Текст книги "Командирские (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 – Часы хорошие! – Чёрт переминался с ноги на ногу, просительно глядя на продавца. – Классные часы, мужик. С автоподзаводом! Возьми, а?

  Он тряхнул потертыми «командирскими», сквозь мутное стекло которых стрелки еще было видно, а вот цифры – уже не очень. Концы ремня, торчащие из кулака, в полутьме станции напоминали крылья пойманного случайно жука-мутанта.

  Хотя таких и не бывает.

  Продавец приложил часы к уху и довольно осклабился:

  – А чего! Тикают, гады...

  Улыбка у него была глуповатая, детская, она больше подошла бы предмету торгов – щуплому пацану лет десяти, наряженному в сшитую из мешков одежку. И штаны, и рубаха были ему маловаты, делая парня еще более убогим на вид.

  Да и улыбки на сморщенном – не по возрасту – лице не было. Вряд ли кто стал бы улыбаться, когда его продают. Точнее сказать – меняют. На часы.

  – Забирай! – сказал продавец. Он так и держал хронометр возле уха, радуясь одному ему слышимой мелодии.

  Тик-так. Тик...

  Чёрт взял веревку, привязанную к ошейнику пацана, и поспешил отойти: передумает еще любитель часов. Наслушается и передумает. Всю жизнь одни огорчения, не тянет испытать новое здесь и сейчас. Так что – поправить ремень автомата за спиной, захлестнувший лямку рюкзака, – и домой.

  Станция «Безымянка» бурлила базаром. Пусть раз в неделю, но со всех окрестностей сюда волокли все – старые книжки, одежду, патроны, грибы в самодельных корзинках, сплетенных из проволоки от электрокабелей, обувь из автопокрышек и пахнущий плесенью чай со «Спортивной».

  Рабами тоже торговали, не без этого: не афишируя, но и не скрываясь.

  – Звать тебя как? – спросил Чёрт. Не то, чтобы его это волновало, но дорога долгая, а говорить «эй, ты!» неохота.

  – Слава... – пробурчал мальчишка. Вид у него был кислый, торчащая из ворота рубахи тонкая гусиная шея вся покрыта какими-то складками и наростами. Как бы больной не оказался, старик тогда не возьмет. – Святослав, если полностью.

  – А я – Чёрт, – усмехнулся покупатель. – Меня все так зовут. У нас, на «Советской».

  – Злой, что ли, поэтому? – уточнил пацан. Веревка не давала ему отойти в сторону, так и прыгал вплотную, почти наступая на ноги мужчине.

  Но не наступал, умудрялся как-то обойтись без этого.

  – Нет, не злой, – хмыкнул Чёрт. – Говорят, серой изо рта воняет. Я-то сам не чую.

  Мальчишка пожал плечами. Говорить было недосуг: кто-то пролил остро пахнущую грибовуху прямо на перрон, не вляпаться бы. И не порезаться – среди лохмотьев браги в свете оставшихся плафонов блестели осколки стекла.

  «Богатая станция, торговая...» – подумал Чёрт, давя сапогами мусор. – «А живут как на помойке. Ни освещения толком, ни порядка. И грязно везде».

  Платформа заканчивалась. С ней сперва поредели, а потом и вовсе исчезли продавцы всего на свете, вот уже лестница вниз виднеется. Часовой стоит, недовольный как пьяница без бутылки.

  – Жену прикупил? – заржал он.

  – А, это... ну, в рыло? – набравшись храбрости, спросил Чёрт. – У нас на «Советской» с мальцами не балуются, это вы тут... свободных нравов. Притон разврата.

  Часовой смерил его взглядом, плюнул в сторону, но больше не придирался. Отвернулся вовсе.

  Спустились по ржавой лесенке: Слава впереди, его временный хозяин – за ним. Чёрт брезгливо посмотрел на лысоватую макушку пацана; сквозь редкие волосенки – скорее, пух какой-то – просвечивала темная кожа, тоже бугристая, как после ожога. Точно, не особо здоровый...

  Эх, влетит от старика.

  По спине мальчишки шла косая полустертая надпись Date of manufacture... А вот самой даты не было: неровный шов на отвороте дырки для правой руки.

  Возле первого же узкого и довольно низкого – не в пример потолку самой станции – тюбинга Чёрт натянул веревку. Пацан едва не упал, но остановился молча. Терпеливый. Это хорошо.

  – Я зажгу факел, – ковыряясь в пропахшем паленым рюкзаке, сказал Чёрт. – Ты понесешь. И чтобы без фокусов, понял?

  – Да куда я денусь... – пожал узкими плечами мальчишка. – Одна дорога-то.

  – Да хрен тебя, дурака... – нащупывая спички, протянул хозяин. – Рванешь еще. В спину пальну, не думай!

  Факел трещал, но горел. Теперь его – пацану, веревку лучше привязать к лямке рюкзака, автомат – в руки. Так и идти.

  – Не думаю, – равнодушно сказал раб. – Выстрелишь, конечно.

  Станция скрылась за спиной, со всем ее шумом, вонью, сбивающей с толку торговой возней, хитрыми лицами продавцов и облупленной плиткой стен. Шли они не то, чтобы быстро, нормально шли.

  Чёрт поглядывал вперед, иногда скашивал взгляд правее, на тянущуюся между рельсами и стеной канаву для отвода воды. Пахло сыростью, плесенью и пустотой. Есть у нее свой запах здесь, в метро. Тревожный, но по-своему притягательный. Понюхаешь – и как в ствол автомата заглянул.

  Не надо бы, а еще хочется.

  На самом деле раб лично Чёрту был даром не нужен. Самому бы прокормиться, а тут еще один рот – к чему? Да и не понимал он детей. Не понимал и не любил. Редко они рождаются сейчас, убогие все, до Катастрофы таких бы инвалидами назвали. А родителям платили пособие, копейки, конечно, но все-таки.

  При этом отцовские часы, провалявшиеся эти двадцать лет на дне опустевшего чемоданчика, он отдал не зря.

  Вот этого самого Славу, держащего в руке факел, он дома передаст старику. Отцу Марии. Тогда должно сладиться и со свадьбой. Обязано, раз уж договорились. Если здешние собачьи обычаи вообще можно так назвать – свадьба. В общем, баба будет. Своя. Тощая и неказистая, возрастом не меньше его сорока, но других уж точно не найдешь.

  Не с его счастьем и не на родной станции.

  Который раз спасибо покойному бате – когда началась Катастрофа, народ с пустыми руками в метро побежал, а у него, Чёрта, был старый чемоданчик с собой. Отцовы вещи, которые после смерти отдала мачеха. Да что отдала – считай, в лицо бросила. Но эти самые вещи и выручили в первое время. Менял. Выживал. Там и смены белья были, и жилетка кожаная, и ремни, и табак отцовский в кисете. Автомат за спиной, например, еще пять лет назад был батиным костюмом: потертым, но без дырок.

  Да часы вот те же! И не жалко этого всего. Из костюма, небось, не постреляешь.

  Ничего больше не осталось. Сперва там, наверху, все кончилось. Отцово тело так в морге и сгорело, а вторая жена – в захваченной хитростью квартире. Никому счастья не прибыло, только ему, Чёрту. Сомнительное, конечно, но – живой же. До сих пор живой.

  – Слушай, дядя, – остановился Слава, крутя головой по сторонам. – Там впереди есть кто-то.

  – Какой я тебе... Кто там?

  – Да хрен знает, кто. Хочешь – сходи, спроси. А я слышал что-то.

  Замечтался он, Чёрт. Погрузился в воспоминания. Пацан этот мелкий – и то осторожнее, внимательнее. Нельзя так.

  – Впереди – «Победа», – сняв все же «калаш» с предохранителя, тихо ответил Чёрт. – Она заброшенная. Я вчера шел, ни души там. Только горит иногда, говорят.

  – Я без понятия, – ответил мальчишка. – Сам с «Кировской», в ваших делах не разбираюсь. А слышать – слышу кого-то.

  Упрямый. Хорошо это или плохо? Да кто его знает, пусть старик разбирается.

  Тихо, стараясь не лязгнуть, отвел затворную раму. Отпустил. Вроде как все. Стрелять Чёрт не умел и не любил, но быть съеденным крысиной стаей или – того хуже – попасть обратно на базар в качестве раба было еще хуже. Отвязал от лямки конец веревки.

  – Отойти? – спросил Слава. Чёрт мотнул головой, мол, давай в сторонку. Правильно мыслишь, не зря ж отвязал.

  Теперь и он слышал тихие шаги. Если бы не эхо, неизбежно присутствующее в трубе туннеля, подкрался бы этот кто-то незаметно. Или эти – бог весть, сколько там людей.

  Факел теперь светил справа, не делая Чёрта мишенью. Удачно, что с пацаном шел, одного бы захватили точно.

  – Стоять, – поводя стволом, скомандовал Чёрт. Не видно никого, но есть там люди, есть. – Оружие на землю.

  Шаги замерли. Потом послышались негромкие голоса – ни слова не разобрать. Но ведь и не с ним они говорили, между собой. Что-то негромко хрустнуло в темноте.

  Чёрт непривычно зажмурил глаз, вторым пытаясь разглядеть поверх автомата хоть кого-то. Одиночными? Хрен рассмотришь и не попадешь. Жалко патронов, но лучше так – он перевел рычаг на стрельбу очередями. Чуть опустил ствол на случай присевшего или даже лежащего противника и потянул спусковой крючок.

  «Калаш» кашлянул короткой очередью, задравшись вверх в непривычных руках. Еще разок. Гильзы падали то беззвучно, улетая в канаву, то звеня по рельсам. Запахло горелым порохом. Противная такая вонь, ничего хорошего она никогда не сопровождала.

  – Левее, – спокойно подсказал мальчишка. Чёрт послушался и выстрелил снова. Очереди были патронов по пять, считай, полмагазина улетело. А то и больше.

  – Не видать? – спросил Чёрт.

  – Нет.

  – Вот же суки... Увидел бы – попал. А теперь через станцию идти, а они – там. Может, «волчата»?

  Слава пожал плечами. Его вообще ничего, похоже, не волновало. Странные пошли дети. Хотя он и так в рабстве, что ему терять.

  – Пошли посмотрим, пацан! – решился Чёрт. – Ты вперед топай, посветишь, а я сзади.

  Никаких следов. На полновесные трупы стрелок и не надеялся, но хоть капли крови... Или что там остается, если попал? Видимо, неудачно он палил. Патронов жалко до соплей, как когда-то отцовский нож, отданный за сухари. Но то хоть еда была, а здесь просто в тир поиграл в пустом туннеле, да и все дела.

  Неудачник ты, Чёрт, вот такие мысли по поводу. Никаких других.

  Мальчишка тем временем топал впереди. Надо бы привязать заново, но веревка короткая. А лучше бы он подальше шел: будут стрелять на свет, отвлечет внимание.

  Станция «Победа» за день не изменилась. Те же кучки мусора на платформе, невесть кем принесенные сюда и брошенные за ненужностью. Те же битые – все до одного – плафоны. Та же тишина, что и всегда.

  Чёрт крутился как волчок, пытаясь услышать или увидеть хоть кого-то. Безуспешно. Но невидимый противник, на которого он извел полтора десятка дорогих патронов, где-то здесь. Некуда свернуть было, ни шахт, ни даже заброшенных клетушек рабочих метро по дороге не было.

  Здесь они. Или убежали в сторону его родной «Советской». Но там пост, не прорвутся, значит, сидят где-то в темноте и ждут его, Чёрта. Неясно кто и неведомо зачем.

  Все очень и очень плохо.

  – За станцией они, – внезапно сказал мальчишка. – Я звук слышал.

  Все правильно Чёрт рассчитал, ждут его на пути к дому. Только вот что с этой правдой теперь делать...

  – Точно?

  – Ну да.

  Слава сменил руку. Факел хоть и не тяжелый, но иди понеси его впереди себя долго.

  – Много их там? – спросил Чёрт.

  – Не знаю. Двое. Трое. Может, пятеро. Я ж тоже слышу с трудом, далековато.

  Чёрт подошел к лестнице на платформу. Остановился, придержав за плечо раба. И не хочется, но другого пути, похоже, нет.

  – По второму туннелю пойдем. Поднимайся.

  Выход так себе, а что поделать: соваться с полупустым магазином к засаде – еще хуже. Верная гибель.

  Платформу пересекли молча, обходя кучки мусора и стараясь не громыхать стоявшими пустыми бочками. Даже вездесущие сталкеры не стали забирать – тяжелые они, бочки-то, и соляркой до сих пор прет изнутри. То ли дрезины на ней первое время после Катастрофы ездили, то ли еще зачем их сюда приволокли. И бросили. Ненужные вещи.

  Ненужные, как его, Чёрта, жизнь.

  Вторым, параллельным туннелем жители «Советской» старались не пользоваться. Дальше – от «Победы» обратно до «Безымянки» не пройти, то ли завал там, то ли еще какая беда. А по дороге отсюда к «Советской» есть ответвление, рельсы в сторону уходили, но на карте его нет, и что там – дураков проверять не было. Тупик какой-то, вряд ли что еще. Никто оттуда не лез, и слава богу. Но проходить мимо всегда было страшновато.

  Не любили люди этот туннель, но куда сейчас деваться.

  – Вперед идти? – спросил пацан, когда они спустились на рельсы второго туннеля. – Или рядом?

  Здесь даже пустота пахла как-то по-другому. Совсем нехоженое место, как старое кладбище зимой. У заброшенной деревни.

  – Да иди рядом, чего там... – махнул рукой Чёрт. – Не слыхать никого впереди?

  – Вроде нет.

  Дорога как дорога, на самом деле. Если бы не уходившая в сторону пустой черной пастью ветка, такой же туннель как и остальные. Чёрт на них насмотрелся, на пути-дороги подземные, за двадцать-то лет. Куда только не носило, но всегда возвращался на «Советскую».

  Это ж сколько лет уже названию?.. А, да не важно.

  То ли казалось, то ли действительно – здесь заметнее был ветер, постоянное дыхание метро, кисловатое, как у похмельной девки с утра. Чёрт прислушивался, но ничего нового уловить не мог. Пусто впереди. Как в тех бочках пусто. Сколько раз возвращался и теперь вернется. Мысли свернули на Марию, и в его воображении она была и красивее, и умнее, чем в жизни. А что не толстая – так это и хорошо! Меньше жрать будет и вообще. Еще бы ей на свадьбу что подарить. Да вот чемодан пустой и подарит, презент, так сказать, от свекра. Хорошая идея, тряпки там какие сложит или еще подо что...

  – Долго еще? – прервал молчание мальчишка.

  – Устал, боец? – даже посочувствовал ему Чёрт, удивившись сам себе. – Сейчас развилка, а от нее полчаса ходу. Считай, дошли. Старик тебя обижать не будет, ты работай, главное, не ленись, а так он мужик хороший. Жадный только, но тут уж...

  Впереди показалось уходившее влево ответвление туннеля. Чёрт прислушался, но останавливаться не стал. Чем быстрее пройдут мимо, тем оно и лучше.

  – А ты, дядя, не боишься меня на свою станцию тащить? – разговорился вдруг Слава.

  – Вдруг я заразный или еще что?

  – Нет, не боюсь, – благодушно ответил Чёрт. Пустая пасть в стене поравнялась с ними, почти осталась позади, можно выдохнуть и спокойно идти домой. – Эпидемий лет пять не было, чего они, с тебя, что ли, начнутся? А нам любой человечек сгодится. Рабочие руки, как-никак.

  – Да кто тебе сказал, что я человек? – впервые за всю дорогу удивился мальчишка. Даже на его сморщенном равнодушном лице появился намек на улыбку.

  – Да кто ж ты есть, свинья, что ли? – хохотнул Чёрт. – Не придуривайся, иди уже.

  – А я из стаи, дядя. Слышал о таких?

  Чёрт шарахнулся к стене, разворачивая ствол к пацану с факелом, но не успел. Тренированный боец, возможно, что-то и смог бы сделать, но не он. Факел прилетел ему в лицо, словно кто лягнул Чёрта раскаленным копытом. Палец рефлекторно нажал на спусковой крючок, автомат-то был наготове, но все пули ушли неведомо куда, пара штук только с искрами срикошетила от стены.

  В «молоко», как сказали бы раньше, да только молока в этих туннелях никто не видел со времен Катастрофы.

  – Зря ты пошел этой дорогой, дядя... – раздалось из темноты.

  В голове Чёрта словно граната взорвалась.

  Что-то лопнуло, окатив страшной болью. В глазах закрутились два огненных колеса, шутихи, гигантских циферблата, где вместо стрелок и чисел была одна только неминуемая смерть. Ослепший Чёрт, подвывая, отмахивался пустым автоматом, как дубиной, но ни в кого не попадал.

  – Зря... – повторил другой голос. Тоже детский, похожий. Потом третий. Еще и еще.

  Темнота наотмашь лупила несчастного Чёрта этим многоголосым «зря!..». Со всех сторон – теперь это было слышно отчетливо – раздавался топот детских ног.

  – ...думаешь, купил раба?

  – Зря!..

  Голоса сливались в шипение, гулкий хохот, автомат из безвольных рук кто-то вырвал и, судя по звукам, расколотил о стену. Чёрт сел на землю, подтянул к животу колени, обхватил их руками и сжался в комок. Чем меньше он станет, тем лучше. Идеально совсем исчезнуть из этого жуткого места.

  Подальше от этих голосов. От стаи.

  – Мы хотим есть!

  Чёрт вскинул было обожженное лицо, хотел сказать что-то, но его полоснули острые когти. По щекам, по носу, сразу вырвав куски плоти, по глазам.

  Его счастье, что он хотя бы не видел, как десяток детей со сморщенными, равнодушными ко всему лицами, начал свою кровавую пляску вокруг. Их тела под почти одинаковой одеждой из обрезков мешков, старой ткани и прозрачных пленок полиэтилена бугрились, вздуваясь неожиданными мускулами, из тонких детских пальцев лезли острые когти, а зубы...

  Очень хорошо, что он не видел их зубы.

  Лишнее это – видеть, как тебя сожрут, за полчаса разорвав на части, разгрызут скелет, высосут мозг из разбитого черепа и длинных щепок костей. Вылижут даже капли крови на рельсах длинными узкими языками, вовсе уж не похожими на человеческие.

  – Зря...

  Чёрт всего этого не слышал. Последними для него стали тень воспоминания и острая жалость: продешевил. За его часы можно было выменять и что-нибудь лучше. Тик-так. Тик...