Текст книги "История одного шедевра"

Автор книги: Юрий Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

–

Юрий Николаевич Орлов – История одного шедевра.

–

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА.

Часто ли Вам случалось проснуться знаменитыми? Предположим, невзирая на мизерную зарплату, на бурление в животе, нестерпимый словесный «зуд» тёщи или свекрухи, немелодичный храп в ухо любимого супруга или же милой супруги, погоду, непогоду, время года, да и именно само Время, Вы проснулись и сказали себе нежно : – Я, милая моя Душа, стал знаменит. Не случалось? А, возможно, Вам посчастливилось ПОЧУВСТВОВАТЬ себя знаменитым? Не было такой душевной оказии? Позволю себе спросить: – А не йог ли Вы? А Вы чувствительны к чему нибудь? А, вообще, случалось ли Вам проснуться, или же Вы находитесь в состоянии противном бодрствованию? Не смею более интриговать Вас, уважаемый мой читатель… Простите великодушно мою смелость и позвольте описать Вам следующую ситуацию, которую мне пришлось пережить… Начну свой рассказ с того события, что я проснулся. Проснулся не просто так, а от телефонного звонка.

– Алло…

– Привет, папа…

– Привет, сын. Как дела?

– Да вроде бы и ничего…

– Что случилось?

– Ты знаешь… Помнишь свою картину? Шторм в ночном море…

– Да, конечно.

– Нет больше этой картины…

– Украли воры? Твоя мама продала её на аукционе?

– Она вчера её зарезала, как курицу… Психанула, взяла нож и …

– Восстановить можно?

– Нет. Изрезала холст в лоскуты… В лапшу…

– Понятно.

– Ты не переживай, папа.

– Разумеется, сынок…

– Ну пока.

– …….

Закрыв глаза, вспоминаю историю этого полотна. Долго, почти год я писал его. В ночном море, освещаемом сквозь тяжёлые тучи Луной, боролся со штормом корабль, оставленный своей командой. Картину я назвал «Wobulimans». Разумеется, я тогда повторял строки из одноимённого стихотворения А. Вознесенского.

«… опять не удался пасьянс…

С нами Любовь.

Wobulimans.»

Эту картину я подарил одной барышне, в которую имел несчастие влюбиться. Успешно родив сына и дочь, барышня вспомнила, что на свете белом, кроме Вашего покорного слуги, есть и другие мужчины, у которых в карманах очень много денежных знаков. Её мама страстно поддержала новые сердечно-денежные начинания своего уже стареющего дитяти и, что вполне естественно, я был под белы ручки выдворен из семьи. Гэть, холоп с панского двора! Картина, что тоже вполне понятно, была снята со стены и отправлена в острог…

Последние лет десять моя бывшая супружница держала её в пыльной кладовой. Среди ржавых гвоздиков, обломков инструмента, останков обуви и старых газет стояла картина себе в углу, укрытая паутиной и всякой дрянью. Сонные тараканы делали свои дела на рваных в клочья парусах, седое море сердито урчало в ответ на это безобразие. Зло скрипел своим такелажем гордый корабль. Подрамник тихо вторил ему. Мыши начали потихоньку грызть холст. Корабельные крысы, сообразив, что не случиться им более увидеть берега и света белого, скалили в темноту кладовой свои жёлтые зубы.

– Канальи! – кричали они мышам, – Вздёрнуть бы всех вас на рее!

– Лапы коротки, – пищали им в ответ мыши и продолжали уничтожать произведение искусства, нисколько не обращая внимания на проклятия.

Иногда дверь кладовки открывалась, на мгновение корабельные крыски, ослеплённые ярким светом, закрывали свои глаза лапками.

– Земля! Солнце! Мы спасены! – кричали они радостно, – Хвала Творцу и капитану!

Но на картину была бросалась очередная порция мусора и дверь с грохотом закрывалась.

– Это сверкнула молния и гремел гром! – выкручивая мокрый от морских брызг хвост, сказал капитан.

– Да… да… – рассеянно ответил юнга-крысёнок.

– Да сколько же можно нам скитаться по морю! – вскричал одноглазый корабельный плотник.

– Да! Да! Уж 20 лет болтает нас в этой скорлупе! А всё из-за него! Это не капитан! Он просто пьяница и самозванец! – взорвалась диким криком команда.

– Бунтовать, кошачьи потрохи! – грозно отвечал им командир, – Боцман, четыре каракатицы мне в левую ноздрю, всыпать наглецам солёных линьков! Не тебя ли, одноглазый, я спас от виселицы в одном из рассказов нашего Творца?!

– Низложить! – кричал плотник, залезая на ванты, – Капитана на рею!

– Да. Да, – рассеянно повторил юнга, – Шкертать капитана!

– А не тебя ли, бездельник, я подобрал под церковной оградой, где тебя «забыла» твоя крыса-бабка?! – кричал капитан в морду юнги, не забывая осыпать бунтарей ударами могучих крысиных лап.

– На рею! – отрезал немногословный боцман, завязывая на куске шкерта нехитрый узел для шеи своего командира.

– Р-р-р-азбойники! Марсовым на марс! Паруса ставить!

– Баста! Кончился твой срок! Хорош пеньковый галстук?! – спросил командира боцман, накидывая на его шею петлю.

– Молитесь Творцу, пёсьи хвосты!

– Сам молись, капитан, – обратился к крысе с петлёй на шее корабельный капеллан, сложив на своей серой шерстистой груди лапки.

– Трубку! Команда! Я хочу выкурить перед встречей с Творцом трубку!

– Пусть курит… – справедливо решила команда.

Мыши прекратили поедать картину, ожидая развязки. Они отошли чуть дальше, желая видеть всё события.

– Команда, – прохрипел капитан, раскуривая глиняную трубку, – я должен раскрыть одну страшную тайну.

– Какую ещё тайну? – спросил разгорячённый борьбой старый кок, держа в лапах клочок шерсти и пытаясь приладить его на свою грудь, откуда он только что был благополучно выдран могучей лапой командира.

– Правильно, кок. С паршивой крысы – хоть шерсти клок! Ты поплюй на него, прежде чем высадишь этот славный кустик на своей чахлой груди. От страха слюна пропала? Подойди ближе, мышиная твоя душа. Я с удовольствие плюну в негодяя, – мрачно засмеялся капитан.

– Он ещё дразнится! – замахнулся кривым ножом один из матросов.

– Цыц, щербатый! Пусть он говорит.

– Команда! Мы просто нарисованы на холсте!

– Ересь! Не слушайте его! Он сумасшедший! – закричал капеллан, раскинув перед матросами руки.

– Цыц, серый! Пусть он говорит! Продолжай, капитан.

– Творец просто написал краской на холсте и это штормовое море, и нашу бедную скорлупку, и этот кусочек Луны и эти тучи…

– Не слушайте этого ерети… – начал было кричать корабельный служитель культа, но хлёсткий удар в крысиный нос оборвал его пламенную речь, лишив его при этом двух передних зубов.

– Продолжай, капитан.

– Это всё, моряки, что я знаю… Мы обречены на такую жизнь и на борьбу со стихией… Другой жизни у нас не будет… – закончил, затягиваясь трубкой, старый капитан.

– Похоже на правду… Мне бабка рассказывала, что её прапракакая-то бабка видела, как на куске доски один чудак малевал какую-то Коконду… Или Анаконду… Лепонардо… Так чудака звали… Краска у него, ещё говорила ей прапракакая-то бабка, была вкусная… Что будет с нами дальше, капитан?

– Кому же зна…

Дверь в кладовую резко открылась. Матросики, ослеплённые солнечным светом, не увидели руки человека, прекратившего их страдания. Острый нож воткнулся в холст и с хрустом разрезал пополам бедный парусник. Рухнули мачты, тяжёлая волна захлестнула борт корабля.

– Полундра!!! – истошно кричали бедные скитальцы-матросики.

– Все за борт!!! За борт, канальи!!! – кричал крысам их капитан.

– Вот тебе! Получай! – закричала женщина и второй удар лезвия по холсту отрезал команде путь к спасению, отделив море от корабля.

Команда стала на колени и вознесла лапки к небу, призывая на помощь Творца. Всё было напрасно. Пронзительный, стремительный и страшный, как удар молнии, нож отделил от взглядов матросов Луну и тяжёлые тучи.

– Прощайте, братцы! Простите своего командира!

– Прощай, прощай, командир! – отвечали ему матросы, захлёбываясь тяжёлой волной.

– Вот тебе! Вот тебе! – повторяла женщина.

Матросы уже не слышали ни этого голоса, ни шума сердитого океана… Через минуту всё было кончено. Холст, изрезанный в капусту, представлял собой грустное зрелище. Через мгновение и подрамник был превращён нежными ручками-ножками барышни в обломки и щепки… Только один маленький мышонок, упав на кучку тряпочек, тихо и безутешно плакал в чулане. Он, единственный из мышиной семьи, не грыз эту картину, а любовался морем и восхищался мужеством команды парусника…

– Управилась, – сказала сама себе женщина и, перекрестившись на паутину в кладовой, стала торопливо собирать обломки кораблекрушения. – Странно… Откуда здесь взялась вода?

Под останками картины она обнаружила огромную лужу…

Вот так, дорогой мой читатель, я и почувствовал себя знаменитым. Поймав Ваш удивлённый взгляд, поясню, что известную картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына» тоже зарезал какой-то идиот. Не каждый художник удостоится такой «чести»…