Текст книги "Преследование"

Автор книги: Юрий Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Константинов Юрий Иванович
Преследование

Юрий Иванович Константинов

Преследование

(Из цикла "Приключения Аллана Дэвиса")

Konst03.jpg

Известный обозреватель Аллан Дэвис на мгновение застыл над пишущей машинкой, раздумывая, чем закончить последний абзац статьи о незавидном положении цветных в крупнейших городах страны, когда до его слуха донесся приглушенный, осторожный стук в дверь.

Дэвис прислушался.

Тихий, настойчивый стук повторился.

Журналист вышел в прихожую, немало озадаченный тем, отчего неизвестному визитеру не придет в голову попросту нажать на кнопку звонка, и, помедлив, открыл.

Цепкий взгляд настороженных глаз, быстро ощупав лицо обозревателя, скользнул куда-то за его спину, словно незнакомец пытался уяснить, нет ли в доме посторонних.

– Меня зовут Джек, Джек Кроу, – оглянувшись, шепотом произнес он.

Перед Алланом Дэвисом стоял высокий, худощавый человек с болезненно впалыми щеками и нервно бегающими, воспаленными глазами. Его руки с тонкими жилистыми пальцами находились в постоянном движении.

Словом, с первого же взгляда опытному журналисту несложно было определить, что он имеет дело с типичным неврастеником.

– Вы обозреватель Дэвис? – спросил Джек Кроу, буравя журналиста своим подозрительным и вместе с тем каким-то беспомощным взглядом.

Дэвис кивнул, не в силах оторвать глаз от судорожно-дергавшихся, будто пытавшихся высвободиться .из невидимой паутины, пальцев незнакомца.

– Я читал ваши статьи о жителях трущоб, – быстро заговорил Джек Кроу, – вас знает вся страна. Если он честный парень, сказал я себе, и если он захочет помочь, у тебя появится шанс... Не отказывайте мне, мистер Дэ-вис, я тоже отверженный и, поверьте, нахожусь в куда более трагичном положении, чем те, о ком вы пишете в последнее время, хотя, возможно, и выгляжу респектабельнее. А-а,– взмахнул он отрешенно рукой,– не все ли равно, в каком виде отправиться на тот свет, в лохмотьях нищего или элегантном смокинге...

– Успокойтесь,– сказал Дэвис.– Почему вы стучали, а не звонили?

– Почему? – с горькой усмешкой переспросил Кроу.– А почему я все бегу последние дни, сам не зная куда? Почему меняю города и отели, ни в одном не задерживаясь более суток? Почему озираюсь, как затравленный зверь? Я всего боюсь, мистер Дэвис, всего. Даже чересчур громких звонков. В моем положении весьма рискованно привлекать к себе внимание. Выслушайте меня, это единственное, о чем я прошу. И, ради бога, не обращайте внимания на мои манеры. Я не сумасшедший, хотя после всего, что произошло, немудрено потерять рассудок.

– Что ж, – после некоторого колебания произнес обозреватель,проходите.

Он провел Кроу в гостиную, усадил в кресло и дал ему время прийти в себя. Затем Дэвис предложил гостю кофе.

Расплескивая ароматную жидкость из зажатой в дрожащей руке чашки, Джек Кроу начал свой невероятный рассказ.

– Несколько месяцев назад я попал в автокатастрофу. Здоровье мое, и без того неважное, окончательно разладилось, я стал часто болеть. Руководство фирмы, где я работал страховым агентом, уволило меня, воспользовавшись формальным предлогом.

Не стану описывать многочисленные попытки где-нибудь пристроиться. Все мои усилия были тщетны. Разве что к внушительному списку недугов прибавилось нервное расстройство. Пришлось продать почти всю мебель, самые ценные вещи, чтобы оплатить представленные медиками счета. Из родных у меня никого нет, родители умерли давно, в общем, не было ни единой нити, которая бы связывала меня с этим проклятым миром.

Несколько вечеров я потратил на то, чтобы в деталях продумать способ перехода в мир иной. Вам это может показаться диким, – произнес Кроу.– Но я оказался, что называется, у последней черты. Итак, я стал размышлять. Вешаться не хотелось – удавленники выглядят так отвратительно с их посиневшими лицами и торчащими изо рта распухшими языками. Тонуть казалось мучительной и долгой пыткой. Пустить пулю в лоб – это было приемлемым, однако денег на оружие я не имел.

В конце концов остановился на бритве. И в один прекрасный день, именно прекрасный, – подчеркнул Кроу,– ибо он сулил избавление, наполнил ванну теплой водой и приготовился вскрыть вены. Тут-то они и вломились. Вышибли дверь ванной, вытащили меня из воды, заставили выпить виски и принялись убеждать заложить душу этому дьяволу...

– Дьяволу? – удивился обозреватель.

– Сущему дьяволу,– подтвердил Кроу.– Я имею в виду Сэмюэля Голдинга. То были его люди.

Дэвис задумался. В стране вряд ли нашелся бы человек, не знавший имени Сэмюэля Голдинга. Владелец одного из самых крупных состояний, он был знаменит своими экстравагантными причудами, о которых ходили самые невероятные слухи. Слухи, не более, поскольку похвастать тем, что знает какие-либо подробности жизни Голдинга, не мог ни один из репортеров. Голдинг, создавший в стране нечто вроде собственной империи, тщательно оберегал от посторонних глаз все, что происходит за ее невидимыми границами.

Каждый, кто носил на коричневой форменной куртке сияющий золотом знак "Г", будь то личный телохранитель или обыкновенный садовник, брал на себя документально засвидетельствованное обязательство не разглашать того, что он узнает. Прошедшая высокопрофессиональную выучку, многочисленная, специально созданная Голдингом полиция не просто охраняла его владения, но и обеспечивала его тайне непроницаемость. Многие из коллег Дэвиса пытались заглянуть за возведенную Голдингом незримую стену, однако любопытство дорого обходилось рисковым репортерам.

В свое время и Аллан Дэвис хотел взять интервью у Голдинга, но получил вежливый отказ через одного из многочисленных секретарей миллиардера.

Однако что могло связывать Голдинга и жалкого самоубийцу?

– Люди Голдинга следили за каждым моим шагом,– пояснил Джек Кроу,впрочем, как я позднее убедился, они наблюдали не только за мной. Оказывается, Голдинг питает особый интерес к тем, кто ни в грош не ставит свою жизнь.

Его агенты уговаривали меня не торопиться накладывать на себя руки. Однако я не слишком долго находился в заблуждении, что имею дело с ангелами во плоти. Эти парни предложили всего лишь отсрочить исполнение приговора, вынесенного самому себе.

Вам ведь все равно, когда отправиться к праотцам, убеждали они, так почему бы не сделать это, скажем, через пару месяцев. Зато мы гарантируем, что эти месяцы станут для вас сплошным наслаждением.

Вы проведете их в развлечениях, какие только сможете придумать. К вашим услугам будут роскошные апартаменты, изысканные яства, самые красивые женщины...

А взамен – сущий пустяк. Вы уйдете из жизни, как и хотели, но только в тот момент и таким образом, каким сочтем необходимым мы. Вернее, не мы, а наш могущественный патрон.

Вы конченый человек, Кроу, говорили мои странные спасители, не все ли вам равно, как отправиться на тот свет. Зато мы подарим вам два месяца блаженства, подумайте, целых два месяца.

– Сделка казалась мне выгодной, несмотря на всю свою необычность. И я согласился, – вздохнул Джек Кроу.-Действительно, не все ли равно, когда и как умереть, так почему бы не попытаться напоследок отхватить от пирога кусок пожирнее...

Незваные визитеры оказались деловыми людьми. Они дали мне подписать несколько бумаг, в которых значилось, что я ни при каких обстоятельствах не буду иметь к Голдингу претензий и обязуюсь молчать обо всем случившемся.

– Как видите, – горькая усмешка вновь переломила тонкие губы Кроу, по крайней мере, один пункт договора я уже нарушил.

Утро следующего дня я встретил на роскошной вилле в горах. Юное создание, похожее на фею из сказки, подало мне в постель кофе... Впервые за много лет Джек Кроу почувствовал себя человеком. О, это действительно были упоительные дни... И чем ближе подходил роковой срок, тем больнее сжималось мое сердце. Да, мне расхотелось умирать! – воскликнул Кроу.– Чудовищная прихоть Голдинга – возродить в человеке жажду к жизни, чтобы ее отнять. Два месяца подходили к концу, и прислуга на вилле, которая ранее предупреждала малейшее мое желание, стала вести себя все более бесцеремонно. Я почувствовал, как безжалостные когти судьбы снова впиваются в мое горло. Мне запретили покидать виллу, каждый мой шаг жестко контролировался...

Вскоре меня посадили в самолет и доставили на остров в океане.

– Личный остров Голдинга? – уточнил Дэвис.

– Да, он превратил его в охотничьи угодья,– подтвердил Кроу.– На острове были воссозданы уголки всех частей света, на нем соседствовали и африканская саванна, и южноамериканские сельвасы, и скалистое подобие Кордильер. В огромных вольерах на лужайке перед резиденцией метались дикие звери. Только их редко выпускали, – заметил Кроу.– Разве что по случаю приезда именитых гостей. А гостей Голдинг не жаловал. Он привык полировать себе кровь охотой отнюдь не на животных...

– Вы хотите сказать?.. – изумленно вскинул брови Дэвис.

– Да, этот старик взял в привычку убивать людей,– спокойно ответил Кроу.– И не просто убивать. Жертва должна была прятаться, изворачиваться, пытаться выжить. Лишь это доставляло ему истинное наслаждение. Нам суждено было пополнить коллекцию охотничьих трофеев Голдинга.

– Вы сказали "нам"...

– Я не единственный, кто служил двуногой мишенью,– сказал Кроу.– На острове нас было трое: Пантера, Буйвол, Гепард.

Дэвис обескураженно покачал головой:

– А он не шизофреник, Голдинг?

– Голдинг в таком же уме, как и мы с вами,– возразил Кроу.– Вы совершаете ошибку, Дэвис, пытаясь судить о его поступках, как о поступках обыкновенного человека, с точки зрения общепринятой логики. А Голдинг – не из обыкновенных людей. Он руководствуется собственными законами, собственной логикой. У него особая мораль и особые права.

– Права?.. – в сомнении повторил Дэвис.

– Права! – подтвердил Кроу.– Деньги дают многое, но самое страшное из того, что они дают – безнаказанность. Она способна развратить человека до мозга костей, превратить его в чудовище. Голдинг стреляет в людей?! – Кроу неожиданно рассмеялся саркастическим, злым смехом и так же неожиданно оборвал его.– А если это самое невинное развлечение для тех, кто привык к безнаказанности? Может, вы знаете, что он еще проделывает на своем острове? Или кто-нибудь это знает?

– Значит, вас было трое?

– И каждый получил кличку. Мой собрат по несчастью – Буйвол – имел уголовное прошлое, пожизненный срок и два побега из тюрьмы. Этот тупой малый, изъяснявшийся исключительно на воровском жаргоне, с готовностью обменял электрический стул на двухмесячную комфортабельную отсрочку. Он жрал, сколько могло вместить брюхо, накачивался пивом и, казалось, не слишком-то ломал голову над тем, что его ждет.

Иное дело Линда – Пантера. Ее мать была индианкой, и, как большинство метисок, Линда обладала яркой, броской красотой. У нее был возбудимый темперамент, она легко выходила из себя, но быстро успокаивалась и тогда казалась воплощением кротости. Мы часто беседовали с Линдой, впрочем, общаться с кем-либо иным я не мог, держали нас изолированно, а Буйвол, разумеется, в счет не шел.

У Линды был рак горла, ей оставалось жить максимум полгода, как и я, она пыталась покончить с собой, но люди Голдинга вынули девушку из петли. Думаю, череп Пантеры украшает теперь камин в охотничьем домике старика.

– Что вы сказали? – переспросил Дэвис.

– Ах, вы же не знаете, что Голдинг коллекционирует свои трофеи,отозвался Кроу.– Череп каждой жертвы помещается в изысканную оправу и в виде кубка водружается на полку у камина. Чем занимательнее охота, тем дороже оправа. Однажды во время прогулки по острову, когда охранник отвлекся, я заглянул через окно и увидел десятки этих страшных, ощеренных "сувениров".

Голдинг окрестил меня Гепардом, каким-то образом ему удалось выведать, что я был чемпионом колледжа по бегу на спринтерские дистанции.

Впрочем, клички – дань условности, по-моему, с их помощью Голдинг хотел просто оправдать свое странное "хобби" в глазах прислуги. Накануне охоты старик удостоил нас личной беседы, чтобы проинструктировать о правилах игры.

– Если может существовать на свете изящнейшая, сверхутонченная жестокость, то имя ей – Голдинг! – с неожиданной яростью воскликнул Кроу и, словно испугавшись собственного крика, вновь перешел на хриплый шепот:

– Знали бы вы, Дэвис, какое плотоядное ожидание светилось в глазах Голдинга, когда он окидывал нас взором в предвкушении привычного наслаждения. Вы когда-нибудь видели вблизи этого монстра?

Обозреватель покачал головой.

– Невысокий, с брюшком, одевается весьма просто. По виду Голдинг мог бы сойти за мелкого служащего. В его не в меру суетливых движениях, манере подробно рассуждать о второстепенном, готовности в любой момент рассмеяться дробным лающим смехом нет ни на йоту значительности. Подобных типов не замечают в толпе. Но в том-то и дело, такие, как Голдинг, никогда не окажутся в толпе.

Две вещи показались мне несовместимыми с сугубо заурядным обликом старика. Его неестественно, не по возрасту румяные щеки, будто этот человек питается кровью младенцев, и налитые тяжелым, странным возбуждением глаза. Эти глаза впиваются в вас намертво, словно изголодавшиеся клещи, они добираются до самых глубин вашего существа и, кажется, выворачивают внутренности с бесцеремонностью средневекового инквизитора.

Голдинг оглядывал нас, как истый коллекционер – долгожданные, чудом доставшиеся ему экземпляры. Расспрашивал о самочувствии, о том, достаточно ли комфортабельна наша тюрьма. Он был весьма предупредителен и велел дать Буйволу другой галстук, который больше соответствовал тону рубашки, а мои латунные запонки заменить на золотые. Любопытная деталь, не так ли? спросил Кроу.– Клички кличками, но Голдинг хотел видеть в нас прежде всего людей – внешне благополучных, сознающих свое достоинство, умеющих ценить жизнь.

При этом он старался выглядеть перед нами этаким благодетелем.

– Пробил желанный для вас час, детки, – елейным голосом изрекал старик, расхаживая по огромной гостиной, – папаша Голдинг немного отсрочил ваше свидание со всевышним – он хотел, чтобы вы перешли в мир иной счастливые, познавшие блаженство. Отблагодарите же меня послушанием – и вы умрете быстро, безболезненно.

Тебя, Буйвол,– он ткнул пальцем в сторону уголовника,– я пристрелю в саванне завтра. Гепарда ожидает смерть на ледниках моих Кордильер на следующий день. Последней умрет Пантера в джунглях – они велики ровно настолько, чтобы я мог потешить себя поисками затаившегося хищника. Но не настолько, чтобы я не обнаружил его через час-другой,– рассмеялся старик.Будьте настоящими зверьми, детки, старайтесь укрыться похитрее, иначе мои собачки вас учуют.

Голдинг указал кивком на огромных немецких овчарок, растянувшихся на ковре и наблюдавших за нами желтыми равнодушными глазами.

– Поверьте, лучше милосердная пуля папаши Голдинга, чем зубки моих собачек...

Он выговаривал слова мягко, ласково, словно мурлыча в предвкушении острого наслаждения охотой.

Один лишь Буйвол ухмылялся в ответ на эти сладкие речи. Впрочем, как мы позднее убедились, уголовник был себе на уме. Линда же, как и я, едва сдерживала нервную дрожь.

Два желания боролись во мне. Хотелось накинуться на Голдинга с кулаками и превратить в кровавое месиво источавшее благодушие лицо старика-младенца.

И в то же время с отчаянным, сжигавшим меня стыдом я сознавал, что еще не поздно повернуть события вспять, пасть перед Голдингом на колени, молить его, словно всевышнего, продлить жизнь, которая вновь обрела цену в моих глазах.

Кто знает, возможно, это второе желание и взяло бы верх, но Линда опередила меня.

Она кинулась к старику, моля о пощаде и заламывая руки. Поднялся невообразимый шум, овчарки набросились на девушку, и, если бы не вмешались телохранители Голдинга, псы растерзали бы ее.

Когда собак наконец удалось унять, Линде наложили пластырь на искусанные руки и сделали успокоительный укол. Лекарство подействовало быстро, девушка засыпала буквально на глазах, веки ее смыкались, но губы продолжали лихорадочно шептать:

– Я буду выполнять какую угодно работу, любую вашу прихоть исполню. Мне так мало осталось жить, не отнимайте у меня и эти жалкие крохи... Я буду вашей рабыней, наложницей, кем захотите, Голдинг, только пощадите...

Бедная Линда. Достаточно было взглянуть на старика, чтобы безошибочно предугадать ответ. Глаза его сверкали блеском безумного азарта. Голдинг действительно был охотником, только охотился он за нашими душами. Страдания жертвы доставляли старику неизъяснимое наслаждение, и чем большую жажду жизни ощущал человек, тем острее чувствовал Голдинг свое опьяняющее, сверхпреступное право отнять эту жизнь.

Голос его оставался все таким же умиротворяюще ровным, как у проповедника:

– Я не сделаю тебя рабыней, Пантера. На острове хватает прислуги. Я не сделаю тебя и наложницей. В сущности, что есть обладание женщиной? Как ни назови – грехом ли, наслаждением ли,– они доступны миллионам. То же, что произойдет с вами, в силах проделать лишь я один. Я отобрал зерна, взрастил плоды, и теперь не найдется силы, которая помешала бы мне их проглотить. А мои ребятки присмотрят, чтобы вы не смошенничали и не отправились к праотцам раньше намеченного срока. Однажды они проявили беспечность и лишили меня прекрасного экземпляра Дикой Серны...

– Мистер Голдинг, позвольте мне присутствовать на завтрашней охоте, неожиданно для самого себя перебил я старика, повинуясь некоему, еще смутно зреющему в сознании замыслу.

Во взгляде Голдинга вспыхнула подозрительность:

– Зачем тебе это, Гепард?

– Хочу поглядеть, как вы станете выслеживать Буйвола, – произнес я как можно равнодушнее, – возможно, мне удастся учесть его оплошности и подольше поводить вас за нос. Чем хитроумнее дичь, тем увлекательней охота, не так ли?

Голдинг отозвался не сразу. И когда заговорил, подозрительность не погасла в его глазах:

– Браво, Гепард. Кажется, я тебя недооценил. Ты примешь участие в охоте. Но учти, если ты что-то задумал... – Глаза старика сузились.

– Значит, меня вы ухлопаете завтра? – вдруг спросил Буйвол, хитровато прищурившись.– А если нет?

Вопрос прозвучал неожиданно, и в первый момент Голдинг даже не нашелся, что ответить. Когда же он переварил сказанное уголовником, то расхохотался.

– Если я не выслежу тебя завтра, дурья твоя башка,– выговорил он сквозь смех, – то отпущу на все четыре стороны.

Буйвол кивнул, усмехнувшись каким-то своим мыслям.

...Всю ночь я не смог сомкнуть глаз.

Линда тихо плакала в своем углу. Буйвол приканчивал содержимое бара. Его увели еще затемно.

Сразу после завтрака охранники втолкнули меня в машину. Открытый вездеход с Голдингом и его телохранителями следовал впереди. Вскоре машины приблизились к саванне и остановились.

Голдинг вышел, разминая затекшие кисти рук, и, увидев старика вблизи, я поразился тому, как он одет.

Мундир черного цвета, фуражка с высокой тульей и эмблемой в виде черепа, Железный крест у нагрудного кармана. На переброшенном через плечо ремешке поблескивал автомат времен второй мировой войны, впрочем, казавшийся совершенно новым.

– Хайль! – лениво протянул он, перехватив мой взгляд. – Вас удивляет эта амуниция, господин смертник? Ничего не поделаешь, я к ней привык более сорока лет назад, когда служил в одном из концентрационных лагерей в центре Европы. В то блаженное время,– нотки мечтательности появились в его голосе,– жизнь имела свой цвет, вкус, запах, не то, что теперь. Сколько людей мы тогда убили!.. Десятки корчились в газенвагенах, сотни падали под пулями, тысячи пылали в печи. В той легкости, с которой мы превращали тысячи мужчин, женщин, детей в груды трупов и пепла, было известное кощунство...

Джек Кроу умолк, рассеянно отхлебнул давно остывший кофе, затем заговорил снова:

– Когда Голдинг произнес эту фразу, мне показалось, что сейчас, наконец, из его уст вырвутся слова элементарной жалости, сострадания. Но старик подразумевал нечто иное.

– Разве не кощунство,– продолжал он,– превращать высокое искусство казни в ремесло, в монотонные будни? Немыслимое дело заглянуть в глаза каждому из тех тысяч, которые бесконечной вереницей тянулись в крематорий. А мне хотелось непременно заглянуть в глаза каждому. Чтобы увидеть, как трепещет в них умирающая душа. Чтобы ощутить высшую власть – власть лишить жизни. О, я до сих пор помню этот восхитительный свет смерти в глазах обреченных! – воскликнул старик.– Иногда я выбирал из очереди в чистилище (так мы именовали печь) одного или двух, отводил в сторону и объяснял, что они попали в лагерь по ошибке, что сейчас им выдадут вещи и отпустят. Их действительно отправляли в канцелярию, вручали документы, одежду. А когда они приходили в себя после радостного шока и готовы были целовать мне сапоги, я подводил их не к воротам, а к той же очереди в никуда. Разве можно забыть, какие у них были глаза.

– Палач! – вырвалось у меня.

Он лишь рассмеялся, коротко и беззлобно, словно услыхав на диво безыскусный комплимент.

– Палач, – произнес назидательно,– профессия ничем не хуже остальных. Уже много веков тому без нее нельзя было обойтись. И тогда, свыше сорока лет назад, тоже. Любая профессия рождает какие-то вкусы, привязанности. Я привык убивать. "Каждому – свое" – было написано на воротах лагеря. "Каждому – свое" – начертано у входа в мою резиденцию.

– Это прошлое, Голдинг, прошлое! – крикнул я.– И оно не вернется, как бы вы за него не цеплялись.

– Я такой же Голдинг, как ты Гепард! – На этот раз обычная невозмутимость изменила старику, его слова зазвучали резко, как удары хлыста.– Я купил новое имя, и у меня хватит денег, чтобы купить прошлое, по крайней мере для себя. Прошлое будет жить, покуда такие, как я, запомни, покуда мы в состоянии оплатить свои давние и новые грехи.

Однако, – Голдинг взглянул на часы,– я заболтался с тобой, пора уже прикончить этого болвана.

Он поднес бинокль к глазам и осмотрел горизонт.

– Странно, – пробормотал старик, – Буйвола нигде не видно.

– Он должен быть где-то здесь, – сказал кто-то из телохранителей. – Мы проследили, чтобы Буйвол углубился в саванну.

– Не забывайте, Отто, этот парень бежал из двух тюрем, – напомнил Голдинг. – Хитрый дока. Давайте проедем по его следу.

Отпечатки рифленых подошв на твердом, слежавшемся песке вели к небольшому, поросшему осокой озерцу и тут обрывались.

– Он где-то поблизости.

– Нет, собаки ведут себя слишком спокойно,– возразил Голдинг.– Хотя...

Он вскинул автомат и дал короткую очередь, скосив пулями высокие стебли. Через мгновение поверхность озерца вновь стала спокойной.

Запел мелодично зуммер телефона в вездеходе. Голдингу подали трубку, некоторое время он молча слушал, лицо старика заметно темнело.

– Доставьте его сюда, – коротко бросил он,– пусть Отто полюбуется.

Голдинг вышел из машины, присел у колеса, поставив автомат между коленями. Закурил сигару, нервно выпуская изо рта клубы дыма.

Побледневший Отто не сразу решился обеспокоить его вопросом:

– Что случилось, босс?

– Только то, что ты – идиот,– раздраженно ответил старик,– и лишил меня на сегодня охоты. Этот Буйвол обвел вас вокруг пальца. Он дошел до озера, а потом по своим же следам вернулся обратно и пробрался к пирсу. Если бы уголовник знал, что у дежурных снайперов пристрелян каждый метр пространства вокруг острова, то нашел бы способ бежать...

Через несколько минут к озеру доставили тело Буйвола. Пуля снайпера вошла в затылок, и на развороченное лицо уголовника невозможно было смотреть.

– Что с ним делать? – упавшим голосом спросил Отто.

– То же, что и с остальными,– буркнул Голдинг, бросая косой взгляд в мою сторону,– когда вдоволь насмотришься на результаты своей глупости, зашьешь его в брезент и выбросишь в океан. Надеюсь, у тебя хватит ума не дать Гепарду сыграть со мной подобную шутку.

Вездеход с Голдингом укатил.

Джек Кроу прервал свой рассказ и прислушался.

– Что с вами? – спросил Дэвис.

– Там, за дверью, какой-то шум, – прошептал гость.

– Это сосед, – объяснил журналист.– Он в это время всегда возвращается домой. У вас плохо с нервами, Кроу.

– Попали бы вы в такую передрягу,– отозвался тот.

– Что же было дальше?

– К полудню погода испортилась, пошел дождь. Ветер причудливо завывал в прибрежных скалах. Линда, сидевшая у окна, уставившись в какую-то невидимую точку на поверхности потемневшего океана, неожиданно забилась в истерике. Присматривающий за нами Отто кликнул врача, тот сделал ей успокоительный укол, и Линда мгновенно уснула. Я тоже пытался задремать, но мешал рев океана. Казалось, на остров надвигается ураган.

Очевидно, Отто решил, что можно не опасаться побега в такой шторм. А возможно, дал себя знать утренний нагоняй босса. Так или иначе, к вечеру наш охранник был заметно пьян и вполголоса напевал какую-то песенку на немецком языке.

Улучив момент, я схватил массивную медную пепельницу и ударил его в висок. Отто свалился. Я натянул на себя его куртку, взял оружие. Содержимое бумажника тоже показалось мне не липшим. Взвалив тело охранника на свою кровать, я прикрыл его одеялом. Потом попытался разбудить Линду, но из-за этого проклятого лекарства она спала, как убитая.

– Прости, Линда! – прошептал я и выскользнул в коридор.

Огромная овчарка бесшумно бросилась на меня, однако я предусмотрительно взвел затвор пистолета. На фоне рева бесновавшегося океана звук выстрелов казался треском ломающихся спичек.

Я осторожно толкнул дверь и выглянул наружу. Сплошная серая пелена дождя нависала над островом, в двух шагах невозможно было ничего разобрать. Я понял, что могу не опасаться снайперов и побежал к пирсу.

Над ним ходили огромные волны, ни одного суденышка не было поблизости. Ясно, их не рискнули оставлять у причала в такую погоду.

Я опустился на мокрые камни и заплакал. Слезы текли по щекам, перемешиваясь с дождем и соленой морской пеной.

Рука моя уже потянулась к пистолету, чтобы поставить наконец точку на всей этой истории, как вдруг почувствовал: что-то коснулось ноги. Я опустил глаза и увидел, что волны выбросили на берег надувную лодку. Словно само провидение посылало мне спасение. Конечно, отправляться на такой резиновой скорлупке в океан – сущее безумие, но разве был у меня выбор?

Несколько дней лодку, подхваченную каким-то мощным течением, носило в океане.

Потом ее заметили с судна, державшего путь на материк. Я выдал себя за рыболова-неудачника и, разумеется, назвался вымышленным именем. Мне не хотелось встретиться с парнями Голдинга в порту. Вы первый человек, к которому я рискнул обратиться, мистер Дэвис. Что мне делать? Я не могу жить, опасаясь собственной тени, мне опротивело скрывать свое имя!

– То, что вы рассказали, просто не умещается в голове,– произнес обозреватель.– Голдинг – нацистский преступник. Это невероятно!..

– Не так уж невероятно,– устало сказал Кроу,– если вспомнить, как относятся у нас к такого рода людям. Эй, что это, снова сосед? – вдруг спросил он, прислушиваясь к голосам за дверью.

– Нет...– начал было Дэвис удивленно, но тут двери стремительно распахнулись, и четверо здоровенных мужчин в форменных куртках, на лацканах которых сияла золотом готическая "Г", ворвались в гостиную.

Четким профессиональным движением один из них вышиб из дрожащей руки Джека Кроу пистолет. Затем, не говоря ни слова, мужчины, заломили Кроу руки за спину, с привычной слаженностью подхватили свою жертву, размахнулись и швырнули ее в окно. Коротко вскрикнув, пробив головой стекло, Джек Кроу полетел вниз с тридцатипятиэтажной высоты.

Громилы исчезли, зато в кресле, где только что сидел Кроу, возник, словно материализовавшись из воздуха, человек делового вида с прямым пробором и в очках. На его лацкане красовалась золотая буква.

Все произошло в считанные мгновения, и неудивительно, что на некоторое время Дэвис просто утратил дар речи. Этого нельзя было сказать о неожиданном визитере, который без обиняков приступил к делу, заговорив скрипучим голосом лишенного эмоций клерка:

– Два года назад вы просили нашего патрона, достопочтимого сэра Голдинга, об интервью. Он уполномочил меня сообщить о своем согласии. Патрон даст вам небольшое интервью на своем острове во время охоты. Патрон приглашает и вас принять участие в охоте.

Губы Дэвиса дрогнули, и собеседник понимающе уточнил:

– Вы будете стрелять в экзотических животных, только в них. А затем подробно расскажете об охоте в своей газете. Видите ли, в последнее время о патроне и его острове ходят крайне неправдоподобные слухи. Своим выступлением столь авторитетный обозреватель легко докажет, что они не стоят и выеденного яйца. Что это всего лишь слухи, не больше! – с нажимом подчеркнул он.

Интервью с Голдингом прославит вас, вы это знаете. Патрон доверил вручить вам предварительный гонорар за материал,– и он положил на столик перед Дэвисом чек.

Кстати, – мужчина словно впервые заметил рассыпанные по полу осколки,из вашего окна, кажется, выбросился какой-то сумасшедший? Если не ошибаюсь, полиция уже вызвана. Я и мои коллеги с удовольствием подтвердим, что вы не имеете к инциденту ни малейшего отношения.

Впрочем,– вздохнул с деланным сожалением собеседник,– если весьма выгодное предложение мистера Голдинга окажется вам не по душе, около десятка свидетелей с самой безукоризненной репутацией укажут, что своими глазами видели, как вы собственными руками выбросили несчастного Джека Кроу из квартиры. А первоклассные юристы сумеют доказать, что все было именно так.

В дверь резко постучали, до их ушей донесся крик:

– Откройте, полиция!

– Ну вот, они уже здесь,– удовлетворенно кивнул мужчина.– Выбирайте, Дэвис: электрический стул или несколько приятных вечеров на острове Голдинга.

Аллан Дэвис молча взглянул на сидящего перед ним человека с безукоризненными деловыми манерами, на лежавший перед ним чек, перевел взгляд на оконные рамы, из которых торчали острые осколки...

– Ну же!..– поторопил собеседник.

Стук в дверь становился все бесцеремоннее.