Текст книги "Протей"

Автор книги: Юрий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– А после "Большого затемнения" уже не кажется? – спросил я, посмотрев на часы.

– Зря вы нажимаете на эпитет "большой", – с обидою в голосе ответил он. – Ну погрузилась Австралия во тьму на три минуты с чем-то, ну в Аргентине десяток заводов остановился, поезда на правом крыле Транссибирской магистрали...

– Ну сто семьдесят девять людишек разных национальностей отдало концы, – нарочито меланхолично продолжил я.

– Понимаю вашу иронию, – опечалился Емельян. – Однако почему-то ваш Сенат не задумался над таким совпадением: все сто семьдесят девять, оказывается, были неизлечимо больны – СПИД, рак, ТРЭНС и так далее.

– Сенат, возможно, и задумался, иначе вы не гуляли бы по столь роскошному саду. Полагаете, "Протей" умудрился выбрать в жертву одних неизлечимых? Однако по человеческой логике...

И здесь опрашиваемый впервые меня перебил.

– "Протей" – явление надчеловеческое! – воскликнул он. – И потом, почему вы не спросите, ради чего пошел он на так называемое затемнение?

– Да вы не волнуйтесь, а лучше придвиньте свой пенечек еще ближе, можно и на расстояние вытянутой руки. Инструкция инструкцией, но, признаюсь, вы все больше мне нравитесь.

– Взаимно. – Он перенес пенек к моей скамеечке. – Вот теперь-то я вас вижу отчетливо. Господи, да как мы с вами, оказывается, похожи. Глядите-ка, и у вас шрам на скуле, только с другой стороны, – он потрогал свой шрам, – и глаза голубые, и волосы немного вьются. При встрече же – вот странности! – даже и усы вроде бы почудились.

– Игра света и тьмы, – сказал я и прищурился на заметно передвинувшееся солнце. – Ради чего же, на ваш взгляд, решился "Протей" на катастрофу?

– Сенат не поверил, да и вы вряд ли поверите, но все же повторю. Началось с лунорадуния. Металл, сами знаете, редчайший, уникальный, мировое его производство – полтонны в год, не более, а обходится оно мировому сообществу, как производство иттрия, тантала, циркония, теллура и рутения, вместе взятых. Недешево, а? Обычно "Протей" "съедал" его триста граммов в месяц, в виде порошка. И вот, представьте, примерно за четыре года до того, что вы назвали катастрофой, да, за четыре примерно года до "затемнения", начал вдруг у "Протея" разыгрываться аппетит: лунорадуния он требовал в три, пять, десять, наконец, в двадцать пять раз больше нормы. ЧП, суетня, международные симпозиумы, а "Протей" даже отключиться грозит, коли норму не прибавят. Правда, и мощность его возросла, в смысле мыслительных способностей, невероятные, хитрые ходы он выдумывал, так что прибавка от сэкономленной энергии с лихвой перекрывала расходы. Потом Сенат поуспокоился, и все пошло своим чередом. Но я-то, разумеется, успокоиться не мог: ни в трудах Карамышева, ни у Чжэнь-Синь-И, ни у любого другого кита такая ситуация с лунорадунием не предусмотрена. И я не раз пытал, конечно, "Протея", но тот загадочно отмалчивался. А недели за полторы до "затемнения", на очередном дежурстве, я спросил про то же самое, и опять не дождался ответа, но неожиданно осознал такую картинку в собственном воображении: наша Солнечная система, Юпитер, а на его орбите странной формы корабль: верхняя половина – как человеческий мозг, только не разделенный на полушария, нижняя – этакий гофрированный обод, синевато-черный, с серебристым оттенком. Вся конструкция смахивает на воздушный шар, но в диаметре – мне показалось – чуть ли не километр. Помню еще, что верхняя половина слабо подсвечена изнутри, а больше никаких признаков жизни. Понимаю, не зря мне мой подопечный картинку такую подсовывает; я возьми да и спроси:

– "Протей", это что за корабль?

– Прибило к нам из созвездия Геркулеса космическими течениями, отвечает, он любит выражаться кратко и образно, как когда-то Див, будь я проклят, доносчик, иуда.

– Из Геркулеса? – изумился я. – Сколько ж годочков световых их сюда несло?

– Для них фактор времени не имеет никакого значения, – заявляет "Протей". – Потерпели катастрофу, предположим, миллион лет назад, это по земному времени. И полетят дальше, как только оживет "мозг" их корабля.

– Но как он оживет? – спрашиваю.

– Как только сможет напитаться не менее чем ста пятьюдесятью килограммами чистого лунорадуния. Он, как я, плазменно-биологический.

Вот оно что, думаю, хотя до конца в реальность ситуации еще не верю.

– Почему они не связались с нами, землянами? – спрашиваю.

– Во-первых, они сотворены тоже на плазменно-биологической основе, – отвечает "Протей". – Во-вторых, для землян они всего лишь жалкие роботы, и попроси они даже о помощи, их упекут, в конце концов, в Планетарный музей, такую находку с земли не выпустят. В-третьих, просить помощи некому, корабль пока что мертв, я сам нашел его по сигналу "SOS", понятному только мне.

Я поразмыслил и спросил:

– И ты хочешь им помочь, этому чужому кораблю, "Протей"?

– Помочь кораблю сможешь прежде всего ты, – отвечал он.

– Каким образом? – спрашиваю.

– Если не будешь препятствовать мне в передаче на борт корабля потребной массы лунорадуния.

Я подумал: значит, "Протей" почти три года разыгрывал комедию с обжорством, дабы накопить лунорадуния для пришельцев. Но ничего говорить на эту тему не стал, решив взвесить ситуацию.

– Времени у тебя с лихвой, – сказал он, как бы отвечая моим мыслям, – ты можешь согласиться и через неделю, и через год, и через столетие.

– В чем должно выражаться мое согласие? – интересуюсь.

– В молчании. Это на первом этапе, – отвечал он, – а о втором ты будешь уведомлен.

– Но если, – говорю, – мое молчание пойдет не на благо человечеству, а во вред?

– Человечеством как таковым корабль не интересуется, – отвечает довольно обидно для меня, представителя человечества "Протей". – У него другой объект для контакта, в другой звездной системе. Когда он туда долетит, наше Солнце уже погаснет.

Я вышел из операторской ни жив, ни мертв. Вы, космонавигатор, легко поймете мое тогдашнее состояние: типичная проблема выбора в кризисной ситуации. Согласись – и стану предателем человечества, начал с предательства Учителя, кончу иудством всепланетным. Откажись – это все равно, что пронестись в элекаре, горланя песни с разудалой компанией, мимо горящего, лежащего под откосом вверх колесами винтохода – пронестись и не помочь. Правда, "Протей" намекал еще на третий вариант – оттяжку срока принятия решения, но это меня вообще не интересовало: жить, вернее, прозябать долгие десятилетия, не решаясь совершить поступок, распутать не тобою завязанный узел, – это, сами понимаете, не по-мужски. "Постой, постой, – спохватился я. – А как бы решил задачу Див?" И пошел на могилу Учителя, он-завещал похоронить себя там же, на берегу Катуни, недалеко от купола "Протея", купол же высотою с десятиэтажный дом, если помните.

Стояла осень. Река шумела на перекатах. Кроны берез желтели. На могиле лежал камень, сверху немного напоминающий купол "Протея", а внизу выбито вязью: "Дмитрий Карамышев". Стая журавлей, только еще набиравших высоту, вдруг у меня на глазах начала распадаться, будто передние птицы наткнулись на невидимый барьер и, роняя перья, кувыркаясь, заскользили по дуге к земле.

Правда, вскоре они выправились, воспарили вверх, к собратьям, стая поднялась еще выше, так что тревожные клики птиц стали отдаляться, а вскоре журавли скрылись за березовой рощей.

Не первый раз вставал на птичьих и звериных путях силовой купол над куполом "Протея". На создание защитной этой полусферы тратилась энергия, потребная, к примеру, для целой Франции. И так мне стало, знаете, тошно, так обидно. И за журавлей этих несчастных. И за роль свою презренную в судьбе великого Дива. И за необходимость совершить еще одно предательство, независимо от того, какое приму решение. Махнул я рукой и решил: а, будь что будет. Во всяком случае, делиться своим секретом с кем-либо было нелепо, хотя бы потому, что могли заподозрить в прогрессирующем идиотизме, извините за резкое выражение, Инспектор.

– Старший Инспектор, – поправил я Емельяна и опять посмотрел на часы: время уже поджимало.

– Я заканчиваю, – сказал он. – Как же мы все-таки с вами похожи: точь-в-точь близнецы, даже шрам у вас тоже на левой скуле, а мне показалось поначалу, на правой... Ладно. Прошла неделя. Как раз было мое ночное дежурство. Пультовая внизу, под землей, сидишь перед картой, я вам ее описал; тихо, даже не слышно отголосков грозы наверху, а гроза в ту ночь страшенная разразилась, таких молний даже старожилы не помнили... Причины монотонии, наверное, знаете: когда все выполняет автоматика, у оператора из-за недостаточной информационной и эмоциональной загрузки достаточно быстро нарастает сонливость. Можно отключиться на 40-60 секунд – и не заметить. Или среагировать сквозь сон на ложную тревогу. Знаете, кто больше других подвержен монотонии? Люди с сильным типом нервной системы, причем зависимость здесь прямая.

И до сих пор не могу понять, как это я умудрился заснуть почти на четыре минуты, прав, тысячу раз прав был Учитель. И надо ж было случиться, что главное-то произошло во сне. Не понимаете? Поясню.

Снилось мне такое: ночь, гроза страшенная, стою я у могилы Дива, пытаюсь спрятаться от ливня под березой, какой-то плащ драный на голову натягиваю, А молнии небо полосуют – ужас. Особенно в барьер силовой наяривают. Тут, как по наитию, поднимаю глаза – и проплывает надо мною, метрах в тридцати, притом беззвучно, воздушный шар внушительных размеров, черный весь такой, только оболочка чуть подсвечена изнутри. Проплывает, натыкается вроде бы на барьер, останавливается. Но заметьте: рядом с шаром этим молнии в полусферу невидимую над "Протеем" лупят, а в оболочку, слегка подсвеченную, ни-ни, сторонкой обходят. И вот в какой-то момент шар начинает движение уже к куполу "Протея" – пронзил барьер, как нож в масло вошел. И молнии колготиться на полусфере вроде бы перестали. Кто ж это, думаю, мог барьер снять, без разрешения Сената? Все ближе шар к куполу, все ближе. И представляете, вырывается из купола тонкая струя плазмы, как дуга вольтова, вырывается, вонзается в гондолу шара, точнее, бьет в дно гондолы, даже не гондолы, обод такой, гофрированный. Да это ж копия корабля пришельцев, сообразил я, только сильно уменьшенная! Между тем дуга погасла, зато оболочка шара засветила ярче, заиграла красками радуги, мне показалось, что протуберанцы разноцветные встают и пропадают внутри, а по самой поверхности огоньки синие замельтешили, в виде крохотных смертей. И быстрехонько этак загадочный аппаратик давай от купола "Протея" отдаляться, причем вверх, в небо. Едва скрылся в тучах – опять молнии в барьер забарабанили...

Очнулся я, глянул на карту – мигом учуял неладное. Да только, как говорится, после драки кулаками не машут. Пришлось проглотить пилюлю под названием "Большое затемнение". Теперь вам ясна картина? "Протей" измыслил планетарный спектакль единственно ради того, чтобы автоматы, заделывая энергетическую брешь, на две-три минуты сняли силовой барьер. Это предусмотрено при чрезвычайных обстоятельствах. Их-то, чрезвычайные он и создал... И раньше ломал я себе голову: ну как он сможет лунорадуний незаконно, так сказать, передать, а оказалось, проще простого – в виде плазмы.

Дальнейшее вы знаете: допросы в Сенате, голосование, ущербные луны, заточение на леднике Туюк-Су. А беднягу "Протея" лишили работы, он теперь как в анабиозе. Летят инопланетяне плазменно-биологические, меня, засоню, похваливают, "Протею" честь воздают. Одно утешение: странствовать им не один годочек, долго матушку-Землю помнить будут...

Емельян встал, и я поднялся вслед за ним.

– Небось, расхотелось дельце мое пересматривать, угадал? – уныло спросил он. – Пора, понимаю, прощаться, вы все чаще на часики посматриваете.

Я спросил:

– Для вас что-либо осталось неясно в истории с "Протеем"?

– Только одно. Что он имел в виду под вторым этапом помощи тому кораблю у Юпитера? И кто меня уведомит? Хотя в нынешнем моем жалком положении уведомить могут лишь лучи солнышка. Или этот вот расцветший жасмин. А еще лучше, пусть лавина сорвется с любого склона этих вершин, да вот хотя бы с пика Абая. Читали Абая, ну хотя бы "Слова назидания"? Некоторые мысли под стать Монтеню, Флоренскому, Ге Яну. Послушайте... Вот как Абай мыслил: "Я не встречал еще человека, который, подлостью разбогатев, нашел бы потом достойное применение своему состоянию. Непрочен достаток, нажитый бесчестьем, он оставляет за собой лишь муки, горечь и злобу". Или так: "Почему люди всегда жаждут мира, если он очень скоро утомляет их?" И наконец, хотя можно цитировать до бесконечности: "Почему живые, вдохновенные люди неимущи даже тогда, когда правят народом?" Это Абай назвал время неутихающим ветром. Я даже стихи сегодня сочинил:

В синеве, у преддверья бессмертия,

Сторожат одиночество гор

Время – неутихающий ветер,

Неусыпный отшельник – простор.

Понравилось? Здесь поневоле станешь поэтом. Эх, не выходит из головы второй этап.

– Надо подумать, пофантазировать, – осторожно начал я. – Ну, хотя бы так. Начну с двух ваших снов, или видений, если угодно. Давайте задумаемся: зачем "Протей" вам эти видения внушил? Из первого вы убедились, что потерпевший аварию корабль – на орбите Юпитера. Из второго – лунорадуний передан по назначению. Однако ни того, ни другого вы могли бы и не знать. "Протей" обошелся без вас. Почти без вас, в том смысле, что вы не забили тревогу, не выдали намерений "Протея", чем косвенно ему помогли.

– Достаточно логично, – сказал Емельян. – Вернулись к Юпитеру, заправили двигатель – и вперед, вперед, привет вам братики по разуму.

– Двигатель – это еще не все, – возразил я. – Да не двигатель, понятно, был поврежден, а скорее всего "мозг", самоорганизующая плазменно-биологическая система. И вот "мозг" этот, представьте, приходит в себя, как мозг человека после инсульта. Включает системы жизнеобеспечения, выводит экипаж из забытья. Можно даже послать космозонд для разведывательного полета. Многое можно. Но нет программы дальнейшего полета, авария уничтожила звездный код, как если бы пуля пронзила мозжечок человека, понимаете? И восстановить код по обрывкам, по осколкам может только "Протей".

– Но "Протей" заблокирован! Он ничего не может! – воскликнул Емельян.

– "Протей" мог предусмотреть и эту ситуацию. Даже наверняка предвидел.

– Какую ситуацию? Что предвидел?

– Ситуацию, когда вы решитесь на второй этап и разблокируете "Протея" хотя бы ненадолго. Главному оператору это не так уж трудно.

– Бывшему Главному, – тихо сказал он. – Но кто даст мне знать о втором этапе? Кто меня подпустит к пультам?.. Погодите... Неужели Сенат все ж поверил мне, и все-таки обнаружили корабль у Юпитера, как я им говорил на мерзких этих допросах, говорил, хотя меня и подняли на смех. Значит, Сенат готов помочь пришельцам и отпустить их восвояси? Но земные рейдеры, помнится, прочесали все окрестности Юпитера и ничего не нашли...

– И не найдут ничего. По получении лунорадуния корабль пришельцев, первым делом, переместился в другое место Солнечной системы, весьма далеко от Юпитера. Это же яснее ясного. Инстинкт самосохранения действует во всей Вселенной. Поверьте, корабль не желает иметь дело ни с Сенатом, ни тем более с теми, кто Сенату бездумно подчиняется. Общение с мгновенно живущими не входит в его планы.

От возбуждения Емельян схватил ветку жасмина, сломал ее,начал поводить белым цветком по виску. Я молчал. Он и сам, кажется, начал кое о чем догадываться.

– Вы говорите, Старший Инспектор, так уверенно, словно прибыли сюда...

– ...оповестить вас, Емельян Иммануилович, о возможности начать и завершить второй этап, – докончил я.

– Значит, вы поможете мне проникнуть к "Протею"? Но кто меня убедит, что это не розыгрыш, не чья-то хитрая уловка?

– Это сделаю я, Старший Космонавигатор.

– Каким образом? – будто почувствовав подвох, он отступил на шаг назад. – А если я сейчас выбегу из сада, подниму тревогу? Почему я должен верить Старшему Инспектору Сената, того самого Сената, который меня сюда и сослал? Почему?

– А вот почему, – отвечал я и, взявшись двумя пальцами за "молнию" на униформе, медленно провел замком от горла до пояса. – Вот чему. – И широко распахнул полы.

Точно судорога прошла по его лицу. Немигающими глазами, с дрожащим от ужаса жасмином у виска, созерцал он, как внутри меня то и дело вспыхивали змеистые молнии, восставали и разрушались протуберанцы, как вершилось светопредставление. Некоторые молнии напоминали цепи земные, якорные, и неземные – как для оснастки галактических вихрелетов. А на ячеистой поверхности прозрачного моего тела мигали точечные огни, все больше с синеватым отливом, как бывает на звездных атласах. Время от времени на остриях этих огней восставали крутящиеся, как веретена, черно-серебристо-фиолетовые вихри.

Молчание длилось 56 секунд. Затем узник меня удивил. Он пригнулся, весь сжался, голову втянул в плечи и, на цыпочках подойдя ко мне, провел ладонью вдоль моей груди, почти касаясь ячеек. Вихри-веретенца свободно пронизывали ладонь.

– Царица небесная, я сразу заподозрил: что-то в вас не так, пропел он в восхищении.

– Что именно?

– Едва вы вошли и окликнули меня, я сразу почувствовал волну той мыслительной эйфории, которой наслаждался наедине с "Протеем". И потом – постепенное преображение вашего голоса, да и всего облика: волосы посветлели, закудрявились, как у меня, цвет глаз переменился, шрам переполз с правой скулы на левую. О, у меня глаза зоркие, в операторы подслеповатых не берут. Пардон, насчет близорукости я слукавил... Как вам удается создавать такое подобие? Это надо же, стать точь-в-точь мною!..

– Для нас, космопротидов, проблем подобия не существует, – сказал я и разжал ладони. Полы униформы опали.

И тут Емельян Иммануилович доказал, наконец, что не зря, нет, не зря услаждал он себя беседами с "Протеем" на 1827 дежурствах.

Глаза у него хищно блеснули, но он успел погасить этот свой разбойничий взор прежде, чем прорычал:

– Возможно, и не существует. Это для вас, гоститель мой залетный. А для тех, кого вы имитируете? Для тех, облик с кого снимаете? Или сдираете? – Он стукнул ребром ладони себе по колену и сыпанул, как горох, вопросы: – А у прототипов не возникает проблем? На них это не отражается? Отвечать за сегодняшнюю фантасмагорию, измысленную вашими спецслужбами занебесными, – здесь отвечать, на грешной Земле, кому придется? Старшему Инспектору Сената Шервинскому?! Или, может быть, его уже нет в живых? Молчите? Значит, вам абсолютно безра-а-а-а... От сильнейшего волнения мой собеседник начал заикаться.

Пришлось _в_ы_с_в_е_т_и_т_ь_ в бассейне светло-голубое прозрачное яйцо, в центре которого блаженно покоился, будто несомый тихоструйными зефирами, Святослав Шервинский. Глаза его были открыты, и улыбка сладострастия чуть растягивала бледные тонкие губы. Тысячи зеленых гибких водорослей вырастали из розового тела, наслаждавшегося забытьем, и пропадали за гранью _в_ы_с_в_е_ч_е_н_н_о_г_о_ объема.

– Как видите, он жив, любезный Емельян, жив и даже сбросил путы тяготения, – сказал я. – Более того, могу предсказать: он будет жить чрезвычайно долго. По земным, как водится, меркам.

– Но эти присоски... они как змеи... – Узник содрогнулся от отвращения... – Что они высасывают из него? Кровь? Информацию?

– А если не высасывают, а кое-что вливают? – возвысил я голос. Положим, вливают долголетие... капля за каплей... грядущие секунды, недели, десятилетия. И заметьте вот еще что. Иллюзия в вашем бассейне – это сон Шервинского, вы наблюдаете сон как бы со стороны. Угодно ли знать, что сейчас происходит с _п_р_о_т_о_т_и_п_о_м_ на самом деле?

– Еще как угодно, – дерзко ответствовал созерцатель чужого сна.

И _в_ы_с_в_е_т_и_л_о_с_ь_.

Высветилось в бассейне Емельяну Иммануиловичу: средь небесных полей подобие дискомедузы, изяществом и благородством форм повторяющей мавзолеи восточных владык.

– Ба, да это смахивает на тот корабль, возле Юпитера! – радостно воскликнул он, указуя пальцем в бассейн, где дискомедуза величественно парила в окружении звездных скоплений. – Только размерами поскромней, да и намного.

– Ошибаетесь. Размерами дискоид примерно с земную Луну.

Тем временем испещренное огнями тело космомедузы начало заметно пульсировать, и с каждой волною пульсации картина Вселенной менялась. Емельян мог созерцать:

И "вертушку" Галактики из Гончих псов,

И ужасающий вихреворот Туманности Андромеды,

И звездный мост в мильоны лет световых, перекинутый

между Галактиками в Рыбах,

И "Осу",

И "Мышек"-игруний,

И "Антенн" диковинные усы,

И две оскаленные морды вампиров в Лебеде,

И Лиры дымящееся кольцо,

И Ориона туманность, где легче всего угадывалось

лицо спящего монстра-циклопа,

И похожую на исполинского кондора взорвавшуюся

Галактику М 32...

– Что ж это у вас, вроде тренажа для звездолетчиков? – осведомился вдруг Емельян, не отрывая глаз от бассейна.

– Думайте как вам угодно. Но перед вами – истина, явь. Именно в эту минуту Святослав Шервинский осуществляет свою заветную мечту: он странствует среди звезд. Как истинно и то, что вы – единственный земной свидетель картины его странствий.

– Пусть так. Принимаю вашу оптическую игру. Но где же сам странник? Шервинский – где?

– Вот он! – И я _п_о_д_с_в_е_т_и_л_ серебристо-фиолетовым космомедузу.

– Внутри корабля?

– И внутри, и снаружи. Корабль – это и есть сам Шервинский. Превращенный в живой корабль размерами с земную Луну. Каким образом, поинтересуетесь? С помощью _п_р_а_н_и_в_е_л_л_ы_, дорогой мой исповедник "Протея". Пранивеллы, о чьих свойствах земляне, к счастью, не догадываются... О, не беспокойтесь за судьбу Шервинского. Еще сегодня, двадцать шестого октября, он вернется на родную планету целым и невредимым. А за последствия нашей с вами беседы отвечать придется не ему, счастливейшему из смертных.

Я _в_ы_к_л_ю_ч_и_л_ звездное виденье. Мой собеседник долго еще всматривался в глубину своего бассейна и молчал. Наконец, откашлявшись, он сказал:

– Реквизит у вас отменный. Теперь ответьте, если захотите, на главный вопрос: зачем преобразились именно в моего двойника?

– Чтобы остаться вместо вас здесь, в заточении. А вы сейчас же...

И опять он недослушал меня, перебил.

– И я смогу проникнуть к пульту? Вы и разрешение Председателя Сената подделали? Извините, я хотел выразиться, сымитировали.

Я ответил:

– К "Протею" проникнуть невозможно, даже с письменной санкцией Председателя. Председатель обязан устно подтвердить разрешение, причем в присутствии не менее двух третей членов Сената.

– Как же нам действовать? – спросил он с наивностью младенца.

– Как упомянутый вами граф Монте-Кристо, – улыбнулся я. – Мне надлежит напялить ваш балахон и остаться здесь. Вы облачаетесь в мою униформу, проходите силовой барьер, садитесь в элекар, спускаетесь до Кульджинского тракта и, достигнув Чилика, на втором километре после моста через реку сворачиваете в горы. Не беспокойтесь, программа в элекар заложена. В горах вас ждет мой космозонд. Он доставит вас на наш корабль вместе с элекаром. Чтоб следов не оставалось.

– Однако вы решительно переоцениваете мои возможности, – сказал Емельян, чуть побледнев. – Единственный, кто мог бы помочь плазменно-биологическому "мозгу" вашего корабля – это академик Карамышев, Смерч, Див. Больше из землян никто... Может, обратиться все-таки в Сенат?

– При чем здесь Сенат? – сказал я. – С вашей помощью наш "мозг" задействует "Протея", а "Протей" восстановит наш "звездный код".

– Значит, и это он предусмотрел, – почему-то вздохнул Емельян. Предположим, я соглашусь вам помочь. Но что станется с вами?

– Вы имеете в виду – с вами, Емельян Иммануилович? У вас, собственно, две возможности. Одна – возвратиться сюда, в этот пожизненно цветущий сад. Другая – останетесь, если понравится у нас. В той же должности, Главным оператором, у нас все операторы – Главные.

– Без возврата на Землю? – спросил он.

– И без сохранения земного блика, – ответил я. – Но зато практическое бессмертие. Если не случится когда-либо катастрофы на уровне гибели звезды. Такая вероятность примерно нулевая... Надеюсь, обойдемся без рекламных картинок в недрах вашего бассейна.

– Практическое бессмертие – в таком вот обличье... – Он опять приблизил ладонь к ячейкам моей груди и наблюдал, как вихри гуляют на тыльной стороне его длинной ладони.

– Не обязательно именно в таком, – мягко сказал я, снимая куртку униформы. – Я уже говорил: для нас, космопротидов, проблемы подобия не существует в принципе. Как и фактора времени. Для лучших из вас, оно неутихающий ветер. Для всех нас, время – былинка, миндаль, сломанная ветка, горное озеро, астероид, живые облака Галактики, даже воспоминание о них, даже пранивелла, когда-нибудь вы узнаете и о ней, Емельян, во всех подробностях.

Он тоже начал стягивать свой зеленый земной балахон, но, перед тем, как протянуть руку к моей куртке, спросил:

– Если я соглашусь... то есть я уже, конечно, согласился... то не захотите ли вы вероломно всех землян сделать такими? – И он ткнул указательным пальцем по направлению моей груди.

– Слишком большая честь для мгновенно живущих, – отрезал я. – Вы же не прививаете бабочкам-однодневкам человеческие сроки жизни...

...Прежде чем проститься, он, уже в униформе, взволнованный тем, что ему предстояло свершить, спросил, едва не стуча зубами:

– Но как же я миную силовой барьер? Там надо всовывать в щель электронного стража ваше сенатское удостоверение. А на фото ваше прежнее, а не мое лицо.

– Полный порядок, – ответил я ему, застегивая балахон. – Взгляните на себя, хотя в этот изящный бассейн под жасмином... Не робейте, Емельян. Сделайте шаг к бассейну, вот так... Теперь наклонитесь, можете даже присесть... Взглянули?

Он взглянул, но сразу закрыл глаза.

– Узнаете Старшего Инспектора Сената Святослава Шервинского?

Он молчал.

– В третий раз повторяю: проблем подобия для нас не существует. Для нас, космопротидов.

И долго, долго вглядывался он, встав на колени перед объятым жалостью жасмином, в лицо бывшего и будущего капитана "Обимура".

3

Из сообщений Сената Планетарной Безопасности:

"Среди чрезвычайных происшествий Сенат ПБ отмечает и загадочное оживление в период с 7 по 9 сентября 2086 года деятельности Самоорганизующейся Плазменно-Биологической Системы "Протей", законсервированной после "Большого затемнения", в котором, как выявило следствие, решающую роль сыграло попустительство бывшего Главного оператора Разина-Шиллера Е. И. Соответствующая сенатская подкомиссия ведет расследование.

4

Из сообщений Сената Планетарной Безопасности:

"В среду, 6 ноября 2086 года, непривычно крупный метеорит уничтожил силовой барьер и разрушил до основания виллу Сената на ледяном плато Туюк-Су над Алма-Атой. В вилле содержался в одиночном покое Разин-Шиллер Е. И., бывший Главный оператор Самоорганизующейся Плазменно-Биологической Системы "Протей", сыгравший, как установило ранее следствие, решающую роль в "Большом затемнении". Расследование затруднено из-за последствий мощного взрыва, приближающегося к термоядерному, но без вредных лучевых выбросов. О результатах расследования будет сообщено дополнительно".

5

Из Вестника Космофлота:

"Капитан Святослав Шервинский с борта летающего астероида "Обимур" передает: "...вчера за орбитой Урана экипаж "Обимура" стал свидетелем космического миража. На протяжении полутора часов в космическом пространстве слетались стаи огненных птиц, напоминающих земных журавлей, с угловыми размерами в размахе крыльев до шести градусов, что по самым скромным подсчетам соответствует восьмидесяти тысячам километров, хотя достаточно точное расстояние до миража определить не удалось. Предполагаю, что мираж мог быть вызван ионизацией космической пыли, хотя самое загадочное в том – и это зафиксировано видеомагнитофонами "Обимура", – что огненная стая являла собою строфу стихотворения неизвестного автора:

В СИНЕВЕ, У ПРЕДДВЕРЬЯ БЕССМЕРТИЯ,

СТОРОЖАТ ОДИНОЧЕСТВО ГОР

ВРЕМЯ – НЕУТИХАЮЩИЙ ВЕТЕР,

НЕУСЫПНЫЙ ОТШЕЛЬНИК – ПРОСТОР".

* * *

Во избежание, инотолкований автор просит считать всех персонажей повести, равно как и все события, от начала до конца вымышленными.