Текст книги "Снова в китае"

Автор книги: Юрий Корольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Вот тебе и крахмальные салфетки! – зло сказал Антон, когда услышал об исчезновении гоминдановца. – Здесь ухо надо держать востро.

Неудача, постигшая добровольцев, заставила их вести себя осторожнее. Накапливался опыт не только боевых дел. Следующую операцию готовили в сокровеннейшей тайне, о ней знали даже не все летчики.

К востоку от китайского побережья между Шаньтоу и Фучжоу, далеко в море, лежит большой гористый остров Формоза [2]2
  Тайвань.


[Закрыть]. По сведениям агентурной разведки, в северной части острова, близ портового городка Тайхоку, японцы формировали крупное авиационное соединение. Пароходами или своим ходом в Тайхоку переправляли десятки и десятки самолетов. На фронте боевые действия расширялись, и, несомненно, императорская ставка готовила новые, в том числе авиационные, удары по гоминдановской армии. А что, если разгромить японские резервы еще до того, как они вступят в действие?

В штабе ночами просиживали за картами, изучали трассу, производили расчеты и пришли к выводу – стоит дерзнуть. Уж слишком заманчива была цель.

Такого глубокого рейда в тылы противника летчики еще не совершали. Все осложнялось тем, что значительную часть пути – больше двухсот километров – предстояло лететь над морем на сухопутных машинах. Здесь уже каждая неисправность, каждое повреждение грозило гибелью.

Чтобы не спугнуть противника, летчики вели обычную боевую жизнь – барражировали над городами, отражали воздушные атаки, сами наносили удары, – никакого затишья. Бои шли напряженные и каждодневные. Близился День Красной Армии – 23 февраля 1938 года. Именно в этот день решено было совершить налет на Формозу, которую японцы считали глубоким и недосягаемым тылом.

К ночи все было готово. Вылет назначили на семь утра.

Время тянулось медленно, летчики поглядывали на часы – стрелки едва-едва ползли по циферблату. Небо стало затягиваться облаками, и это вызывало тревогу – что, если полет отменят? В штаб пробежал синоптик.

– Ну, как там?

Синоптик развел руками:

– Как начальство... – и скрылся за дверью.

Кто-то чертыхнулся в адрес синоптика – чего таит, никогда толком не скажет...

Через минуту из штаба вышел командир группы, сзади него улыбающийся синоптик, довольный, будто самолично устроил летную погоду.

– По машинам, товарищи! – негромко сказал майор.

Главную роль в рейде отводили бомбардировщикам. Первые двадцать машин поднялись ровно в семь. Через десять минут следующая десятка, за ними истребители.

Из зоны, набирая высоту, полетели ложным курсом, дважды меняли его и наконец пошли прямо к острову. Когда пересекли линию фронта, испортилась погода. Облака затягивали землю, видимость над морем стала нулевой. Шли над облаками в ослепительном сиянии солнца. На альтиметрах – пять тысяч метров. Дышать стало трудно, не хватало воздуха.

Формоза открылась вершинами бурых скалистых гор – как рифы в белесом море. Летчики не отрывали глаз от ведущего. «Везет же самураям!» – с досадой думал Вадим, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Только бесстрастные темные вершины, торчавшие в белизне сплошных облаков, проплывали под его самолетом. Облака безнадежно закрывали остров. Как теперь решит командир? Бомбить вслепую сквозь облака? Пробиваться вниз? Возвращаться обратно?.. И вдруг, когда, по расчетам штурманов, бомбардировщики подходили к цели, пелена облаков разорвалась, в просвете показалась земля, впереди город с прямоугольниками кварталов, с темно-красными крышами, а вдалеке уже отчетливо видимое поле аэродрома...

Ведущий самолет качнул крыльями и начал снижаться. Маневр командира повторили и остальные. Прошли над центром города: справа ажурный железнодорожный мост, по рельсам сороконожкой ползет товарный состав.

Конечно, с земли тоже увидели вырвавшиеся из облаков самолеты. Но их не встретили почему-то ни единым выстрелом. И ни одного японского истребителя в воздухе! Налет был до того неожиданным, а самонадеянность японцев так велика, что они даже не подумали использовать противовоздушную защиту аэродрома...

Бомбардировщики уже вышли на цель, из-под фюзеляжа полетели короткие, тупо заточенные карандашики бомб. Уменьшаясь в размерах, они достигли земли и бесшумно, как в немом кино, взметнулись взрывами. Истребители барражировали над аэродромом, который уже застилали расплывающиеся клубы черного дыма. Самолеты, только что стоявшие стройными рядами на поле, теперь вздыбились и ярко горели, рассыпаясь на части. Пылали ангары, рвались цистерны с горючим, метались люди... Ближе к жилым постройкам, рядом с пакгаузами, выстроившимися вдоль железнодорожных путей, видны были кубики деревянных ящиков – еще не распакованные, не собранные самолеты, к которым тоже подползал огонь.

Бомбардировщики, сбросив последние бомбы, легли на обратный курс. На ближайшем аэродроме сделали посадку, заправились горючим и полетели на свою базу.

В этот день Вадиму, так же как и другим истребителям, не пришлось сделать ни одного выстрела в воздухе, но успех был громадный. Японцы не сообщили о своих потерях, однако через несколько дней в английских газетах можно было прочесть: китайская авиация совершила налет на аэродром близ Тайхоку на острове Формоза. Предполагают, что в армии Чан Кай-ши появилась морская авиация. Налетом уничтожено более сорока самолетов, два склада с авиационными частями, цистерны с большим запасом горючего. Погибло около двадцати летчиков и столько же ранено.

Сообщалось также, что на международной бирже резко упал курс японских ценных бумаг. Это тоже связывали с налетом китайской авиации на Формозу.

А ван ю-шины сидели в тот вечер и праздновали День Красной Армии. С полета на Формозу они вернулись без единой потери.

В штабе китайских войск тоже ликовали по поводу успеха – еще бы, впервые японцам нанесли такой удар. Через несколько дней супруга генералиссимуса, мадам Чан Кай-ши, которую прозвали «далай-дама», устроила пышный прием в честь добровольцев. Она охотно заменяла генералиссимуса, была оживлена, и юркая ее фигурка мелькала среди гостей. Мадам властно отдавала распоряжения, расточала похвалы. Военный министр Хо Ин-цин тенью ходил за супругой генералиссимуса, улыбался и одобрительно кивал при каждом ее слове. Мадам наслаждалась выбранной себе ролью, купалась в чужой славе.

Все выглядело роскошно во дворце губернатора провинции. На дверях зала колыхались бамбуковые гардины, прозрачные, будто сделанные из легкой ткани. Они, как водяные струи, переливались при дневном свете. У окна плоский, как ширма, аквариум, с причудливыми китайскими рыбками. На стенах картины, и среди них одна с изображением сосны и журавля: символ долголетия и счастья. Ну и, конечно, сама мадам Чан Кай-ши в элегантном европейском костюме.

По случаю торжества добровольцы сменили комбинезоны на черные костюмы, все при галстуках, в белых воротничках.

Сначала мадам наградила всех памятными значками: распростертые эмалевые крылья с золотистыми звездочками – по числу сбитых самолетов. Затем начался а-ля фуршет, слуги разносили на глянцево-черных подносах рюмочки маотая, сандвичи с диковинной, пропитанной уксусом рыбой, и летчики, стоя, с тарелками в руках, отведывали незнакомые яства.

Все было чинно, благопристойно, как в Кантоне за торжественным ужином, только на более высоком уровне. Мадам пожимала руки, липкими глазками вонзалась в лица советских добровольцев и говорила, говорила без умолку.

Вадим немного говорил по-английски. Они стояли втроем: он, Тимофей Крюкин и Антон Якубенко. Крюкин все больше хмурился.

– Ты что?

– Да, ну их... – неопределенно ответил Тимофей.

К ним подошла мадам Чан Кай-ши, сзади нее военный министр. Вадим отвечал на ломаном, непослушном ему английском языке. Она смотрела на них покровительственно. Взяла Тимофея за руку, погладила. Когда отошла, распространяя аромат терпких духов. Крюкин поморщился и негромко сказал:

– Ну и липкая ж баба, как...

С его языка едва не сорвалось нецензурное слово. Взглянул на Андрея – заместителя командира по политчасти, в глазах его смешливые искорки. Все же он предостерегающе сказал:

– Ты чего, Тимофей, мы ж на приеме...

– А, ну ее к бису... Императрица!

Он взял с подноса рюмку маотая и опрокинул. Рюмка как наперсток в огромной руке кузнеца. Недоуменно повертел рюмку – пил или не пил и, ухмыльнувшись, поставил на лакированный поднос.

После приема снова начались боевые дни.

Летали, дрались, побеждали, хоронили товарищей.

Начинался период тропических дождей. С утра до вечера небо было затянуто тяжелыми облаками. Весь день над аэродромом стоял сырой полумрак и дождь прямыми, толстыми, как бамбук, струями падал на землю. Техники, летчики в непромокаемых плащах уныло бродили по коридорам аэродромного здания, тоскливо поглядывали из окон на хмурое небо. Их настроение можно было измерять барометром, висевшим на стене у дежурного по штабу.

Метеослужба, находившаяся в распоряжении гоминдановской армии, работала плохо. Часто летчики не имели никакого представления о том, какая погода за триста – четыреста километров от аэродрома. Возможно, только здесь, под Ханькоу, прохудилось небо, а там, дальше, можно летать, выполнять боевые задания?.. Может быть, может быть...

Дежурный по штабу то и дело вызывал синоптиков, синоптики запрашивали метеоцентр, и оттуда неизменно отвечали: карта погоды уточняется, точных данных пока нет.

Тимофей Крюкин, казалось, тяжелее других переносил затянувшееся безделье. В тесном дождевике, обтянувшем его могучую фигуру, он беспокойно вышагивал из угла в угол... Руки чуть не по локоть торчали из рукавов – во всем Ханькоу не могли подобрать для него дождевик, всё привозили какие-то недомерки. Приятели подшучивали, а Тимофей злился, всё его раздражало – и бесконечные ливни, и этот макинтош-недомерок. Не вытерпев, мокрый и злой, зашел к дежурному, сел на табурет, достал сигареты.

Начал издалека:

– Слухай, казак, говорят, что китайцы в засуху колотят своих богов за то, что не посылают дождя. Верно это?

– Верно, я тоже слышал... Вытаскивают из кумирни и лупят чем попало.

– А что, если б и нам взять какого да поколотить. Хоть бы на ком отыграться... Может, их главного синоптика. Как думаешь?

Дежурный засмеялся:

– Это нам не положено... Вот получим новую материальную часть, тогда летай вволю – хоть в дождь, хоть в туман...

– Знаешь, что я тебе на это скажу, Игнат? Одна дивчина все свадьбу откладывала, да так вековушкой и осталась...

– Что же нам делать?

– А вот что... Бить нам некого, поэтому самим надо погоду разведать. Есть у меня такая думка, казак...

Дня через два, когда немного развёдрилось, Тимофей поднялся над аэродромом и пошел на восток. Прижатый тяжелыми облаками, летел до самого Цзюцзяня. В пелене моросящего дождя едва виднелась земля. И вдруг – бывает же такая удача! – облака неожиданно рассеялись, и над головой засияло солнце. Дальше небо было совершенно чистое – над Янцзы, разлившейся, как море, была отличная видимость. Летчик развернул машину, в самом радужном настроении вернулся на аэродром и доложил командиру группы. Решили немедля действовать.

Еще до начала дождей бомбардировочная группа намеревалась произвести удар по японским кораблям, стоявшим на Янцзы, между горами Уху и Аньцином. Скорее всего, у японцев находились здесь перевалочные пункты. Морские транспорты поднимались сюда вверх по реке с военными грузами, войсками, разгружались в портах. Река Янцзы была главной артерией снабжения японской экспедиционной армии. К первому удару по коммуникациям готовились тщательно, внезапность нападения должна была принести успех. Сезон дождей вынудил летчиков отложить операцию, и вот разведка Тимофея Крюкина позволила снова вернуться к выполнению задуманного плана.

Если взглянуть на карту Центрального Китая, можно увидеть коричневую россыпь горных кряжей, подступающих с юга к долине Янцзы. В ясную погоду было бы удобнее всего зайти со стороны гор, раскинувшихся до Ханьчжоу, до побережья. Но как быть сейчас, когда сплошная облачность затянула этот горный район? И все же решили лететь – заходить с юга. Тимофей вспомнил Испанию, горы Астурии, Гвадаррамы. Там тоже приходилось летать над скалами. У него и его товарищей был опыт... На этот раз Тимофей и надеялся...

Девять бомбардировщиков тяжело оторвались от земли и строем клина легли на курс. А дождь все лил... Вскоре появились скалы, острые их клыки поднимались под самые облака. Скалы все чаще преграждали путь, приходилось с трудом продираться между вершинами. Идти девяткой было уже тесно, и Тимофей дал сигнал разойтись звеньями. Но вскоре и звеньям стало тесно в воздухе. Скалистые горы сходились так близко, что и одному самолету, казалось, не пройти сквозь эти теснины. Тимофей подал новую команду – разойтись по одному. Самолеты вытянулись длинной цепочкой, и облака все ниже прижимали их к земле.

Вершины гор казались столбами, что подпирают мутную тяжесть неба. Родилась мысль – лезть в облака, пробивать их толщу, но Тимофей сразу отказался от этого. Вершины гор исчезали в густых облаках, и кто знает, на какой высоте надо лететь, чтобы не напороться на острые скалы.

Внизу сквозь синеватую дымку мелькнула горная речка. Пошли вдоль ее русла, высота упала до полутораста метров. Сверху лежала плотная крыша облаков, внизу, совсем рядом, земля, а по сторонам темные, мокрые скалы... Машины – тяжелые бомбардировщики – шли почти на бреющем полете.

За всю свою летную жизнь Тимофей не испытывал такого напряжения. Горы сжимали, давили облака, и только впереди, в узком коридоре скал, бежала набухшая дождями речка – там было спасение, а может, гибель... Но вот гряда облаков и хребты Хуанлинских гор остались позади. Безмятежно сияло солнце, голубело небо. Смертельная опасность отступила.

Как и намечалось, вышли к порту Уху. Здесь был пустынный, безлюдный район, на многие километры затопленный полыми водами реки Янцзы. Снова построились звеньями и широкими спиралями стали набирать высоту. Поднявшись на пять тысяч метров, полетели вверх по реке, высматривая японские корабли.

Недалеко от Аньцина, там, где река делает крутой изгиб, заметили плывущую вверх по течению флотилию японских кораблей – около тридцати судов. Впереди громадным утюгом шел флагман, водоизмещением в десятки тысяч тонн. Японцы не обратили внимания на самолеты, летевшие на большой высоте из глубокого японского тыла. Никому не могло прийти в голову, что это самолеты противника. Но летчикам снова не повезло – с запада надвигался фронт густых облаков. Порт Аньцин уже скрылся в дождевом мареве, вот-вот облака закроют только что найденную цель... А на судах уже заметили опасность, корабли, шедшие в кильватере, рассыпали строй, над флотилией вспыхнули разрывы снарядов – зенитные пушки открыли заградительный огонь.

Фронт облаков затягивал землю, первая гряда уступом шла на большой высоте, и оставалась единственная возможность – опуститься ниже, в зону огня, чтобы вернее поразить цель. Пикировали вниз до двух тысяч метров. Штурман склонился у прицела, и Тимофей подчинялся каждому его слову. Рев моторов сменился тишиной, машина падала все ниже. Всем своим телом летчик ощутил, что штурман сбросил бомбы. Облегченная машина вздрогнула, рванулась вперед. Тимофей потянул на себя ручку. Посыпались бомбы и с других самолетов. Японский флагман, в который попали три бомбы, накренился, из чрева его вырвалось пламя, и он, как орех, раскололся надвое. Два других корабля были еще на плаву, но и они начали быстро погружаться в воду. Это все, что увидели летчики. Через мгновенье они вошли в облака и, набрав высоту, легли на обратный курс.

В тот день в записной книжке Тимофея Крюкина появилась еще одна строка, которую только он сам мог расшифровать:

«7 ч. 25 мин. 9 СБ. Горы, тяж. обл. Над Янц. 5000 мт. Ат. с 2 т. Ит.: три кор. Мы бпт».

Это означало: «В 7 часов 25 минут поднялись на девяти скоростных бомбардировщиках. Шли в горах и тяжелых облаках. Над Янцзы поднялись на пять тысяч метров, атаковали с двух тысяч. Итог: потоплено три корабля, мы вернулись на аэродром без потерь».

События трудного боевого дня уложились в одну строку записной книжки летчика.

И еще один бой в китайском небе запомнился летчикам-добровольцам, еще одна строчка появилась в записной книжке Тимофея Крюкина. Вскоре после «горного перелета», как называли летчики свой первый удар по японским кораблям на Янцзы, сиоганьская группа добровольцев стала получать новую технику. Прежде чем приземлиться на запасных аэродромах, скоростные машины совершили далекий путь в тысячи и тысячи километров – из Советской страны. Ван ю-шинам не терпелось испытать их в воздухе, в бою. Но пока они только придирчиво разглядывали их на земле, похлопывали ладонями, оглаживали фюзеляжи, как породистых рысаков...

– Знать, це дюже добрый конь! – удовлетворенно приговаривал Тимофей, обхаживая со всех сторон новую боевую машину.

Потом начались облеты, тренировки, но пока боевые задания выполнялись на прежних самолетах. Кроме высоких скоростей новые машины обладали еще одним качеством – их потолок чуть не вдвое превышал предельную высоту машин, до сего времени находившихся на вооружении. Обычно воздушный бой проходил на высоте в четыре-пять тысяч метров, редко-редко машины поднимались до шести тысяч. Это одинаково относилось к советским и японским бомбардировщикам. Но прибывшие самолеты легко поднимались на девятикилометровую высоту, сохраняя притом маневренность, скорость и безотказность в управлении. Пока нерешенной проблемой оставалась только тренировка летчиков – там, на границе стратосферы, в разреженном воздушном пространстве, пилотам нужна куда большая выносливость, чем при обычных полетах. Да и бомбежка с такой высоты требовала большего искусства штурманов.

Бывалые летчики, как новобранцы, заново проходили медицинскую комиссию. Военные врачи придирчиво выслушивали здоровяков, проводили над ними сложнейшие эксперименты, испытывали, проверяли, брали анализы. Ван ю-шины ворчали, но подчинялись. Каждому хотелось участвовать в первом высотном бомбовом рейде. Высотников выделили в особую группу, в шутку прозывали «институтками», «обществом безалкогольных напитков» – до того благопристойный образ жизни определили для них врачи. Правда, строгий режим подчас нарушался, но в этом не были повинны летчики. Война продолжалась, и готовились к высотным полетам, не прекращая боевой работы. Так продолжалось несколько недель.

Тимофей один из первых достиг заданного потолка. К налету готовили тринадцать экипажей. В штабе долго обсуждали, какой аэродром выбрать для бомбежки. Остановились на городе Уху. С японскими летчиками, летавшими с этого аэродрома, у добровольцев были старые счеты. Вблизи Уху находился крупнейший японский аэродром, там всегда теснились десятки истребителей, иной раз до полсотни, а бывало, и по шестьдесят «И-96». Истребители часто налетали на полевые войска и аэродромы, нападали в воздухе, препятствуя полетам бомбардировщиков. При всем напряжении воздушных боев, при всех потерях, которые несли японские летчики, численное превосходство все же оставалось за ними. Выдерживать их натиск, отражать удары удавалось только благодаря отличному боевому опыту добровольцев, их храбрости и мужественной стойкости. Теперь эти качества должна была дополнить новая техника.

И вот тринадцать экипажей по сигналу ушли в воздух. Перевалили за пять тысяч метров. С каждой минутой все труднее становилось дышать, по телу разливалась противная слабость. Через некоторое время эти явления исчезли, но от резких движений начинало сильно биться сердце. Надели кислородные маски. Видимость была сносная, внизу тянулись бесчисленные озера. Места уже были знакомые – здесь не раз приходилось летать, только на другой высоте. К Уху подошли незаметно, на такой высоте самолеты с земли почти неразличимы, не слышны.

На зеленом поле виднелись ряды крошечных самолетиков. Сколько их, определить трудно. Тимофей рукой указал штурману вниз, кивнул головой, с усмешкой погрозил пальцем: готовься, мол, гляди не промахнись! Штурман тоже кивнул, успокаивающе поднял руку – не беспокойся, все будет в порядке... Но Тимофей знал: не так-то просто попасть в цель с такой высоты. Даже при сильном оптическом увеличении самолеты выглядели полевыми кузнечиками на лугу.

Тимофей развернул самолет, лег на боевой курс. Посыпалась первая серия бомб, за ней вторая... Бомбы легли точно, и маленькие, ватные клубочки разрывов, расплываясь, закрыли дымом японские самолеты.

Именно в этот момент произошло то, что долго потом вызывало веселый смех у ван ю-шинов...

Десяток японских истребителей все же успел подняться в воздух с аэродрома Уху. Они сравнительно быстро набрали высоту, но, как только перевалили за шесть тысяч метров, резвость их сразу упала. Японские машины не могли подойти к бомбардировщикам даже на расстоянии прицельного выстрела. Было видно, как истребители задирают моторы, словно рыбы в аквариуме, которые тычутся в поверхность воды, когда не хватает воздуха. Из их попыток так ничего и не получалось, и они соскальзывали, будто скатывались вниз по ледяной горе. Разрывы зенитных снарядов тоже не достигали цели, белые хлопья дымков оставались далеко внизу.

Тимофей даже стянул с себя кислородную маску, чтобы получше разглядеть, что происходит внизу. Стрелок-радист улыбался во весь рот, наблюдая, как неистовствуют японские летчики.

Тринадцать бомбардировщиков не торопясь сделали еще один заход, сбросили последние бомбы, еще раз победоносно прошли большим кругом над горящим аэродромом Уху и только после этого легли на обратный курс. А истребители «И-96» все еще бесновались, крутились внизу, похожие на свору дворняжек, что лают на мчащийся по дороге автомобиль.

В штабе с нетерпением ждали возвращения летчиков. Тринадцать экипажей благополучно приземлились в Ханькоу. Их встречали на поле все, кто был в этот день на аэродроме. А начальник штаба вместо приветствия и поздравлений протянул Тимофею расшифрованную радиограмму. Военный министр гоминдановского правительства Хо Ин-цин поздравлял добровольцев с успехом, он уже знал о результатах воздушного рейда. На другой день в газетах напечатали интервью с военным министром, в котором он пространно рассказывал, как китайские летчики совершили налет на Уху. Министр сообщил, что во время бомбежки уничтожено двенадцать японских истребителей, двадцать три сильно повреждены. Во время налета на японском аэродроме погибло сто двадцать пять летчиков и авиатехников.

Хо Ин-цин восторженно отзывался о китайских летчиках, о росте их боевого мастерства. Добровольцы ван ю-шины только понимающе ухмылялись – ведь во всей гоминдановской авиации было всего-навсего семь, только семь летчиков-китайцев, воевавших с японцами...

Тимофей Крюкин не оставлял мысли найти японский авианосец. Теперь это было точно известно – самолеты базировались на авианосце «Ямато-мару», но авиаматка появлялась то здесь, то там, искусно маскировалась, прижималась к берегу, пряталась в бухтах, и сам черт не мог бы ее разглядеть в глубоких, скалистых шхерах. Иногда разведчикам удавалось засечь авианосец, но группа бомбардировщиков, вылетавшая по следу воздушной разведки, ничего не находила, только скалы да море, затянутое дымкой, лабиринт островов и бухт на протяжении сотен километров...

Прошло еще два месяца. «Ямато-мару», авианосец в несколько десятков тысяч тонн водоизмещения, оставался заколдованным кораблем-невидимкой. И вот удача!

Тимофей шел в свободном полете на большой высоте над полноводной Янцзы. В небе плыли легкие облака, самолет то исчезал в них, то появлялся снова. Последнее время бомбардировщики проводили «беспокоящие» японцев полеты над рекой Янцзы, над побережьем, атакуя военные корабли, морские транспорты, пароходы, доставлявшие в Китай технику, войска и многое-многое другое. Такое «беспокойство» дорого стоило противнику – за последний десяток дней в районе Дунлю бомбардировочная авиация добровольцев потопила двенадцать больших кораблей, около сорока катеров, повредила два десятка других судов. Японский флот нес серьезные потери. Корабли стали вести себя куда осторожнее, чем в первые месяцы большой войны.

На Янцзы не было видно ни одного корабля, а мелкие суденышки, заметив летящий бомбардировщик, торопливо прижимались к берегу, но они не представляли особого интереса – стоит ли тратить на них тяжелые бомбы.

Тимофей вывел машину к побережью – все скалы, скалы да металлическая синева моря. Опять полет без результатов, пора возвращаться на аэродром! И вдруг пилот и штурман одновременно увидели в глухой бухте, затянутой маскировочными сетями, авианосец «Ямато-мару». Ветер дул с берега, и пелена тумана, закрывавшая судно, медленно отступала в море. Нельзя было терять даже секунды.

– Перехожу в атаку! – крикнул летчик штурману и повел машину на цель.

Шквалом зенитного огня встретил авианосец летящий на него самолет. Огонь всех калибров сосредоточили зенитчики на несущейся к ним смерти. Штурман дал поправку. Тимофей довернул машину и ощутил, как бомбы полетели вниз. На втором заходе увидел, что на «Ямато-мару», возле самой трубы, вымахнул столб черного дыма, изрезанный яркими языками пламени. Вторая бомба легла у борта, разорвалась в воде, ниже ватерлинии, и одновременно, как по команде, заградительный огонь прекратился. Одинокая последняя струя трассирующих пуль медленно поднялась в воздух, и все оборвалось. Авианосец начал крениться на левый борт, на палубу высыпало множество людей – муравьи в разворошенном муравейнике – и стали бросаться в воду.

Самолет сбросил последние бомбы и лег на курс. Гибнущий авианосец лежал на боку и походил на громадную мокрую черепаху, выползающую из воды. Летчики не видели его последних мгновений.

В разведку с аэродрома послали два истребителя. Летчики вернулись и доложили – авиаматка перевернулась вверх днищем и затонула.

Это был первый и единственный случай в истории войн, в истории международной авиации, когда современный мощный авианосец погиб в результате воздушной атаки одного-единственного самолета.

Боевые действия советских добровольцев наносили тяжелый урон японской авиации, морскому транспорту, наземным войскам на полях сражений. И все же численное превосходство оставалось на стороне императорской армии. Летчикам-добровольцам зачастую приходилось вступать в бой с силами, превосходящими их в два, порой в три раза. Тем не менее японские пилоты не выдерживали стремительных атак, несли тяжелые потери, и воздушное поле боя оставалось за добровольцами.

Японцы имели значительное преимущество и в том отношении, что все их резервы, базы находились значительно ближе от театра военных действий, чем тылы, далекие тылы советских добровольцев. А свои острова, по примеру Великобритании, они самодовольно называли непотопляемым авианосцем.

Через два года в Японии готовились торжественно отпраздновать две тысячи шестьсот лет существования империи. Если не считать попыток монгольского нашествия на остров Кюсю, закончившегося трагически для грозных азиатских завоевателей, можно считать, что страна Ямато никогда не подвергалась нападению. Быть может, только в незапамятные времена. В продолжение веков, тысячелетий священный ветер камикадзе надежно оберегал страну от вторжения. Об этом кичливо напоминали потомки древних самураев, решивших в наше время осуществить завет императора Дзимму и накрыть, как шапкой, весь мир японской крышей. Хакко Итио!

Недосягаемость японских островов вызывала и укрепляла в Токио чувство безнаказанности за любые авантюристические действия военных. Трудно сказать, кому первому пришла мысль поколебать самонадеянное чванство самураев, но осуществить это взялись советские летчики-добровольцы, входившие в состав китайской гоминдановской армии.

Ранним утром 20 мая 1938 года шесть бомбардировщиков, имевших опознавательные знаки китайской авиации – белая звезда в синем круге, ушли на задание, к которому добровольцы-летчики готовились долго. Путь предстоял дальний – туда и обратно несколько тысяч километров, и поэтому бомбардировщики ушли без сопровождения истребителей. Только над континентом их эскортировали два десятка стремительных «И-15», новых машин, находившихся на вооружении советской Красной Армии. Эти истребители вместе с летчиками были в распоряжении китайского командования.

Несколько раз летчики меняли курс, и наконец, оторвавшись от китайского берега, пошли в направлении японских островов. Истребители, качнув крыльями – добрый знак пожелания счастливого пути, повернули обратно. Шесть экипажей тяжелых бомбардировщиков летели одни над бескрайними просторами моря. Как и на Формозу, они шли на сухопутных машинах.

Остров Кюсю, самый южный остров Японского архипелага, находится в тысяче километров от китайского берега. Но до берега от полевого аэродрома еще несколько сот километров, а еще, ложные курсы, полет над Кюсю от одного объекта к другому, возвращение на базу – в общей сложности, по самым минимальным подсчетам, летчикам предстоял путь не меньше как в четыре тысячи километров.

Перед штурманами лежали раскрытые карты с обозначением трех японских городов на острове Кюсю: Сасебо, Нагасаки, Фукуока – цели, к которым направлялись бомбардировщики. В Сасебо располагалась база японского императорского военного флота, в Фукуока – крупнейшая авиационная база, а из Нагасаки уходили в Китай транспорты с войсками, оружием. Порт Нагасаки питал всю японскую армию, воевавшую в Китае.

Группа бомбардировщиков беспрепятственно подошла к острову Кюсю. Как и на Формозе, ни единым выстрелом зениток не встретили их с земли – слишком уж невероятным казалось появление авиации противника над любым из «непотопляемых авианосцев», составлявших Японский архипелаг. Было все, как обычно при бомбометании: самолеты легли на боевой курс, штурманы приникли к прицельным приспособлениям, вот центр города, раскрылись бомбовые люки, но... вместо бомб на порт Сасебо полетели кассеты с листовками, обращенными к японскому народу.

Кассеты отделились от самолетов и рассыпались белым снеговым облаком листовок, опускаясь все ниже, гонимые легким встречным ветром.

На каждом листке с изображением летящего журавля – древнего символа счастья японского народа – строки иероглифов звали к миру, клеймили позором милитаристов, развязавших войну с Китаем.

«Война, которую Япония ведет против Китая, – говорилось в листовках, – несчастье для наших народов. В этих несчастьях виновна военная клика, которая хочет уничтожить Китай.

Убитые и раненые японские солдаты – трагедия для их семей. Мы сочувствуем вам. Народ Китая любит мир. Если и вы хотите мира, мы приветствуем вас, как лучших друзей. Война для нас только средство защиты. Не верьте недостойным людям, которые говорят иначе! Не посылайте в Китай своих сыновей на верную смерть. Давайте жить в мире и улучшать свое благосостояние...»