Текст книги "Я назову его имя"

Автор книги: Юрий Гладышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Товарищ капитан, я не пони…

– Товарищ! Я трусам и дезертирам не товарищ! – шрам на лице особиста стал багровым. – Рассказывай, сукин сын, как ты себе плечо прострелил. На комиссацию, сволочь, рассчитывал?

Сергей стоял ошарашенный: что он такое говорит? Обида комом подступила к горлу.

– Тов… – он запнулся. – В меня стрелял немец, в их окопах. А вы, вы…

– Да ты садись, – неожиданно спокойно сказал капитан.

Сергей продолжал стоять, совершенно сбитый с толку внезапными перепадами в настроении особиста.

– Садись, говорю.

Поставив трясущимися от волнения руками табурет, Сергей сел. Капитан неторопливо закурил, затем подвинул к краю стола лист бумаги:

– Читай.

Сергей взял бумагу, стал читать.

«Начальнику медико-санитарной службы военврачу 3-го ранга Сокольскому Н. О.

Рапорт

Доношу до Вашего сведения, что 16 июля 1942 года мною был произведён осмотр раненого красноармейца Тимошина С. М. Первоначальный осмотр показал наличие у Тимошина С. М. сквозного пулевого ранения в область между левым плечевым суставом и ключичной костью. Наличие ожога кожного покрова и вкрапление несгоревших пороховых частиц вокруг входного отверстия указывает на то, что выстрел, в результате которого произошло ранение, произведён с очень близкого расстояния. Данный факт может свидетельствовать о членовредительстве.

Военфельдшер ПМП Сёмин В. М. 16.07.42 г.

Командиру ООО-го стрелкового полка подполковнику Белоногову И. К.

Рапорт

По существу рапорта военфельдшера Сёмина В. М. могу доложить следующее:

С выводом о том, что ранение красноармейца Тимошина С. М. произошло в результате выстрела с близкого расстояния, согласен. Было ли это актом членовредительства, утверждать не могу.

Начальник МСС полка военврач з-го ранга Сокольский Н. О.

18.07.42 г.».

В левом верхнем углу размашистым почерком было написано:

«Передать на рассмотрение в особый отдел. Ком. полка п/п-к (подпись). 21.07.42 г.».

– Ну, прочитал? – капитан ткнул окурок в пустую банку из-под тушёнки. – Вот это, – он взял рапорт и положил в картонную папку, – называется факты. А то, что ты мне тут пытаешься втюхать, называется дачей ложных показаний и трибуналом, который скоро будет тебя судить; твоё враньё приветствоваться не будет. Признаешь свою вину перед советским народом – пойдёшь в штрафную роту, а будешь врать – показательно шлёпнут перед строем полка. Так что давай рассказывай, облегчай душу.

Сергей сидел, смотрел на особиста. Как быстро в жизни всё может перемениться. Ещё час назад он играл в нарды, смеялся над шутками Тамаза, а сейчас ему предлагают выбор между штрафной ротой и расстрелом. Может, это сон? Да нет, вот самый настоящий оперуполномоченный, и, похоже, он действительно считает его, Сергея, самострелом.

– Мы пошли в атаку, добежали до фашистских позиций, там, в траншее, я боролся с немецким солдатом, и он в меня выстрелил из моей винтовки.

– Стоп, – капитан хлопнул ладонью по столу, – значит, ты не отрицаешь, что ранен из собственной винтовки?

– Нет.

– Хорошо. Теперь разберёмся с немецким солдатом. Как у него оказалась твоя винтовка?

– Он её у меня отобрал.

– Вот как. Отобрал, значит. Зачем? У него что, своего оружия не было?

– Почему? Был у него автомат, но он его уронил. Капитан захохотал. Этот хохот был так же неожидан, как и недавняя вспышка гнева. Только что с серьёзным видом задавал вопросы, а сейчас едва не падает со стула от смеха. Закончив смеяться, особист покачал головой:

– Детский сад какой-то: отобрал, уронил, боролись.

Он встал, подошёл к окну.

Даже глядя на спину капитана, чувствовалось, что сейчас опять произойдёт взрыв гнева. И действительно, когда тот повернулся, Сергей увидел искажённое злостью лицо. Шрам опять налился кровью. Но на этот раз особист не кричал, а, наоборот, говорил тихо, чётко выговаривая каждое слово:

– Послушай, сопляк, ты кому сказки рассказываешь? Я восемь лет в органах. У меня комбриги на допросах плакали, но каялись. А ты кто такой? Пацан, ты даже врать не умеешь. А ну-ка встань.

Сергей поднялся. Капитан подошёл к нему.

– Какого роста был немец, который в тебя стрелял? Отвечай! Быстро! Выше, ниже тебя?

– Выше.

– Как он стрелял? От пояса, с плеча? Ну, говори.

– С плеча.

– Садись, – сказал капитан и сам опустился на стул. На его лице было написано удовлетворение. – Всё, Тимошин: как говорится в теоремах, что и требовалось доказать. Входное отверстие пули у тебя ниже выходного. А что это значит? А это значит, что стреляли снизу. И если в тебя действительно кто-то стрелял, то был он ростом около метра.

Сергей не сразу сообразил, о чём говорит особист; наконец, понял.

– Так я ведь лежал.

– Лежал? Может, и лежал. А скорее всего, сидел и, разувшись, пальцем ноги жал на спусковой крючок. А ещё, может, хорошей веточкой с сучком или шомполом, обмотанным тряпочкой, чтобы не соскользнул. Способов много. Не ты первый такой хитрожопый. Всё, устал я от тебя. Степанов!

В дверях тотчас появился сержант, который привёл Сергея сюда.

– Я, товарищ капитан!

Сергей понял, что особист уже решил его судьбу.

– Товарищ капитан!

– Гражданин капитан, – поправил особист.

– Гражданин капитан, но ведь как в меня немец стрелял, видел Прохор Степанович, он его и заколол штыком.

– Какой ещё Прохор Степанович? – недовольно спросил капитан, укладывая бумаги в папку.

– Солдат из нашего взвода.

– Да-a? А фамилия у этого солдата есть?

– Есть, но я её не знаю.

– Ладно, разберёмся с твоим Прохором Степановичем, – капитан покачал головой. – Странная ты личность, Тимошин: чем больше с тобой говоришь, тем больше вопросов возникает. Степанов, запри этого цуцика в баньке да часового поставь.

Сержант подошёл к Сергею:

– Ремень, головной убор снять, вывернуть карманы.

1988 год

«Здравствуйте, уважаемая Галина Васильевна.

К сожалению, вынужден огорчить Вас: я не тот человек, за которого Вы меня приняли. Но я знал Вашего брата, Шинкарёва Алексея Васильевича. В 1942 году мы с ним служили в одной воинской части. В июле того же года он погиб, это я могу достоверно утверждать.

Галина Васильевна, если у Вас есть желание, я мог бы показать Вам место гибели Вашего брата и, возможно, место захоронения. Но для этого мы должны встретиться в городе Волгограде. Если у Вас возникнут финансовые затруднения, я готов оплатить проезд. Я понимаю, что при прочтении этого письма у Вас могут возникнуть вопросы.

Уверяю Вас, что в случае нашей встречи я всё объясню. Жду Вашего решения. До свидания».

Шинкарёв отложил авторучку. Трудно дались ему эти несколько строчек. Много важных решений принимал Алексей Васильевич за свою жизнь. Но решение написать это письмо было для него, пожалуй, самым важным и трудным. Была ли альтернатива? Была.

Можно было не отвечать на письмо этой женщины. Вряд ли бы она предприняла что-нибудь для дальнейших поисков. Хватило бы у неё сил и возможностей для этого? Скорее всего, нет. И тогда бы всё осталось по-прежнему.

Но вопрос в том, смог бы он на закате лет взвалить на себя ещё один тяжкий груз неправды, помимо того, что нёс все эти годы. Трудно сказать, верил ли Шинкарёв в Бога, но в неотвратимость расплаты он верил.

Алексей Васильевич подошёл к окну. На улице светало. Как незаметно прошла ночь!

1942 год

В бане Сергей просидел до следующего утра. Сначала он места себе не находил от обиды, от несправедливости обвинения. Но постепенно Сергей успокоился: особист найдёт Прохора Степановича, и всё разъяснится. С этой мыслью он, стараясь не тревожить рану, лёг на полок и закрыл глаза. Баньку, видимо, давно не топили, снизу, из сливной ямы, пахло тиной. Свет из крошечного окошка еле пробивался.

По-разному действуют на людей нервные потрясения, но у всех одинаково они забирают душевные силы, которые надо восстанавливать. Сергей уснул.

Разбудил его солдат, принёсший завтрак. Круглолицый, узкоглазый, небольшого роста, но крепкого телосложения, он был похож на китайца. Сергей никогда не видел китайцев, но представлял их именно такими, как этот солдат.

«Китаец» поставил на лавку котелок с кашей, кружку с чаем, положил на кружку хлеб.

– Ешь, скоро ехать, – сказал «китаец» на чисто русском языке и вышел.

Сергей хотел спросить, куда ехать, но было уже поздно.

Наверное, «ехать» со словом «идти» спутал, нерусский же. Сергей спустился с полка и взялся за котелок. Несмотря на все вчерашние неприятности, он с аппетитом съел перловую кашу, выпил чай. Только Сергей поставил пустую кружку, дверь открылась, и появился «китаец». За дверью стоял, что ли?

– Поел? Пошли, капитан зовёт.

Перешагнув порог хаты, Сергей увидел особиста, складывающего какие-то бумаги в брезентовую полевую сумку.

– А, сказочник! Ну что, надумал правду говорить?

– Я рассказал правду, товарищ капитан, – Сергей специально интонацией выделил «товарищ».

Особист, лишь на мгновение оторвавшись от своего занятия, хмыкнул:

– Значит, не надумал. Ну и дурак. Ладно, и без того улик хватает. Я предупредил: это я тут с тобой беседы беседовал, а в трибунале долго разговаривать не будут.

Капитан, закончив укладывать сумку, подошёл к окну.

– А вот и почтовая карета прибыла. Асербаев! Вошёл «китаец». Особист показал ему на сумку:

– Документы передашь лично начальнику особого отдела дивизии. С арестованного глаз не спускать, в случае попытки к бегству применить оружие на поражение. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Ну, всё, прощай, Тимошин.

– Гражданин капитан! – Сергей понял, что происходит что-то необратимое. – Что, следствие уже закончено? А как же Прохор Степанович? Вы с ним разговаривали?

Капитан подошёл вплотную к Сергею:

– Красноармеец Легашин Прохор Степанович, пока некоторые по кустам сидели и думали, как бы половчей что-нибудь себе прострелить, геройски погиб при штурме высоты. Увести.

– Выходи, – Асербаев повёл стволом автомата. Сергей не помнил, как вышел из хаты, как шёл к калитке. В голове прокручивались одни и те же кадры: Степаныч машет рукой и уходит по траншее туда, где стреляют. Как он тогда, перед атакой, сказал: «Смерть мгновенна, а позор – навсегда». Степаныч уходит по траншее, а вместе с ним уходит и последняя надежда на правду, на избавление от позора.

– Эй, почтарь! Проспишь царствие небесное. Оружие-то подбери, чай, не один поедешь.

Сергей увидел лошадь, запряжённую в подводу. На подводе какой-то солдат протирал глаза. Сергей обомлел от неожиданности: это же Алёшка! Точно, Алёшка Шинкарёв. Как он тут оказался?

Алёшка тем временем, распекаемый сержантом, наводил на телеге порядок. Он поправил холщовый мешок, который был хоть и полным, но, по-видимому, лёгким, подтянул поближе к себе винтовку. И только после этого поднял глаза.

– Серёга! Ты? – Алёшкин рот расплылся в улыбке.

– Это что, твой знакомец? – спросил сержант. – Этого ещё не хватало.

Алёшка наконец понял, что к чему. Да и нетрудно было догадаться: Сергей был без ремня, в пилотке без звёздочки, сзади стоял «китаец» с автоматом наизготовку.

– Так, боец, – сержант сделал строгое лицо, – я не знаю, кто он тебе – друг, сват, брат; сейчас он для тебя – арестованный. На время движения в штаб дивизии ты поступаешь в подчинение вот к нему, – сержант показал на «китайца», – ефрейтору Асербаеву, и являешься таким же конвоиром, как и он. Что из этого следует? А из этого следует, что ты несёшь полную ответственность за доставку арестованного в особый отдел дивизии. Понятно?

– Так точно.

– И никаких разговоров по дороге. Асербаев, проследишь. Всё, езжайте.

Уселись. Алёшка тронул вожжи, крикнул:

– Но, пошла!

Хутор проехали молча. Алёшка пару раз оглянулся, Сергей уловил его удивлённо-сочувствующий взгляд.

Выехали за околицу, впереди степь, изрезанная оврагами, холмы, и на самом горизонте небольшой лесок.

– Товарищ ефрейтор, – обернулся Алёшка, – с арестованным нельзя разговаривать, а с тобой можно?

– Разговаривай, – ответил «китаец».

– Тебя как зовут?

– Миша.

– А на самом деле?

– Зови Мишей.

– Ну ладно. Миша, ты кто по национальности?

– А что, на русского не похож?

Алёшка засмеялся:

– Не очень.

– Ну, тогда казах.

– А почему по-русски так хорошо говоришь?

– Я в Усть-Каменогорске родился, это рядом с Алтаем, там много русских живут.

– Слушай, Миша, а что арестованный натворил? Сержант сказал, что я теперь тоже вроде как конвоир, так что должен знать.

– Самострельщик он, воевать не хочет.

– Да не слушай ты его, Алёшка, – не выдержал Сергей, – неправда это.

– Молчать, – приказал Асербаев.

Но Сергея понесло:

– А что ты сделаешь? Застрелишь? Ну, стреляй! Мне теперь всё равно. Миша он. Ты такой же Миша, как я Чемберлен.

– Успокойся, Серёга. Он-то тут при чём?

В это время где-то сзади послышался монотонный гул. Все оглянулись. Первое впечатление было такое, что там, далеко в небе, летит большая стая ворон. Но это были не вороны. Приближалась целая армада самолётов. Вскоре ветер донёс грохот первых взрывов, который постепенно перешёл в сплошной гром.

– Передний край бомбят, значит, наступать будут, – сказал Асербаев.

– А мы в тыл едем, опасного преступника везём, хорошо. Слушай, Миша, как бы к вам в особый отдел пристроиться? – с серьёзным видом спросил Алёшка.

– Езжай, ты тоже не перевоевал. На передовой появляешься, только когда письма разносишь.

Алёшка не ответил – видимо, крыть было нечем. Ехали молча. Бомбёжка продолжалась. Звуки разрывов бомб стали приближаться.

– Сейчас за хутор возьмутся, – оглянулся Алёшка. В это время над их головами пронеслась четвёрка самолётов и с рёвом взмыла вверх. Лошадь шарахнулась в сторону. Самолёты набрали высоту и спикировали на хутор.

Через пару минут ещё одна четвёрка повторила их манёвр. Но один самолёт, завалившись накрыло, полетел не в сторону хутора, а стал пикировать на них. Смертоносная машина приближалась. Торчащие под крыльями шасси были похожи на лапы орла, готовившегося схватить жертву.

– Гони! – закричал Асербаев.

Но Алёшка и без того уже нахлёстывал лошадь, скоро разогнав её до галопа. Телега высоко подпрыгивала на кочках. А вой приближающегося самолёта всё нарастал. И вот впереди грохнуло. Метрах в пятнадцати перед лошадью вырос огненный столб взрыва. Лошадь встала на дыбы и с храпом, ломая оглобли, рухнула на землю. Седоки посыпались с подводы. При падении Сергей больно ударился раненым плечом. Лёжа на спине, он увидел, как самолёт пошёл вверх.

– Все живы? – Асербаев уже стоял на ногах.

– Живы, – ответил, поднимаясь с земли, Алёшка. – Если бы фриц на секунду раньше кнопочку нажал, не так бы подлетели.

– Лошадь спасла, на себя все осколки приняла, – Асербаев подошёл к перевёрнутой подводе, подобрал Алёшкину винтовку. – Возьми. Мешок с письмами тоже забрать надо.

Алёшка взял винтовку и глянул в небо.

– Ах ты, ё… бежим!

Самолёт снова падал на них. Все бросились бежать, впереди Алёшка, за ним Сергей, сзади топал кирзачами Асербаев.

Опять всё тот же противный вой, от которого некуда спрятаться, ровная степь – ни ямки, ни пригорка. Спина взмокла то ли от бега, то ли от страха. Скорее бы уж взрыв; кажется, ожидание страшнее смерти. Но вместо взрыва раздался стук пулемётов. По обе стороны от Сергея пули взрыли землю. Сергей упал. Самолёт, судя по поднятой волне воздуха, пролетел очень низко. Звук мотора стал удаляться. Сергей поднял голову и увидел встающего с земли Алёшку. Сергей тоже поднялся, оглянулся. Метрах в пяти от него, лицом вниз, лежал Асербаев.

– Товарищ ефрейтор!

Сергей подошёл к нему, тронул за плечо, потом перевернул на спину. Сквозь узкие щёлочки в небо смотрели неподвижные зрачки.

Подбежал Алёшка:

– Что? Убит?

Сергей не ответил. Он поднял автомат Асербаева и посмотрел в небо, ища самолёт. Вон он разворачивается для новой атаки. Так, где тут затвор?

– Серёга, ты что, сдурел? С автоматом против самолёта.

– Я больше не побегу, надоело!

– Дурак! Тоже так лежать хочешь? – Алёшка показал рукой вперёд. – Вон там овраг, нам бы только до него успеть. Ну давай, давай.

Он схватил Сергея за рукав и потянул за собой. На этот раз немец начал стрелять с большой высоты, торопился – видимо, тоже заметил овраг, к которому они бежали. Фонтанчики земли, поднятые пулями, прошли в метрах десяти от беглецов.

И вот он, наконец-то спасительный овраг. Сергей и Алёшка, ни секунды не раздумывая, прыгнули вниз. Песчаная почва мягко приняла их. Сергей, лёжа на спине, толкая впереди себя кучу песка, медленно съезжал по склону, пока не упёрся ногами в куст какого-то растения. Несколько секунд он лежал неподвижно. Сердце колотилось у самого горла, судорогой свело икроножную мышцу правой ноги. Где-то внизу чертыхался Алёшка.

– Серёга! Ты где?

– Не кричи, здесь я.

– Сползай сюда.

Сергей, оттолкнувшись от куста, прокатился на пятой точке ещё метра три, пока не оказался на дне оврага. Алёшка, сняв ремень, вытряхивал из-под подола гимнастёрки песок.

– Вот бы время засечь, как мы эту стометровку рванули. Мировой рекорд был бы обеспечен. Тебя что, задело?

Сергей и сам только что обратил внимание на пятно крови чуть выше груди.

– Нет, это старое, ударился, когда падал, вот кровь и пошла.

– Давай перевяжу, у меня ИПП есть, – Алёшка пошарил в карманах и вытащил пакет с бинтом. – Снимай гимнастёрку.

– А ты всё такой же запасливый, – улыбнулся Сергей.

Он вспомнил, что в детдоме у Алёшки была кличка «хомяк». Прозвали его так за вечно оттопыренные карманы, в которых можно было найти что угодно – от куска хлеба до неизвестно для чего нужной гайки.

Алёшка зубами разорвал упаковку ИПП и начал осторожно бинтовать, накладывая новый бинт на старую повязку.

– Слушай, Серёга, – произнёс он нерешительно. – А это правда?

– Что?

– Ну, то, что ты стрелял в себя.

– Значит, и ты мне не веришь? – устало сказал Сергей.

– Ну почему не верю? Просто всякое бывает.

– Всё правильно. Мне кажется, что скоро я сам поверю, что я членовредитель.

Было обидно, что Алёшка, с которым они выросли в одном детском доме, тоже сомневается в нём, считает способным на такой поступок.

– А как завязывать? – Алёшка кончил бинтовать и держал в руках короткие кончики бинта. – На бантик или на два узла?

– Тихо! – Сергею показалось, что он услышал звук мотора. – Слышишь?

– Мотоцикл, – уверенно сказал Алёшка. Он быстро завязал концы бинта на два узла. – Я посмотрю, – и, цепляясь за кусты, полез наверх.

Сергей последовал за ним. Карабкаться по склону было трудно, мягкий грунт обваливался под ногами. Да ещё, чтобы не потревожить раненое плечо, Сергей старался не использовать левую руку. Наконец он добрался до верха. Алёшка осторожно выглядывал за край оврага.

– Ну что там? – спросил Сергей.

– Кажется, немцы, – Алёшка пожал плечами. – Откуда они здесь, в тылу?

Смотреть мешала трава, Сергей приподнялся. Алёшка дёрнул его за штанину:

– Куда ты? Ты со своими бинтами за километр виден.

По дороге, по которой ещё недавно Алёшка гнал свою лошадёнку, двигались два мотоцикла с колясками. Серо-зелёные мундиры и квадратные каски не оставляли сомнений в том, что это были фашисты. Мотоциклисты двигались в сторону хутора.

– Слышь, Серёга, а я ведь ещё ни разу живых фашистов не видел, – вдруг признался Алёшка.

– Зато я видел, и очень близко, поэтому и сижу сейчас с тобой в этом овраге, а не на передовой.

В это время оба мотоцикла остановились. Один из мотоциклистов показал рукой в сторону оврага.

Сергей и Алёшка как по команде пригнулись: неужели заметили? Не может быть, до них метров пятьсот. Сергей вспомнил об оставленном на дне оврага оружии – Алёшкиной винтовке и ППШ ефрейтора. Не хватало ещё в плен попасть. «Самострел», да ещё сдавшийся в плен, – вот это будет полный набор.

Сергей, примяв траву рукой, осторожно выглянул из оврага. Один мотоцикл остался стоять на дороге, а другой направился в их сторону.

– Алёшка, надо вниз, за оружием, – почему-то шёпотом сказал Сергей и увидел округлившиеся Алёшкины глаза.

– Ага, – ответил тот, продолжая лежать. – А успеем? Они ведь нас сверху как в тире постреляют.

– А так не постреляют! – разозлился Сергей.

Он уже приготовился катиться вниз, но вдруг треск мотоциклетного мотора стих. Готовый ко всему, Сергей, затаив дыхание, приподнялся.

Мотоцикл остановился метрах в ста от оврага. Двое немцев, один за рулём, другой в коляске, оставались сидеть в мотоцикле. А третий, с автоматом наизготовку, осторожно подходил к телу Асербаева. Видимо, убедившись, что ему ничего не угрожает, немец пнул труп и наклонился над ним. Когда он разогнулся, Сергей увидел в его руке полевую сумку, ту самую, что дал Асербаеву особист перед отъездом.

Немец бросил сумку в коляску и забрался на заднее сиденье. Мотоцикл затарахтел и покатился в сторону дороги.

– Фу, – шумно выдохнул Алёшка, – а я думал – всё, каюк.

Сергей улыбнулся:

– Штаны когда вытряхивать будешь? Сейчас или потом?

Алёшкин рот растянулся в улыбке:

– Да говорю же, я этих гадов в первый раз вижу. Серёга, а ты хоть одного убил?

– Нет, но видел, как их убивают, и понял… Сергей не закончил. В степи нарастал какой-то гул. Кажется, сама земля гудела. Он приподнялся. То, что он увидел, скорее его удивило, чем испугало: из-за кургана один за другим выезжали танки.

– Два, три, четыре, пять, – считал он.

– Это чьи? – рядом появилась Алёшкина голова.

– Не знаю. Подойдут поближе – увидим. Семь, восемь, девять, десять. Вроде бы всё.

Серые коробки растянулись змейкой по дороге. Звук моторов становился всё громче и громче. И вот колонна въехала на дорогу, тянувшуюся параллельно оврагу. На боках танков чётко обозначились чёрные, обведённые белым, кресты.

– Они что, решили сегодня провести перед нами парад военной техники?

– И это, Алёшка, ещё не весь парад. Насколько я понимаю, за танками должна идти пехота. Поэтому сматываться нам надо отсюда; неизвестно, как они пойдут и не захотят ли осмотреть прилегающую местность.

Между тем танки, выпуская клубы чёрного дыма, начали расползаться по степи, перестраиваясь из колонны в боевой порядок.

– Всё, спускаемся вниз, – сказал Сергей и, отталкиваясь рукой и ногами, лёжа на спине, съехал по зыбкому склону. На дне оврага он надел гимнастёрку, перекинул через правое плечо ремень автомата.

– Серёга, это же окружение, – Алёшка застёгивал поясной ремень с подсумком для патронов. – Они пришли по дороге, ведущей в штаб дивизии. Значит, штаб дивизии или отступил, или… Куда же нам идти?

– Тебе виднее, ты теперь за конвоира остался и несёшь полную ответственность за доставку меня к месту назначения. Помнишь, что сержант говорил? А мне теперь всё равно, что немцам в плен, что нашим под трибунал.

Алёшка ничего не ответил. Застегнув ремень, он засунул за пояс гранату с длинной ручкой, поднял с земли винтовку. Всё это он проделал с сосредоточенным видом.

– Откуда у тебя немецкая граната?

– В разведвзводе подарили. Видишь, у неё кольца, как у наших гранат, нет. Просто колпачок выкручиваешь, дёргаешь за шнурок и кидаешь, – сказал Алёшка, а потом вдруг спокойно добавил – Шкура ты, Серёга. Обидели тебя. Выходи на дорогу, сдавайся.

– Кто шкура? Я? – Сергей схватил Алёшку за грудки. – Сам ты шкура, пригрелся на почте. А ты сходи в атаку. Побегай под пулями и снарядами, загляни фашисту в глаза, который тебя должен убить. И чтобы после всего этого тебя трусом и дезертиром назвали.

Резкое движение разбередило рану. Сергей отпустил Алёшку и, схватившись правой рукой за плечо, сел на землю. Алексей опустился рядом.

– Да ладно тебе. Я же нарочно так сказал. Ну, чтобы в чувство тебя привести. А в почтальонах я, можно сказать, случайно оказался. Когда в полк прибыли, нас капитан из строевой части спросил: «Кто-нибудь на почте работал?» Ну, я и ляпнул, что работал. Я ведь действительно после детдома два месяца посылки на товарной станции в почтовые вагоны загружал-выгружал.

Сергей немного успокоился. Он смотрел на говорившего Алёшку, слушал отдалённые звуки боя, доносившиеся с передовой, и думал о том, что у него теперь даже документов нет. Его документы – красноармейская книжка и комсомольский билет – лежали в сумке, которую фашист снял с мёртвого Асербаева.

– Алёшка, ты здешнюю местность знаешь? Ты же почту возил.

Алексей пожал плечами:

– Да что я там возил – от штаба полка до штаба дивизии. Знаю, что штаб дивизии располагался в Верхних Бузиновках, это в сторону Дона. Но ты сам видел, оттуда немцы пришли.

– Всё равно нам надо на восток идти. Наши не дадут фашистам через Дон переправиться, ведь дальше Сталинград.

– А как идти? Места здесь открытые, степь кругом.

– Ночами пойдём, а днём можно в оврагах да в лесках пересидеть.

Алёшка с сомнением покачал головой:

– В здешних лесках прятаться – всё равно что под столом в комнате, в которой этот стол – единственная мебель. А может, к нашим прорваться? – он мотнул головой в сторону хутора.

– Полк в окружении, ты что, ещё не понял? Как ты через немцев проберёшься? А если и проберёмся, свои же пристрелят по ошибке, там сейчас такая каша. Давай пройдём сколько можно оврагом, посмотрим, куда он выведет.

Они пошли по дну оврага в сторону, обратную той, откуда доносились звуки стрельбы и взрывов. А по дороге ехали машины и бронетранспортёры, набитые немецкими солдатами. Скоро всё это вражеское войско обрушится на зажатый в тиски полк.

1988 год

Шинкарёв, сидя на заднем сидении «Волги», смотрел на город, в котором не был больше сорока пяти лет. Да, Волгоград – это не тот Сталинград, который он видел в ноябре сорок второго. Тогда это был не город, а сплошные развалины, покрытые чёрным от копоти снегом. Сейчас Алексей Васильевич вряд ли узнал бы те места в городе, где проходили бои, в которых он участвовал. Да он и не пытался. Другое у него было на уме. Шинкарёв ехал на встречу с человеком, и этому человеку он решил открыть тайну, которую хранил большую часть своей жизни.

– Володя, останови, пожалуйста, где-нибудь, где цветы продают.

Володя, водитель «Волги», парень лет тридцати, кивнул головой:

– Сделаем, Алексей Васильевич, у нас в это время цветы на каждом углу продаются. Да хотя бы вон тётки сидят. Давайте я схожу. Вам каких?

– Я не знаю, выбери сам.

Телеграмму от Галины Васильевны Шинкарёв получил через месяц после того, как отправил письмо. Она написала, что выезжает, указала дату прибытия и номер поезда.

Шинкарёв выехал с запасом в сутки. Жене объяснил, что едет на встречу с однополчанами. В Волгограде находился завод смежников, с директором которого Алексей Васильевич был знаком заочно. Когда-то постоянно общались по телефону, решали производственные проблемы, спорили, иногда даже ругались. Директор принял бывшего коллегу хорошо, устроил в ведомственную гостиницу, выделил на три дня автомобиль.

Подъехали к вокзалу. До прихода поезда оставалось полчаса. Шинкарёв взял цветы, вышел из «Волги».

– Вас проводить? – спросил Володя.

– Нет, спасибо. Думаю, не заблужусь.

Алексей Васильевич зашёл в здание вокзала, поискал взглядом двери с табличкой «Выход к поезду». Волновался ли он? Да, наверное, ведь в какой-то степени предстояла встреча с прошлым.

Алёшкину сестру он никогда не видел. Она жила не в детдоме, а с бабушкой. Алёшка каждое воскресенье ходил, как он говорил, «домой», то есть к бабушке. У большинства детдомовских такой возможности не было, и Алёшке страшно завидовали.

Шинкарёв вышел на перрон, нашел свободную скамейку, сел. Он не помнил, чтобы Алёшка рассказывал что-нибудь про свою мать. Зато про отца говорил, что он был кадровым командиром и погиб во время советско-китайского конфликта на КВЖД, когда Алёшке было пять лет. Может, это так и было, а может, и нет. Детдомовские дети часто придумывают себе родителей, обычно в те годы это были лётчики, полярники, военные. Своих родителей он не помнил по той простой причине, что был подкидышем. Весной двадцать четвёртого его, завёрнутого в одеяло, нашли на крыльце приюта.

Шинкарёв посмотрел на часы: скоро уже. Поднялся, стал прогуливаться по перрону. Как воспримет Алёшкина сестра всё то, что он хочет ей рассказать? Поверит ли?

«Внимание, скорый поезд Новосибирск – Адлер прибывает на второй путь первой платформы…»

Шинкарёв достал телеграмму, ещё раз посмотрел номер вагона. Так, а с какой стороны прибудет поезд? Ах да, конечно, оттуда. Он до сих пор так и не решил, как же он ей представится, каким именем, ну да теперь всё равно. Ну вот и поезд появился, замелькали вагоны, он не успевал читать таблички с номерами. Пятый, шестой, седьмой… постепенно поезд замедлил движение, наконец остановился… одиннадцатый. Надо пройти на вагон назад – двенадцатый, вот он.

Шинкарёв стал всматриваться в выходящих из вагона пассажиров. Так, молодой парень в варёном джинсовом костюме; мужчина, женщина, двое детей – видимо, семья; ещё женщина. Может, это она? Нет, слишком молода, лет сорок пять, наверное. Военный, лейтенант, сошёл по ступенькам, подаёт кому-то руку. В дверях появилась пожилая худенькая женщина. Спустившись на платформу, она поблагодарила лейтенанта, стала смотреть по сторонам, явно ища кого-то.

– Здравствуйте, Галина Васильевна, это я. Это вы мне писали.

Женщина посмотрела внимательно на Шинкарёва, улыбнулась:

– Здравствуйте, Алексей Васильевич.

Шинкарёв взял у неё из рук небольшую сумку, протянул цветы.

– Ой, спасибо, – смутилась Галина Васильевна.

– Как доехали?

– Спасибо, хорошо. Отвыкла, правда, от поездов, давно уже никуда не ездила.

– Сейчас проедем в гостиницу, отдохнёте с дороги.

– А что, разве не сразу?..

– Нет. Дорога неблизкая, больше сотни километров. Поедем завтра с утра. И я ещё должен вам кое-что рассказать.

– Да, да, конечно, – её голубые, слегка выцветшие глаза смотрели на него так, словно она знала, о чём он хочет ей рассказать.

1942 год

Солнце палило нещадно. Степь как будто звенела от раскалённого воздуха. Знойное марево искажало пространство так, что линия горизонта казалась не ровной, а волнистой. Уже вторые сутки Сергей с Алексеем пробирались на восток; во всяком случае, они надеялись что идут на восток. По звёздам ориентироваться они не умели, просто запоминали ту сторону, откуда встаёт солнце.

– Как определить стороны горизонта в лесу, нас учили: мох на пнях, ветки где гуще и тому подобное, а вот насчёт степи я не помню, – рассуждал Алёшка.

Он лежал на спине, прикрыв глаза пилоткой.

– А как воду в степи найти, ты, случайно, не помнишь? – спросил Сергей, пытаясь из гимнастёрки соорудить головной убор наподобие чалмы.

– Почему не помню? Помню. Надо найти какой-нибудь населённый пункт и попросить напиться. Кстати, так же можно добыть и еды.

Вчера вечером они съели два сухаря, завалявшиеся в кармане у запасливого Алёшки. Час назад допили последнюю воду, из его же фляжки.

– Да? Слушай, как я сам не догадался? – Сергей улыбнулся пересохшими губами. – Бугор вон тот видишь?