Текст книги "Лирика: поэтика и типология композиции"
Автор книги: Юрий Никишов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Временная
Время – одно из важнейших условий человеческого бытия. Во времени развертывается человеческое переживание. Естественно, что и лирическое размышление чрезвычайно часто фиксирует этапы состояний, настроений, духовного развития.
Приведем известное пушкинское послание «К Чаадаеву», призывая обратить внимание на времена глаголов; композиционные части стихотворения сразу же выделим графически.
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман.
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим.
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Движение времени от прошлого к настоящему и к будущему в этом стихотворении удивительно прозрачно. По-видимому, рубежи переходов позволяют воспринимать композицию стихотворения как трехчастную. Впрочем, вариантность восприятия возможна. Известную сложность заключает стык второй и третьей части. В переходном четверостишии еще сохраняется настоящее время в придаточных предложениях («горим», «живы»), да и форма будущего времени далее выступает в побудительном значении («посвятим» и далее «верь»). И все-таки переход тесно слит с итогом, почему и предпочтительнее, не злоупотребляя слишком дробным членением стихотворения на значимые части, ограничиться обособлением основных, воистину этапных в движении поэтической мысли частей.
Что дает внимание к композиционной структуре стихотворения? Что прибавляет к нашему пониманию текста наблюдение, что мысль поэта движется от недавнего прошлого к настоящему, а через него устремляется в будущее?
Эффект такого прочтения уже в том, что мы получаем возможность почувствовать источник органической цельности стихотворения: он в глубокой и задушевной искренности послания, в беспримесном автобиографизме. Не абстрактно-отвлеченный портрет современника (еще говорят иногда – «лирического героя»), но точный духовный автопортрет воспроизводит Пушкин. Стихи помогают понять самосознание поэта: мы видим круг интересов, с которыми поэт порывает, и мечту, на крыльях которой устремляется в будущее.
Высокая степень конкретности, отличающая стихотворение, ко многому обязывает. Если мы воспримем послание к Чаадаеву как очень личные стихи Пушкина, все встает на свои места. Отказ от обмана «любви, надежды, тихой славы» – это расставание Пушкина с кругом забот поэта-
эпикурейца, поклонника «легкой поэзии», мотивам которой заплачена щедрая дань в лицейских (да и в соседних! ) стихах. Стало быть, установление простой, «незначительной» поэтической детали (характера движения поэтической мысли во времени) оказывается не таким уж малозначащим: это побуждает точнее ориентировать смысл стихотворения в контексте духовной эволюции поэта.
А как понять такую поэтическую деталь: «на обломках самовластья»? Тут композиционный анализ не помощник. Что это за обломки? Самодержавия? Нет. В понимании Пушкина это деталь не общественно-политическая, а психологически-политическая. «Самовластье» – это деспотизм, тирания, произвол. Как частность бытует и в политике.
Относительно будущего устройства верховной власти в России не было единодушия среди участников движения декабристов. Наиболее решительными были республиканцы. Но очень многие члены тайных обществ не покушались на статус монархии, но хотели бы ввести ее в рамки конституции.
Воззрения конституционных монархистов разделял Пушкин. Он учился «Свободною душой Закон боготворить» («Деревня»). В оде «Вольность» он к тому же призывал властителей:
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Близкую по типу, но иную по содержанию временную композицию можно наблюдать в пушкинском шедевре «К * * *».
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос неясный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье.
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Шесть строф стихотворения, связанных попарно, не менее четко образуют три части, разграниченные и объединенные принципом времени. Но характер движения времени, столь же последовательный, как и в стихах «К Чаадаеву», здесь иной: от относительно давнего прошлого к недавнему (только что завершившемуся) прошлому и к настоящему.
Между двумя выделенными посланиями дистанция в семь лет, срок сам по себе немалый и целая эпоха для стремительно развивавшегося Пушкина. Велика ли разница, что в одном случае поэтическая мысль от прошлого устремляется к будущему, а в другом – к настоящему? Но за частным различием проступает коренное различие творческих методов: романтизм не в ладах с настоящим, резко критически воспринимает современную действительность, противопоставляя ей мечту – реализм утверждает прекрасное в жизни.
Словесное выражение форм времени в стихотворении «Я помню чудное мгновенье» белее прихотливо, чем в послании «К Чаадаеву».
Его ориентация на настоящее задана уже первой фразой, о прошлом, но формой глагола настоящего времени: «Я помню…» В результате и картины прошедшего не автономны: это сегодняшний анализ былых переживаний именно в том плане, как они жили, исчезали, воскресали; настоящее время становится доминантой не только потому, что венчает стихотворение, но и потому, что подспудно присутствует и в воспоминаниях о былом.
Формы прошедшего времени доминируют и в третьей, заключительной части стихотворения: «настало», «явилась», «воскресли» – «бьется». Однако форма и смысл не совпадают. Пушкину нужны глаголы совершенного вида, чтобы подчеркнуть реализованное действие, и формы настоящего времени здесь невозможны. По смыслу же все, о чем говорится в двух строфах третьей части, происходит в настоящем.
В строгом смысле настоящее в человеческой жизни кратковременно: «Есть только миг между прошлым и будущим…» Переживаемое запечатлевается в нашем сознании и этим актом приплюсовывается к прошлому. Ясно, что столь краткими долями мерить настоящее неудобно, поскольку на практике мы имеем дело с процессами более или менее длительными. Поэтому настоящее в нашем сознании воспринимается тоже субъективно и измеряется приличествующими случаю разными мерами времени.
Несовпадение реального строго неукоснительного и необратимого хода времени и субъективного отражения времени в сознании открывает для искусства пути бесконечно разнообразного воспроизведения времени. Отнюдь не исключен и не является художественно бедным путь повторения в лирике последовательности реального времени («К Чаадаеву»). Но художественное время может спрессовываться и растягиваться, быть прерывистым, пунктирным, двигаться вспять, синтезировать прошлое и настоящее: конкретные варианты здесь просто необозримы.
Хочется перечитать стихотворение А. К. Толстого:
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид;
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.
В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;
И грустно так я засыпаю,
И в грезах неведомых сплю…
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
Две части стихотворения четко различаются временем действия, прошлым и настоящим. Но, как и в пушкинском «К * * *», фактически речь идет об одном состоянии, о современном: взаимодействуют сегодняшнее воспоминание о былом и сиюминутное переживание. Чувство поэта не иссякло, напротив, оно лишь вызревает настолько, что позволяет в первый раз осознать себя, определить словом. Сознание поэта и объемлет это чувство разом, от его истоков до текущего мига. Протяженность и мгновенность чувства чудесным образом объединяются в одной фразе, пограничной, завершающей первую часть стихотворения и передающей эстафету второй: «С тех пор в моем сердце звучит».
Прошлое и настоящее в этом стихотворении воистину не антитеза, но единый процесс, где есть начало и (пока) нет конца.
Соответственно двум измерениям времени воспроизводятся два облика «ты» стихотворения. Конечно, в основе образа – реальное лицо; лицу, а не образу адресовано итоговое признание. Но в тексте стихотворения живет именно образ, облик, каким он запечатлелся при первой встрече и, не тускнея, закреплен сознанием поэта. Именно сознание поэта опровергает противостояние прошлого и настоящего, не позволяет настоящему стать прошлым, прошлому повелевает стать настоящим, настоящему дает вечную жизнь.
Попутно заметим, что в этом стихотворении с музыкальным изяществом, в высшей степени ритмично размещены глаголы. Они группируются, от строфы к строфе меняют положение в строке. Сначала они поставлены в заключительном двустишии первой строфы в середине строк, затем переходят в начальное двустишие второй строфы, сдвигаясь в рифму, в третьей строфе глаголы разошлись по кольцевым строкам, далее сдвигаются в начала строк, в итоговой строфе глаголы сначала в рифмах, затем в финальном двустишии образуют скрепы (люблю – не знаю, кажется – люблю). Музыкальная виртуозность в ритме глаголов дополняется ритмом эпитета. Гармония композиционного размещения слова усиливает композиционную гармонию целого.
Стык прошлого с настоящим становится сглаженным в известном (ставшим романсом) послании Тютчева «К.Б.».
Я встретил вас – и все былое
В отжившем сердца ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
Вопреки ожидаемому: так можно оценить ситуацию данного стихотворения. После длительной разлуки, которая подталкивает к ассоциации с вековой, обнаруживается, что след былого неискореним. Даже вроде бы «давно забытое упоенье» легко возрождается при взгляде «на милые черты». Стали слышнее звуки – но они, оказывается, и не умолкали в поэте. Минувшее и нынешнее сливается (как переживание) воедино: встретил – былое в сердце (оно казалось отжившим – прежде времени казалось! ) ожило – там стало тепло – жизнь заговорила вновь! Кстати возникает параллелизм: и в поздней осени, случается такое, повеет весною; так что и в пожилом человеке возврат чувств молодости, который не непременно, но иногда происходит, не есть нечто аномальное.
Временная линейная композиция четко фиксируется, когда обнаруживается оппозиция «бывало/ныне». Послание Пушкина «Кн. М. А. Голицыной» (внучке Суворова) адресовано исполнительнице романсов на слова поэта. Композиционно стихотворение двухчастное, построенное по принципу временной антитезы «давно» – «вновь». Внутреннее движение настроения обладает обратной симметрией: воспоминания поэта, вызвавшая воспоминания акция адресата – новая акция адресата, чувства поэта.
Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине,
Ее минутное вниманье
Отрадой долго было мне.
Твердил я стих обвороженный,
Мой стих, унынья звук живой,
Так мило ею повторенный,
Замеченный ее душой.
Вновь лире слез и тайной муки
Она с участием вняла —
И ныне ей передала
Свои пленительные звуки…
Довольно! в гордости моей
Я мыслить буду с умиленьем:
Я славой был обязан ей —
А может быть, и вдохновеньем.
Благодарное чувство поэт испытывает не только к любимой, но просто к достойной женщине. Возвышенные творческие переживания не стремятся быть адекватными биографическому факту, они автономны, благодарное чувство поэта не знает границ.
По такой же композиционной схеме написано одно из последних лирических посланий уже женатого Пушкина «В альбом кнж. А. Д. Абамелек» (1832):
Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас нянчить с восхищеньем,
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели – с благоговеньем
Вам ныне поклоняюсь я.
За вами сердцем и глазами
С невольным трепетом ношусь
И вашей славою и вами,
Как нянька старая, горжусь.
Рубежи временных отрезков (было – стало, было – стало – будет) обычно фиксируются четко; связь этих отрезков бесконечно разнообразна. При этом именно связь произошедшего и происходящего привлекает художника, и (как следствие) простенькая схема способна неистощимо варьироваться.
Оригинальность стихотворению Тютчева придают неожиданные повороты авторской мысли, хотя описание в сущности ведется с одной точки обзора и занимает весьма немного времени; описание не уходит за пределы описания наступающего вечера.
Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень,
По светлым кровлям пролетала.
И доносилися порой
Все звуки жизни благодатной —
И все в один сливались строй,
Стозвучный, шумный и невнятный.
Выбран пограничный отрезок времени. Он назван четко: «день», но в соседстве с наречием «еще», что означает – день не продолжается, а заканчивается. Экспозиция не содержит завязки: можно предполагать и продолжение описания, и какие-то ассоциативные медитации художника.
Возникает размышление, но неожиданное.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье;
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
И здесь состояние поэта представлено с полной определенностью: «сон», прерванный «пробуждением», что даже мотивируется усталостью перед окончанием весеннего дня. Но нет препятствий для восприятия этой мотивировки метафорической. Тут достаточно представить непроизвольное отключение от восприятия окружающего. Такое может происходить не только во сне; возможно и в состоянии бодрствования погрузиться в размышления, даже ассоциативно не связанные с наблюдаемой картиной. А потом неожиданный возврат к былому впечатлению – и удивление от резкой перемены картины.
Затих повсюду шум и гам,
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
И полусонное мерцанье…
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило.
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней.
Любопытно то, что две картины включают детали резко контрастные (шум и гам/молчание; ощущение многолюдия/одиночество; тени облаков <т. е. солнце, которое являет себя косвенно, а прямо из-за его яркости на него и не посмотришь>/бледное светило <т. е. луна>; пышно-золотое/бледное), но и детали повторяющиеся, но все равно разные: тени облаков/неясные, но обильные тени.
В начальной зарисовке присутствие наблюдателя не обозначено. В третьей строфе его состояние становится главным предметом повествования. В итоговой части наблюдение и рефлексия взаимодействуют. Нарастание внимания к предметным теням активизирует их переносный смысл, не затрагивает, но обозначает философский взгляд, за зримым угадывается присутствие незримого.
В последней строке прямо обозначено как предмет раздумий «царство теней». В лаконичном стихотворении показано в сменяющихся кадрах движение времени – всего-то от угасающего дня (еще не определившего, что он угасает) до первых шагов ночи. А в композиции не проглядывается ли в зеркальном и предельно сжатом отражении весь ход человеческой жизни? Вначале просто впитывание в себя впечатлений жизни? И волей-неволей размышление о царстве теней в ее конце?
Оппозиция «былое/ныне» образует жесткую связку в стихотворении Юрия Кузнецова «Возвращение».
Шел отец, шел отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым —
Ни могилы, ни боли.
Мама, мама, война не вернет…
Не гляди на дорогу,
Столб крутящейся пыли идет
Через поле к порогу.
Словно машет из пыли рука,
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне сундука —
Фронтовые.
Всякий раз, когда мать его ждет, —
Через поле и пашню
Столб клубящейся пыли бредет,
Одинокий и страшный.
Стихотворение Юрия Кузнецова построено на временной антитезе было – стало. То, что «стало», стремится к максимальному повторению того, что «было». Но невозможно столбу крутящейся пыли возвратить то, что развеял клубящийся дым. В сознании человека реальное (клубящийся дым) натыкается только на внешне похожее (столб пыли); воображаемое не утешает, но пугает своей неадекватностью…
А Лермонтову по плечу вызвать на суд само время, если оно оказывает тлетворное воздействие на целое поколение (исключениям из правила внимания не уделяется: они выпадают из причинно-следственных связей). Так заявлено устами воина-ветерана, героя Бородина:
– Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри – не вы!
В подробностях и мотивировках эта тема развернута в «Думе».
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Лермонтов понимает, что стихотворение неминуемо получится объемным, поэтому не скупится первое четверостишие превратить в зачин (когда-то таковым было принято начинать оды). Графически оно не выделено, но фактически им является. Его тема – судьба поколения. Эмоции пропечатаны сразу: «Печально я гляжу…» Дана и предварительная мотивировка: у него нет «грядущего», поскольку оно состарится «в бездействии».
Далее идут первые штрихи к портрету: временные связки выведены в современность.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию – презренные рабы.
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
