Текст книги "Время до возвращения (СИ)"

Автор книги: Юрий Мори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Павлик перескакивал сразу через пару ступенек, отталкиваясь одной рукой от стены, а другой подтягивая себя цепким хватом за широкие перила. Нёсся, будто на рекорд. Витька топал позади, безнадёжно отставая: сперва всего на несколько шагов, потом уже на целый пролёт лестницы. Вот уже и на целый этаж опаздывает. Футболка промокла от пота, любимый значок фестиваля молодёжи и студентов больно колол в грудь иглой застёжки.

  – Не отставай! – крикнул Павлик сверху. – Он там голодный. Заперли, д-дураки...

  Витька вытер рукавом потный лоб, шумно выдохнул – ну да, толстый он, не привычен так бегать, но упрямо шёл следом.

  – Да погоди ты! – заорал он, не видя друга. – Два дня сидит, подождёт ещё минутку твой Маська.

  Павлик не ответил, только уже парой этажей выше дробно простучали шаги. Вот же неуёмный пацан! Но и торопиться надо, конечно, котёнок там уже совсем выдохся. Два дня без еды – не шутка.

  Дом был старый. Довоенный точно, а может и вовсе дореволюционный: в их четырнадцать лет всё одно – древний. Времён князя Игоря и Петра Первого, которые были как известно современниками. У Павлика по истории был твёрдый трояк.

  Витька, пыхтя, добрался до последнего этажа. Павлик уже залез на ступени массивной железной лестницы, упиравшейся в люк с висячим замком на дужках, нелепо изогнул шею, прижимаясь к потемневшим доскам ухом.

  – Тихо! – сказал он. – С-слышишь?

  Он иногда заикался, когда волновался. А обычно-то ничего, чисто говорил.

  Витька стоял внизу. Сердце шумно колотилось где-то чуть ниже горла, в ушах стучало. Шутка ли: эти шесть этажей высотой как современные десять – потолки-то ого-го! Еле забрался.

  – Не слышу! – буркнул он. – А он там?

  – Там... – довольно улыбнулся Павлик. – Мяукает. Надо только замок как-то открыть. Поймаю Г-генку – башку отобью, что ж за урод!

  Витька с трудом забрался по шершавым от ржавчины перекладинам лестницы, перепачкавшись рыжим. Мать прибьёт, но не внизу же стоять. Взялся одной рукой за замок, подёргал. Дужки болтались на старых гвоздях, но держались.

  – Сейчас бы лом сюда... – мечтательно сказал Павлик, но сразу нахмурился: – И сейчас не с-слышишь?!

  Теперь и до Витьки доносился приглушённый люком звук, словно вскрикивал кто-то жалобно-жалобно. Это и на мяуканье-то не похоже, просто плач.

  – Ага, – ответил он и снова дёрнул за замок. Без ключа или крепкой железки – никак. А искать времени нет, выручать надо Маську. Котёнка весь двор любил, подкармливал, один Генка скотина... Ну да ничего, разберёмся и с ним, совсем сдурел пацан. Как он Маську на чердак-то закинул, где ключи взял?

  Витька глянул под ноги: метра два. С половиной. Прыгал ведь и раньше с такой высоты, ничего. Правда, на землю, а не старый, давно поколотый от времени кафель, необычно мелкий, старинный.

  Не отпуская замок, разжал вторую руку и, балансируя на поперечине лестницы, схватился пальцами за своё же запястье. Сжал покрепче, чуть зажмурился и прыгнул вниз и в сторону, стараясь не удариться о лестницу головой. Павлик и сказать ничего не успел: на голову ему посыпался мусор, щепки от вырванного с мясом замка, даже гвоздь по темечку стукнул.

  – Сдурел?! – закричал он. – Ты живой?

  – Да ничего... Ногу ушиб только, – проворчал Витька, вставая. Замок он так и держал в руках, не выронив даже в падении. – Лезь давай... спасатель. Нормально всё.

  Он наконец положил замок на пол, стараясь не шуметь, оглянулся на высокие массивные двери лестничной клетки, по две с каждой стороны от широких ступеней снизу. Уф-ф-ф... Ну, хоть соседей не видно.

  – Вместе полезли, – вдруг смешался Павлик. Он всегда был лидером, заводилой, а сейчас вдруг словно увидел друга заново. И удивился, и даже позавидовал: увалень, конечно, но когда надо – всё правильно сделал. Однако, вслух не стал ничего говорить Витьке, нечего хвалить, не по-пацански. – Тем более, вон как ты с замком-то лихо...

  Всё-таки похвалил. Не удержался.

  Витька, чуток припадая на ногу, снова подошёл к лестнице, начал забираться наверх. Павлик не стал дожидаться, толкнул люк. Тот противно скрипнул и с хлопком отпрокинулся куда-то в полутьму чердака. Плач Маськи стал громче, настойчивее. Даже бестолковый котёнок понял, что есть шансы жить дальше: помощь близка.

  – Давай, давай! – поторопил Павлик, уже забравшись на чердак. – Т-тут рядом уже!

  Маську они нашли быстро. Дурак Генка, хулиган и пакостник, не просто занёс сюда котёнка, невесть где взяв ключ, но и оставил его в перетянутой грязной верёвкой коробке из-под обуви. Дыры наделал, чтобы Маська не задохнулся, а вот выбраться тот бы не смог никогда. Похоже, и вентиляция такая не от доброты душевной, а наоборот – чтобы помучался.

  Как есть – скотина и гад.

  – Я его убью! – очень серьёзно сказал Павлик, когда котёнка уже вытащили из коробки и завернули в валявшуюся неподалёку тряпку. – В-вот правда убью! Нелюдь он, Генка. Ф-фашист.

  Витька пожал плечами. Здесь, на чердаке, ему было холодно. Футболка прилипла к телу, парень дрожал. Ещё и нога болит. Пора на улицу, на жару, пусть там самое пекло, не важно. Да и Маську покормить надо срочно, вон жалкий какой стал. А ведь был колобок – и не скажешь, что уличный, не всех домашних так кормят.

  – Ух ты! – вдруг сказал Павлик. – А куда вон та дверь идёт, на крышу?

  Витька обернулся, всматриваясь в пыльную полутьму чердака. Скошенные ряды стропил из мощных брёвен казались перевёрнутым над головой кораблём. Огромным, как испанские галеоны времён Великой Армады. Вот у Витьки по истории была пятёрка, иногда с плюсом. Не то, что у некоторых.

  – Ну да, наверное. Надо ж зимой снег чистить, вот там и вылезают наружу.

  Павлик, не опуская Маську, пошёл к двери. Другу ничего не оставалось, как следовать за ним. Только под ноги поглядывал, потому как у кед подошва тоненькая, а мусора здесь хватало. Ногу распороть вон той разбитой бутылкой или россыпью ржавых гвоздей – раз плюнуть.

  На двери, насаженная углом на шляпку гвоздя, белела бумажка.

  – Время до возвращения – один час, – прочитал Павлик, наклонившись: очень уж мелко написано. – Что за бред?

  Витька опять пожал плечами. Он и обычно был немногословным, а уж в непонятных ситуациях – тем более.

  – Наверное, это дворник написал. Зимой ещё, – сказал он. Просто, чтобы хоть что-то сказать. – Пошли вниз, Паш, Маську кормить надо срочно. Да и я...

  Он хотел произнести «замёрз», но вовремя остановился. Павлик – он такой, проколешься на какой жалобе и всё, потом год весь двор будет снеговиком называть. Если не как похлеще.

  – Да ты чего! – закричал Павлик. – Это же настоящая тайна, как в кино! Вдруг мы секретное место нашли какое?

  – На чердаке? В центре города? – недоверчиво отозвался Витька. – Фигня какая-то... Это ты фантастики перечитал. Булычёва там, Казанцева. С Гербертом Уэллсом. Ещё скажи марсиане записку написали!

  Павлик рассмеялся. Потом, придерживая котёнка, подёргал свободной рукой дверь, толкнул. Та не подалась, хотя замка видно не было.

  – Да ерунда какая-то, конечно. Пойдём вниз!

  Но Витька теперь стоял как зачарованный: от двери тянуло странными запахами: тёплый воздух лета, в который были вплетены дым, почему-то кирпичная пыль (аж на зубах захрустела!) и неприятная вонь чего-то химического. Будто тухлятина какая, но не от мяса, а непонятно из чего. Всё вместе будто обволакивало его, манило, не отпускало. Тащило к себе.

  – Иди, Паш, я сейчас приду, – совсем чужим, взрослым голосом сказал он. И прозвучало это не как просьба и даже не как сообщение, а чистой воды приказом. Павлик поперхнулся готовым едким ответом, промолчал, только глянул зачем-то на часы на руке – отцовский подарок на окончание шестого ещё класса. Десять сорок три.

  – Витька... Написано: час. Не забудь.

  Он и сам себе не смог бы ответить, зачем это сказал. Почему. Просто так было нужно.

  Друг кивнул и открыл дверь совсем лёгким толчком, не напрягаясь. Павлик увидел в затянутом дымкой проёме не ожидаемую панораму соседних домов, а почему-то улицу, поперёк которой лежал вырванный из земли столб со скрутками оборванных проводов на массивных непривычных изоляторах. Вместо асфальта дорога была замощена брусчаткой, как весь город до войны, а дома казались маленькими, низкими. и всё забросано мусором, битой посудой, тряпками, вон у стены даже погнутый таз валяется. С дырой в днище.

  – Что за... – сказал Павлик, но Витька уже шагнул в проём, не оборачиваясь. Дверь захлопнулась за ним сама собой.

  Маська запищал. Павлик шагнул к двери, потрогал её с опаской пальцами: да нет, самая обыкновенная, шершавое дерево, сбитое железными полосами. Потом отступил назад.

  – Мистика какая-то... – сказал он вслух. – В тыща девятьсот восемьдесят пятом году мистики не бывает!

  Ему внезапно стало страшно. Очень страшно, как не было даже в пионерлагере, когда пацаны из старшего отряда взяли «на слабо» и потащили ночью на деревенское кладбище неподалёку. Тогда такого ужаса – не было. Котёнок истошно пищал и трясся, того и гляди сдохнет. И зачем тогда все эти подвиги?! Надо в милицию сообщить, что Витька полез непонятно куда, пусть ищут.

  Павлик решительно выдохнул и заторопился к лестнице. Ему казалось, что на него кто-то смотрит, упёрся взглядом в спину и подгоняет: иди-иди, нечего тут...

  С Маськой в руках его встретили восторженно. Все же их с Витькой одноклассники, все друзья. И молоко нашлось дома у Маши, и даже пара ломтиков дефицитной копчёной колбасы – это уже Наташка принесла. Серёга с Антоном обещали помочь выловить Генку. Драться, конечно, один на один Павлик решил, не толпой же на одного. В суете прошёл час. Потом второй.

  Витька не появлялся, хотя дверь подъезда, через который они забрались на чердак – вон она, на виду. Пашке было страшно, но и бросать друга... пусть не в беде, но в напрочь неясных обстоятельствах – не по-пионерски. Да и вообще не по-человечески.

  – Наташ, ты за Маськой присмотри пока, а я Витьку поищу, – наконец сказал Павлик.

  – Витьку? Какого Витьку, музыканта, что ли? Других вроде нет... Не знала, что ты с ним дружишь, – засмеялась девчонка.

  – Почему – музыканта?! – оторопел парень. – Бурова Витьку, друга моего.

  Наташка удивлённо вскинула голову:

  – Это новенький кто-то?

  Вот в этот момент Павлику стало совсем жутко. Он открыл рот, чтобы объяснить, напомнить, да выругаться в конце концов, но... промолчал. Сказать было нечего.

  Он так же молча отошёл в сторону, постоял, потом поднялся в подъезде на шестой этаж, повертел в руках вырванный замок, что так и лежал на кафеле пола. Нехотя забрался по перекладинам лестницы на чердак. Двери на месте не было: промежуток между стропилами в этом месте был забран ровной изнанкой шифера, серого от старости, грязного. Сразу видно: лет двадцать так и лежит.

  Павлик потрогал его рукой. Только испачкался, больше никаких открытий. Обошёл на всякий случай весь чердак, дважды – кроме подслеповатых окошек в торцах крыши больше ничего.

  Сел на поломанный ящик, брошенный здесь то ли местными алкашами, то ли дворником, и задумался. Только вот мыслей не было. Витька... Теперь и ему казалось, что не было никогда забавного толстяка. Привиделся. Выдумал он, Павлик, себе друга, а настоящие – они там, внизу, Маську откармливают за все два дня вынужденной голодовки.

  В милицию пойти? Так они его в психушку направят, куда больше-то. К Витькиным родителям? Опять же... Если ребята его не помнят, небось и родня у виска пальцем покрутит. Замкнутый круг.

  Спустился вниз, отряхнулся от чердачной пыли как мог. Отозвал Серёгу в сторонку, якобы обсудить, где лучше Генку-гада ловить, вскользь упомянул о пропавшем друге. Ноль эмоций. Серёга тоже не понял, о ком речь.

  Вот такие пироги...

  – Слушай, Пабло, а не к Старому мосту ли прокатиться с девчонками? Жара ведь, искупнёмся внизу. Ты как?

  Павлик удивлённо посмотрел на приятеля. В городе было три моста: Островной, Северный и – совсем уж в стороне, почти в пригороде – Прилученский, для поездов. Старым ни один из них не называли никогда. До войны был ещё один, но его немцы взорвали, отступая, только на фотках и остался. А красивый был, арки высокие, фонари старинные как перевёрнутые якоря по всей длине.

  – На троллейбусе? – аккуратно уточнил Павлик.

  – На самолёте! – заржал Серёга. – Ты перегрелся похоже. Трамвай туда идёт, «двойка», ну ты чего?

  Интересное кино. Очень. Но раз зовут, надо бы и прокатиться.

  Трамвай, похожий на перекрашенный в тёмно-красный поезд-недомерок, медленно полз по сонному городу, подолгу – как казалось Павлику – стоя на перекрёстках, гремел сдвижными дверями на остановках. Сквозь пыльные окна светило солнце, проплывали мимо дома, знакомые улицы, вдалеке мелькнул знакомый с рождения монумент Победы. Всё на месте, каждый столб, каждый киоск с мороженым и «Союзпечать». Вон школа восьмая, там Антон раньше учился.

  Трамвай покатился под горку, приближаясь к реке. Всё верно, второй маршрут, сейчас повернёт и поедет вдоль Листвянки до Северного моста, а через него – на восточный берег, к консервному заводу, воинским частям и дальше, дальше, почти до пригородных дач.

  Но Павлика ждал сюрприз. Обманув его ожидания, «двойка» поднялась на холм возле реки и, никуда не сворачивая, покатилась вперёд. К Старому мосту.

  Он был таким же, как на фотографиях: даже фонари те же, якорями. Он – был.

  – Остановка «Овражная», – не очень внятно сказала в микрофон вагоновожатая. Двери медленно отъехали вдоль бортов, ребята, предвкушая близкий пляж, посыпались на остановку. Павлик вышел последним. Рельсы уходили на мост, теряясь там, одна дорожка сворачивала влево и вниз, туда уже топал Серёга с Машей, от которой был без ума. Антон с Верой шли под руку, степенно, как взрослые. Наташка стояла и ждала его, Павлика. Всё верно, один Витька в компании был без пары: застенчив, да и внешность...

  – Наташ, – сказал Павлик. – Ты иди, а я чуток позже приду. На мост захотелось подняться.

  Девчонка удивилась и, кажется, обиделась, что не позвал с собой. Дёрнула плечами и зашагала по дороге вниз, догоняя друзей. А Павлик пошёл вдоль рельсов, поднимаясь всё выше и выше. Дошёл до моста, пересёк по нему Листвянку, не обращая внимания на проезжающие машины. Трогал рукой фонари, один раз даже наклонился, чтобы коснуться пальцами тротуара. Да нет, всё настоящее. Реальное, насколько могут быть реальными чугун, асфальт, металлические полосы поперёк дорожного полотна.

  Он дошёл до конца моста и собрался было повернуть назад, чтобы догнать всё-таки друзей, извиниться перед Наташкой, раздеться и нырнуть в прохладную воду в тени массивного ящера, лежащего над рекой. Но не повернул: на восточном берегу рядом с мостом начинались многоэтажки современной застройки, а перед ними, чуть в стороне на высоком берегу реки стояло незнакомое старое здание. Пара этажей, узкие высокие окна. Интересно!

  «Музей Победы», – прочитал скромную вывеску Павлик и зашёл внутрь.

  Никаких билетёров на входе, только в углу холла стол, за которым сидел высокий грузный мужчина под шестьдесят. Планки наград на давно уже неуставной гимнастёрке, армейская выправка: вон как прямо держится, когда встаёт. И одной руки нет, рукав заправлен под ремень, чтобы не болтался.

  – Добрый день, – вежливо сказал Павлик. – Я у вас никогда не бывал.

  – Да? – откликнулся мужчина. Голос у него был хриплый, то ли сорванный, то ли прокуренный. – Это легко исправить. Пойдём, я покажу экспозицию.

  Мужчина рассказывал, Павлик слушал. За сорок лет после войны и очевидцы забыли многое, но здесь были вещи. Были фотографии. Были карты. Всё это не умеет врать, так уж устроена жизнь. Вещи вообще честнее людей, если это настоящие вещи, а не поделки, которые и выкинуть не жаль. Которые лучше не брать в руки никогда.

  – А вот интересная фотография... Впрочем, они здесь все интересные, как иначе. Это Старый мост – да-да, вон он в окно виден. В сорок четвёртом, когда немцев уже почти выбили из города, его едва не взорвали. Вмешался какой-то мальчишка, перерезал провода к зарядам. Очень удачно попал в нужное время в нужное место, да ещё и сообразил, что делать.

  Павлик стоял перед огромной, в ватманский лист размером чёрно-белой фотографией. В отличие от экспонатов, она не была огорожена лентой на столбиках или стеклом витрины, можно было подойти вплотную, рассмотреть всё в подробностях. Часть Старого моста с того, западного берега, небольшая будка охраны, рядом сгоревший закопчёный бронетранспортер с крестами на бортах. Тело в серой мышиной форме с нелепо свёрнутой набок головой, незнакомая винтовка на ремне рядом. Мусор, грязь, три змеящихся провода, так и не передавших смертельный импульс. И небольшой, еле видимый в пыли предмет у самого края снимка.

  Павлик ткнулся в фото, почти задев его носом: нет!.. Ну не может этого быть!

  В пыли сорок четвёртого валялся несомненный значок фестиваля молодёжи и студентов: звезда с округлыми лучами, закрашенными разными цветами в честь континентов – но на снимке они все были серыми. И птичка в центре на фоне земного шара.

  Тридцать копеек стоит в любом киоске «Союзпечати», хоть вёдрами скупай. До самого фестиваля ещё месяц.

  – Не м-может быть! – невольно сказал Павлик.

  – Всякое бывает. Всякое... Я, Пашка, даже почти успел вернуться тогда, нога вот только помешала. Сильно отбил, а час – всё-таки очень мало.

  Парень резко развернулся и уставился на однорукого смотрителя музея. Тот улыбнулся. Чуть виновато и очень-очень знакомо. – Возможно, у тебя ещё будет своя дверь. И своё время до возвращения. Или – нет. Здесь уж как повезёт.