Текст книги "Маленькие неожиданности"

Автор книги: Юрий Медников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Килограмм сушеных комаров

Все свое отрочество я провел в спортивных лагерях, каждый из которых запомнился какими-то небольшими приключениями.

Однажды кто-то из пацанов запустил пулю, что из самых проверенных и достоверных источников узнал потрясающий факт: сто граммов сушеных комаров стоят, если сдать их в аптеку, пятьсот рублей – невероятную по тем временам сумму. Если в чем-то у нас и был недостаток, то только не в комарах, особенно по вечерам. Огромные тучи этого дорогущего фармсырья сопровождали каждого, умирая от голода и омерзительно дребезжа. Ясное дело – мы сразу договорились сообща заработать такие легкие деньги! Каждый из нашей компании должен был поочередно снимать майку и перед отбоем садиться на скамейку возле куста акации, где у комаров, судя по всему, была своя военно-воздушная база. Сидеть предстояло голой спиной к участникам бойни, изображая из себя живца, а перед забивальщиками стояла задача методично истреблять кровососущих, пристраивающихся к аппетитной плоти, и складывать убиенных в мешочек. Три вечера мы занимались этими мазохистскими заготовками и следующим днем сушили улов на солнце. Увы! Тысячи собранных с таким невероятным самоотречением насекомых не весили ровным счетом ничего!

В очередной вечер все переругались вдрызг, так как у каждого, кто выступал в роли живца, возникали одни и те же подозрения: забойщики специально не торопятся убивать комара, а дают ему поглубже воткнуть в спину, уже до крови расчесанную, свой ненасытный хоботок. Бесконечные распри участников этих варварских заготовок и болезненность процедуры не дали нам возможности собрать первый транш комаров. И очень вовремя, пока еще оставалась хоть какая-то кровь в истощенных телах юных спортсменов.

Жестяной барабан (почти по Грассу)

Еще совсем маленьким ездил я с бабушкой в гости к нашедшемуся деду, который затерялся во время войны, завел новую семью и жил в городе Бугуруслане. Остановились мы у кого-то из родни и ждали, когда у деда появится возможность навестить свою покинутую жену и никогда не виденного внука.

Бабушка волновалась по своим причинам, а я – из-за того, что она неоднократно заявляла, будто дед очень добрый и наверняка придет не с пустыми руками. Каков будет подарок, я не догадывался, но очень сильно, прямо на пределе детских возможностей, мечтал о барабане – хотел стать взаправдашним барабанщиком. Возможно, испускаемые флюиды были столь сильны, а может, я канючил и вслух (мне ближе первая версия), но утром пришел дед и принес с собой большую коробку, из которой, после нескольких объятий и дежурного «Ух, какой вымахал!», был извлечен на свет красивейший красно-синий жестяной барабан и настоящие деревянные палочки. Счастью моему не было предела, ведь это вам не какая-нибудь банка из-под сельди с парой обломков штапика, а настоящий барабан на ремне и настоящие палочки с круглыми пумпочками на концах!

Пока бабушка с дедом вспоминали на кухне свою тяжелую историю, грустили, сожалели и что-то шепотом друг другу говорили, я с барабаном на шее начал разгуливать по квартире и услаждать слух всех присутствующих чарующими звуками жестяного чуда: «Тын, ды-ды-дын, дын! Тын, ды-ды-дын, дын!» Мою радость, похоже, никто особо не разделял, поморщился даже дед, когда я зашел на кухню продемонстрировать свое мастерство, а бабушка предложила пойти радовать людей во двор. Отличная идея! Как я раньше сам не додумался!

Выйдя во двор, я начал свою любимую тему: «Тын, ды-ды-дын, дын!» На шум подтянулись местные пацаны такого же возраста и стали пристраиваться ко мне, марширующему, «в кильватер». Собиралась небольшая армия. После второго круга начали открываться окна и раздались советы, пока достаточно добродушные, пойти погулять в какой-нибудь другой двор. Но мне нельзя было уходить из нашего – так велела бабушка, и пришлось начать третий круг, после которого тон реплик соседей изменился и раздалось первое: «Катитесь к чертовой матери!»

Дабы не потерять свежеобретенного внука, вышел дед, разогнал армию и забрал меня домой от греха подальше. Мои попытки подубасить и дома были быстро пресечены, а барабан спрятан до завтра.

Всю ночь мне снился замечательный сон о том, как я чеканю шаг с потрясающим барабаном на шее. Продрав глаза и наскоро позавтракав, я вымолил – «бабулечка, моя любименькая, ну, пожалуйста, хоть минуточку» – свидание с инструментом. И все началось сначала: часть первая – домашняя, часть вторая – дворовая, ругань, крики, угрозы убийством, арест, тяжелая разлука с любимым жестяным другом.

Следующим утром вышел конфуз: несмотря на съеденную кашу и гору всяческих обещаний, барабан мне так и не выдали, бабушка сказала, что он куда-то пропал. Я перевернул вверх дном всю хозяйскую квартиру, но так и не нашел предмет своего вожделения, чем был искренне поражен: куда он мог подеваться ночью? Тогда еще в голову не приходило, что взрослые могут быть такими коварными даже по отношению к тем, кого, как утверждают, любят.

Хотя и к лучшему, что так вышло. По крайней мере, я не остался маленьким злобным карликом, как у Грасса. Во всяком случае, не карликом.

P. S. А настоящим барабанщиком я все-таки был. Чуть позже – в пионерской дружине.

Пельмени

Лето 1984 года. Практика в украинском Новоднестровске на одноименной ГЭС. Поскольку я был единственным русским из Ленинградского политехнического, выбирать не пришлось, и комната в предоставленной общаге досталась мне на троих с вьетнамцем и доминиканцем. Общаться с ними было трудновато, поэтому я сдружился с неким Женькой из минского политеха, делившим комнату с молчаливым арабом.

Закончился очередной рабочий день, третья по счету пятница в Новоднестровске, скоро собираться домой, а денег в кармане так и не завелось. Коротая вечер за кружкой местного замечательного пива «Ячменный колос», мы пришли к выводу, что неплохо бы подхалтурить и хоть что-то привезти домой. У меня уже была полновесная семья, маленькая дочка, а Женька просто оказался не чужд легкой наживе. Достаточно большой опыт всяческих подработок натолкнул меня на простую и самую реальную мысль: идти на ближайшую железнодорожную станцию и искать халтуру там, где все понятно: круглое – катать, плоское – кидать, отдыхать, пока летит.

Утром в субботу, преисполненные собственной значимости, мы сели в автобус, отправляющийся в Черновцы через Белоусовку, в которой по нашим агентурным данным должен был находиться крупный железнодорожный узел. Расстояние до станции автобус преодолел незаметно, мы даже толком не успели поделить деньги, которые благодаря общему трудолюбию выпадут на нас в ближайшее время золотым дождем.

После непродолжительных поисков «раздающего халтуры» мы нашли вагончик, который надела на себя необъятная женщина, имеющая колоритные усы и зычный голос. Таким, наверное, и должен быть человек, заправляющий всем и вся в своей небольшой вселенной, именуемой «Белоусовка товарная». Уроженка западной Украины генетически не была предрасположена к разговору с москалями, но тем не менее работа есть работа. Осудив нашу внешность, физические кондиции, а также всех наших родных до седьмого колена, она переплюнула через губу: «Он вагон, там залишилося десять тонн борошна, занурте на машину, отримаєте по четвертаку на ніс». Не без усилий удалось понять следующее: «Вон вагон, там осталось десять тонн муки, погрузите на машину, получите по четвертаку на нос».

Мы вышли на улицу, хлопнули по рукам, отметив таким образом свою редкостную удачливость, и направились к вагону, радостно блестя глазами в предвкушении большого куша: двадцать пять рублей – это же две трети месячной стипендии. Фантазия экстраполировала далее, мы перемножали оставшиеся дни практики на двадцать пять, получали огромные, просто фантастические суммы. «Больше на ГЭС ни ногой», – говорил один. «Будем работать здесь, пусть там дураки вкалывают за гроши», – вторил другой.

Да, работа нелегкая, но мы не боимся трудностей, пора уже зарабатывать – не дети. А десять тонн, между тем, поделенные на вес одного мешка, давали, как ни крути, двести мешков или по сто на брата, а в переводе на мешкометры – около тысячи. Для меня – кандидата в мастера по дзюдо – было бы странным усомниться в собственных силах, Женькин же оптимизм был ни на чем не основан, но возможность оперировать огромными цифрами в рублях затмевала физическую немощь.

Не омрачил наше приподнятое настроение и вид огромной груды мешков в темноте дальнего конца пульмановского вагона. Мы лихо вскочили внутрь, перекинули трап на бортовой грузовик, подъехавший задом, и принялись за дело. Я обнял, как ребенка, первый мешок и без особых усилий прошел положенные десять метров до машины. Глаза уже привыкли к темноте вагона, и тут первое сомнение насчет справедливости всех расчетов вкралось в голову: в противоположном углу лежала точно такая же куча мешков! Осталось только успокаивать себя словами Наполеона: «Главное – ввязаться в бой…»

Второй мешок – полет нормальный, я бодр и свеж, пятый – тоже ничего. Здесь возникло второе сомнение в правильности выбора работ: неожиданно оказалось, что работающий на тридцатиградусной жаре человек потеет. А мука – летает. Сложив эти две нехитрые аксиомы, пытливый ум привел к невероятному, но вполне очевидному выводу: мы медленно и верно превращаемся в огромные человекообразные пельмени. Что было поначалу жутко смешно, а потом стало несколько беспокоить.

На десятом мешке начали свою разрушительную деятельность межличностные трения и мысли о социальной справедливости. Это у меня мешок был десятый, а у Женьки – восьмой, причем его он уже тащил по полу волоком, что давало возможность проанализировать последующую удручающую динамику разгрузочных работ. После перекура пришли к выводу о том, что логичнее будет носить мешки вдвоем, взявшись за «уши» с разных сторон. Дело пошло веселее, и некоторое время мы даже по-прежнему беззаботно шутили. Но недолго.

Перекуривать хотелось все чаще и чаще, а слой теста на нас становился все толще и гуще, начиная схватываться и трескаться на сгибах, что периодически приводило к неконтролируемым приступам смеха, теперь уже истерического. Через некоторое время мы окончательно стали похожи на забинтованных человечков с эмблемы фирмы «Мишлен». Оптимизм давно угас, дело клонилось к вечеру, а у нас только что закончилась куча мешков с одной стороны вагона. Перерывы приходилось делать не только для восстановления тающих сил, но и для разлепливания постоянно склеивающихся тестом глаз. А силы у меня стали таять в два раза быстрее, так как Женька уже перестал держать свой край мешка, а просто за него держался.

Двухсотый мешок мы доволокли до машины в кромешной тьме, едва ли не на карачках, и вместо радостных возгласов смогли лишь издать какой-то звериный звук, напоминающий брачный рев марала, как говорил Бендер. В течение ближайшего часа мы молча и неподвижно сидели прямо в насыпавшейся на пол муке, со вставленными нам в скрюченные пальцы четвертаками давно ушедшей домой начальницей станции. Наш анабиоз продолжался бы бесконечно, но пришел какой-то мужик закрывать вагон и выгнал нас прочь.

Автобусы давно перестали ходить, и нам предстояло осилить пешком обратный путь до общежития – теперь уже немыслимые десять километров. Запоздавшие попутные машины не только не реагировали на призывы остановиться и подобрать усталых путников, но старались проехать по обочине как можно дальше, сигналя и рискуя свалиться в кювет. Шутка ли – по дороге шли, покачиваясь, два абсолютно белых, как положено, привидения и еще голосовали, как будто разучились перемещаться в пространстве соответствующим их природе образом.

Подобрал нас и подвез последние метры пути до общаги не самый смелый в мире водитель, а попросту пьяный в стельку и посему слабовидящий.

Кстати, по иронии судьбы, безвозвратно испорченная одежда и обувь стоили примерно те самые заработанные двадцать пять рублей.

Коля и медведь

Открывали однажды весенний сезон рыбалки с Колей на Новоладожском канале. На том его отрезке между деревнями Черное и Дубно, куда не ходят машины – нет дороги. Недалеко от города, а цивилизации там минимум. Доехали на катере до поселка Лигово, разместились на рыболовной базе, основную надежду связывая, как обычно, с утренним клевом.

Проснувшись, позавтракали, собрались и на тихом ходу отчалили в сторону Новой Ладоги, на этом участке меньше всего движение катеров. Там побросали спиннинг – щука не хочет брать железо. Тут закинули удочки – поймали немного мелочишки. Двигаясь потихоньку вдоль канала, переместились километра на три-четыре, где и бросили якорь в облюбованном месте рядом с прибрежными камышами. Сидим с удочками, закинутыми в разные стороны: Коля – в сторону носа, я – на сто восемьдесят градусов, в сторону кормы. Радуемся встающему солнышку, гипнотизируем взглядами поплавки, Коля все время бухтит что-то, я его не слышу, да и не слушаю, поскольку информативностью или искрометным юмором его речи не отличаются.

Рыба поклевывает, не давая мне сосредоточиться на Колиных фантазиях, периодически только долетают обрывки фраз: «Как думаешь, есть тут волки… Если б у меня был миллион баксов… Интересно, а есть ли сейчас на Ладоге волна… Медведь». Я автоматически игнорирую всю эту словесную шелуху. Опять:

«Юра, медведь». У меня повело поплавок, надо подсекать, а он снова: «М-м-медведь, Юра». Продолжение фразы никак не наступает, поэтому я раздраженно оборачиваюсь к своему компаньону: «Достал, Колян, ну что медве…» Окончание слова застряло у меня в горле: метрах в двадцати от нас через плешину в камышах в воду заходит вполне себе настоящий медведь, с меня ростом. Нас он, похоже, не видит и не чувствует, прошел метра три по воде и поплыл через канал.

Когда первое оцепенение стало спадать – захотелось запечатлеть этот незабываемый момент на фото. Я стал лихорадочно вытаскивать свой телефон из самого дальнего кармана и, разумеется, уронил удочку в лодку. Очень шумно получилось, да так, что даже этот глухой и бесчувственный медведь увидел, наконец, что он здесь не один в столь ранний час, и стал разворачиваться в воде в нашу сторону. В голову полезли нехорошие мысли: «Обнаружил легкую добычу!.. Решил слегка позавтракать!» Воображение нарисовало картину кровавого пиршества зверя на истерзанной надувной лодке.

Напарник же, сидевший все это время неподвижно и молча, стал подавать признаки жизни, вскочил и начал заклинания: «Юра! Надо что-то делать! Юра! Заводи мотор! Юра! Снимайся с якоря!» Не знаю, почему он решил, что именно сейчас самый подходящий момент применить свои командные навыки. А как я снимусь с якоря, если якорь на его стороне привязан? А как я заведу мотор, если он из воды вынут? Мысли хаотично метались, никак не складываясь в картину действий. Коля гнул свою линию: «Он к нам плывет, заводи скорей!» – переложив, таким образом, всю ответственность за свою нелепую гибель на меня.

Кто знает, чем бы это закончилось, будь медведь чуточку голоднее. Но он, окинув тощую, несытную фигуру Коляна, обреченно стоявшего на носу лодки, подумал о несущественности такого почти вегетарианского завтрака, подмигнул нам (может, показалось), изменил курс и поплыл к берегу, а выйдя из воды, припустил в лес, высоко и весело подбрасывая мохнатый зад. Все произошло столь быстро, что стало даже несколько обидно от неожиданно закончившегося приключения и несостоявшейся фотосессии.

Возвращаясь с рыбалки, мы вспоминали свои предыдущие визиты в эти места, и в особенности те случаи, когда ночевали на берегу в палатке, и представляли себе ухмыляющуюся морду медведя, заглядывающего под полог: «Как рыбалка, туристы?»

Коварные трусы

В каждой большой организации обязательно есть хотя бы один общий любимец публики – балагур, непревзойденный рассказчик и неутомимый остряк. Был такой и в нашем проектном институте, Генка Ососков – абсолютное подтверждение своей фамилии: маленький, зачуханный в связи с сугубо напряженными отношениями с женой, да к тому же смешно картавый, что придавало его рассказам дополнительной уморительности. Генкой он оставался для всех, несмотря на свой полтинник и седые виски. Любой из нас считал большой удачей, если оказывался на первомайской демонстрации с ним в одной колонне, а на шефской уборке колхозной моркови – на одной грядке. Это сулило неплохое времяпрепровождение.

Как-то повезло и мне. Наш институт должен был срочно спасать урожай свеклы, который, как всегда неожиданно, вырос в дружественном совхозе «Московский». При хаотичном делении на двойки «дергающий – обрезающий» совхозный бригадир поставил меня в пару с Генкой, подвел нас к уходящей за горизонт борозде будущих витаминов и напутствовал бодрящей фразой: «Как дойдете до леса, отметьтесь и можете валить по домам!» Все бы хорошо, да только леса не было видно за бугром поля, находящимся метрах в трехстах. То есть – триста точно наши, а дальше полная неизвестность. Да делать нечего, глаза боятся, а руки делают – начали мы свою вахту. С первой же обрезанной свеклой Генка выдал тематический анекдот: «– Ты так похудела! – У меня свекольная диета. – Варишь? – Не, пропалываю», – насмешив не только меня, но и соседей по бороздам, которые потом весь день старались не отставать и не убегать вперед, дабы не пропустить самого-самого. Было даже удивительно, как он держал в голове весь этот юмористический хлам и настолько вовремя и к месту оттуда выуживал, словно у него был какой-то математический алгоритм.

Многое из услышанного нами касалось прежних выездов на поля, одну из этих историй я и хочу вам рассказать. Тут следует заметить, что повествование Генка вел от третьего лица, рисуя нашей фантазии некоего своего знакомого, который после изложенного случая вынужден был уволиться, но раз-другой сбивался на «я», что давало повод подозревать именно его главную роль в произошедшем.

Итак, середина сентября, бабье лето, интеллигенция, как обычно, отправлена на помощь братскому классу крестьян и убирает бескрайние поля какого-то овоща. Норма стандартная – до ближайшего леса или до семнадцати ноль-ноль. Разумеется, многие предпочитают поднапрячься и удрать пораньше, а не отбывать номер «до упора». Заканчивают один по одному, сдают работу бригадиру и идут на автобус в сторону видневшейся километрах в полутора дороги. Жара, градуса двадцать три, что удивительно для этих дней. Вадим, старший инженер сектора металлоконструкций, профессиональный подкаблучник и человек, не замеченный ни в чем зазорном на корпоративах, понуро бредет по полю домой, поедая выданный из дома бутерброд с докторской и мечтая освежиться кружечкой пивка. «Доеду до Площади Мира, пойду домой мимо Апрашки и возьму в пивточке маленькую «Бархатного», вот только надо потом погулять немного, чтобы выветрилось», – ласкает он свой организм шикарной мечтой.

– Вадик, подожди! – почти сложившуюся картинку разбил знакомый женский голос.

– А, Светка. Тоже норму выполнила? – вернулся он к действительности, оценив приятную возможность легкого непродолжительного флирта с симпатичной коллегой из соседнего отдела.

– Да, надо было пораньше «отбарабанить», да в магазин зайти, а то дома – хоть шаром покати. Мой придет, ворчать опять будет. Ой, надоело все к чертовой матери! Хочется отдохнуть от всей этой рутины, съездить на море. Мы уже пять лет никуда не выезжали, кроме садоводства, где отдых тот еще.

Тут в голову Вадику незнамо из каких тайных глубин подсознания пришла несвойственная ему хулиганская мысль, можно даже сказать, пассионарная.

– А что тебе море! Вон, смотри, пруд какой симпатичный! – показал он в сторону небольшого водоема, спрятавшегося неподалеку в перелеске между полями. – Давай, Светка, скупнемся, там, похоже, и мостки есть! – закинул наш герой удочку в надежде на развитие сюжета.

– А что, давай, Вадик, последние теплые деньки все-таки! Только я не буду, у меня купальника нет, – обрадовалась и она хоть какому-то приключению.

Назвался груздем – полезай в кузов, учит нас с детства народная мудрость. Вот и Вадик, вопреки здравому смыслу, заднюю не включил и решил проявить себя во всей красе, хотя вода наверняка была холоднючая. Светка присела на берегу в ожидании представления и не ошиблась. Мужчина разделся до труселей, предъявив неплохой торс и даже угадывающиеся несколько шашечек на прессе. Сделал несколько эффектных разминающих движений и после короткого разбега прыгнул в неизведанное, вытянувшись в струнку. Непрогревающаяся уже вода обожгла тело, а голова Вадика воткнулась во что-то склизко-упругое. Испугавшись, он поспешил встать на ноги, но укололся содержимым дна, отпрянул назад и поцарапал спину о притаившуюся в глубине вод проволоку. Дело в том, что местный водоем, как у нас водится, давно использовался трактористами для утилизации покрышек и прочего хлама.

Кое-как, с вытаращенными от ужаса глазами, Вадик выполз на поверхность мостков и, сквозь перехваченное дыхание, выдавил из себя:

– Что-то погода сегодня нелетная.

Перепуганная не на шутку Светка хлопотала возле пострадавшего, промакивала носовым платком раны и, успокаивая покрытого гусиной кожей, расцарапанного «гусара», предложила:

– Сними хоть трусы да выжми, не в мокрых же идти, я отвернусь.

Вадик так и поступил: отжал трусы, надел джинсы и рубашку, а упомянутый предмет нижнего белья оставил в руках, и пошли они дальше, понемногу успокаиваясь и смеясь над этим нелепым происшествием. Вадик даже начал чувствовать себя немного героем, активно жестикулируя зажатыми в руке трусами, пока Светка не предложила сдать их на временное хранение в свой полиэтиленовый пакет, что и было сделано.

– Светка, только ты это… не говори никому в конторе про мои похождения, а то застебают мужики, а?

– Да что ты, Вадик, я кремень. Никому!

Объединенные теперь общей тайной, мило беседуя, они шли оставшееся до остановки автобуса расстояние, все больше и больше располагаясь друг к другу. Непродолжительное путешествие подошло к концу, и, расставаясь возле станции метро, наши коллеги зачем-то неловко пожали руки и пообещали впредь общаться почаще. Чему, скажу забегая вперед, так и не суждено было осуществиться.

Вадик, как и собирался сначала, порадовал себя кружечкой бархатного и, нога за ногу, с романтической улыбкой на лице доплелся до дома.

Светка, также погруженная в философские размышления, на автомате зашла в универсам, накупила еды на ужин и завтрашний день, сложила все покупки в свой пакет и направилась домой. Дверь открыл ее благоверный, который уже пришел с работы и приветствовал супругу обычным:

– Где так долго? Я жрать хочу – умираю, сегодня пообедать не пришлось.

– Да, норму никак не могла сегодня выполнить, возьми, дорогой, сумки, сделай себе бутер пока, а я сейчас переоденусь и быстренько картошечки поджарю со свининкой.

Он взял сумки, отнес на кухню и стал рыться в поисках заветной колбасы. Когда до несчастной женщины стало доходить, какую роковую ошибку она совершила, с кухни уже раздался угрожающий рык и в прихожую выбежал взбешенный муж, держа в руках убийственную находку – труселя Вадика.

– Выполнила норму? Зараза! – сверкнули налитые кровью и не предвещающие хеппи-энда глаза.

Вадик же «прожил» не больше Светкиного – только до того момента, когда по возвращении домой жена предложила переодеться в домашнее. Он снял рубашку, привычным жестом скинул джинсы и обнажил всю свою мерзопакостную сущность, то есть полное отсутствие выданных утром трусов, а испугавшись и повернувшись спиной, – еще и подсохшие царапины, оставленные коварной проволокой.