Текст книги "Мой тесть Леонид Брежнев"

Автор книги: Юрий Чурбанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

После похорон, 15 ноября утром я буквально на несколько минут зашел к Юрию Владимировичу в кабинет, чтобы от имени Виктории Петровны, Галины Леонидовны и всех родственников покойного Леонида Ильича поблагодарить его за внимание и поддержку, проявленные к нам в эти дни. Юрий Владимирович был очень усталый, он сидел за столом в рубашке и галстуке, у него в этот день были многочисленные встречи с руководителями государств и партий, прибывшими на похороны. Я высказал ему слова благодарности, и тут Юрий Владимирович, даже не обращаясь ко мне, а просто как бы рассуждая сам с собой, сказал: «Да, Виктория Петровна – очень мужественный человек. Юра, пока я жив, никто вашу семью не тронет…» Он сдержал свое слово. Став Генеральным секретарем, Юрий Владимирович постоянно оказывал Виктории Петровне знаки внимания: если ей было нужно, ей выделялся специальный самолет, чтобы она имела возможность побывать в Карловых Варах и хоть чуть-чуть поправить здоровье. Константин Устинович тоже относился к вдове Генерального секретаря ЦК КПСС с должным уважением. А потом пришли другие времена…

После похорон мы приехали на одну из небольших подмосковных дач, где были организованы поминки. Собрались родственники, по-моему, чуть больше двадцати человек. От партии и государства присутствовал один Капитонов. Больше никого не было. Виктория Петровна не хотела, чтобы поминальный обед проходил шумно и помпезно, с бесчисленными речами, – мы с Галиной Леонидовной были за столом недолго, чуть больше часа, потом уехали и увезли с собой Викторию Петровну. Где-то через час разъехались и другие гости. Вот так похоронили Леонида Ильича Брежнева.

В день рождения и в день смерти Леонида Ильича мы каждый год всей семьей приезжали на Красную площадь и возлагали на могилу цветы. С годами Виктория Петровна чувствовала себя все хуже и хуже, даже от ГУМа до могилы ей было очень трудно дойти. Где-то в 1987 году Виктория Петровна совсем ослепла. В этот момент, как мне писала Галина Леонидовна, ее в двадцать четыре часа выгнали с дачи, на которой она жила последние тридцать лет, и она переехала в Москву. Потрясенная несправедливостью и клеветой, обрушившейся на Леонида Ильича, она уже плохо понимала, что происходит вокруг нее, а с учетом той страшной болезни, которая у нее давно прогрессировала, ничего кроме слез все эти статьи у нее не вызывали. Не знаю, как ее выгоняли с дачи, я уже был в колонии, знаю только, что три комнаты в московской квартире она отдала племянникам, чтобы рядом с ней кто-то находился, хотя бы для того чтобы сходить в магазин.

Я думаю, что пройдет время и история, конечно, еще скажет свое объективное слово. Очень может быть, что мы еще многое пересмотрим из того, что движет нами сейчас, еще не раз оглянемся в прошлое, чтобы спросить себя, как все-таки мы прожили те годы, все ли было «в застое», как нам сегодня об этом говорят. Время воздаст справедливость.

Вспомним мы и Леонида Ильича Брежнева. Количество статей о Леониде Ильиче в последнее время не уменьшилось, наоборот, их стало больше. Пусть робко, но зато сейчас все чаще и чаще высказываются уже не такие однозначно-отрицательные оценки, как это было в первые годы перестройки. Тем не менее голос людей, которые действительно знали Леонида Ильича и в силу служебной необходимости видели, как он работает, все еще звучит очень осторожно. Правда пробивается по капле. Ведь кто в основном пишет о Леониде Ильиче? Только журналисты. Это они у нас знают все на свете, все абсолютно. Есть публикации, которые – сразу скажу – вызывают лишь чувство отвращения. С ними я спорить не буду. О них нельзя говорить всерьез. В других статьях есть, наверное, какие-то крупицы правды, но они, эти крупицы, все равно густо смешаны с разного рода догадками, слухами или просто сплетнями, часто выходящими за границы здравого смысла. Ну о чем, скажем, говорить, если даже такой человек, как Борис Ельцин «вспоминает» в своей книге «Исповедь на заданную тему», что Брежнев был не в состоянии сам наложить резолюции на разного рода служебные бумаги? И это пишет Ельцин – кто же, как не он должен отвечать за свои слова! А таких бумаг, естественно, великое множество, они наверняка сохранились в архивах, их можно посмотреть. Кто же работал за Брежнева, если не сам Брежнев? С другой стороны, нынче такое время, когда хорошо или – хотя бы! – уважительно говорить о Леониде Ильиче… как бы это помягче сказать… не модно, что ли. Нет такой газеты или журнала, которые хотели бы сейчас идти вразнобой. Так как же призвать людей к объективности? Что я могу сделать? Наверное, только одно: поделиться своими личными воспоминаниями и впечатлениями о Леониде Ильиче, сделав все возможное, хотя это и не просто, конечно, чтобы отойти от того, что принято называть «родственными чувствами».

Когда в 1964 году Леонид Ильич Брежнев был избран Первым секретарем ЦК партии, я работал инструктором в аппарате ЦК ВЛКСМ. Как сейчас помню, я находился в служебной командировке в Томской области. Первым секретарем обкома комсомола там работал Борис Михайлов, затем мы встретились с ним уже в аппарате ЦК ВЛКСМ, а еще позже он перешел на службу в МВД СССР, и сейчас, по-моему, работает там (чуть ли не в пресс-центре). И вот, в один из тех октябрьских вечеров, мы решили зайти с ним в заводское общежитие, чтобы посмотреть, как живет молодежь. Вдруг слышим в одной из комнат возбужденные молодые голоса. Решили, что здесь ребята празднуют какое-то торжество, и, постучавшись, конечно, мы вошли. Так и есть: на столе у них стояло спиртное, они уже были немного навеселе, поинтересовались, кто мы такие, и пригласили за стол, налив по стакану «перцовки» (в то время это был самый ходовой и дешевый напиток, где-то по 2.12. за бутылку). Взяв протянутый стакан, я спрашиваю: «А по какому случаю?» Ребята радостно отвечают: «Хрущева сняли!» Чего они так радовались, я не знаю, но тут же мелькнула мысль – вот ведь как активно молодежь страны откликается у нас на политические события. Со своими «мерками», конечно, но все-таки – активно.

Это имя – Леонид Ильич Брежнев – в то время мне мало что говорило. То есть я знал, разумеется, что это один из руководителей страны, но – не более того. Вернувшись в Москву, я подробно прочитал в газетах о состоявшемся Пленуме ЦК КПСС и лаконичную – в газетном изложении – биографию нового лидера партии. Не могу сказать, что тема смены руководства вызвала у меня прилив какого-то энтузиазма и вдохновения: в то время ударным фронтом комсомола были кукуруза, разведение птицы и кроликов, то есть мы все больше интересовались какими-то конкретными делами, чем самой политикой. К Никите Сергеевичу Хрущеву у меня тоже не было – и не могло быть – какого-то уж совсем негативного отношения, так что в нашей среде октябрьский Пленум ЦК КПСС не вызвал какого-то изумления или тем более потрясения. Да и во всей стране, я думаю, тоже.

Очень трудно, конечно, давать сейчас какую-то человеческую оценку всей жизни Леонида Ильича в кругу семьи. Но вспоминая наше общение в стенах его дома, можно уверенно сказать, что это был очень хороший семьянин, человек с мягким и добрым характером, с большой любовью относившийся к своим близким. Он всегда радовался, если по субботним, воскресным или праздничным дням на дачу приезжали дети и внуки, находил для них время, знал, чем и как они живут, их настроения и проблемы. Несмотря на то что это были дети и внуки Генерального секретаря ЦК КПСС, у них, как и у всех людей, тоже, конечно, появлялись свои проблемы, служебные или не так уж часто – семейные неурядицы, но Леонид Ильич и Виктория Петровна о них знали и, если могли, всегда старались помочь, дать какой-то добрый совет. Если же кто-то из детей или внуков вдруг провинился, и все это приобретало огласку, то Леонид Ильич всегда спрашивал очень строго, и взбучка бывала. Ну, какие это могли быть проступки? Допустим, кто-то нарушил правила дорожного движения или, скажем, высокомерно повел себя с сотрудниками ГАИ – Леонид Ильич обо всем этом быстро узнавал, как это делалось, мы знали, и от него доставалось на «полную катушку». Впрочем, если говорить о внуках, то я не помню, честно говоря, чтобы они позволяли себе развязный образ жизни и были возмутителями спокойствия: ребята всегда держались в определенных «рамках» и воспитывались довольно строго. Несколько раз, по-моему, Леонид Ильич и Виктория Петровна бывали на днях рождения у своего сына Юры. А вот у нас с Галей он не был ни разу. Виктория Петровна иногда, хотя и редко, приезжала к дочери, а он нет. Может, мы не очень настойчиво приглашали, может быть, это совпадало с его нездоровьем, но факт есть факт: у нас он никогда не был. Зато Леонид Ильич иногда навещал внуков. Если это были семейные праздники, он обычно дарил какой-то подарок, говорил слова приветствия, немного общался с гостями и уезжал. Визиты к родственникам носили, конечно, очень короткий характер, но это и понятно: ведь когда-то надо было и отдыхать.

Наверное, можно сказать, что Леонид Ильич был вспыльчивым человеком. Это случалось. Но не в кругу семьи. Когда мы с женой приглашались на дачу или, скажем, во время совместного отдыха в Крыму, я не помню каких-то вспышек или размолвок с его стороны. Иной раз он комментировал свои впечатления от общения с кем-то, когда по-доброму, когда в резкой форме, если его собеседник оставил неприятное впечатление, – но Леонид Ильич всегда очень быстро отходил или сразу же переключался на другую тему. В этом плане ему, конечно, была присуща и определенная культура. Во всяком случае он неплохо владел собой и умел держать себя в руках.

В общем, Леонид Ильич был широким человеком. Вот, я думаю, почему его в какой-то степени раздражал Михаил Андреевич Суслов с его вечным педантизмом и претензиями на всезнайство. Над Сусловым часто подсмеивались, причем не только у нас дома, но и в кругу членов Политбюро. Суслов, скажем, несколько десятков лет подряд носил одно и то же пальто – и я помню, как в аэропорту, когда мы то ли встречали, то ли провожали Леонида Ильича, он не выдержал и пошутил: «Михаил Андреевич, давай мы в Политбюро сбросимся по червонцу и купим тебе модное пальто». Суслов понял, купил пальто, но в калошах, по-моему, так и ходил до самой смерти. Из всех членов Политбюро он был единственным человеком, кто по Москве ездил только со скоростью 40 километров в час, об этом все знали, но Михаил Андреевич всегда спокойно отвечал, что Суслов и при такой скорости никогда и никуда не опаздывает. Однажды, я помню, кто-то из нас спросил: «Леонид Ильич, Суслов хотя бы раз в жизни ездил на охоту?» Находясь в хорошем расположении духа, Леонид Ильич часто бывал настоящим артистом. Тут он вытянул губы и, пародируя речь Михаила Андреевича, протянул: «Ну что вы, это же о-чень… о-пасн-о…» Вот такая легкая была ирония.

Разъезжая с такой скоростью, Суслов, конечно, никогда не попадал в аварии, а вот у Леонида Ильича с его любовью к машинам и к скоростям – «какой же русский не любит быстрой езды» – какие-то легкие аварии случались, когда он сам садился за руль. За пределами Москвы как-то раз была авария посерьезнее, но не с «ЗИЛом» Леонида Ильича, а с машиной сопровождения. Сам Леонид Ильич за 70 лет часто садился за руль. Он очень любил скоростные иностранные машины. Весь мир знал об этой страсти и многие лидеры западных стран – Брандт, Никсон и другие – дарили ему именно машины. На «мерседесе» он почти не ездил, а вот машину, которую подарил Никсон, очень любил, считая, что она крайне удобна в управлении. Ездил он действительно быстро, вот тут уж Рой Медведев не ошибается: Леонид Ильич имел хорошие навыки в управлении автомобилем, это пришло к нему от службы в Забайкальском военном округе, где он был танкистом. А как-то раз – я помню – он сам рассказывал мне, что в условиях войны ему тоже довольно часто приходилось бывать за «баранкой».

Когда мы прилетали в Крым, зн всегда сам садился за руль, но не своего большого «ЗИЛа», конечно, а иномарки, специально туда доставленной. И рядом с ним был не начальник охраны, как полагалось по инструкции, рядом с ним садилась Виктория Петровна, постоянно говорившая своему супругу только одно: не надо ездить быстро. К ее советам и просьбам Леонид Ильич обычно прислушивался. Вот так, около двух часов, мы добирались до Ялты – в курортных зонах не может быть организованной толпы, никого, как говорится, специально «не сгоняли», но люди узнавали Леонида Ильича, тепло приветствовали, желая хорошего отдыха. Вот так мы и шли по трассе: впереди машина ГАИ, потом охрана, затем иномарка с Леонидом Ильичом и Викторией Петровной, а за ними – мы с Галей. Что и говорить, любил Леонид Ильич садиться за руль, очень любил! Случалось, что на охоте он сам ездил и на «газике», и на «уазике», но обычно начальник охраны вставал, что называется «стеной», не пуская его за руль, и уж когда совсем было нельзя, Леонид Ильич уступал их настойчивым просьбам.

Он ничего не боялся. У Леонида Ильича никогда не было «двойников», – как это сейчас пишут в газетах, более того: из двух «ЗИЛов», бронированного и небронированного (в народе их не очень удачно, по-моему, окрестили «членовозами»), Леонид Ильич обычно выбирал тот «ЗИЛ», который «полегче», потому что у бронированного был чуть хуже ход. Да он и не думал никогда, что на него кто-то станет покушаться. И никаких покушений на жизнь членов Политбюро в 70-е, так же как и первой половине 80-х годов, не было. Светлана Владимировна, жена Щелокова, никогда не стреляла в Юрия Владимировича Андропова, руководитель Белоруссии Петр Миронович Машеров действительно погиб в автомобильной катастрофе (я об этом еще скажу), а Ф. Д. Кулаков, A. A. Гречко, Д. Ф. Устинов, А. Я. Пельше и другие члены высшего руководства страны умерли своей смертью. Тем не менее одно покушение на жизнь Леонида Ильича действительно, судя по всему, было. Уже здесь, в колонии, мне попалась на глаза большая публикация об этом инциденте в журнале «Смена». Она, по-моему, так и называлась «Покушение».

Да, такой случай был. Во второй половине 60-х годов во время встречи героев-космонавтов, точнее, в тот момент, когда праздничный кортеж машин въезжал на территорию Кремля, по одной из них – той самой, где были космонавты Терешкова, Николаев и, кажется, Береговой, было совершено несколько выстрелов. Кажется, этот террорист, Ильин, проник в Кремль, чтобы действительно убить Генерального секретаря ЦК КПСС. Но дело в том, что Брежнев и сопровождавшая его машина охраны въезжали на территорию Кремля через другие ворота. А вот почему в таком случае этот человек стрелял в космонавтов, причем с близкого расстояния (то есть он хорошо видел, в кого полетят пули), для меня – загадка. Неужели ему все равно было, кого убивать? Тогда Брежнев тут ни при чем. Я-то всегда считал, что этот человек был сотрудником милиции, и только здесь, из публикаций «Смены», я узнал, что он, оказывается, не имел к органам внутренних дел никакого отношения, что он служил в армии и имел звание лейтенанта. Остается невыясненным только одно: как же все-таки Ильин проник на территорию Кремля, пройдя – пусть даже и в милицейской форме – через достаточно плотные кордоны тех служб, которые отвечали за общественную безопасность. У меня осталось твердое впечатление, что это была незапланированная акция: покушавшегося тут же арестовали, и по заключению авторитетной медицинской комиссии этот человек был помещен не в следственный изолятор КГБ СССР, а в психиатрическую лечебницу, где он находится, как пишут, и по сей день. Газеты тут же дали сообщение ТАСС об этом «провокационном акте»; кроме того, Москва – это такой город, где люди всегда и так все знают, однако какого-то большого резонанса этот инцидент все-таки не вызвал. Никогда Леонид Ильич о нем не рассказывал и не вспоминал. А если я у него спрашивал: «Почему «ЗИЛ» небронированный?» – то он обычно отшучивался: «Интересно, кто же это в меня стрелять-то будет, кому я что плохого сделал?»

На моей памяти особенных терактов в Москве не было. Иногда, правда, кидали самодельные бомбы, – я помню, было что-то в районе 40-го гастронома на Лубянке, иной раз, хотя и редко, взрывные устройства тайно подкладывались в метро, но все это, конечно, единичные акции, никакой спланированной «партизанской» войны против москвичей или – даже скажем так – против существовавшего государственного строя. У нас не было. Не думаю, что все люди, занимавшиеся этой абсолютно бессмысленной деятельностью, на самом деле страдали психическими расстройствами, хотя мы всегда (это было удобно) говорили в печати именно так. Тут, конечно, сказывалась «перестраховка», наше вечное «как бы чего не вышло». Но всех этих преступников, действительно врагов своего народа, было, слава богу, так мало, что мы могли их просто пересчитать по пальцам.

Вопросами охраны Генерального секретаря ЦК КПСС занималось Девятое управление КГБ СССР. Оно существует и сейчас, занимается, насколько я знаю, теми же самыми вопросами. Леонид Ильич имел небольшую охрану. Когда он ездил в зарубежные командировки, она усиливалась, но и принимающая сторона, в свою очередь, гарантировала личную безопасность высокого советского гостя. Все поездки Леонида Ильича за границу обычно проходили достаточно спокойно, в строгом, деловом режиме, никаких нежелательных эксцессов не было. Мне думается, что Леонид Ильич пользовался определенной симпатией не только среди руководителей западных стран, но и среди их деловых кругов. Я так уверенно об этом говорю, ибо Леонид Ильич почти всегда возвращался из своих поездок переполненный самыми различными впечатлениями, и сам о многом подробно рассказывал. При нем была очень хорошая традиция: когда Леонид Ильич возвращался, все члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК собирались в здании правительственного аэропорта Внуково-2, и Генеральный секретарь ЦК КПСС по свежим следам делился своими впечатлениями. Тогда же принималось решение: принять к сведению информацию товарища Брежнева, одобрить итоги его визита и провести конкретные меры по таким-то и таким-то вопросам. Соответствующие ведомства тут же получали соответствующие указания. В зависимости от общего настроения и усталости Леонида Ильича эти встречи длились когда час, когда больше часа. Сразу скажу: мне ни разу не приходилось бывать в зарубежных командировках вместе с Генеральным секретарем ЦК КПСС. Об этом не могло быть и речи. Виктория Петровна ездила вместе с Леонидом Ильичом за рубеж всего один или два раза, да и то лишь в тех случаях, когда этого требовал протокол. Что же касается меня, то в этом смысле я вообще работал в другом графике; очень много ездил по нашей стране, особенно в первые годы на посту заместителя министра по кадрам, но когда по служебной необходимости приходилось бывать за границей, то, выполняя личные поручения Леонида Ильича, я довольно часто встречался с руководителями этих стран. Впрочем, об этом – не сейчас, потом, это уже отдельный рассказ.

На мой взгляд, Леонид Ильич был очень мужественным человеком. Уже где-то в возрасте 70 лет врачи удалили ему в области паха то ли осколок, то ли свернувшуюся землю с времен войны. Врачи говорили, что ему нужно полежать несколько дней, подготовить себя к операции, но Леонид Ильич настаивал (и настоял!), чтобы эта операция была бы сделана сразу, уже на следующий день. В клинике Леонид Ильич пробыл недолго, и даже там он умудрялся работать, с кем-то встречался, что-то диктовал.

Очень серьезную травму Леонид Ильич получил в Узбекистане. Я думаю, что теперь это уже не может быть каким-то государственным секретом. Приехав в Узбекистан для вручения республике ордена Ленина, он вдруг (во второй половине дня) решил посетить один довольно большой авиационный завод. Для всех это было полной неожиданностью, завод, что называется, к визиту Генсека «не готовили». Естественно, всем рабочим хотелось хотя бы краешком глаза посмотреть на Брежнева, и вот, когда Леонид Ильич вошел в сборочный цех, его встретила большая толпа людей, всем хотелось пообщаться с Леонидом Ильичом или просто от всего сердца его поприветствовать. Кто-то из рабочих, человек восемь, наверное, залезли на большой и тяжелый стапель, чтобы оттуда все как следует разглядеть. И вдруг, именно в тот момент, когда Леонид Ильич находился под этим стапелем, тот рухнул на него с высоты порядка 5–6 метров. Охрана успела поднять руки, но вся эта махина со всего размаха обрушилась на головы людей, придавив и Леонида Ильича. У него была переломана ключица. Один из членов охраны получил тяжелые увечья. Все смешалось – шум, гам, крики. Охрана тут же бросилась на помощь, но Леонид Ильич сам, превозмогая боль, встал и прежде всего отдал распоряжение отправить пострадавшего охранника, молодого симпатичного парня, в госпиталь. Даже в этой ситуации он думал не о себе, а о людях. У этого парня была тяжелая травма и он тихо вскрикивал от боли. А на следующий день Леонид Ильич выступал на торжественном заседании ЦК КП, Президиума Верховного Совета и Совета Министров Узбекистана, посвященном вручению республике высшей правительственной награды:рука с переломанной ключицей была искусно перевязана, блокирована новокаином, и хотя лечащий врач Леонида Ильича, умный и еще очень молодой человек, настаивал на немедленном вылете в Москву, Леонид Ильич решил не портить людям праздник и отложил этот вылет на утро следующего дня. Потом он довольно долго находился в больнице, дело медленно шло на поправку, кроме перелома ключицы Леонид Ильич, видимо, перенес и сильное психологическое потрясение – но он был сильным человеком и даже здесь, в палате, продолжал работать, звонил по разным телефонам, очень беспокоясь за судьбы урожая 1979 года.

Кстати говоря, вручая Узбекистану орден Ленина и лично очень хорошо относясь к Шарафу Рашидовичу Рашидову, Генеральный секретарь ЦК КПСС даже в этом, казалось бы, сугубо праздничном докладе подверг Рашидова определенной критике. Но что это была за критика? Я бы назвал ее так: «брежневская». Леонид Ильич, как никто другой, умел так журить людей, что они на него никогда не обижались. Как-то раз у нас с ним был разговор о первых секретарях обкомов и крайкомов партии, и Леонид Ильич сказал так: «Каждого секретаря партийного комитета можно в любой момент снять с работы и всегда при желании – можно найти за что. Но прежде чем придираться к партийным секретарям, нужно помнить о той колоссальной ответственности, которая возложена на их плечи». А еще Леонид Ильич говорил, что больше десяти лет на посту руководителя областной или краевой партийной организации могут работать только те люди, которые действительно снискали авторитет и уважение среди своих коллег, а самое главное – среди народа. И такие примеры у нас были, можно назвать многих руководителей: в Астрахани – Бородин, в Смоленске – Клименко, в Ростове – Бондаренко и т. д. А также первые секретари крупных республик: Украины, Казахстана, Азербайджана, Грузии, Армении, Узбекистана. Леонид Ильич хорошо знал этих людей и доверял им полностью. Двери его кабинета для них не были закрыты. Вот, скажем, еще одна деталь: такой человек, как Егор Кузьмич Лигачев, хотя и строил в Томске «социализм», как он говорит, но его, в общем, было не слышно, не видно. Я даже не помню, был ли он в составе ЦК КПСС. Тем более не помню, чтобы он как-то ярко выступал на пленумах. Может быть, я просто невнимательно слушал, конечно, но в память его речи не врезались. И каких-то «любимчиков» у Генерального секретаря ЦК КПСС не было. Все работали в одной «упряжке». Причем как работали? Такие руководители республик, как Кунаев, Рашидов, Шеварднадзе, Алиев, Демирчян глубоко, как мне казалось, уважали Брежнева, но в рот ему тем не менее не смотрели, работали самостоятельно, советовались с Леонидом Ильичом, но еще чаще брали всю ответственность на себя. Несколько сложнее складывались его отношения с прибалтами. Насколько я помню, Леонид Ильич ни разу не был в Прибалтике ни с рабочими визитами, ни на отдыхе. Трудно сказать почему. Те процессы, которые теперь происходят в Прибалтике, тогда не чувствовались, если они и были, то лишь в «зародыше». Но Леонид Ильич все-таки отдавал некоторое предпочтение закавказским республикам и Средней Азии. А в Прибалтику ездили другие руководители, в первую очередь Андропов. Зато мне не раз приходилось быть свидетелем того, как хорошо Леонид Ильич отзывался об Алиеве, Шеварднадзе и Рашидове. Они во многом дополняли друг друга. Бывая в республиках, я почти всегда получал от них приглашения посетить их в домашней обстановке. Что ж, это и понятно – законы гостеприимства на Востоке и в Закавказье ставятся превыше всего. Но я тем не менее отказывался. С их стороны иной раз это приводило даже к какой-то ревности. Особенно хорошо мне запомнился Гейдар Алиев: энергичный человек, талантливый оратор, и хотя я все-таки остерегаюсь по вполне понятным причинам давать сейчас какие-то оценки, мне всегда казалось, что он очень неплохо знает положение в своей республике, причем – в любой отрасли. По крайней мере в том, что он досконально знает положение в органах внутренних дел республики, я убеждался не раз. Помню, Гейдар Алиевич был очень недоволен тем, как работает и ведет себя Велиев, человек тяжелого, я бы сказал, грубого склада характера, высокомерный милицейский чиновник, который, прежде чем возглавить министерство внутренних дел Азербайджана, длительное время работал заведующим отделом административных органов ЦК КП Азербайджана. Велиев совершенно не замечал своих подчиненных. Как говорится, не видел их «в упор». Гейдар Алиевич об этом знал. Подобного отношения к людям он не терпел. Моя и его точка зрения на стиль и методы работы Велиева, совпадали, мы его освободили, но инициатива – и это важно – принадлежала прежде всего Алиеву. Говорю это потому, что сейчас вокруг Алиева очень много разговоров о «мафии» и разного рода негативных явлениях, в которых якобы он замешан. Не знаю. Но вот только один пример. Сейчас все накинулись на Алиева за то, что он в Азербайджане преподнес Леониду Ильичу очень красивый и дорогой перстень. Сначала об этом перстне говорил Гдлян, потом взялись за дело журналисты. Уже здесь, в колонии, я читал не одну публикацию на эту тему. Сам Алиев в интервью, которое я тоже читал, говорит, что никакого перстня он Леониду Ильичу не дарил. Но Алиеву никто не верит. Я же свидетельствую, что он говорит правду: этот перстень в день семидесятилетия Леониду Ильичу подарил его сын Юрий. И этот перстень быстро стал любимой игрушкой – ведь сын подарил! – уже немолодого Генсека. Когда я работал в МВД, у нас, насколько я помню, не было никаких сигналов, что Алиев злоупотребляет своим служебным положением. Были ли такие сигналы в КГБ и Прокуратуре, я сказать не могу.

Вот другая интересная деталь. Накануне пленума или сессии Верховного Совета СССР первые секретари областных и краевых комитетов партии группами по 15–20 человек обязательно заходили к Леониду Ильичу. Шел совершенно откровенный и доверительный разговор – острый, критический. Причем без всякого с их стороны подхалимажа. А как иначе? Встречались единомышленники, которые были готовы прямо и честно поставить перед Генеральным секретарем ЦК КПСС любые вопросы. После таких встреч Леонид Ильич всегда возвращался очень поздно и в хорошем расположении духа. Конечно, среди старых аппаратчиков ЦК КПСС подхалимаж имел место, не без этого, что и говорить, но по крайней мере заместителя по «аплодисментам» лично у Леонида Ильича никогда не было. С другой стороны, частенько, особенно во время крымских встреч, замечал, как недоволен Леонид Ильич кем-то из своих собеседников (а многие из этих людей еще живы, так что я, может быть, пока повременю их называть). Тогда Леонид Ильич в достаточно деликатной, но определенной форме ставил этих людей на место. Он не любил Чаушеску, весь этот румынский социализм у него кроме резких комментариев никаких других эмоций не вызывал, но Чаушеску был вынужден терпеть критику Брежнева. Гусак, Хонеккер, Живков пользовались у него авторитетом, хотя крымские встречи по ряду позиций международного коммунистического движения зачастую носили не только откровенный, но и очень резкий характер.

Именно в Крыму, кстати говоря, я непосредственно наблюдал как Леонид Ильич работает. Его рабочий день начинался здесь в восемь утра. С помощником или двумя помощниками он уходил в свой кабинет, созванивался с теми руководителями крайкомов и обкомов, где имелись хорошие виды на урожай. Леонид Ильич всегда был противником повышения цен на хлеб, хотя некоторые члены Политбюро на этом настаивали. Он говорил: «Пока я жив, хлеб в стране дорожать не будет», и всегда очень переживал из-за положения с урожаем. То есть в Крыму Леонид Ильич работал так же плотно, как и в Кремле. А я просто удивлялся: зачем такой отдых нужен? Да и отдых ли это? Леонид Ильич купался часов до восьми утра, плавал он великолепно, по полтора-два часа держался на воде, правда, в последнее время уже начинал уставать и поэтому старался не злоупотреблять водой. Он обычно делал легкую гимнастику, иногда принимал оздоровительный массаж. Потом, как я уже говорил, уходил в свой рабочий кабинет, и так было до самого обеда.

Вечером – встречи с иностранными лидерами. К ним тоже надо было готовиться. Я видел, как он уезжал на эти встречи, какие папки с бумагами были у него в руках. После таких бесед он обычно возвращался очень уставший. Они проходили где-то неподалеку: кажется, это была бывшая дача Сталина. А возвращался он только к программе «Время», которую обязательно смотрел, ужинал, – и сразу шел отдыхать. Сама дача, на которой мы жили с Леонидом Ильичом, когда-то принадлежала Хрущеву. Об этом рассказывали члены охраны. Обычный двухэтажный дом, по-моему, каменный, весь оштукатуренный и облицованный заново. Его несколько раз переделывали, менялась, очевидно, планировка комнат, появлялась новая сантехника, но в общем, все оставалось как было. Если посмотреть по первому этажу, там находились две или три комнаты и спальня. Справа – кухня, неподалеку – маленький кинозал с бильярдом. Столовых было две: открытая, под тентом, и закрытая, на случай плохой погоды. Спальня Леонида Лльича и Виктории Петровны находилась на втором этаже. Там же был его рабочий кабинет. Территория дачи на редкость ухоженная, но совсем небольшая; она располагала к длительным прогулкам. Рядом – дом отдыха «Пограничник».