Текст книги "В праздник цветущей вишни"

Автор книги: Юрий Корольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

У ИСТОКОВ ВОЕННОГО ЗАГОВОРА

Если бы существовал электронный микроскоп времени, в него не трудно было бы разглядеть срез минувших событий во всех деталях и взаимных связях. Только время может показать, насколько далеки или близки были догадки, предположения, делавшиеся на основе косвенных фактов, граничат ли они с истиной, или поиск шел по ложному следу. В то время, когда события только назревали, в распоряжении доктора Зорге и его группы не было ни фантастического микроскопа времени, ни чудесного скальпеля, способного обнаружить зарождающуюся болезнь, поставить точный политический диагноз. Приходилось руководствоваться лишь разрозненными фактами, интуицией исследователя, догадками, основанными на глубоком анализе сопутствующих фактов, или непроверенными слухами.

Конечно, доктор Зорге не мог знать всего, что происходило в правительственных кабинетах Берлина или Токио, но время показало, как близко он находился к тайне при самом ее зарождении.

В январе 1935 года японский дипломат Тосио Сиратори отправил доверительное послание в Токио своему другу Арита, вершившему в то время политику министерства иностранных дел. Это был тот самый Сиратори, в прошлом сотрудник японского посольства в Берлине, который подписал рекомендательное письмо Зорге.

«Арита-такей! [1]1
  Такей – интимное, доверительное обращение: брат, мой друг.


[Закрыть]– писал Сиратори. – Сама судьба решила, что славяне и раса Ямато должны бороться друг с другом за главенство на Азиатском материке. Советская Россия должна разоружить Владивосток, вывести свои войска из Внешней Монголии, не оставив ни одного солдата в районе Байкала. Это должно быть нашим минимальным требованием. Сюда же включается передача нам Северного Сахалина по умеренной цене. В будущем нам надо также иметь в виду покупку приморских областей Сибири. Эти требования должны быть осуществлены со всей решительностью.

Я остро ощущаю сейчас, брат мой, необходимость решений со стороны кабинета относительно великих целей нашей дипломатии. Эта цель – решительный разрыв отношений с Советским Союзом».

Если говорить о политическом синтоизме, письмо Сиратори было классическим примером традиционных агрессивных устремлений в японской континентальной политике. Сиратори почти дословно повторял абзацы, параграфы предложений дайренской конференции, которая проходила в последний год японской интервенции на советском Дальнем Востоке.

Сиратори неохотно уезжал на дипломатическую работу в Европу, он считал, что сейчас, когда вторжение в Маньчжурию заставило континентальную политику Японии обрести конкретные формы, он нужен здесь, в Токио. Прощаясь с друзьями, Сиратори самонадеянно говорил: «Если меня ушлют, трудно представить себе, что здесь может случиться...»

Сиратори считал себя глашатаем целеустремленной и традиционной агрессивной политики страны Ямато. Даже внешний вид Сиратори отражал фанатичность его характера: маленькое сухое лицо, прикрытое прозрачной ширмой очков, казалось только придатком его вздыбленной шевелюры.

Из далекой Скандинавии Тосио Сиратори пытался по возможности воздействовать на поведение своих единомышленников. Пребывая во втором эшелоне японских политических деятелей, он называл себя командиром заградительного отряда, готовым стрелять по своим, если они вздумают отступить с передовой линии континентальной политики.

Сиратори в самых решительных тонах предупреждал в своих посланиях министра Арита, что нельзя упускать момента. Он заклинал его воспользоваться германским предложением – заключить военный договор с Японией против Советской России. Внешне пусть он будет выглядеть как антикоминтерновский пакт.

«Советская Россия, – предостерегал Сиратори, – быстро идет в своем развитии. Ей потребуется меньше десяти лет, чтобы она стала мощной державой, с которой мы не сможем бороться. Чтобы навсегда уничтожить опасность со стороны России, необходимо сделать ее бессильной страной и контролировать ее естественные ресурсы. Но если основа коммунистического правительства окрепнет, антиреволюционное движение не сможет рассчитывать на легкий успех. Нужен антикоминтерновский пакт!»

Сиратори был хорошо посвящен в тайные события, происходившие в то время в Берлине.

К японскому военному атташе Хироси Осима пришел с частным визитом улыбчивый господин Гак – связной из восточного отдела германского министерства иностранных дел – и как бы случайно завел разговор о положении на Дальнем Востоке.

Он долго петлял вокруг да около, пока не сказал:

– У вас теперь общие границы с Советской Россией, господин военный атташе... Это и хорошо и плохо – прибавились новые заботы.

Осима согласился: конечно, забот много.

– Между прочим, – обаятельно заулыбался Гак (он научился улыбаться так, как это делают на Востоке), – у нашего министра родилась интересная идея – господин Риббентроп считает, что нам было бы целесообразно заключить теперь оборонительный союз для защиты от России. Может быть, после того как у вас возникли общие границы с Россией, Япония тоже будет в этом заинтересована. Все можно было бы сделать под видом совместной борьбы с коммунизмом...

На предложение Гака Осима пока не реагировал, – он не знал еще, как отнесутся к этому в японском генеральном штабе.

Через несколько месяцев вежливый Гак пригласил полковника Осима в гости. В гостях у господина Гака оказался и фон Риббентроп. Троппф по-немецки – простак. Министр и в самом деле любил прикидываться простачком. Хозяин всячески развлекал гостей, и только в конце вечера, когда Осима и Риббентроп оказались вдвоем у курительного столика, министр спросил:

– Вас не заинтересовала моя идея заключить оборонительный союз против коммунистической опасности?

На этот раз Осима был подготовлен к конкретному разговору, он получил нужные инструкции из генерального штаба.

– В военных кругах, – сказал он, – заинтересовались вашим предложением, господин министр. В Берлин мог бы приехать подполковник Вакамацу, чтобы детально изучить предложение. Мне тоже кажется, что для этого есть реальная основа.

Переговоры начались по военной линии. Подполковник Вакамацу, прибывший в Берлин, встречался с генералом фон Бломбергом и неофициально с фон Риббентропом. С ответным визитом в Токио намеревались отправить немецкую военную группу под видом авиационной делегации. Именно о приезде этой группы германских офицеров в японской столице бродили неясные слухи.

Художник Мияги рассказывал Рихарду:

– Вы знаете, Зорге-сан, вчера один штабной офицер из военно-воздушных сил сказал мне, что скоро ему придется принимать гостей из Германии, приезжает делегация каких-то летчиков...

Слова Мияги заинтересовали Зорге: в Токио поговаривали, будто между Японией и Германией ведутся какие-то военные переговоры. Может быть, приезд немецких летчиков как-то связан с этими слухами? Фраза, оброненная японским майором, привлекла внимание разведчиков. Но пока здесь не было ничего конкретного. Тайна оставалась тайной, и ее надо было раскрыть.

Примерно в то же время – летом 1935 года – Рихарду Зорге представилась возможность побывать дома, в Советском Союзе, – единственная возможность за все годы его работы в Японии. Рамзая вызывали в Москву для личной встречи с руководителями Центра, чтобы уточнить и обсудить новые проблемы, возникшие в связи с обострением международной обстановки.

В Советский Союз Зорге ехал долго – через Соединенные Штаты и Канаду, чтобы, затерявшись на далеких меридианах планеты, незаметно приехать в Москву.

И снова Большой Знаменский переулок, входная дверь, распахнувшаяся под жужжание зуммера. Приветливая секретарша Наташа. Кабинет начальника военной разведки. В кабинете все по-старому, как два года назад, – голый письменный стол без единой бумажки, с громоздким чернильным прибором посередине, большой несгораемый шкаф в углу, два кресла, стратегическая карта, прикрытая серо-голубой шторой. Все было как прежде, только из-за стола навстречу Зорге поднялся не Берзин, а комкор Урицкий – черноволосый, смуглый человек лет сорока с умными карими глазами. Рихард знал его раньше, но очень мало.

– А где же...

– Ян Карлович на Далеком Востоке, – прервал его Урицкий. – Вы не знали? Сейчас Дальний Восток для нас – пост номер один, конечно исключая Германию. Наш Старик, как всегда, на главном направлении...

Зорге только сейчас узнал об изменениях в руководстве Центром, о том, что Старик – Ян Карлович Берзин, его наставник и добрый товарищ, – вот уже несколько месяцев работал заместителем командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией, находился где-то рядом с Рихардом, недалеко от Японии.

– Теперь Яна Карловича замещаю я. Очень рад, что вы, Рихард, появились в Москве.

В словах Урицкого, в его интонации Зорге ощутил будто бы извиняющиеся нотки. Может, только показалось, но это как-то сразу расположило его к комкору. Конечно, Урицкий совсем не похож на Старика, но манера Урицкого говорить, слушать, чуточку подавшись вперед, чем-то напоминала Рихарду Берзина.

Новый начальник разведки был родственником того Урицкого, который вместе с Лениным участвовал в Октябрьском перевороте и погиб от руки террориста-эсера, возглавляя Петроградскую Чрезвычайную комиссию.

– Ну, как работается? – спросил Урицкий.

Рихард заговорил о связях, установленных в Токио, рассказал о полковнике Отте и князе Урахе, о других работниках посольства и о своих планах использовать эти связи в интересах дела.

– Так ведь это как раз то, что нам нужно! – воскликнул Урицкий. – Стать доверенным человеком военного атташе – уже одно это сулит отличные перспективы! Вам обязательно нужно давать что-то немцам, они до конца должны увериться, что вы работаете на них.

– Я так и делаю – даю Отту второстепенную информацию или ту, которая не имеет для нас значения...

Первая встреча в разведуправлении была короткая – Семен Петрович торопился на заседание Военного совета. Условились продолжить разговор вечером на квартире Урицкого.

– Это здесь, рядом, за Каменным мостом. Надеюсь, вы не забыли Москву...

Вечером Рихард появился в квартире Семена Петровича.

– Ну, теперь рассказывайте подробнее... Будем говорить по-немецки? Вам это легче.

– Нет, нет! – воскликнул Зорге. – Только по-русски. За последние два года я не произнес, кажется, ни одного русского слова. Так можно забыть язык.

Рихард начал с того, что его больше всего волновало, – с упорных слухов о предстоящих переговорах немецкой военной делегации в японском генеральном штабе. Урицкий записывал что-то для памяти, переспрашивал, уточнял, интересовался деталями. Потом заговорили о положении в Маньчжурии, и Рихард высказал свою точку зрения.

– Военные круги в Японии, – говорил он, – определенно усиливают влияние на политику правительства. Я сообщал об этом раньше. Страна идет к фашизму, конечно своеобразному, отличному от немецкого, но такому же агрессивному и авантюристичному, для меня это ясно. Выход Квантунской армии к нашим дальневосточным границам усилил эти тенденции. В Северной Маньчжурии происходит большое военное строительство.

– Да, мы это знаем и по другим источникам, – согласился Урицкий. – Обстановка тревожная. Японцы ведут традиционную политику экспансии, имея в виду наш Дальний Восток.

– Эту политику я называю политическим синтоизмом.

– Правильный термин... Сложностью обстановки и вызвано, в частности, назначение Яна Карловича Берзина в Дальневосточную армию. Но мы все еще мало знаем о планах наших вероятных противников. – Урицкий задумался, потом спросил Зорге: – Скажите, Рихард, а не смогли бы вы побывать в Маньчжурии? Конечно, если только это возможно.

– Попробую.

Зорге снова заговорил о своей группе «Рамзай». За это время ее удалось скомплектовать. Слабым звеном остается только радиосвязь, которая часто подводит. Зорге сказал Урицкому:

– Я очень вас прошу, Семен Петрович, пошлите ко мне радистом Макса Клаузена, с ним я работал в Шанхае. Иначе могут быть перебои связи с Центром.

– Какие у вас еще просьбы?

– Как будто никаких...

– В таком случае давайте условимся: заканчивайте дела в управлении и на месяц поезжайте отдохнуть на юг. На больший срок, к сожалению, нельзя. Согласны?.. Радиста попробуем разыскать до вашего отъезда. Наш разговор будем считать предварительным – подробнее доложите в отделе, а затем встретимся еще раз. На мой взгляд, вы работали отлично, Рихард. Будем думать о перспективах, так сказать, о направлении главного удара... А теперь пошли ужинать! Небось стосковались по русской кухне?! Надеюсь, вас устроит селедка с разварной картошкой!..

Комкор Урицкий, с которым Зорге познакомился ближе, относился к поколению людей, сформировавшихся в революционные годы. Они были однолетки – начальник военной разведки и руководитель группы «Рамзай», действовавшей на Дальнем Востоке. Люди одного поколения, одной эпохи, одних устремлений, идей и убежденности. Семен Урицкий детство провел в Одессе, начинал жизнь с казенного училища, с работы на побегушках у знакомого аптекаря. Жил в семье своего дяди Урицкого и в семнадцать лет, не без его влияния, стал большевиком-подпольщиком. В двадцать лет, примерно в то же самое время, когда Зорге служил в германском пехотном полку, Семена призвали в русскую армию – рядовым Стародубского драгунского полка. Они находились по разные стороны русско-германского фронта.

Февраль семнадцатого года застал Семена в Одессе. Потом Красная гвардия и бесчисленные фронты гражданской войны: Царицын, Крым, Украина.

В двадцать пять лет Урицкий командовал кавалерийской бригадой, в двадцать семь – закончил Академию Генерального штаба, часто отрываясь от лекций по неотложным делам – то на подавление Кронштадтского мятежа, то на другие боевые задания. Несколько лет он провел за границей на такой же работе, как Зорге. Позже командовал корпусом, был на штабной, на командной работе и в сорок лет, став опытным военачальником, вернулся на разведывательную работу.

В этот приезд Рихард не раз встречался с Семеном Петровичем и проникался все большей симпатией к нему. Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа «Рамзай» все основательнее внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где ни разу не удавалось задержаться надолго ни одному разведчику, не вызывая подозрений у всевидящей кемпейтай – имперской контрразведки. Но если вначале перед Рамзаем и его группой ставилась первоочередная задача – наблюдать за военно-политическим, экономическим положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать планы японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения взаимных связей двух тяготевших друг к другу агрессивных стран – Японии и Германии – перед группой Зорге были поставлены новые сложные задачи. Возник вопрос – нельзя ли из Токио наблюдать за деятельностью германских фашистских политиков? Пусть Япония станет как бы «наблюдательной вышкой» для дозорных из группы Рамзая...

Вот об этом снова и снова говорил комкор Урицкий с разведчиком, приехавшим из Японии.

Недели через полторы в Москве появился Макс Клаузен. После работы в Китае он считал себя демобилизованным и занялся мирным трудом. Он жил в то время под Саратовом, в маленьком городке Красный Кут, работал трактористом под другой фамилией и перестал думать о разведывательной работе. Обзавелись хозяйством, получили корову, Анна развела кур, кроликов. Жили они в маленьком домике, окруженном тенистым садом. Что еще нужно для спокойной, счастливой жизни?! В машинно-тракторной станции Макс был на хорошем счету, получал премии. Жил в достатке. Единственное, что напоминало Максу о его прежней профессии, это увлечение радиосвязью. Что-то мурлыча себе под нос, он в свободные вечера мастерил передатчики, ставил их на тракторы, работающие на отдаленных полях. Радиосвязь действовала километров на пятьдесят. Конечно, это не Владивосток, но для одной МТС было вполне достаточно.

И вот нежданно-негаданно Клаузен получил вызов в Москву. Сначала он заупрямился, но вторая, более категоричная телеграмма в горвоенкомат заставила поехать. Телеграмма была за подписью Ворошилова. Кто бы мог подумать, что рядового тракториста вызывает к себе нарком обороны!.. И все же Макс Клаузен ехал в Москву с намерением не соглашаться ни на какую работу – хватит! Он так и сказал Анне: «От добра добра не ищут – будем жить здесь. Ты меня знаешь».

И первым, кого встретил Макс в разведуправлении, был Зорге. Макс с удивлением посмотрел на приятеля:

– Откуда ты?

– Приехал за тобой...

– Вот оно что! А я-то думаю, кто ж это про меня вспомнил.

– Так как, соленый моряк, поедем?

Клаузен по привычке потер ладонью крепкую шею.

– С тобой, Рихард, хоть на край света. – Он не знал даже, куда зовет его Зорге.

В тот день Урицкий пригласил домой Зорге и Макса.

– Ну, как решаем? – спросил Урицкий.

– Ехать так ехать, – ответил Макс. – Продам корову, и можно трогаться...

Все рассмеялись.

– Вот и хорошо! Поговорим о делах. Имейте в виду, товарищи, вы – разведчики мира. Знаете, Клаузен, куда надо ехать?

– Нет, Рихард не говорил.

– В Японию. Вы сделаете все, что необходимо, чтобы предотвратить войну между Советским Союзом и Японией, предотвратить, – раздельно и по слогам повторил Урицкий. – Понятно? Ну, а что касается вашего отпуска, Рихард, придется отложить... на лучшие времена. Вам немедленно надо выезжать обратно. Клаузен приедет за вами следом.

– Что ж, долг есть долг, – грустно улыбнулся Зорге. – Я готов, Семен Петрович. Мы – люди пути далекого...

– Да, именно так – люди пути далекого! – Комкор горячо пожал руку разведчику.

В разговоре один на один Урицкий еще сказал:

– Запомните, Рихард, задача номер один – знать о переговорах Берлина с Токио. И второе – следить за обстановкой в Маньчжурии. Остальное – по вашему усмотрению.

И вот торопливое прощанье с друзьями, последние напутствия... Дорога в Канаду, в Штаты, старый паспорт, сохранивший силу, потому что в Москву Рихард выехал под другой фамилией...

Приезд доктора Зорге в Соединенные Штаты совпал с газетной шумихой, вызванной предстоящим воздушным рейсом из Америки в Токио. Рихард подумал, – а что, если в Японию полететь самолетом? Разведчику не обязательно быть постоянно в тени. Быть самим собой – это лучшая маскировка. Задача предстояла сложная, но Рихард начал действовать – как-никак, он все же корреспондент влиятельной «Франкфуртер цайтунг»...

– Пит, я не хочу, чтобы ты улетал, – сказала Джейн.

– Но почему, девочка? – спросил Пит, хотя уже знал, к чему она клонит. Такие разговоры повторялись каждый раз перед отлетом.

Они сидели в баре филадельфийского аэропорта с низкими потолками и громадным, во всю стену, окном, за которым теснились самолеты. Желтый бензозаправщик поил горючим «Дуглас», на котором Пит должен был лететь в Сан-Франциско. Он летел пассажиром, что бывало с ним редко.

– Мне надоело, что ты постоянно куда-то улетаешь.

– Зато я привезу много денег, и мы наконец поженимся

– Оставь, Пит! Я не хочу стать вдовой еще раньше того, как мы обвенчаемся!

Джейн была раздражена и говорила глупости. При чем тут вдова? Пит тоже рассердился.

– Ну, чем я виноват, что я летчик! Тебе надо бы было найти пивовара или шофера такси.

– Не остроумно!.. Летчики тоже бывают разные. Твой приятель Билл летает на линии, как шофер, возит почту. После работы каждый день дома. Разве это плохо?

– Где же мне взять такую работу?

– А зачем ты сам лезешь куда не надо? Я всегда умираю от страха, переживаю за тебя, когда ты в воздухе проводишь эти дурацкие испытания. Мне это надоело!

Пит почувствовал: они вот-вот могут поссориться. Ему этого не хотелось.

– Пожалуй, я выпью еще виски, – сказал он, чтобы переменить разговор. – Ты будешь что-нибудь пить?

– Сок со льдом и немного джину. Совсем немного.

Пит поднял руку, к столику подошла кельнерша, одетая, как стюардесса, – в короткой юбочке, синей кофте с погонами и авиационной пилотке. Пит заказал напитки. Над столом мягко жужжал электрический вентилятор. Поток воздуха легко шевелил волосы Джейн – нежные, тонкие шелковинки и совсем светлые, почти такого же цвета, как недопитый сок ананаса в ее стакане. Маленькие агатовые глаза с короткими бровями глядели растерянно, скорее сердито. И вся ее гибкая фигурка, сейчас такая напряженная, красивые удлиненные пальцы, нервно барабанящие по столу, выражали сдерживаемую ярость, протест против неудачной своей судьбы.

– Послушай, Джейн, – он захотел ее успокоить, – ведь это почти обычный рейс. Смотри – вот здесь Сан-Франциско, здесь Гонолулу, – он чертил ногтем на салфетке маршрут предстоящего полета. – А отсюда рукой подать до Токио. Всего каких-нибудь шесть тысяч миль... Мы, как по камушкам, перескочим через этот ручей...

– Шесть тысяч миль и все время над океаном, – возразила Джейн.

– Ну и что? У всех будут спасательные пояса и даже порошок, который отгоняет акул... Тебе кажется страшно потому, что это первый рейс. Поверь мне, в Японию скоро будут летать так же просто, как из Филадельфии в Сан-Франциско. Я стану работать на этой линии, как шофер пригородного омнибуса. – Пит положил руку на пальцы Джейн, они перестали выбивать нервную бесшумную дробь.

– Пит, обещай мне, что ты переменишь профессию, пусть это будет последний раз. – Она подняла на него глаза, в которых была мольба. – Я так измучилась жить в постоянном страхе. Ведь я люблю тебя, Пит...

В глазах у нее стояли слезы. Пит решил подойти с другой стороны.

– Не всем везет сразу, – сказал он, – ты знаешь Чарльза Линдберга, мы вместе с ним учились в летной школе. Сначала он тоже брался за любую работу, был воздушным циркачом, испытателем, возил почту и вдруг стал миллионером! Перелетел без посадки в Европу и стал знаменитым, теперь купается в долларах.

– Я не завидую ему, твоему Линдбергу, Пит. Ты же знаешь, что шайка гангстеров украла у него сына. Я бы на его месте отдала им любой выкуп. Теперь его Анна несчастная женщина, я представляю себе, что пережила она, когда бандиты в отместку прислали ей отрубленные пальчики ее ребенка... Это ужасно, ужасно! – Джейн закрыла лицо руками.

Пит подумал – зачем он заговорил о Линдберге. В самом деле, национальный герой Америки собирается теперь бежать из Штатов в Англию, где надеется, что вымогатели не достанут его. Чарльз не нашел защиты в своей стране... Нет, зря он заговорил с Джейн о Чарльзе Линдберге.

Джейн осторожно, чтобы не размазать тушь на ресницах, прикоснулась платком к глазам.

– Мне не нужно, Пит, ни славы, ни денег, только будь со мной рядом. Я так измучена!.. – Такого приступа страха, как сейчас, у Джейн никогда не было.

– Что с тобой, Джейн? Повторяю, это обыкновенный рейс, я даже лечу в нем не пилотом, а бортмехаником, почти как пассажир.

Он не сказал, что летчиком его просто не взяли, потому что не было вакансий.

– Тем более, – сказала Джейн, – ты даже не сможешь применить свое искусство. Нет, нет, то, что ты получишь, это только плата за страх... Знаешь что, – вдруг решительно сказала она, – я полечу с тобой в Сан-Франциско.

– Но зачем?

– Не хочу с тобой расставаться... Потом... Потом – у нас скоро будет ребенок... Понял ты меня наконец?!

Пит даже раскрыл рот от изумления.

– Так что ж ты мне об этом не говорила!.. В самом деле – полетим. И знаешь что, в Сан-Франциско мы обвенчаемся. Нечего ждать, когда мы разбогатеем!.. Но как же с твоей работой?

А Джейн же улыбалась. До сих пор она не знала – и это тревожило ее, – как Пит отнесется к тайне, которую она ему сообщила. Значит, он тоже рад...

– Я позвоню на завод, скажу, что приду в понедельник, завтра уже суббота, мне разрешат.

Джейн работала копировщицей в техническом бюро на авиационном заводе под Филадельфией. Там и познакомилась с Питом, безработным летчиком-испытателем.

На самолет в Сан-Франциско уже объявили посадку. До отлета оставалось пятнадцать минут. Пит торопливо расплатился с кельнершей и побежал за билетом, а Джейн пошла звонить по телефону. Встретились они у выхода и с последними пассажирами поднялись в самолет. Через несколько часов они были на побережье Тихого океана.

Гидросамолет, отправлявшийся первым, рекламным рейсом из Соединенных Штатов в Японию, улетал вечером следующего дня. С утра Пит занимался делами, проверял моторы, систему управления, подачу горючего, заполнял какие-то карты, а после полудня встретился в отеле с Джейн. Она была в белом подвенечном платье, которое успела купить в магазине, и вернулась в отель перед самым приездом Пита. В свидетели взяли летчиков, улетавших в Японию, и прямо из мэрии вернулись к самолету.

Среди провожающих у самого барьера стояла высокая, стройная девушка в белом подвенечном платье с букетом красных роз. Она стала предметом внимания многочисленных фоторепортеров, нацеливших в нее свои объективы. В толпе кто-то сказал:

– Это ловко придумали такой трюк с невестой, для фирмы отличная реклама...

На другой день в газетах появилась фотография Джейн – с поднятой рукой, в которой она держала букет цветов.

«Миссис Джейн Флеминг, – говорилось в подписи под фотографией, – провожает в полет своего мужа, бортмеханика Питера Флеминга, с которым она обвенчалась за час сорок пять минут перед началом первого воздушного рейса Соединенные Штаты – Япония».

В первый рейс, соединявший Штаты с японскими островами, полетели главным образом журналисты. Среди них был корреспондент влиятельной немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» – Рихард Зорге.