала сразу две книженции...

  Читал Сергей умные книжки, а когда свет в палате выключали, раздумывал над тем, до чего ж глубоко некоторые барышни в литературе разбираются. Вот разное намечено в списке, но непременно мысль дает. О людях, стойкости, о превозможении слабостей, о том, что победа будет за нами. Пусть и вовсе не советские граждане-писатели книжки сочиняли. А из Калуги письма приходили редко – почта работала так себе.

  Срослось, затянулось, хоть и прихрамывал выздоравливающий сержант, но разлеживаться было некогда. Поговорил с комиссаром госпиталя об ускорении выписки. Имелся приказ пограничников направлять в Москву – враг лез к столице яростно, и остановить его никак не получалось...

   Вышло, что служил сержант Чмурнов в Москве, но самой столицы и не видел. Участок для патрулирования был ответственный: сбегались здесь многочисленные железнодорожные ветки, выскакивали к вокзалам, сразу к двум. Иной раз доводилось бывать в штабе истребительного батальона и в отделении милиции, видел Сергей вход в метро станции "Комсомольская", на том все достопримечательности и закончились. Здания вокзалов, конечно, красивые, несмотря на затемнение и всякие маскировочные меры. Но на народ смотреть больно. Ленинград уже был отрезан, немцы подходили к столице, спешно грузились эвакуируемые заводы и учреждения, у касс творилось нечто несусветное, с воем, плачем и руганью... Сергей возвращался к себе: пути, склады, тупики и пакгаузы, всё с дырами в заборах и оборванной колючей проволокой. Ракетчики и диверсанты, ворье, паникеры и просто дурной "не-пойми-кто", ошалевший и без документов, пёрли косяком. Патрули ходили сквозь ледяную морось, людей не хватало, бойцы засыпали на ходу, а спать было никак нельзя: Москва, в панических слухах, завываниях сирен воздушной тревоги, неумолимо скатывалась в хаос ужаса и безнадежности.

  Но не скатилась. Не дали. Всякое было: и струсившие партийцы, и иная двуличная номенклатура, кинувшаяся спасать собственные задницы. И мародеры были, и нестойкие духом горожане, рванувшие прочь из города по шоссе Энтузиастов в те безумные три дня. Но тот, кто остался на своем посту уже знал, что никуда не уйдет. Выкусит Гитлер.

  ...Стоял город, порядком опустевший, ощетинившийся противотанковыми ежами, рассеченный массивными баррикадами. Разгружались резервы, двигались от вокзалов свежие стрелки, спускалась с рамп артиллерия и танки. И Сергей гнал малодушную мысль – да куда же оно потом всё девается?

  Ночами рвались ввысь столбы лучей прожекторов, вновь и вновь стучали зенитки. Лег снег, и сержант Чмурнов с вверенным ему отделением наконец-то вычислил гадов, наладивших "дыру" с продскладов. Что ж, и среди трудяг-железнодорожников тоже нечисть водилась, имелись такие поганые исключения среди советских людей. И вычищалась та подлость по законам военного времени...

  Порядок в городе навели, хоть и немалого труда то дело стоило. В последние дни осени стал старший сержант Чмурнов замковзвода и от того карьерного роста почти совсем перестал хромать и стал иногда шутить. А в декабре ударили наши на фронте, немец откатывался, сводки грели душу: отбит Клин, Волоколамск...

  Двадцать седьмое декабря Сергей хорошо запомнил, наши освободили Наро-Фоминск, а вечером старший сержант Чмурнов ни с того ни с сего угодил в госпиталь. Ладно бы на финку урки напоролся или под бомбу угодил, а то просто с лестницы брякнулся. Ловили гаденыша, попытавшегося из вагона коробки с медикаментами "на арапа" хапнуть, оказался ловким, как обезьяна. Дом стоял пустой, полусгоревший, бойцы снаружи сторожили, Сергей по полуразрушенной лестнице поднимался, слушая перепуганные вопли сверху "не подходи, кишки повыпущу!" То ли снегу намело многовато, то ли увлекся старший сержант, да только осознал, что летит. Внизу валялись обледенелые горелые доски и кирпич, вроде и с сугробом, но не особо то помогло. Руку сломал, карабином чуть зубы не выбил, ну и нога опять же...

  Загрузили неуклюжего старшего сержанта в попутку, командир роты дал сопроводительные документы и попросил непременно в батальон возвращаться. И покатил товарищ Чмурнов, уложенный на плотные рулоны бязи, лечить свои попорченные конечности. Бязь была жестковата, Сергей кряхтел и постанывал, смотрел на задник тента – тот обледенело хрустел, неохотно хлопал, временами показывая серые дома и забитые щитами витрины магазинов. Не давала Москва себя рассмотреть, этак и рассказать после войны нечего будет. Сергей думал о маме и как там Калуга, должны же наши её отбить.. Ну и об умных картографах тоже думал. Где-то здесь Стефа жила и работала. Не то чтобы хвасталась своим соседством с центром столицы строгая девушка, просто привык пограничник из случайных обмолвок детали вычленять. Чисто машинально. Впрочем, наверняка эвакуировали их стратегический топографический отдел. Война в картах еще как нуждается...

  Угол тента заломился, холод резал щеки, мелькали у машины черные массивные перила, за ними открылась ровная белизна скованной льдом реки. Ого, вот это мост! Сергей глянул дальше: за черными силуэтами деревьев высилась башня красного кирпича, тянулась стена... Кремль! Тут проклятый тент заскрипел и закрыл обзор, щедро натрусив на бязь ледышек. Ну что ты будешь делать?! Как назло...

  Палата была небольшая, на шестерых – из кладовой переделали. Вообще больница оказалась древней и знаменитой, так и называлась – Первая городская. В коридоре своды как в крепостном каземате, до перевязочной прыгать употеешь. Выдали ранбольному Чмурнову привычные костыли, правда, на этот раз в количестве одной штуки. Врачи сказали, что с рукой ерунда – заживет как на собаке, с ногой сложнее. "Долечивать был обязан, а не в строй колченогим вставать", – ругался громогласный профессор, начальник отделения. – "Теперь вот комиссуем дурака"...

  Тянулась размеренная госпитальная жизнь, жидкая кашка и хитрая гимнастика, что расписал на листочке матершинник-профессор. До библиотеки было далеко, по льду двора в халате не доскачешь. Но Сергей договорился – бегал за книжками доверенный пацан из "шефствующей пионерии", что регулярно навещала корпус.

  – Вот ученые вы, товарищи пограничники, того не отнять, – разглагольствовал сосед по койке, измученный бездельем и фантомной болью в ампутированных ногах. – Другой бы покурить поковылял, да за сестричкой ухлестнуть, а ты хвать книжку, да глаза портить. Эх, если б я ходил...

  – Отцепись, Федя, с твоим языком и ковылять не нужно. Болтовня прямо минометная – за любым углом достанет.

  – А я чего? Я не жалуюсь. Не пропаду, хотя мослы жалко. Да ладно, лучше скажи, чего там насоченено?

  Сергей читал вслух. Голос был, конечно, того, бубнящий, да и задержек в малознакомых словах хватало. Ну, так человек не пулемет. Больничный народ слушал, обсуждал в перерывах книжные события. Сходились на том, что такое количество дорогой мануфактуры на парусах – явная выдумка автора. Наверняка, капитан с девушкой и так друг друга поняли, – хоть и иностранцы, но не бестолковые же. А корабль тогда сигнальный алый флаг поднял, или по морскому, "вымпел". Остальное для красоты надумано, что и правильно – книжка ведь.

  Чего скрывать, книжки спасали. Списываться в инвалидность старшему сержанту очень не хотелось, из Калуги писем так и не было. А тут слушаешь, как народ обсуждает стратегический план отхода свободного племени могикан в вольную Сибирь через Чукотку, массируешь ногу, – идет жизнь.

  ...За окном кабинета сверкали сосульки, спешили по утоптанному снегу санитарки с пустыми носилками.

  – Ну, так как, Чмурнов? Нужное дело, а ногу в училище долечишь, – надавливал посетитель, коренастый капитан с саперными знаками различия на шинели. – От физподготовки на первое время тебя освободят.

  – Если нужно, готов, – сказал Сергей. – Только я, товарищ капитан, пограничник. Мне бы на фронт, в разведку или еще как. А у вас такой уклон хитроумный...

  – Нужно, товарищ старший сержант. Чтобы на границу выйти, нам еще крепко поработать нужно. И без уклона, а строго по нарастающей. И препятствия в этом направлении будут и внутренние. Документы подготовят, командировочное предписание я оставлю. Человек ты проверенный, ответственный, знаний и учебы не шарахаешься. Контрразведке такие кадры нужны. А фронт он от тебя никуда не денется, для него и готовим.

  Вот так оно и повернулось. Зеленой фуражки у тов. Чмурнова уже не имелось, да и не по сезону. Нога зажила, поганый костыль уже исключительно для проформы поддерживал.

  – Вот, етить, что значит сознательность в лечебном процессе! – одобрял профессор. – Молодцом, сержант, так тебя через эдак. Трость из личных запасов выделю, дашь форсу, чтоб его...

  Трость доктор действительно подарил: с следами от мелких собачьих зубов, чуть коротковатую, но крепкую. Вот и шагал почти выздоровевший старший сержант по горбатому тротуару в сторону вокзала. Осторожно шагал: было скользко и нога побаливала. А еще сомнения терзали: имелся у Сергея сомнительный план, отчего-то порядком окрепший и ставший нужным за время госпитального безделья. Собственно, ничего такого сомнительного в том плане не имелось: взять адрес, да написать большое человеческое спасибо за книжный список. Ну и если повезет, узнать как жизнь картографическая. Нормальный поступок. Товарищеский и без намеков. Работает товарищ Стефа сейчас где-нибудь в Ташкенте или Куйбышеве, наверняка загружена делом по уши, но на письмецо вполне может и ответить.

  Оставались сомнения, чего скрывать. Почти год прошел, война, да и отыскать знакомую почти невозможно. Адрес, очень смешной – улица Большая Полянка, ну назовут же так – попался почти случайно. Серьезная там сидела организация, с военным уклоном и картографическим производством. Но знают ли там отдельно взятого молодого топографа, да и раздают ли адреса сотрудников первым встречным – то крайне сомнительно. Сергей знал, что вид у него, как говорят в книгах "непрезентабельный": что шинель, что валенки. Добавить трость профессорскую и "сидор" с масленым пятном – смех один.

  Тянулась довольно длинная улица Якиманка, чередовались дома: одни городские, солидно многоэтажные, другие вовсе старенькие, с мезонинчиками, заборчиками и кустами, засыпанными снегом. Торчали колокольни с крестами и без, справа тянулся диковинный дом-усадьба, словно для сказочного спектакля выстроенный. Маршрут Сергей выспросил, можно было на автобус сесть, но хотелось хоть чуть-чуть глянуть на город.

  По нужному адресу стояло безмолвное многооконное здание, со странноватым длинным балконом наверху. У ворот лежал нетронутый сугроб, на входной двери желтели клочки старых, еще осенних объявлений. Зря плелся, эвакуировано все. Сергей вздохнул и осторожно постучал в дверь рукоятью трости. Дверь неожиданно мгновенно распахнулась, выглянула тетка в форменной мятой фуражке и с самокруткой в зубах:

  – Ежели милицию ищешь, так отделение дальше. В подворотню свернешь, увидишь...

  – Виноват, мне отделение не нужно. Я человека ищу, – объяснил Сергей. – Вдруг знаете.

  – О, как! – форменная тетка, зубами ловко переместила окурок в другой угол рта. – А я, сержант, по-твоему, заместо справочного бюро? У нас тут знаешь, что?

  – Режимный объект, где на посту курить разрешается? – предположил Сергей.

  Окурок мигом исчез из зубов и цербер-баба предупредила:

  – Не наглей. А то не погляжу что из госпиталя. Кто нужен?

  Сергей объяснил. Тетка задумчиво поправила фуражку, прищурилась:

  – А ты кто такой, чтоб её здесь спрашивать, а? У нас здесь строго...

  – Да я уж понял, – Сергей упер рукоять трости в живот собеседницы, надавил. – Позволь-ка, а то сквозняк устроили...

  – Куда прешь?! – возмутилась охранница, нагло оттертая от входа. – Вот сейчас я тебя, – тетка ухватилась за кобуру нагана – желтую, с огромным старорежимным клапаном.

  – Вы бы петлю разработали, уж очень тугая, – посоветовал Сергей, озираясь и наблюдая за мучениями охранницы.

  – Какую со склада выдали, – пропыхтела защитница вестибюля. – Ну-ка, вышел отсюда!

  – Сейчас выйду, – заверил Сергей. – Мне бы адрес Стефы. Я так понял, что вы ее знаете. Проездом я в Москве, завернул по дороге. Стефания как-то у нас в части была. По службе.

  – "В части", говоришь? – тетка оставила в покое упрямую кобуру. – Это на границе, что ль? А чего сразу не сказал? Стой здесь. Не, сядь – вон табуретку, видишь? Щас я уточню и решу...

  Сергей опустился на шаткий предмет мебели. Вестибюль был длинен и темен, угадывалось закрытое окошко бюро пропусков, металлические шкафы, сгрудившись вспугнутым стадом, замерли, заслонив большую часть коридора. В углу громоздились здоровенные рулоны бумаги. Суровая часовая, прикрывая телефонную трубку рукой, что-то бубнила, не спуская с посетителя зоркого взгляда. Вот как вызовет сейчас патруль...

  Шаги Сергей расслышал в последний момент – обутая в валенки тень невесомо скатилась по лестнице.

  – Вот, – не очень умно сказал Сергей, – оказия случилась, дай, думаю, наугад загляну.

  Тьфу, встать с табурета удалось не сразу, да еще и ехидная профессорская палка чуть из руки не вывернулась.

  Стефу узнать было нетрудно: все такая же маленькая, даже в армейской телогрейке с деловито подкатанными рукавами и огромных, криво подшитых валенках. Казалось, сквозняком её сдуть может.

  – Это хорошо, что оказия, – отчего-то сипло сказала товарищ картограф, спешно пытаясь раскатать рукава – получилось не очень, один отвис как у Петрушки, второй откатываться вообще не желал. – Вы, Сергей, проходите, чаю выпьем... – Стефа сердито поджала губы и поправилась. – Вот еще, на церемонии потянуло. Проходи, да рассказывай. Клавдия Ниловна, что там у нас с чайником?