Текст книги "Мир хижинам, война дворцам"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Такова была первая поездка Шептицкого в Киев, состоявшаяся почти за четверть столетия до девятьсот семнадцатого года.

Естественно, граф Андрей отчитался о плодотворных итогах своего спортивного вояжа. Он отчитался в Вене, в генеральном штабе австро–венгерской армии, и в Риме, в Ватикане, лично перед папой Львом XIII. План «Дранг нах Остен»[12]12
  «Наступление на Восток» (нем.).


[Закрыть], предложенный Бисмарком династиям Гогенцоллернов и Габсбургов, полностью совпадал с планами Ватикана: распространить католицизм на православный восток, а затем перенести столицу божьей империи из Рима в Иерусалим «ко гробу господню», чтобы оттуда управлять католическим миром на обоих полушариях.

Результаты отчетов Шептицкого не замедлили сказаться.

Из генштаба драгунский офицер вышел с орденом за военные заслуги; однако орденская лента приколота была не на груди драгунского мундира, а к лацкану гражданского смокинга: Шептицкий был отчислен из армии.

В резиденции папы Шептицкий оставил и смокинг: из Ватикана он вышел в монашеском подряснике – послушником иезуитского ордена отцов–васильян.

Послушничество, которое для всех, кто решил посвятить себя богу, длится не менее шести месяцев, для молодого монаха Андрея было специальным рескриптом святой конгрегации[13]13
  Kонгрегация – отдел курии, верховного органа папской власти.


[Закрыть] сокращенно… до месяца. Месяц спустя он стал полноправным иезуитом; еще через год был рукоположен в священнический сан; в десять лет прошел все ранги католической иерархии, получив посвящение в высокий епископский сан. А вскоре совсем еще молодой граф Шептицкий достиг самой вершины в греко–католической церкви Галиции: он стал митрополитом львовским в святой резиденции на горе святого Юра, наместником папы римского на западноукраинских землях, а сам папа, как известно, является наместникам бога на земле.

Незадолго перед тем состоялась и вторая поездка графа Шептицкого в Киев – кафедральный костел необыкновенной готической красоты был достроен. Приятно было заглянуть и в Бородянку, с ее куропатками, кроншнепами и вальдшнепами, к старому другу, российскому графу Шембеку, чей австрийский брат в то самое время получал красную кардинальскую мантию.

Однако, справедливости ради, следует отметить, что Шептицкий не присутствовал при освящении кафедрального костела на Большой Васильковской. И вообще отец–иезуит появился на территории Российской империи не в пастырский сутане. Он снова носил смокинг, до неузнаваемости изменивший его внешность. Да и паспорт у него был… на чужое имя.

Опять–таки, справедливости ради, следует отметить, что сия никому не известная личность в смокинге имела неосторожность выронить свой фальшивый паспорт через прореху в кармане и была, в связи с этим, выслана царской полицией за пределы Российской империи…

Этот–то казус и припомнил, верно, Шептицкий, говоря о роковых обстоятельствах, сложившихся при посещении древней столицы Украины.

4

Вслед за Грушевским Шептицкий тоже поглядел на часы в углу.

– В нашем распоряжении, уважаемый пан профессор, еще целый час. О самом важном мы успеем договориться. Однако и в дальнейшем многие дела потребуют от нас постоянных контактов. Для этого нам понадобится человек, который смог бы поддерживать между нами тесную связь. Прошу запомнить: Киев, Дарница, место постоя бельгийских авиаторов, действующих в составе русской армии, – капеллан части, в прошлом настоятель тарнопольского прихода, отец из ордена редиментариев, Франц–Ксаверий Бонн. На отца Франца–Ксаверия пан профессор может целиком положиться: это мой личный друг, истинный украинский патриот.

Грушевский был поражен:

– Бельгийский монах и – украинский патриот?

– Но тут нечему удивляться, пан профессор. Бельгийский орден монахов–редиментариев давно принял на себя миссию распространения слова божьего на землях Украины и Белоруссии. Именно поэтому, наряду с заокеанской эмиграцией украинцев из Галиции, мы осуществляем ныне эмиграцию в Бельгию: в Брюсселе и Льеже созданы украинские колонии. Кстати, учтите, пан профессор: нынешний наместник бога на земле, папа Бенедикт XV – горячий покровитель греко–католической церкви и всех украинцев почитает своими чадами. О папе Бенедикте мы от чистого сердца говорим, что он «наш украинский папа». Несмотря на вашу… хм… академическую неприязнь к унии, можете рассчитывать, пан профессор, на его всестороннюю помощь, особенно в милых вашему сердцу культурных делах, и людьми и финансами…

Шептицкий был прав: папа Бенедикт XV украинскими делами интересовался особо. Кроме старинной украинской семинарии при Ватикане, существовавшей с 1887 года, папа Бенедикт в 1917 году основал еще и вторую украинскую семинарию со специальным русским отделением: католические миссионеры готовы были понести слово божье на земли Украины и России, едва закончится война. Пока же война не окончилась – из числа галичан, плененных итальянцами на австрийском фронте, был сформирован и экипирован щедротами папы Бенедикта вооруженный отряд.

В деятельности униатского митрополита дело католической церкви и дело украинского возрождения переплетались так тесно, что уже трудно было понять, что же для него цель, а что лишь средство для достижения этой цели.

Словно уловив эти сомнения профессора, Шептицкий продолжал:

– Уверен, пан профессор, что вы разделяете мою мысль: на пути создания молодого государства не последним фактором явится обеспечение связей с государствами могущественными. Не будете ли вы возражать, пан председатель, если установление сношений с Германией и Австро–Венгрией я временно возьму на себя, дабы облегчить вашу многогранную, хлопотливую деятельность? Конечно, в постоянном с вами согласии?

Грушевский кивнул – именно это и требовалось от Шептицкого: в случае неудачи, неуспех всегда можно будет свалить на него. В свою очередь Шептицкий учтивым поклоном поблагодарил собеседника за высокое доверие.

– Но не будем забывать, пан профессор: Украина пока, к сожалению, еще входит в состав Российской империи, а Россия ведет войну в союзе с Францией и Англией. Следовательно, пока международное положение не изменится, Центральная рада, само собой разумеется, будет добиваться у Франции и Англии признания государственных прав Украины. Таким образом…

– Что касается этого, – бросил небрежно Грушевский, расчесывая бороду надвое, – то я предпринял некоторые шаги: с Францией я уже налаживаю дипломатические связи…

– Что вы имеете в виду? – крайне удивился Шептицкий. Расчет Грушевского – ошеломить своего союзника и соперника на ниве государственного строительства и уложить–таки его на обе лопатки – блестяще оправдывался, ведь еще два дня тому назад, при отъезде из Петрограда, когда Шептицкий получил последнее донесение от верной католички Софии, ни о чем подобном не было и речи.

– Только сегодня я имел разговор с представителем Франции на Украине, мсье Энно. Вечером он уезжает в Париж с текстом интерпелляций, поданных мною правительству Франции.

Не спеша, с наслаждением Грушевский поведал Шептицкому о содержании разговора с Энно, правда, несколько видоизменив его стилистическую форму – в том смысле, что не Энно задавал ему вопросы, а будто бы сам он формулировал претензии Центральной рады к правительству Франции.

Шептицкий, внимательно слушая, вносил в сообщение некоторые мысленные коррективы.

– Отлично! – резюмировал он. – Коль Франция проявила к нам интерес, мы должны иметь в Париже своего, пускай покамест и не официального, представителя. Я предлагаю, пан профессор, поручить связь с французским и итальянским правительствами пану Тышкевичу. Вам этот хлебороб с Киевщины должен быть хорошо известен.

Грушевский отпрянул:

– Граф! Но ведь господин Тышкевич нес во Франции царскую дипломатическую службу и отстранен Временным правительством!

– Вот и прекрасно: значит, он не будет тайно симпатизировать Временному правительству, а, напротив, будет исполнен желания всячески насолить ему.

– Но ведь мы вынуждены обещать демократическую Украину, а господин Тышкевич крупный помещик!

– Зато он украинский патриот. Еще в пятнадцатом году, в начале войны, как известно господину профессору, именно граф Тышкевич – не без ведома Ватикана, конечно, – подал секретную интерпелляцию правительству его величества английского короли о стремлении украинцев отделиться от России.

– Но ведь он католик?

– Я тоже католик, прошу пана профессора, – молвил Шептицкий, смиренно потупив очи.

– Прошу прощенья, святой отец, но высок ли будет авторитет дипломата–католика на православной Украине?

– Зато он будет высоким на греко–католической Украине, и это будет способствовать сближению обеих украинских земель.

– Но ведь он граф!

– Я тоже, прошу прощения у пана профессора, в мире граф, – Шептицкий опять скромно потупил очи.

– Простите, граф, я ничего плохого не хотел сказать! – снова покраснел Грушевский. – Но можно ли ставить на одну доску особу такой национальной популярности, как вы, с рядовым… хм… помещиком? Когда в наше революционное время известно о человеке, что он и царю служил, и католик, и помещик, и граф, то… – Грушевский вконец запутался и поспешил воспользоваться радикальным выходом из своего безвыходного положения. – Одним словом, вы меня убедили, я согласен. А кого нам назначить в Англию?

– Князя Трубецкого. Князь Трубецкой, – пояснил Шептицкий, чтобы не обескуражить своего собеседника снова, тоже был царским дипломатом и отстранен Временным правительством, тоже помещик и тоже… княжеской фамилии. Однако он православный! И обладает всеми выгодными для нас качествами, которые есть и у графа Тышкевича: чувствует себя как рыба в воде во всех закулисных дипломатических комбинациях.

– Но ведь, – взмолился Грушевский, – он же русский, кацап, да еще старинного боярского рода?

– Зато он женат на украинке, хорошо известной вам дочери киевского мыловара Ралле. В петербургских салонах я неоднократно встречался с очаровательной княгиней, и мы часто вспоминали Киев. Княгиня Трубецкая не может забыть «киевских контрактов»[14]14
  Ежегодные контрактовые ярмарки в дореволюционном Киеве (Примечание переводчика.).


[Закрыть] и особенно тоскует по медовым пряникам из магазина на Прорезной «Ось Тарас із Києва»[15]15
  «Вот Тарас из Киева» – название дореволюционной фирмы, изготовлявшей украинские пряники.


[Закрыть]. Княгиня Трубецкая, урожденная панна Ралле, стала моим другом. Недавно она приняла католическое исповедание …

Грушевский схватился за голову, но Шептицкий, чтобы покончить с затянувшейся дискуссией, спокойно подытожил:

– Не забывайте, пан профессор: во Франции и Англии отношение к бывшей царской России было несравненно лучшим, чем к нынешней России, революционной. Следовательно, бывшие дипломаты царского корпуса располагают там в высших сферах большими симпатиями. То, что мы прибегнем к их услугам, должно породить в западноевропейских кругах искреннее расположение и к нашему делу. Взвесьте это! Война еще не закончилась, русская армия…

– Вот, вот, армия, граф! Именно об этом нам с вами необходимо поговорить особенно серьезно! Хочу информировать вас…

– Сейчас мы перейдем к этой проблеме, пан профессор. Но как быть с дипломатическим представителем в Англии?

– А что? – удивился Грушевский. – Ведь мы остановились на Трубецком!

И собеседники заговорили об армии.

5

Снова Грушевский с сияющим лицом подвинул Шептицкому через стол ту же кипу телеграмм из воинских частей. Он сообщил, что решил в ближайшее время созвать «украинский войсковой съезд» из представителей «национальных рад», созданных по всем фронтам. Съезд должен потребовать от Временного правительства широкой украинизации частей и передислокации их на Украину.

– Таким образом, мы будем иметь в гарнизонах крупных городов Украины свою национальную армию! – патетически закончил Грушевский свое сообщение. – И это даст возможность Центральной раде опереться на вооруженную силу для достижения своих требований!

– Совершенно верно! – одобрил Шептицкий. – Однако целесообразнее было бы передислоцировать украинские части не в тыловые гарнизоны, а на позиции Юго–Западного и Румынского фронтов и требовать от Временного правительства создать тут объединенный фронт, наименовав его – Украинским.

– О да! – согласился Грушевский, горько сожалея, что эта мысль не пришла в голову ему. – Это будет внушительно: Украинский фронт! – Тут он спохватился. – Но позвольте, граф, неужели вы за то, чтобы украинское войско активно действовало против австро–немецкого блока?

– Ни в коей мере – спокойно ответил Шептицкий. – Но собранная в один кулак армия будет прочной опорой для Центральной рады. К тому же этот фронт может оказаться небоеспособным, если против него с другой стороны вдруг окажутся… тоже украинские части. Даже святое евангелие, пан профессор, глаголет, что брат на брата…

– Совершенно верно! – поспешил согласиться и Грушевский. – Я именно это и предвидел – в дальнейшем. Вы имеете в виду ваш легион «сечевых стрельцов»?

– Не только, пан профессор. Я имею также в виду и ваши, то есть наши, «синие жупаны».

Шептицкий говорил о так называемой дивизии «синежупанников» – втором, после легиона «галицийcких сечевыx стрельцов», украинском войсковом формировании. Оно было создано «Союзом освобождения Украины» и окроплено благодатью с кропила галицкого митрополита еще в первые дни войны.

Название дивизии дали синие, запорожского покроя жупаны и шаровары. В эти жупаны и в высокие смушковые шапки с синим верхом и золотой кистью на конце были одеты все ее солдаты и офицеры, словно сошедшие с рисунка из главы о XVII веке в иллюстрированной истории Украины профессора Грушевского.

Формировал эту дивизию немецкий генеральный штаб на германской территории в городах Зальцведеле, Вецларе и Миндене–Ганноверском из военнопленных украинцев восточного приднепровского происхождения. Германские инструкторы занимались специальным военным обучением пленных, а в «просвитах», организованных на территории лагерей, проводилась широкая пропаганда за отделение Украины от Русского государства.

– Должен информировать пана профессора, – добавил Шептицкий, – что и в австрийских концлагерях, во Фрайштадте, Раштадте, Иозефштадте и Терезиенштадте, австрийский генеральный штаб также начал формировать подобные дивизии. Казаков они одевают в прекрасную одежду серого цвета: жупан, шаровары и «кепи–мазепинки». Следовательно, имеем еще и «серые жупаны»! Такую поддержку получит Украинский фронт с Запада, если Центральная рада сумеет этот фронт создать… Конечно, в столице для непосредственной опоры Центральной рады тоже следовало бы иметь специальную воинскую часть…

– В Киеве такая часть уже сформирована, милый граф! – сразу же откликнулся Грушевский, обрадовавшись, что и ему есть чем похвалиться. – Три тысячи двести штыков!

– Когда?..

– Только что! – Грушевский посмотрел на часы. – Четыре часа тридцать минут назад.

Такая военная точность должна была произвести особый эффект.

И действительно, Шептицкий был поражен. Верная католичка София Галчко плохо выполняла свои обязанности при православном председателе Центральной рады. Суровый пастырь наложит на нее епитимью, заставив совершить тысячу поклонов перед статуей непорочной девы Марии!

Тем временем Грушевский смакуя излагал подробности:

– Сегодня в полдень на Сырце, в казармах для маршевых фронтовых батальонов, произошло это радостное торжество – создание; украинской национальной армии. Я не присутствовал на празднике. Вам понятно, полагаю, что мое присутствие как председателя Центральной рады было бы неполитичным. Создание подобной части должно выглядеть как доброчинное волеизъявление самих воинов, чтобы никто не мог обвинить Центральную раду в давлении на солдат. Добровольный Киевский военный клуб имени гетмана Полуботько вел, конечно по моему поручению, агитацию в маршевых батальонах, направлявшихся на позиции. Солдат убеждали на фронт не идти, а оставаться здесь, в Киеве, и объявить себя полком гарнизонной службы – для обороны столицы родной неньки–Украины. Полк наименовал себя – «Первый украинский полк имени гетмана Богдана Хмельницкого.

– Великолепно! – одобрил Шептицкий. – Однако почему же – «имени Хмельницкого»? Разве в своих научных трудах не клеймили вы гетмана предателем за то, что он присоединил Украину к России? Не лучше ли было дать полку имя гетмана Мазепы, который пытался вернуть Украине самостийность?!

– Простите, милый граф! – возразил Грушевский. Это было бы слишком недальновидно! Нам надо усыпить подозрительность Временного правительства! Потому я и заверил господина Гучкова: первому же украинскому полку мы присвоим имя Богдана, чтобы засвидетельствовать наши стремления к единству с Россией.

Шептицкий проглотил шпильку. Но он был дипломат и готовил достойную отместку.

– Ну что ж, Хмельницкого так Хмельницкого. Бог в помощь!

Шептицкий сотворил крестное знамение:

– Слава богу, слава Украине, слава украинскому рыцарству!

– Аминь! – склонил голову Грушевский.

– Что касается дальнейшей консультации по всем военным делам, а также для контакта между нами в этом вопросе, рекомендую вниманию пана профессора надежного и смекалистого человека: Мельник Андрей чотарь[16]16
  Чотарь – взводный (зап. – укр.).


[Закрыть] легиона УСС.

Андрей Мельник, чотарь легиона «украинских сечевых стрельцов», был до войны младшим управителем имений графа Шептицкого на галицийских землях.

– Ладно, – согласился Грушевский, – постараюсь вызволить его. Графу известно, в каком лагере находится Андрей Мельник?

– Он не в лагере, он не в плену… Он воюет в рядах сечевиков и сегодня.

Грушевский удивленно взглянул на Шептицкого:

– Простите, граф, но как же Мельник может быть консультантом при мне, ежели он пребывает по ту сторону фронта, в рядах австрийской армии?

– О! – небрежно ответил Шептицкий. – Раз это необходимо, Мельник завтра же сдастся в плен и вы получите возможность освободить его. Об этом не беспокойтесь, коммуникации через фронт – это уж мое дело.

Шептицкий откинулся в кресле и устало прикрыл глаза. Только теперь – впервые за весь длинный разговор – Грушевский заметил, как утомлен и как уже стар митрополит Львовский и Галицкий. Но глаза Шептицкого оставались закрытыми не больше минуты. Раскрыв их снова, он посмотрел уже не на Грушевского, a прямо перед собою – в окно. Кроны каштанов зеленели там, и были они в эту чудесную пору густо усеяны стройными белыми свечками цветения.

– Какое великолепие! – произнес Шептицкий мечтательно. – Когда дело наше будет завершено на обоих берегах Збруча и украинский лев взберется наконец на свою скалу…

– Скалу? – ухмыльнулся Грушевский. – Ваш Франко призывает крушить эту скалу!

Грушевский издавна люто ненавидел Ивана Франко – постоянного своего политического оппонента, особенно же не мог он ему простить того, что историческую концепцию Грушевского Франко именовал «фальшивой исторической конструкцией»…

– Ваш Франко, – вернул «вашего» Шептицкий, – темный плебей!.. А львы украинского национализма да взберутся на свою скалу! Итак, – он вернулся к прерванной мысли, – когда наши полномочные послы будут аккредитованы при правительствах всех европейских держав, мы, скромные старатели украинского дела, принесем нашу жертву господу богу. В храме святой Софии в Киеве и в храме святого Юра во Львове мы соорудим паникадила из чистого золота, а на них – гроздья свечей из чистого серебра – точно такие, как цветы каштанов нашей древней столицы перед домом, в котором начата была борьба за самостийность Украины…

– Аминь! – прошептал Грушевский. И так шумно высморкался, что звук этот громким эхом разнесся по комнате.

После минуты торжественного молчания Грушевский снова взглянул на часы.

– Простите, граф, но у нас еще столько дел, требующих обсуждения.

– Какие там еще дела, пан профессор? – устало спросил Шептицкий.

– Очень много! – взволновался Грушевский. – Крестьяне требуют помещичьей земли! «Земельные комитеты» по всей Украине растут как грибы и действуют самовольно! Даже под самим Киевом! В Узине бастуют сезонники! В Лосятине захвачено поместье! В Ракитном и Юзефовке сожгли экономии! В Бородянке…

– Прощу прощения, пан профессор! – остановил его Шептицкий. – Все эти деяния противны закону божьему и людским законам всего цивилизованного мира. Для того и спешим создать наше государство, чтобы заразу революционной анархии не допустить…

– Но ведь пока мы создадим государство…

– До тех пор, – бесцеремонно прервал Шептицкий, – за положение на Украине отвечает Временное правительство: это его забота! И действия Временного правительства пока совершенно разумны: до Учредительного собрания – никаких изменений, а Учредительное собрание подтвердит, что закон собственности на землю непоколебим. – Шептицкий вдруг остановился. – Но, пан профессор, если я не ослышался, вы упомянули о бесчинствах в селе Бородянке – стало быть, в имении грифа Шембека? Это меня беспокоит…

– Меня также, – буркнул Грушевский. – Хотя, правду сказать, меньше, чем другие случаи. Шембек – поляк, а бесчинства творятся и на землях украинских владельцев, элиты нашей нации, на землях пана Терещенко, пана Ханенко, пана Григоренко, пана Скоропадского….

– Интересы польских землевладельцев на Украине также следует взять под защиту, – мягко заметил Шептицкий. – Польская нация вместе с нами борется за национальную независимость…

Грушевский неопределенно хмыкнул.

– Кроме того, – мечтательно добавил Шептицкий, – Бородянка – воспоминание моей юности. Поля, рощи, речушка, вальдшнепы, куропатки и… такие славные девчата были в Бородянке в те годы… Михаил Сергеевич! – впервые обратился он к Грушевскому, как принято в России, по имени–отчеству. – Сделайте одолжение! Нельзя ли одну сотню из вновь созданного полка имени гетмана Богдана Хмельницкого… послать на постой в Бородянку? Понимаете, присутствие вооруженной силы…

В это время дверь открылась и в кабинет вошли три офицера русской армии.

Из–за их спин выглядывали возмущенное лицо Софии Галечко и перепуганные лица обеих сановных святош.

– В чем дело? Что случилось? – воскликнул Грушевский, в гневе срываясь с места.