Текст книги "Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты"

Автор книги: Юрий Оспенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Назад к карточке книги

Юрий Оспенников, Павел Гайденко
Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

* * *

Предисловие издателя

Монография «Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты» Юрия Владимировича Оспенникова и Павла Ивановича Гайденко – первое издание такого рода, выпущенное Издательством Санкт-Петербургской духовной академии и вышедшее под эгидой Общества по изучению церковного права им. Т. В. Барсова (Барсовского общества). Созданное в начале 2019 года в стенах Санкт-Петербургских духовных школ, Общество не только становится всё более активным организатором академической церковно-правовой науки, но и своего рода катализатором тех или иных научных изысканий в данной области, итогом своим имеющих, помимо публикаций в научных журналах Академии, подготовку и выпуск научных монографий. Представленная вниманию читателя работа Ю. В. Оспенникова и П. И. Гайденко является зримым воплощением результатов указанной деятельности Общества и, как уже сказано, первым подобным изданием Санкт-Петербургской духовной академии.

Примерно такой – полностью соответствующий действительности – текст хотелось бы мне написать по случаю выхода в свет долгожданной книги уважаемых Юрия Владимировича и Павла Ивановича. Однако есть нюанс.

Первой в новейшей истории Санкт-Петербургской духовной академии монографией по церковному праву стала вышедшая в нашем Издательстве в 2018 году книга доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова «Очерки из истории канонического права XI–XII вв.». Год спустя вышла в свет вторая работа Андрея Юрьевича «Церковные Соборы в позднеантичной Италии (с хрестоматией)». Таким образом, в наши дни именно А. Ю. Митрофанов стал первопроходцем в деле издания научных работ по церковному праву в Санкт-Петербургских Духовных школах. И неслучайно, что именно он, автор первых изданных нами научных трудов по истории церковного права, стал основателем Барсовского общества. (Подробнее с историей создания Общества можно ознакомиться на страницах журнала «Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии».)

Изначально Общество видело три основных направления своей работы: история церковного права (в т. ч. – Древней Руси и западного), теория церковного права, церковный суд. Причем вопросы, связанные с церковным судом, следует выделить особо. Здесь уместно будет вспомнить Тимофея Васильевича Барсова (1836–1904) – ставшего в 34 года не только профессором Санкт-Петербургской духовной академии, но и членом Комитета по преобразованию судной части духовного ведомства (1870), – научные интересы которого в значительной своей части были связаны именно с церковным судом. Более того, Т. В. Барсов – один из наиболее активно печатавшихся, прежде всего в «Христианском чтении», ученых-канонистов Академии. Таким образом, определяя сегодня направления деятельности Общества по изучению церковного права, мы не только следуем дореволюционной академической традиции, но и пытаемся кирпичик за кирпичиком строить здание современной петербургской школы церковного права. (Время покажет, насколько наши претензии обоснованны.) Указанные направления исследований – история, теория, суд – постоянные темы как регулярных, в каждом номере, публикаций в «Христианском чтении», так и ежегодных Барсовских чтений (конференций по церковному праву); сейчас они воплощаются в научную монографию, которая именно в этом смысле действительно является первой такого рода.

Авторы данной работы – Юрий Владимирович Оспенников (доктор юридических наук) и Павел Иванович Гайденко (доктор исторических наук) – признанные авторитеты не только в своих областях науки, но и в своеобразной, весьма и весьма мультидисциплинарной науке, каковой является сегодня церковное право. Тандем этих научных областей указан в названии монографии – «Исторический и правовой аспекты», и мог бы нами почитаться оптимальным для церковно-правовых исследований, кабы в родовом понятии «право» не присутствовало в данном случае видовое отличие – «церковное». Вопрос о необходимости уделять большее внимание богословской стороне исследований в науке церковного права уже поднимался ранее, на III Барсовских чтениях в декабре 2019 года. Как думается, это дело будущего. Возможно, будущее науки церковного права – углубление мультидисциплинарности…

В заключение отмечу, что представленная вниманию читателя работа построена по пандектному принципу и включает в себя Общую часть – «Становление церковного суда на Руси XI–XIV вв.» и «Принципы древнерусского церковного суда», и Особенную часть, в которой рассматриваются конкретные примеры судебных процессов над епископатом и духовенством. На этом я заканчиваю свое вступление и, передавая слово уважаемым авторам, позволю себе выразить общее мнение всех участников Барсовского общества: монография «Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты» есть наша лепта в развитие современной науки церковного права.

Д. В. Волужков,

директор Издательства

Санкт-Петербургской духовной академии,

секретарь Барсовского общества

Глава 1. Становление церковного суда на Руси XI–XIV вв. (Исторический аспект)

При том, что вопросы возникновения и формирования церковного суда на Руси XI – первой четверти XIV вв. неоднократно привлекали внимание исследователей, едва ли полученные ответы способны удовлетворить как существенно возросшие потребности современной науки, так и притязательные запросы любознательных ценителей отечественной истории Церкви и права. Не менее остро стоит проблема знакомства современных историков с каноническими реалиями Византии, южнославянских государств, а также государств Восточной, Западной и Северной Европы, с которыми Русь поддерживала отношения и каноническо-правовые влияния которых на систему древнерусского права не могут быть поставлены под сомнение. Не меньшей остротой отличается и проблема понимания того общества, которое изучают историки и правовые институты которого стремятся понять. Именно поэтому, невзирая на то, что в последние годы проблемам становления церковных судов посвящено несколько диссертационных исследований[1]1
Обзорные работы по церковному праву на Руси: Гаранова Е. П. Церковное право в правовой системе российского общества: Общетеоретический и исторический аспекты: дисс. … канд. юр. наук. Кострома, 2004. 241 с.; Мацелюх І. А. Генезис інституту юридичної відповідальності у сфері регулювання державно-церковних відносин в Україні (IX – XVII ст.): дісс. … д-ра юр. наук. Київ, 2019. 473 с. и др. Работы по церковному суду: Гаращенко А. Ю. Юрисдикция и устройство церковных судов в допетровский период российской истории: дисс. … канд. юр. наук. Волгоград, 2006. 181 с.; Левчук М. В. Церковний суд у Київській Русі (історико-правове дослідження): автореф. дісс. … канд. юр. наук. Київ, 2010. 23 с. и др.

[Закрыть], а тематика канонического права вернулась в вузовские учебники и обзорные работы по истории судов на Руси, предлагаемые исследователями концепции чаще всего отличаются формальностью подходов. В то время как историкам не хватает системности и четкости в интерпретации правовых памятников, юристы в своем подавляющем большинстве не принимают во внимание историю создания и особенности использования рассматриваемых источников, не учитывают степень их авторитетности и распространенности на Руси, упускают из виду проблемы антропологии средневекового общества, особенности канонического сознания людей той эпохи, недооценивая или же, напротив, переоценивая эффективность усилий и результаты деятельности церковных и иных институтов. Более того, практически неизученным является феномен личности, включавшейся в судебный процесс, жернова которого были способны перемолоть своих жертв и навязать обществу тот образ подсудимого, который был выгоден сильной стороне. Несомненно, ответить на все сформулированные вопросы затруднительно. Однако вполне реализуемым видится проследить основные этапы становления церковного суда на Руси XI – первой четверти XIV вв.

Представляется логичным полагать, что церковный суд на Руси должен был появиться тогда же, когда на берега Днепра и Волхова пришла церковная иерархия, а епископат получил возможность осуществлять свое служение в главных городских центрах новопросвещенных земель славян. Сама природа церковного суда предполагает рассматривать суд как важнейшую и богоустановленную функцию Церкви. Императорская власть Рима, а несколько позже Византии закрепила право совершения церковных судов за архиереями, рассматривая церковный суд в качестве суда, обладающего широчайшей автономией[2]2
Судебные права епископата были закреплены императорскими эдиктом 318 г. и эдиктом от 5 мая 333 г. Г. В. Нефедовский, комментируя содержание данных законов, обращал внимание на то, что решения епископата в церковных судах по гражданским спорам не предполагали обжалования (Нефедовский Г. В. Церковь, правосудие и суд в Византийской империи // Философия права. 2017. № 1 (80). С. 97).

[Закрыть]. Впрочем, как хорошо показало исследование прот. В. Цыпина, многие аспекты и нормы церковного суда отличались своей подвижностью, видоизменяясь по мере того, как трансформировались церковные и государственные институты и связывавшие их отношения[3]3
Цыпин В., прот. Каноническое право. М.: Сретенский монастырь, 2012. С. 624–626.

[Закрыть].

Однако на Руси ситуация видится более сложной. Знакомство с источниками позволяет заключить, что полноценное функционирование здесь церковных судов началось значительно позже, только со второй половины XI в. Это особенно примечательно, если принять во внимание, что Уставы Владимира Святославича и Ярослава Владимировича предоставляли епископату право совершения судов над церковными людьми и христианами[4]4
  См.: Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных // Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. / Сост. Я. Н. Щапов, отв. ред. Л. В. Черепнин. М., 1976. С. 16–19; Устав князя Ярослава о церковных судах [Пространная редакция. Основной извод] // Там же. С. 85–91.

[Закрыть] на основе норм, принятых в Византии[5]5
  Отсылка к церковным канонам содержится во вводных статьях Уставов. Так, 4 статья Устава Владимира Святославича прямо указывает на Номоканон: «И по том возрех в греческий номоканун и обретох в нем, юже не подобает сих тяжь и судов судити князю, ни бояром, ни судьям его». Не менее ясно говорит об этом и Устав Ярослава Владимировича: «А се аз, князь великыи Ярослав, сын Володимеров, по данию отца своего сгадал есмь с митрополитом киевским и всея Руси Иларионом, сложихом греческыи номоканон; еже не подобаеть сих тяж судити князю, ни бояром его, ни судиям его, дал есмь митрополиту и епископом: роспусты по всем городом <…>» (Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных… С. 18 [ст. 4]; Устав князя Ярослава о церковных судах [Пространная редакция. Основной извод]… С. 86).

[Закрыть]. При этом Устав Ярослава о церковных судах наделял епископов правом совершения судов с применением штрафов. Впрочем, вопрос о достоверности Устава Ярослава о церковных судах, как и Устава Владимира, не имеет однозначного разрешения[6]6
  Мнения о происхождении уставов и неоднозначности зафиксированных в них норм см. подр.: Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 1: Период первый, Киевский или домонгольский. Ч. 1. М., 1901. С. 617–639; Юшков С. В. Устав князя Владимира (историко-юридическое исследование) // Серафим Владимирович Юшков. М., 1989. С. 71–335; Гайденко П. И. К вопросу о подлинности Устава князя Владимира «О десятинах, судах и людях церковных» // Вестник ПСТГУ. Сер. № 2: История, История Русской Православной Церкви. 2008. № 1 (26). С. 7–16.

[Закрыть]. Если о церковных судах над мирянами почти что ничего неизвестно, то о судах над духовенством сообщает значительное число источников. Первым подтверждаемым судом над клириком стал суд над новгородским епископом Лукой Жидятой[7]7
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 118; Т. 43. С. 54–55; Т. 6. Вып. 1. С. 183; Т. 9. С. 91.

[Закрыть].

Событие приобрело резонансный характер, открыв целую череду подобных историй.

Цели церковного суда на Руси в целом повторяли те же цели, какие преследовал и церковный суд в Византии. С одной стороны, суд поддерживал то, что порой называют «каноническим строем». Под ним подразумеваются внутренняя целостность Церкви, строгое следование церковным канонам и догматам, наконец, сохранение литургических практик древности. В условиях Древней Руси под этим понималось и сохранение связей с Константинополем. С другой стороны, церковный суд выступал эффективным инструментом дискредитации и уничтожения политических и религиозных противников, демонстрации мощи, сосредоточенной в руках епископата власти. Обладая высокой автономией по отношению к императорской власти[8]8
  В данном случае весьма показательно, как выстраивались отношения между церковным и императорским судами в Византии. Так, например, 117 правило Карфагенского Собора в случае, если судебного рассмотрения требовал клирик (епископ, пресвитер или диакон), определяло: «Постановлено, чтобы если кто из клира будет просить от царя рассмотрения о себе в светских судилищах, лишен будет своей чести. Если же будет от царя просить себе суда епископского, отнюдь да не возбранится ему это». А 15 правило того же Собора еще более категорично предписывало: «Рассуждено также, чтобы кто бы ни был из епископов, или пресвитеров, или диаконов, или причетников, если, имея возникшее в Церкви дело обвинительное или тяжебное, отречется от церковного суда и захочет оправдаться перед судилищами светскими, лишался своего места, хотя бы и в пользу его решение последовало. И это по делу обвинительному, по делу же тяжебному да лишается того, что приобрел по решению дела, если хочет удержать место свое». Последнее правило откровенно отказывало государственному суду и явно вступало в противоречие с государственными законами, напоминая клирикам, за кем останется последнее слово (Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа далматинско-истрийского: в 2 т. Т. 2. СПб., 1912. С. 157–160, 253–254). Правда, практика показывала, что далеко не все императоры были готовы согласиться с подобной категоричностью церковных канонов.

[Закрыть] и авторитетом в кругу клира, епископский суд в своих публичных формах убедительно утверждал высокое положение в обществе архиереев и одновременно служил эффективным источником доходов для митрополичьей и для епископской казны. О том, что церковный суд являлся в условиях Древней Руси важнейшим источником дохода, можно заключить по обилию разнообразных штрафов в пользу митрополита, закрепленных в Уставе князя Ярослава[9]9
  Несомненно, введение штрафов за нарушения в области церковной морали – специфическая черта древнерусских церковных Уставов, хорошо изученная в работах Я. Н. Щапова. Став на начальном этапе источником поддержания материальных ресурсов слабой церковной организации, дарованные Церкви пошлины были одновременно способом урезания прав и влияния городов, отражая борьбу княжеской власти с местным самоуправлением (Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X–XIII вв. М., 1989. С. 95–123; Его же. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI–XIV вв. М., 1972. С. 115–135; 279–306).

[Закрыть]. Анализируя ситуацию в этой области, Н. С. Суворов обращал внимание на то, что суд в условиях восточнославянского общества рассматривался епископатом в качестве одного из важнейших источников пополнения казны. Так, например, основываясь на опыте Новгорода, церковная жизнь которого лучше всего отражена в источниках, выдающийся историк права полагал, что в XI–XV вв. важнейшим источником доходов митрополии был т. н. месячный суд, заключавшийся в праве «въезда митрополита в подчиненную ему епархию для производства суда в течение месяца». При этом первоиерарх обладал правом «получения судебных пошлин или денежных доходов, вытекавших из права суда, без производства самого суда»[10]10
  Суворов Н. С. Учебник церковного права. М., 1912. С. 93.

[Закрыть]. Однако, невзирая на всю «законность» подобных подношений, сам тон сообщений о них позволяет заключить, что объезды митрополита, во время которых и совершались выплаты, являлись для епископских кафедр и городов тяжелым бременем. Соглашаясь с мнением Н. С. Суворова в отношении существования практики «месячного суда» в конце XIV – начале XV вв., применительно к XI и даже к XIII вв. такое положение дел видится сомнительным.

Во-первых, в домонгольской Руси митрополичьи поездки были редкостью[11]11
  Среди греческих первоиерархов лишь один совершал поездки с целями умиротворения враждовавших сторон. Это был митрополит Михаил (ПСРЛ. Т. 3. С. 145–146; Т. 4. Ч. 1. С. 208; Т. 9. С. 158). Впрочем, за стены стольного Киева выезжал еще один митрополит, Иоанн, чье имя отмечено в сообщении об освящении Успенского собора Печерского монастыря (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 199; Киево-Печерский Патерик // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. Т. 4: XII век. СПб., 2004. С. 314; Гайденко П. И., Москалева Л. А., Фомина Т. Ю. Церковь домонгольской Руси: иерархия, служение, нравы. М., 2013. С. 43–54). Активные объезды русским первосвятителем митрополии стали обычным явлением только со времен митрополита Кирилла, вынужденного пуститься в странствия ради сохранения единства митрополии (Галимов Т. Р. Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.). Казань, 2019. С. 122–126).

[Закрыть]. Во-вторых, в затрагиваемый период архиереи еще не обладали влиянием, которое позволяло взимать с кафедр деньги и средства без ущерба для своего авторитета[12]12
  В качестве примера подобного противостояния городов практике взымания средств с кафедр в пользу Киева может служить упрек в сторону епископа Леона, «не по правде» занявшего кафедру, и прославившегося поборами с духовенства (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 351–352; Т. 2. Стб. 493). Принимая во внимание ктиторский характер большинства храмов Руси, подобные выплаты, взыскивавшиеся с духовенства, ложились тяжким бременем на плечи ктиторов церквей. Безотносительно того, насколько законными были упомянутые требования епископа о выплатах в пользу Киевской кафедры (была ли это обещанная митрополиту за получение кафедры сумма или не менее тяжелая по своему объему выплата, оговоренная нормами 123 новеллы Юстиниана), возникшая практика оценивалась не иначе как «грабления».

[Закрыть]. К тому же практика «месячных судов» применительно к XI–XIII вв. в источниках не прослеживается. Вызывает сомнение даже применение норм Устава Ярослава о церковных судах. Проведению подобных процессов препятствовали и крайне низкий уровень усвоения населением норм христианской морали, и сам строй жизни русских земель, в котором святительская власть была существенно ограничена местными элитами. Организация судов над «мирянами» и даже над «духовенством» в этих условиях могла лишь нанести ущерб авторитету Церкви. Именно поэтому ответы епископа Нифонта на вопросы Кирика и иных совопрошателей характеризуются предельной снисходительностью к несовершенствам христианской жизни новгородцев[13]13
  В. В. Мильков в своем анализе «Вопрошания» Кирика обратил внимание на то, что в своих советах о духовном руководстве пастырями и мирянами Нифонт Новгородский предлагал новгородским духовникам пороки христианского общества «лечить не запретами и наказаниями, а увещеваниями» (Мильков В. В., Симонов Р. А. Кирик Новгородец: ученый и мыслитель. Памятники древнерусской мысли: исследования и тексты. Вып. VII. М., 2011. С. 287).

[Закрыть]. Сам характер вопросов позволяет заключить, что найти достойного кандидата для принятия священства было сложно даже по формальным признакам. И, судя по решениям Собора 1273 г., актуальность обозначенной проблемы сохранялась и в последующем[14]14
  Вывод об этом можно сделать на основе рекомендаций, данных участниками Собора при выборе кандидатов для рукоположения: «Нъ хотящи поставлены быть, да испытают их потонку, аще житие их чисто изобрящет, девство соблюдши, девицу по закону приведши, и законному снятию бывшу, аще грамоту добре сведят; нъ и ту скоро их не поставляйте, аще будут не кощунници, ни хищницы, ни пьяницы, ни ротницы, ни сварливы. Потом подобает испытать их о вещах греховных, еда в блудстве содомском быть будут, ли со скотиной, ли в руку соъгрешение, или в татьбе, разве аще не детского, ли преже поятия жены своей растлит девство, ли с многими легал будет, или от своей законной блуд створил будет, а или в лживе послушестве был будет, или убийство створил будет, волей или нужей, или резовник, или челядь друча голодом и наготой, страдой насилие творя, или дани бегая, или чародеец. Аще кто от прежереченных сих вин хотя единой ят будет, таковой не может быть поп, ни диакон, ни причетник. Да кто свободен будет от всех сих вин поручением отца духовного, понеже и поручиться з҃. поп иных с прочими добрыми свидетелями, да поставят ѝ» (Определения Владимирского Собора, изложенные в грамоте митрополита Кирилла II // Русская историческая библиотека. Т. 6: Памятники канонического права. Ч. 1: Памятники XI–XV в. СПб., 1880. Стб. 90–91).

[Закрыть]. Существенно урезал права архиереев ктиторский характер храмов и монастырей. Их широкая автономия от епископского надзора или, по меньшей мере, способность сопротивляться святительским вторжениям во внутреннюю жизнь хорошо прослеживается как на Юге Руси, так и в Новгороде[15]15
  См. подр. наблюдения: Мусин А. Е. Загадки дома Святой Софии: Церковь Великого Новгорода в X–XVI вв. СПб., 2013. С. 14, 33–34; Гайденко П. И. О пределах канонической власти архиереев домонгольской Руси: богослужебный аспект // Вестник Тверского государственного университета. Серия: История. 2013. № 1. С. 145–158; Его же. Несколько замечаний об институте ктиторов в домонгольской Руси (на примере Печерского монастыря) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2016. № 4. С. 13–34.

[Закрыть].

Не вызывает сомнения, что Русь восприняла византийские каноническо-правовые нормы. Правда, как уже было отмечено, объем усвоенного наследия был невелик ни по объему почерпнутых в римском праве норм, ни по глубине усвоенной правовой культуры. Открывшаяся перед русскими книжниками юридическая и каноническая культура империи оказалась мало востребованной. Хотя не вызывает сомнения, что русское иночество в лице монашествующих книжников и части игуменов имело представление об особенностях устройства и регламентирования монастырей и ктиторов[16]16
  Говоря о трудностях первых лет жизни печерских иноков, составитель записи предельно точно воспроизводит основные типы монастырей Руси, соотнося их с византийской типологией ктиторских монастырей: «мнозии бо манастыри ѿ ц^с̑рь. и ѿ боӕръ и ѿ ба҃ства поставлени. но не суть таци. кации же суть поставлени слезами. и пощениємь. и млт҃вою. и бдѣниємь» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 147–148).

[Закрыть]. К тому же нормы византийского законодательства, прежде всего Эклоги, либо их влияние обнаруживаются уже в Уставе Владимира[17]17
  См. наблюдения Л. В. Милова: Милов Л. В. К вопросу об истории церковного Устава Владимира // Исследования по истории памятников средневекового права. М., 2009. С. 187–189.

[Закрыть], в церковной судебной практике[18]18
  Нормы Эклоги, Синтагмы и иных канонических сводов хорошо прослеживаются практически во всех судебных церковных процессах Руси XI–XIV вв., а также в канонической и политической практике последующих эпох (См. подр.: Щапов Я. Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI–XIII вв. М., 1978; Его же. Византийская «Эклога законов» в русской письменной традиции. СПб., 2011; Чемеринская В. В. Влияние Византийского права на древнерусское и российское законодательство X–XVII вв. Опыт сравнительного анализа: дисс. … канд. юр. наук. М., 2003; Белякова Е. В. К вопросу о судьбе Собрания Новелл Юстиниана в 93 главах в составе славянских Кормчих // Rossica Romana. Vol. XVIII. Pisa; Roma, 2010. P. 33–42; Петров К. В. К вопросу о рецепции византийского права в домонгольской Руси // Русь, Россия: Средневековье и Новое время. Вып. 3. Третьи чтения памяти академика Л. В. Милова. М., 2013. С. 38–44 и др.).

[Закрыть] и даже в способах регламентации межкняжеских отношений[19]19
  Примером этого может служить история ослепления князя Теребольского Василька, сюжетная линия которой, по мнению А. А. Пауткина и поддержавшего его выводы И. Н. Данилевского, во многом повторила историю ослепления Романа IV Диогена. Вместе с этим, совершенная в Киеве жестокая казнь в полной мере соответствовала византийской политико-правовой традиции расправы над политическими оппонентами (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 231–236; Данилевский И. Н. Повесть временных лет: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. С. 128; Kazhdan A. P. Blinding // The Oxford dictionary of Byzantium: in 3 vol. Vol. I. Oxford, 1991. P. 297–298).

[Закрыть]. Особенностью последних было продолжительное отсутствие какого-либо правового регулирования внутрикняжеских противоречий и положения князя на Руси. Некоторым исключением в этой ситуации являлся Новгород, где на определенном этапе положение князя стало закрепляться письменным договором[20]20
  Самый ранний из сохранившихся договоров князей с Новгородом, связанный с именем Ярослава Ярославича, датируется 1265 г. Однако ряды новгородского веча с князьями заключались и ранее, став предметом пристального исследования В. И. Сергеевича (Сергеевич В. И. Вече и Князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. М., 1867. С. 98–120).

[Закрыть], хотя прецедент установления «ряда» между горожанами и князем отмечен и в истории Киева[21]21
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 534; Вилкул Т. Л. Люди и князь в древнерусских летописях середины XI–XIII вв. М., 2009. С. 212–213.

[Закрыть]. Впрочем, как показывают исследования В. Я. Петрухина, даже политико-правовые традиции Новгорода в затронутой области нуждаются в очень взвешенных и осторожных оценках[22]22
  Петрухин В. Я. К полемике о договорных отношениях и начале древнерусской государственности // Stratum plus. Археология и культурная антропология. 2018. № 5. С. 131–142; Его же. В. Т. Пашуто о древнерусской практике ряда // Древнейшие государства Восточной Европы. 2019–2020 годы: Дипломатические практики античности и средневековья / Отв. ред. тома Б. Е. Рашковский. М., 2020. С. 42–50.

[Закрыть]. Восприятие византийского права было одновременно творческим и, вместе с этим, «посильным» и во многом поверхностным. В полной мере это касается и организации церковного судопроизводства. Например, в целом приняв систему наказаний, применявшихся в Византии, Русь, как удачно заметил С. Н. Лоза, не смогла полностью усвоить процессуальную сторону организации и проведения судов[23]23
  Лоза С. Н. Славянская рецепция Византийской Эклоги: место и значение славянской Эклоги в средневековой системе права // Молодой ученый. 2016. № 4 (108). С. 649–652.

[Закрыть]. Именно поэтому можно говорить о том, что, восприняв канонические нормы Византии, русская иерархия оказалась едва ли не равнодушной и даже чуждой к самой культуре канонической мысли и канонического поведения ромеев.

Появление известий о церковных судах в древнерусском летописании и агиографии практически всегда связано с какими-то драматическими событиями в истории древнерусского государства. Однако эти известия могут рассматриваться и в качестве маркеров, позволяющих говорить об усилении роли Церкви, расширении ее внутренней канонической автономии и даже некоторой независимости по отношению к княжеской и великокняжеской власти в области церковного управления и административно-канонического строя. Вместе с этим обращает на себя внимание еще одна особенность этих судов. Практически все они связаны с деятельностью епископата, если не считать суд над обидчиками епископа Луки Жидяты[24]24
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 118.

[Закрыть] (правда, в упоминаемом случае летописец не поясняет, какой суд, княжеский или церковный, осудил холопа Дудика и его товарищей к жестокой казни), суд над игуменом Поликарпом Печерским[25]25
  Там же. Т. 1. Стб. 353–354.

[Закрыть], а также суд над Авраамием Смоленским[26]26
  Житие Авраамия Смоленского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5: XIII век. СПб., 2005. С. 42–47.

[Закрыть]. Данное обстоятельство также не видится случайностью.

Сохранность известий о судах над епископатом можно объяснить множеством причин, например, особой ролью епископата в политической и церковной организации Древней Руси. Несомненно, подобные суды становились примечательными событиями в жизни городов. Заседания сопровождались созывом церковных Соборов, которые в свою очередь, наверняка предварялись торжественными богослужениями. Вокруг этих событий царили разговоры и споры. Судебные заседания в соответствии с римским правом и традициями Византии протоколировались. Наконец, судебные постановления, как об этом можно судить по известиям, связанным с историей судов над епископом Леоном[27]27
В послании к князю Андрею Юрьевичу Боголюбскому патриарх Лука Хрисоверг, объясняя свое решение относительно епископа Леона (который, правда, не называется в грамоте по имени), ссылается на полученное им послание о решении Собора, созванного митрополитом в Киеве: «А понеже уведахом и священного митрополита грамотой [и] епископ, и от самого посла державного и святого нашего царя и о[т] иных многих, оже таковые епископа твоего обинения молвены суть многажды во своем тамо у вас соборе и пред великим князем всея Руси» (Грамота константинопольского патриарха Луки Хрисоверга к великому князю владимирскому Андрею Боголюбскому // Русская историческая библиотека… Т. 6. Ч. 1. Стб. 66). Собственно, и сама грамота патриарха Луки также может рассматриваться в качестве своего рода судебного решения патриаршего суда.

[Закрыть] и епископом Феодором Владимирским, более известным как Феодорец, приобретали письменную форму[28]28
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355–357; Воронин Н. Н. Андрей Боголюбский. М., 2007. С. 116.

[Закрыть].

Существенно меньшее число упоминаний летописей о судах над священнослужителями в лице пресвитеров, игуменов и монахов также не может считаться чем-то случайным, как неслучайно и отсутствие каких-либо упоминаний о церковных судах над мирянами. Необычность данного обстоятельства видится уже в том, что часть известий о судах над черноризцами и духовенством доносится древнерусской агиографией. В большинстве случаев таковые сюжеты служат свидетельством иерейской и иноческой неподкупности и правды, в то время как почти все известия о митрополичьих и архиерейских судах над епископами и над священством – как проявления «неправды», требовавшей исправления, как это произошло в истории суда над епископом Лукой Жидятой, или же возмездия, о чем рассказывают истории неправедных судов над игуменом Поликарпом Печерским и священноиноком Авраамием Смоленским. Пожалуй, единственный пример честного епископского суда – суд и следствие, проведенные святителем Никитой Новгородским в отношении монаха-путешественника Антония Римлянина[29]29
  Памятники Древле-Русской духовной письменности: Житие преподобного Антония Римлянина // Православный собеседник. Казань, 1858. Кн. 2. С. 165–171.

[Закрыть]. Тем не менее, крайне сомнительно, чтобы священство в отличие от епископата жило более праведной жизнью. «Вопрошание» Кирика Новгородца, «Слово некоего Христолюбца» и канонические рекомендации митрополитов Георгия и Иоанна, изобилующие статьями, посвященными далеко небезупречному нравственному образу духовенства, не позволяют идеализировать среду клириков. Летописная запись 1097 г., сообщающая о результатах переговоров киевской делегации при участии митрополита Николая с князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом, не без юмора сообщает о княжеском снисхождении при рассмотрении им дел, связанных с бесчинным поведением священства и монашествующих: «Володимеръ же такъ есть любьзнивъ. любовь имѣӕ к митрополитомъ. ї къ епискупомъ. паче же черноризецькии чинъ любѧ. и приходѧщаӕ к нему. напиташе и напоӕше. акы мт҃и дѣти своӕ. аще кого видить или шюмна. или в коѥмь зазорѣ и не ѡсужаше. но все на любовь прикладаше. и втѣшаше»[30]30
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 238.

[Закрыть]. Не видится духовенство идеальным и в Печерском Патерике, приковав к себе внимание Б. А. Романова, посвятившего приватной и публичной жизни древнерусского духовенства одно из своих лучших исследований[31]31
  Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки. М.; Л., 1966. С. 150–181.

[Закрыть]. Отчасти молчание летописей о духовенстве может извиняться более низким социальным статусом священства в сравнении с епископатом. И все же едва ли данное объяснение достаточно убедительно. Священники, монахи и игумены неоднократно появлялись на страницах летописей. При этом число таковых упоминаний не уступает числу упоминаний о епископах и митрополитах[32]32
  Данное обстоятельство наглядно представлено в исследовании В. И. Пановой на примере Ипатьевской летописи применительно к XII в. (Панова В. И. Духовенство Руси XII века по материалам ипатьевской летописи. Воронеж, 2018. С. 293–358).

[Закрыть]. Поэтому отсутствие летописных упоминаний о святительских судах над священнослужителями нуждается в дополнительных исследованиях. Это особенно примечательно, если учесть, что история церковно-политического противостояния, связанного с именем Климента Смолятича, сохранила упоминание о наказании рукоположенных русским митрополитом диаконов[33]33
  «Тогда же митрополитъ Костѧнтинъ приде исъ Цр҃ѧгорода. и приӕ и кн҃зь Дюрги съ ч^с̑тью. и Полотьскии еп^с̑пъ и Мануилъ Смоленьскии еп^с̑пъ. иже бѣ бѣгалъ пере^д̑ Климомъ. и тако испровергъши Климову службу. и ставлениӕ. и створивше бж^с̑твеную службу. и бл҃гословиша кн҃зѧ Дюргѧ Володимирича. а потомъ и дьӕкономъ ставление ѿда. иже бѣ Климъ ставилъ митрополитъ. писаша бо к нему рукописание. на Клима» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 485).

[Закрыть]. Следовательно, отсутствие письменных свидетельств о святительских судах над духовенством нуждается в объяснении.

Аналогично обстоит вопрос и об отсутствии святительских судов над мирянами, или теми, кого можно было принять за таковых. В данном отношении показательна расправа над волхвами во время событий 1068–1071 гг. Летописание недвусмысленно сообщает, что расправу над выступавшими против духовенства и новгородского епископа волхвами совершали не церковные суды, а князь[34]34
Там же. Т. 3. С. 195–196.

[Закрыть], или, в случае расправы над белозерским «кудесником» – княжеский боярин Ян Вышатич[35]35
Там же. Т. 2. Стб. 165–168.

[Закрыть]. Если в случае новгородского волнения убийство волхва не было судебной расправой, а стало результатом примененной князем Глебом воинской хитрости, то в истории белозерских волнений все обстояло сложнее.

Местный волхв был взят в плен Яном Вышатичем и, в целом, мог быть передан Церкви[36]36
  Действительно, волхвы могли предстать перед церковным судом. Однако могла ли Церковь предъявить им обвинение? Все же волхв не был христианином, а совершаемые им обряды вполне вписывались в традиции местным верований. Сложнее было с женами «старой чади», против которых волхвы выступили. В понимании людей не волхвы, а именно эти женщины воспринимались в качестве тех, кого можно было бы назвать «ведьмами». И здесь можно только присоединиться к мнению В. В. Долгова и поддержавшего его Д. В. Пузанова, высказавшихся за то, что убийства христианских женщин волхвами вполне вписывались в практику народного преследования ведьм (Долгов В. В. Колдуны и ведьмы Древней Руси XII–XIII вв. // Вестник Тюменского государственного университета. 2007. № 1. С. 220; Puzanov D. V. Witch-Hunting in Eastern Europe in the 9^th–13^th centuries: Anthropology of the Phenomenon // Bulletin of the KIH of the RAS. 2016. Vol. 28. Is. 6. P. 155–156).

[Закрыть]. Однако вместо этого боярин сам совершил над волхвом суд[37]37
  О «правовой» стороне казни, совершенной Яном Вышатичем см. подробнее статью Е. А. Шинаковой: Шинакова Е. А. Менталитет и право в Древней Руси: к интерпретации событий 1071 года // Вестник Брянского государственного университета. 2016. № 1 (27). С. 147–157.

[Закрыть]. Впрочем, Уставы Владимира предоставлял Церкви право суда лишь над христианами[38]38
  «И по всем городом дал есмь, и по погостом, и по свободам, где крестьяне суть» (Устав князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных… С. 15 [ст. 7]).

[Закрыть]. Поэтому при всей двойственности закрепленного пожалования[39]39
  Формулировка данной статьи позволяет рассматривать право епископского суда как над самими христианами, так и над населением городов, погостов и сел, где христиане проживали. В последнем случае, волхв вполне мог быть передан и архиерейскому суду.

[Закрыть] боярский суд над волхвом в этом контексте видится оправданным.

Пожалуй, самый интересный вид суда, след которого обнаруживается в истории Печерской обители, это монашеский суд, собранный старцами обители ввиду опасения того, что один из братии, преп. Никита, впал в духовную прелесть[40]40
Киево-Печерский Патерик… С. 395–397.

[Закрыть]. Примечательно, что именно этот суд не встретил в описываемый период никаких существенных возражений и не заслужил негативных оценок современников.

Между тем, следует отметить, что древнерусские источники далеко не всегда сообщают о совершавшихся судах с желаемыми историками подробностями. Например, южнорусское летописание умалчивает о состоявшемся в Киеве суде, организованном митрополитом Ефремом над епископом Лукой Жидятой. Впрочем, оно умалчивает и о самом митрополите. Обо всем произошедшем известно исключительно из Новгородского и позднего общерусского летописания[41]41
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 118; Т. 6. Вып. 1. Стб. 183; Т. 9. С. 91.

[Закрыть]. Аналогично ничего летописание не сообщает и о Соборе и слушаниях, организованных митрополитом Константином II по проблеме изгнания из Ростова епископа Леона. Об этом соборном мнении становится известно только из патриаршей грамоты[42]42
  Грамота константинопольского патриарха Луки Хрисоверга к великому князю владимирскому Андрею Боголюбскому… Стб. 66.

[Закрыть]. Данное обстоятельство особенно примечательно, если учесть тот резонанс, какой приобрела церковно-политическая деятельность Андрея Юрьевича Боголюбского, добивавшегося от Константинополя признания своей политической независимости и учреждения своей, подчиненной патриарху отдельной митрополии[43]43
  Гайденко П. И. Крушение мечты о Владимирской митрополии (о причинах церковно-политической неудачи Андрея Боголюбского) // История: Факты и Символы. 2020. № 1 (22). С. 35–50.

[Закрыть].

Из сказанного можно заключить то, что, во-первых, не все суды над епископатом были отмечены в летописании и, во-вторых, практически все подобные процессы обладали экстраординарным характером. Суд над епископом требовал от митрополита непременного созыва архиерейского Собора. Однако даже тогда, когда достоверно известно, что такой Собор состоялся, неясно, когда именно он проходил, кто присутствовал на нем и какую позицию занимал при вынесении решения. Примечательно, что уже в эпоху ордынского господства ситуация окажется еще драматичнее. Например, суды и решения митрополитов Кирилла[44]44
  «<…> ходи Игнатии єпс пъ второє въ рд. за прїчетъ црк вныи. того же лѣта Кирилъ митрополитъ по клеветанью разгнѣвас на єппа Игнат. и расмотривъ пакы блг виєго. того же лѣта Кирїлъ митрополит преставис в Переӕславлѣ» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 525–526).

[Закрыть], Максима[45]45
  «<…> приеха Максим митрополит ис Кыева (во Владимир), Якова владыку Володимерьского свед с епископьи» (Там же. С. 228).

[Закрыть] и Петра[46]46
  Примером подобного решения может служить низложение Петром сарайского епископа: «В лето 6820. <…> Того же лета Петръ, митрополитъ Киевский и всеа Русии, сня санъ съ Сарайскаго владыки Измаила» (Там же. Т. 10. С. 178).

[Закрыть] в отношении архиереев вообще не связываются с деяниями Соборов и рассматриваются авторами летописных записей не иначе как единоличное решение русских первосвятителей. Более того, комментируя суды митрополитов Максима и Петра над епархиальными архиереями, митрополит Макарий (Булгаков) весьма показательно заметил: «<…> преступления этих владык нам неизвестны»[47]47
  Лаврентьевская и Троицкая летописи. СПб., 1846. С. 228.

[Закрыть], с чем был вынужден согласиться и Е. Е. Голубинский[48]48
  Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 2: Период второй, Московский от нашествия монголов до митрополита Макария включительно. Ч. 1. М., 1997. С. 94.

[Закрыть]. В какой-то мере это повторяло ситуацию вокруг осуждения владимирского епископа Феодора, что также связывалось с именем предстоятеля Русской Церкви Константина II. Подобное акцентирование внимания источников на мнении первоиерарха при вынесении суровых судебных решений позволяет предположить, что на каком-то этапе отмеченный волюнтаризм обладателей митрополичьей кафедры при предъявлении обвинений и вынесении приговоров стал своего рода канонической нормой[49]49
  Волюнтаризм чужд духу соборности. Однако он очень хорошо прослеживается в древнерусской судебной практике, поскольку церковные суды на Руси выполняли не столько функцию поддержания канонического строя и чистоты догматов, сколько сохранения иерархических вертикальных связей.

[Закрыть]. Сложившемуся положению дел в немалой степени способствовали ханские ярлыки, наделявшие первосвятителей безграничной властью над своими людьми[50]50
  Ханские ярлыки русским митрополитам и епископам стали важнейшим источников формирования каноническо-правовой и экономической независимости Церкви и епископских кафедр, прежде всего кафедры русских первосвятителей, от княжеской власти в эпоху ордынского господства и даже в последующие столетия (См. о значении ханских ярлыков в русском праве XV–XVII вв.: Воробьева Н. В. «Царские ярлыки» московских митрополитов в полемическом дискурсе патриарха Никона // Вестник Киргизско-Российского Славянского университета. 2015. Т. 15. № 10. С. 24–26; Почекаев Р. Ю. Золотоордынское влияние на русскую государственность и право XV–XVII вв.: проблемы и перспективы изучения // Золотоордынское наследие: материалы VI Международного Золотоордынского Форума. Казань, 2019. С. 220–226). Больше известно о ханских ярлыках митрополитам (Григорьев В. В. О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству. Историко-филологические исследования. М., 1842; Приселков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916; Григорьев А. П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам: источниковедческий анализ золотоордынских документов. СПб., 2004; Почекаев Р. Ю. Золотоордынские ярлыки русской церкви как пример правоотношений светской и духовной власти на государственном и надгосударственном уровне // Политико-правовые основы социального партнерства государства и традиционных конфессий. СПб., 2005. С. 88–92; Его же. Изучение собрания ханских ярлыков Русской церкви: направления, проблемы, перспективы // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. Вып. 8. СПб., 2017. С. 98–110 и др.). Однако не менее интересно летописное упоминание о непродолжительном периоде, когда ханские ярлыки выдавались и епископату. Никоновская летопись под 1312 г. сообщает: «Того же лета князь велики Михайло Ярославичь Тверский поиде в Орду, тако же и Петръ, митрополитъ Киевский и всеа Руси, вкупе съ нимъ поиде во Орду того ради, понеже тогда во Орде Тахъта царь умре, а новый царь Азбякъ селъ на царстве, и вся обновишася, и вси прихожаху во Орду и ярлыки имаху, койждо на свое имя, и князи и епископи; но милостию Божиею Петръ митрополитъ во Орде у царя бысть въ чести велице <…>» (ПСРЛ. Т. 10. С. 178).

[Закрыть]. Немалую службу закреплению подобных представлений могло послужить прославление митрополита Петра и сакрализация последующих предстоятелей Русской Церкви[51]51
  В. О. Ключевский вполне резонно обратил внимание на то, что посмертное прославление митр. Петра через возвещение о его чудесах совершалось уже вскоре после его погребения (Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник: исследование В. О. Ключевскаго. М., 1871. С. 75–76).

[Закрыть], приводившая к убеждению, что принимавшиеся иерархами решения были безукоризненно верными. Примечательно, что уже начиная с митрополита Кирилла, судебные решения русских первосвятителей более не обжаловались перед патриархом. И исчезновение практики апелляции в церковных судах едва ли может служить свидетельством благополучного течения церковной жизни.

Не менее интересным видится еще одна сторона церковно-правой жизни Церкви: «светские» (княжеские и вечевые) суды над духовенством[52]52
  Гайденко П. И. О праве суда над епископатом на Руси (XI–XIII вв.). Постановка проблемы // Христианское чтение. 2020. № 1. С. 90–108; Его же. О праве суда над духовенством и монашеством на Руси (XI–XIII вв.). Постановка проблемы // Христианское чтение. 2020. № 2. С. 109–120.

[Закрыть]. Примечательной их стороной может считаться то, что в ряде случаев эти суды и выносившиеся ими решения были выражением воли христианской общины города или земли, своего рода «соборным» определением. Именно такой подход видится наиболее оправданным при оценке новгородских вечевых приговоров, отказывавших своим владыкам в праве служения[53]53
  В первой трети XIII в. остракизму подверглось трое новгородский владык, один из которых, правда, так и не был рукоположен во епископа. В 1211 изгонялся архиепископ Митрофан, дважды в 1219 и 1228 гг. лишался кафедры архиепископ Антоний (Ядрейкович), правда, в последнем случае добровольно. Наконец, трижды, а именно в 1228 г. дважды и окончательно в 1229 г., покинул владычный двор Арсений Чернец (ПСРЛ. Т. 3. С. 52, 60, 67; Фомина Т. Ю. Становление и развитие северо-восточных русских епископий (конец X–XIII вв.) // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. Вып. 6. СПб., 2016. С. 387–414).

[Закрыть], или же совета, собранного Андреем Юрьевичем Боголюбским, для решения вопроса о постах[54]54
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 351–352; Гайденко П. И. О праве суда над епископатом на Руси (XI–XIII вв.)… С. 103.

[Закрыть]. Впрочем, нельзя исключать и того, что затронутые вечевые приговоры могут рассматриваться как разрыв договора между городом и архиереем. Между тем деятельность вечевых судов далеко не всегда согласуется с церковными канонами. Например, христианский город мог избрать себе кандидата на занятие вакантной кафедры. Отмеченная практика хорошо прослеживается в истории Новгорода и получила исчерпывающий комментарий А. Е. Мусина, связавшего решения новгородских вечевых сходов по вопросу избрания архиепископов с законодательством Юстиниана, а именно с нормами 123 и 137 новелл[55]55
  Мусин А. Е. Загадки дома Святой Софии: Церковь Великого Новгорода в X–XVI вв.… С. 52–55.

[Закрыть]. Несомненно, отношение византийцев к вопросу избрания епископов было сложнее. На различных этапах истории Церкви канонические правила предлагали диаметрально-противоположные подходы при определении роли горожан в выборе своего архипастыря[56]56
  А. Е. Мусин предельно подробно показал, что каноническая практика Византии по вопросу избрания епископов не отличалась постоянством. Если первая глава 123-й и вторая глава 137-й новелл Юстиниана признавали право горожан высказаться о своем будущем архипастыре, то 4 правило I Вселенского и 13 правило Лаодикийского Соборов категорически отказывало горожанам в высказывания ими какого бы то ни было мнения о личности их будущего святителя (Там же. С. 53).

[Закрыть]. Однако совершенно очевидно, что ни горожане, ни кто-либо иной из светских лиц не обладал формальными полномочиями сместить своего архипастыря или же заставить епископа удалить другого клирика[57]57
  Несомненно, жизнь была сложнее. И власть русских князей над духовенством обладала широтой возможностей: от возможности не принять или изгнать нелюбимого архипастыря, до ареста и организации своего суда над святителем. Примером такого отношения к епископу может служить история ареста туровского архиерея Иоакима, приведенного к Киев в кандалах (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 314; Т. 2. Стб. 330; Гайденко П. И. Священная иерархия Древней Руси (XI–XIII вв.): зарисовки власти и повседневности. М., 2014. С. 130–134).

[Закрыть]. Более того, императорская власть сама отказывалась рассматривать внутрицерковные споры и прошения в обход церковных властей[58]58
  IV глава VI новеллы Юстиниана помимо вопросов пребывания епископов в Константинополе определяет: «<…> И когда они прибудут в столицу, то да не смеют сразу лично докладывать о себе императору, но прежде пусть явятся к боголюбивейшему патриарху или к апокрисиариям того диоцеза, к которому они принадлежат, и изложат им причины, по которым прибыли, и пусть они вместе входят на прием к императору и наслаждаются лицезрением императора, пока это будет угодно царствующему <лицу>. И (μέντοι) да будет позволено (ἐξέστω) епископам, имеющим просьбу, обращаться к императору через так называемых референдариев святейшей Великой Церкви или через благочестивейших апокрисиариев святейших патриархов каждого диоцеза и получить скорый ответ, чтобы просящие у императора справедливости добивались ее, а ищущие неправды скорее возвращались туда, откуда пришли» (Максимович К. А. Церковные новеллы св. императора Юстиниана I (527–565 гг.) в современном русском переводе: Из опыта работы над проектом // Вестник ПСТГУ. Сер. I: Богословие. Философия. 2007. № 1 (17). С. 37).

[Закрыть]. Исключительными правом в рассматриваемой области каноническо-правовых отношений обладал лишь первенствующий архиерей диоцеза. При этом, как правило, налагавшееся им на обвиненного архиерея или клирика наказание рассматривалось как предварительное. Оно могло быть обжаловано перед патриархом. Окончательное слово все равно оставалось за соборным святительским или патриаршим судами. Все перечисленное хорошо прослеживается в истории Руси[59]59
  Об апелляции решений церковных судов см. подробнее: Ульянов О. Г. Церковное право в Древней Руси в домонгольский период (о праве апелляции епископов) // Academia.edu. URL: www.academia.edu/43516979/Церковное_право_в_Древней_Руси_в_домонгольский_период_III_Барсовские_чтения_ (дата доступа: 30.07.2020).

[Закрыть].

Византийское законодательство допускало, что святители и клирики могли вести «тяжи», т. е. судебные споры по каким-либо, как правило, имущественным спорам[60]60
  Исаев М. А. Толковый словарь древнерусских юридических терминов: От договоров с Византией до уставных грамот Московского государства / Науч. ред. А. В. Гребенюк. М., 2001. С. 110.

[Закрыть]. Более того, их могли изобличать в недостойном поведении, например, в открытом гомосексуализме, и в опасных преступлениях, таких, например, как государственная измена. Однако и в этом случае архиерей, клирик или чернец были ограждены массой условностей, «связывавших руки» судьям и сковывавших действия властей. Даже расправы над епископами-гомосексуалистами отражали не системный взгляд Церкви и империи на вопросы христианской нравственности, а намерения политических оппонентов расправиться с врагами из стана противника. И в этих условиях суды над архиереями, изобличенными в порочных связях, которые, между тем, как правило, не только не являлись секретом, но были хорошо известны публике, лишь придавали подобным публичным слушаниям, их решениям и казням особую неповторимую пикантность, призванную дискредитировать оппонентов[61]61
  Гаген С. Я. Византийское правосознание IV–XV вв. / Отв. ред. И. П. Медведев. М., 2012. С. 172, 176–178.

[Закрыть]. В условиях Руси XI – начала XIV вв., для которой характерны низкая плотность населения, ограниченность материальных ресурсов, из которых церковная иерархия могла черпать средства для своего «достойного» существования, широкие права ктиторов и не всегда достаточно высокий авторитет митрополитов в системе управления, организация церковных судов далеко не всегда представлялась возможной. Например, Климент Смолятич так и не смог добиться наказания епископа Нифонта Новгородского[62]62
  Киево-Печерский Патерик… С. 352–353.

[Закрыть], а митрополит Константин I при всей грозности своих действий в отношении поставленных Климентом Смолятичем клириков не решился выступить лично против русского митрополита через инструменты канонического прещения[63]63
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 485.

[Закрыть]. Особенности социальной структуры общества и специфичность организации политического пространства и культуры Русских земель предлагали свои формы борьбы и защиты собственных интересов как в кругу правящих элит, так и в церковной среде. Этими «инструментами» являлись ресурсы князей и городского нобилитета, влиявшие на исход решения веча. Например, оставление Киева митрополитами Константином I[64]64
  О пребывании митр. Константина I в Чернигове см.: Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Траектория традиции: Главы из истории династии и церкви на Руси конца XI – начала XIII века. М., 2010. С. 80–137; Виноградов А. Ю., Желтов М. С. «Завещание» митр. Константина I и канон «на исход души» // Slovĕne = Словѣне: International Journal of Slavic Studies. 2014. Vol. 3. Is. 1. P. 43–71; Макарий (Веретенников), архим. Ослиное погребение // Труды Киȉвскоȉ Духовноȉ Академiȉ. 2008. № 9. С. 134–135; Толочко П. П. «Емше, влачаху поверзше ужи за ноги» // Ruthenica. Альманах середньовічної історії та археології Східної Європи. Киев, 2010. Т. IX. С. 17–22; Гайденко П. И. К вопросу о существовании митрополичьего центра в Чернигове в период «Климентовой смуты» // Нiжинська старовина. Збiрник регiональноϊ iсторiϊ та пм҆яткознавства. Серiя: Пам҆яткознавство Пiвнiчно-Схiдного регiону Украϊни. Нiжин; Киϊв, 2018. Вип. 26 (29). С. 11–27.

[Закрыть] или Климентом Смолятичем[65]65
  Толочко А. П. Клим Смолятич после низвержения из митрополии // Хорошие дни. Памяти Александра Степановича Хорошева / Ред. – сост. А. Е. Мусин. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. С. 547–551.

[Закрыть] предопределялись сменой княжеской власти и нежеланием новых правителей Киева иметь рядом с собой тех или иных первосвятителей.

При осуществлении духовно-дисциплинарного окормления паствы и духовенства серьезную проблему представляла административно-каноническая полифония Руси XI–XII вв. С определенной степенью допущения отмеченная черта церковно-правовых реалий Руси вполне может рассматриваться в качестве своего рода «правовой энтропии», порождаемой как нестабильностью и слабостью внутренней самоорганизации русской митрополии и даже отдельных епископий, так и динамичностью развития самих церковных институтов и церковной культуры в целом[66]66
  О «правовой энтропии» см. подр.: Ерохина Ю. В. Новые смыслы понятия «правовая энтропия» // Российский журнал правовых исследований. 2016. Т. 3. № 1 (6). С. 99–108.

[Закрыть]. Вероятно, в условиях Руси энтропия возникла не как результат хаоса, а как ответ на усложнение социальной и политической структуры общества, еще переживавшего выход из состояния потестарности[67]67
  Свердлов М. Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб., 2003. С. 163–181; Дворниченко А. Ю. Крещение Руси и Литвы в контексте потестарного общества // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. Вып. 3. СПб., 2015. С. 76–84; Костромин К. А., прот. К вопросу о сравнении Крещения Руси и Литвы // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2016. № 2 (14). С. 11–28.

[Закрыть] и, одновременно, вовлеченного в процесс феодализации[68]68
  Свердлов М. Б. Феодализм на Руси XI–XIII вв. // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 1996. Т. 50. С. 322–330.

[Закрыть]. Широкая автономизация городов и усложнение отношений внутри правящего рода приводили к целому ряду конфликтов, находивших свое выражение и в церковной сфере, например в продолжительных тенденциях церковной автономизации целого ряда церковно-политических центров: Новгорода, Владимира-на-Клязьме, Турова и даже некоторых южнорусских центров в первые десятилетия ордынского господства. Здесь в условиях ослабления княжеской власти в 40-е годы XII в. местный епископат мог позволить себе провозгласить собственного митрополита и даже выступить против могущественного Даниила Галицкого[69]69
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 791–794; Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над Русскою церковью. СПб., 1878. С. 459; Карташев А. В. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 1: Очерки по истории Русской Церкви. М., 1992. С. 290; Галимов Т. Р. Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.)… С. 109, 117–118.

[Закрыть], выразить готовность признать своим «господином и отцом» Римского папу[70]70
  Иоанн дель Плано Карпини. История Монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны / Пер. А. И. Малеина. СПб., 1911. С. 61; Галимов Т. Р. Киевские митрополиты между Русью и Ордой (вторая половина XIII в.)… С. 116.

[Закрыть] и даже проигнорировать участие в церковном Соборе 1273 г. Собственно, и само перемещение митрополитов во Владимир, а затем в Москву позволяет предполагать, что одной из причин, вынудивших первосвятительскую кафедру покинуть Киев, могли стать нараставшие с середины XIII в. между митрополитами и южнорусским епископатом противоречия.