Текст книги "Убийцы Сталина. Главная тайна XX века"

Автор книги: Юрий Мухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Тут есть тонкость, которую после извращений Хрущева и последующих генсеков люди уже перестали понимать. Коммунизмом и его первой стадией – социализмом – люди привычно считают ситуацию, когда у власти в данной стране находятся люди, называющие себя коммунистами. Это чушь и к коммунизму не имеет никакого отношения. Само это слово, происходящее от латинского communis, означает «общий», т. е. коммунизм – это общество, в котором у всех до одного человека: одни права, одни обязанности и одни возможности, – а не общество, в котором у членов коммунистической партии прав больше, чем у беспартийных. Сталин был коммунист, после революции прошло почти 20 лет, он не мог больше терпеть антикоммунистическое положение в стране. Сталина, как я уже писал выше, не волновало то, будет ли он лично у власти или нет, ему нужен был Коммунизм.

Партийной номенклатуре, комплектовавшей собой Центральный Комитет ВКП(б), по существу Сталину возразить было нечем, но ей, в отличие от Сталина, было далеко не все равно, останется она лично во власти или нет. Члены ЦК, секретари обкомов и прочие партфункционеры свою личную власть просто так отдавать не собирались. Сталин для них был вождь, они ценили его за выдающиеся способности, но в вопросах их собственной судьбы они плевали на Сталина. И тут следует отвлечься и поговорить о принципиальных особенностях высшей власти ВКП(б).

Начальники и подчиненные

На XX съезде КПСС в 1956 г. Хрущев, начав поливать Сталина грязью, представил дело так, что Сталин, этот физически не очень сильный человек с полупарализованной левой рукой, непрерывными убийствами держал в страхе сотни тысяч партийных и государственных деятелей СССР. А эти деятели, в том числе и сам Хрущев, из страха быть убитыми Сталиным и по его приказу творили преступления, убивая своих невиновных товарищей.

Чтобы принять эту идею на веру, надо быть либо наивным, либо кретином от рождения, но толпа всегда отличается наивным кретинизмом, поэтому мир эту версию принял и теперь все события в СССР тех времен рассматривает только с этих позиций. Но давайте всмотримся в схему управления ВКП(б) и оценим, могло ли быть такое.ВКП(б) управлялась по принципам акционерного общества, в котором каждый коммунист как бы владел одной акцией, но на регулярные собрания акционеров – на съезды ВКП(б) – съезжались не все акционеры, а только их представители от определенного числа коммунистов – делегаты съезда. Эти делегаты избирали правление партии – Центральный Комитет ВКП(б), который в конце 30-х гг. состоял из 71 члена и 69 кандидатов в члены ЦК. И главным начальником в партии был ЦК, т. е. главным начальником были эти 140 человек. Они избирали технических руководителей партии (Политбюро и секретарей) и в любой момент могли их заменить, в том числе в любой момент могли заменить и Сталина. Для этого достаточно было 36 членам ЦК проголосовать за это, а 36 человекам сговориться очень не сложно.

Выдающийся советский конструктор Г.В. Костин как-то подсчитал по старым газетам, начиная с 1933 г., степень культа личности генсеков ВКП(б) и КПСС, т. е. по сути – степень восхваления генсеков партийной номенклатурой. Получилось, что Н.С. Хрущева партноменклатура восхваляла в 7,3 раза больше, чем Сталина, и даже Л.И. Брежнева восхваляла в 4,8 раза больше¹⁸⁷. Но восхваления Хрущеву не помогли, как не помогло и то, что при Хрущеве Центральный Комитет КПСС состоял из 175 членов и 155 кандидатов в члены ЦК, т. е. сговориться о снятии Хрущева с должностей было гораздо сложнее, чем сговориться о снятии с должности Сталина, тем не менее в 1964 г. Хрущев был снят безо всяких проблем. Поэтому я и пишу, что версия Хрущева о том, что Сталин якобы заставлял кого-либо совершать преступления, – это вранье, рассчитанное только на наивных и дебилов. Если бы Сталин делал что-то не так, то Центральный Комитет ВКП(б) мог в любой момент снять его, как позже ЦК снял Хрущева.

Да, по отношению к отдельному члену ЦК Сталин был начальником даже безотносительно своего огромного авторитета умного и честного человека. Но когда все члены ЦК собрались вместе, то они становилисьначальником Сталина, и каждый член ЦК отстаивал свое собственное решение, а не просто голосовал так, как Сталин скажет. Вот этот хрущевский идиотизм о «всесилии Сталина» приводит к тому, что современные историки, читая даже подлинные документы, не могут объяснить происходящего в то время и вынуждены использовать совершенно алогичные, дурацкие предположения. Давайте для примера разберем эпизод рассмотрения дела Бухарина на февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б). (Этот эпизод изложил в сборнике «Инквизитор» «знаток» права В. Ковалев.)

Н.И. Бухарин был кандидатом в члены ЦК, и сведения о его участии в заговоре с целью захвата власти в СССР Центральный Комитет ВКП(б) рассматривал и обсуждал в его присутствии. В. Ковалев так излагает и комментирует это событие. После того как пленум ЦК заслушал доклад наркома внутренних дел Ежова и сделал тому выговор за плохую организацию следственной работы по разоблачению антисоветского подполья, «на трибуну снова поднимается Николай Ежов. В напряженной тишине зала зловеще звучат его слова о том, что в материалах уголовного дела «параллельного троцкистского антисоветского центра» имеются данные об участии в контрреволюционной деятельности Бухарина и Рыкова.

Реакция Бухарина была отчаянной.

– В НКВД есть люди, которые, прикрываясь авторитетом партии, творят невиданный произвол, – резко выкрикнул он в зал.

– Ну вот мы тебя туда и пошлем, ты и посмотришь, – бросил реплику Сталин.

После этих слов генсека Бухарин был обречен. И первым это почувствовал Ежов. Он предлагает проект решения: «Исключить Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК и членов партии, с преданием их суду военного трибунала, с применением высшей меры наказания – расстрела».

Эта уникальная в своем роде формула является своеобразным манифестом беззакония. Ведь установление виновности, а тем более назначение меры наказания – исключительная прерогатива суда. Если же, как в данном случае, мера наказания определяется задолго до судебного разбирательства, то к правосудию это не имеет никакого отношения. И называется такая акция иначе – санкционированное убийство. Другого термина для определения подобного действия человечество не знает.

Такого рода соображения едва ли приходили в голову Ежова, когда он предлагал свой проект решения. Иное дело Сталин. Его можно обвинить в чем угодно, но в проницательности ему не откажешь. Он сразу понял, что подобная резолюция принесет возглавляемому им режиму значительно больше вреда, чем пользы. Ведь беззаконие – отнюдь не та реальность, которую следует выставлять напоказ перед всем миром. И Сталин вносит иной проект резолюции: «Исключить из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б) Бухарина и Рыкова; суду их не предавать, а направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД».

С точки зрения формальной процедуры такое решение представлялось несравненно более демократичным и гуманным. Любопытно, что некоторые члены ЦК продолжали требовать крови даже после предложения Сталина, и в этом смысле были, как говорят, католиками в большей степени, чем сам папа римский. Так, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев и командующий войсками Киевского военного округа Иона Якир выступили за первоначальное предложение Ежова – «исключение, суд и расстрел». Знать бы им, что уже отлиты пули, которые вскоре унесут и их жизни...»¹⁸⁸.

Ковалев в этом эпизоде нагло врет и о том, как все происходило, и о сути происходящего.

Особенности уголовного закона СССР

Действительно, в феврале того года на пленуме ЦК выступил член ЦК и нарком внутренних дел СССР Николай Ежов и представил членам и кандидатам в члены ЦК собранные НКВД доказательства того, что два кандидата в члены ЦК – Рыков и Бухарин – предали Родину и готовят переворот. Поскольку оба сидели здесь же в зале, то, само собой, им дали слово для объяснения, но ЦК решения не принимал, а создал из членов ЦК под председательством Микояна комиссию из 35 человек для отдельного расследования, обсуждения этого вопроса и выработки проекта резолюции пленума.

Ежов на пленуме предложил, исключив Рыкова и Бухарина из ЦК и партии, отдать их под суд военного трибунала, разрешив тому применить высшую меру наказания – расстрел. И остальные члены ЦК обязаны были в своих предложениях обязательно оговаривать, надо ли разрешить суду приговорить Рыкова и Бухарина к расстрелу, если суд найдет подсудимых виновными. Но сначала о том, как эта комиссия Микояна рассматривала дело Бухарина и Рыкова

Как следует из протокола этой комиссии, после доклада Ежова и его обсуждения первым взял слово секретарь Киевского обкома партии Постышев и предложил отдать Бухарина и Рыкова под суд, но не расстреливать. С ним не согласился инспектор кавалерии Красной армии Буденный, который предложил разрешить суду приговорить заговорщиков к расстрелу.

Обычно Сталин брал слово последним, чтобы не давить своим авторитетом на выступающих, но в данном случае он выступил сразу после Буденного, и, что совершенно очевидно, выступил именно затем, чтобы своим авторитетом изменить тон поступающих предложений. Он предложил Рыкова и Бухарина под суд не отдавать, т. е. простить их, а в качестве наказания выслать.

Однако выступивший за Сталиным секретарь исполкома Коминтерна Мануильский проигнорировал мнение Сталина и предложил Рыкова и Бухарина судить и расстрелять. Будущий пламенный борец с культом личности Сталина – Хрущев – предложил судить, но не расстреливать.

В итоге из 19 членов комиссии, вносивших предложения, предложение вождя партии и народа помиловать Бухарина и Рыкова поддержало всего 5 человек, предложение Ежова об их расстреле – 4 человека, остальные были за суд, но без расстрела. В результате комиссия Микояна приняла решение повременить с судом и отправить дело Рыкова и Бухарина в НКВД на доследование, и ЦК проголосовал за это предложение. Предложение Сталина о помиловании Бухарина и Рыкова не прошло ни по комиссии, ни, соответственно, в ЦК. Голос Сталина оказался одним голосом из 71 голоса членов ЦК – не более.

Теперь о сути. Ковалев извратил принципы тогдашнего права, утверждая, что пленум не имел права указывать суду тип высшей меры наказания – не имел права указывать суду, что Бухарина нужно расстрелять. Дело в том, что пленум обязан был это сделать!

Политические преступления в те годы описывала статья 58 тогдашнего Уголовного кодекса СССР, эта статья была фактически разделом кодекса и содержала 14 пунктов с множеством подпунктов. И если присмотреться к мерам наказания за контрреволюционные преступления, то вы увидите, что исключительная мера наказания – расстрел – предусмотрена в единственном виде только по ст. 58^1а и ст. 58¹⁶, которые, кстати, введены в Кодекс только в 1934 г. По остальным преступлениям, включая вооруженное восстание, шпионаж, террористические акты и т. д., предусмотрены две исключительные (высшие) меры наказания – расстрел (первая категория) и высылка за границу с лишением гражданства (вторая категория). Если есть смягчающие обстоятельства, то и расстрел, и высылка за границу могут быть заменены лишением свободы на срок не ниже трех лет.

Представьте себя на месте судей в те годы. К примеру, на процессе уликами и признанием подсудимые уличены в теракте, предположим, в убийстве первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Кирова. Смягчающих обстоятельств нет. Какое наказание вы назначите – расстрел или лишение гражданства?Ведь ст. 58⁸ предусматривает оба этих наказания как исключительные, как высшую меру.

Вы, судьи, при такой постановке вопроса не сможете назначить наказание, если вам определенно не сообщат, по какой категории (первой или второй) следует его назначать. Вот пленум ЦК в деле Бухарина и оговаривал ее – первая категория, расстрел.

О категории наказания сообщало судьям государство, непосредственно на суде – обвинитель. На судей никто не имел права давить, они честно должны были определить виновность подсудимых и назначить наказание согласно ей, а если человек был невиновен, то оправдать его. Как вы читали выше, у посла США, юриста, процессы над заговорщиками не вызвали ни малейших сомнений в их справедливости.

В 1928 г. в процессе так называемого «шахтинского дела» перед судом под председательством будущего Прокурора СССР А.Я.Вышинского предстало 53 человека, судимых по первой категории. [Судили их не только за вредительство – за выбор для разработки бедных пластов угля, порчу оборудования, заказ ненужного оборудования, такой выбор очередности строительства, при котором оно должно длиться очень долго и т. д. Судили их и за «откат», т. е. за то, что они согласовывали с западными продавцами очень высокие цены за оборудование, после чего продавцы «откатывали» им часть денег, полученных с СССР за это оборудование. Сегодня на территории бывшего СССР это обычное дело, а в СССР за это расстреливали.] Обвинитель, будущая «жертва сталинизма» А.Н. Крыленко, в заключительной речи просил суд признать их вину и наказать всех 53 подсудимых. Однако суд четверых полностью оправдал: доказать их виновность Крыленко не смог, суд его доводы и доказательства во внимание не принял. 11 человек суд приговорил к расстрелу – у них не было никаких смягчающих обстоятельств. Но! Сам суд за раскаяние на следствии и в суде попросил у Верховного Совета помиловать 6 из 11 приговоренных им к расстрелу. ВЦИК ВС к суду прислушался¹⁸⁹.

Чем руководствовалось государство, в нашем случае пленум ЦК или Политбюро ЦК ВКП(б), когда назначало категорию наказания?

Цель наказания – предотвратить подобные преступления в будущем. Это не месть. А тяжесть наказания определяется степенью его общественной опасности. Но общественная опасность тех или иных деяний зависит от того, в каком положении находится само общество. Если обществу угрожает смертельная опасность от подобных деяний, то наказание должно быть очень суровым, оно должно остановить эти деяния. А если общество в безопасности, то наказание может быть мягким, либо его может вообще не быть.

Во время войны Англии с гитлеровской Германией невыгодное для Черчилля сравнение с Гитлером наказывалось 5 годами тюрьмы. Но до войны никому бы и в голову не пришло за такое наказывать вообще, да и сегодня премьер-министра Тони Блэра можно сравнивать с кем угодно, газеты, в частности, называли его «пудель Клинтона».

Большевики, пожалуй, были первыми, кто так точно и ясно смотрел на смысл наказания и кто заложил прямо в закон возможность смягчать наказание в зависимости от обстановки, в которой находится общество.

Вот, к примеру, история знакомства со ст. 58 уже упомянутого князя С.Е. Трубецкого – заместителя главы подпольной белогвардейской организации в Москве, тесно связанной с английской разведывательной службой «Интеллидженс сервис».

Организация была разгромлена в то время, когда Гражданская война еще шла, но следствие продолжалось до ее окончания. (В ходе которого, кстати, князя и не подвергали, и не собирались подвергать пыткам.) Суд приговорил его по первой категории – к расстрелу, но ведь Гражданская война-то уже закончилась, общественная опасность того, что князь совершал, резко снизилась. Поэтому сам суд подвел его под какую-то малоприменимую к нему амнистию и дал 10 лет «строжайшей изоляции». Однако родственники Трубецкогона воле предложили ему подать ходатайство для работы вне стен тюрьмы, он его подал и дальше пишет:

«Сравнительно скоро ходатайство было удовлетворено, и мы попали в довольно оригинальное положение (не привыкать стать). По документам мы значились заключенными в Таганской тюрьме, но имели право жить в городе, «не занимая особой комнаты» (!). Мы были обязаны каждую неделю, в определенный день, регистрироваться в тюрьме, и, кроме того, мы трое были связаны между собой круговой порукой, на тот случай, если бы кто-нибудь из нас скрылся. Условие «не занимать особой комнаты» (квартирный кризис) было для нас не так страшно: Леонтьев и Щепкин поселились в комнатах их жен, а Мама и Соня имели две комнаты – общую их спальню и столовую, в которой я и поселился.

Служащие в Госсельсиндикате оплачивались, по тем временам, исключительно хорошо, и, считая в золоте или твердой валюте, я далеко не получал потом в эмиграции такого высокого вознаграждения, как тогда. Это было для нас более чем кстати»¹⁹⁰.

Однако князь оказался человеком упрямым и своей организационной контрреволюционной деятельности отнюдь не прекратил. Против него снова возбудили уголовное дело, но следователь предложил ему на выбор: либо его опять будут судить, либо князь уберется из СССР самостоятельно. Суд, приговорив князя к высшей мере наказания по второй категории, не только лишил бы Трубецкого гражданства СССР и выслал бы его за границу силой, но и конфисковал бы у него имущество, а самостоятельно он мог уехать со всем барахлом. Что князь и сделал, вызвав в Берлине зависть у тех белоэмигрантов, кто вынужден был бежать за границу в составе белых армий, бросив в России все.

И, наконец, к вопросу о том, хорошо это или плохо, когда политическое руководство решает, по какой категории наказывать преступников? Думаю, что хорошо.

Во-первых, честному человеку в принципе плевать, по какой категории судят преступников, замыслившихпреступление против страны. Не совершай преступлений, и тебя не будут судить ни по какой категории.

Во-вторых. Это делает закон более мягким, удаляет из него излишнюю жестокость, причем именно тогда, когда она не нужна.

Н.И. Бухарин

Члены ЦК ВКП(б) в 1937 г., требовавшие немедленной смерти для Бухарина, прекрасно знали, что он собой представлял.

Давайте и мы рассмотрим несколько эпизодов из жизни Н.И. Бухарина, бывшего в эмиграции очень близким человеком для Ленина. Ленин в последних письмах даже назвал его «любимцем партии», но не понимающим диалектику, т. е. неспособным понять жизнь в ее развитии. Троцкий, к которому Бухарин, в конце концов, примкнул окончательно, дал ему кличку очень точно: «Коля-балаболка» ¹⁹¹.

(Чтобы понять, что имел в виду Троцкий, надо полностью прочесть стенограммы процесса 1938 г., на котором судили Бухарина. Вместе с ним судили 21 заговорщика, но четверть времени суда (объема стенограммы) занимают попытки обвинителя Вышинского получить от Бухарина признания по отдельным пунктам. Дело в том, что свою вину Бухарин признал сразу же, но когда начались конкретные вопросы, не отвечал ни да, ни нет. На заданный вопрос он говорил, говорил, говорил, но зачем он это говорит и что хочет сказать, никому не было понятно. Дело дошло до смешного: остроумный Вышинский начал требовать от Бухарина сказать «нет», т. е. начал требовать, чтобы Бухарин объявил себя невиновным. Черта с два! И на этот вопрос Бухарин говорил, говорил, говорил... Но тут уже все было ясно.)

Но вернемся к Ленину, так высоко ценившему Бухарина. Когда большевистское правительство, взяв власть в 1917 г., было вынуждено в 1918 г. заключитьмир в войне России с Германией на очень не выгодных для России условиях, фактически подписать капитуляцию России, то возникла угроза, что за этот позор большевики будут сметены и не удержат власть. Бухарин, член ЦК партии большевиков, лидер фракции большевиков «левые коммунисты» и, как полагал Ленин, близкий его друг, заключает с партией левых эсеров союз с целью свержения правительства Ленина с последующим разрывом мира с немцами и продолжением войны. Левые эсеры, воодушевленные поддержкой левых коммунистов, в июле 1918 г. поднимают мятеж против советского правительства. Мятеж большевики подавили, но левые эсеры не выдали своих тайных союзников – левых коммунистов и их вождя Бухарина.

Так вот, после смерти Ленина в 1924 г. Бухарин признался, что в 1918 г. он, глава фракции «левых коммунистов» в партии большевиков, от имени своей фракции согласовал с эсэрами этот мятеж и арест Ленина. Признался сам, поскольку все участник того мятежа, то есть и он тоже, уже были прощены.

Однако в партии большевиков не дети были, а опытные революционеры, и они знали, что мятежники, свергая законную власть, обязаны руководителей этой власти убить. Убить для того, чтобы не вызвать после мятежа ужесточения Гражданской войны – сделать то, что сделали большевики с Николаем II и его семьей. И, естественно, у большевиков не могло не возникнуть подозрения, что Бухарин врет – что он согласовал с эсэрами не просто арест, а убийство Ленина. Но в 1924 г. Бухарин прикинулся дурачком и ото всего отказался, эсэры молчали, и остальные большевики доказать по делу Бухарина ничего не могли.

Но в 1938 г. на суде уже над самим Бухариным были допрошены в качестве свидетелей члены ЦК тогдашней партии левых эсэров Камков и Карелин и соратник Бухарина по фракции «левых коммунистов» Осинский. И здесь, уже по прошествии сроков давности, они показали, что Бухарин в 1918 г. требовал отлевых эсэров «предпринять прямое действие, не останавливаясь перед физическим уничтожением Ленина, Сталина и Свердлова». Более того, выяснилось, что Бухарин был одним из заказчиков теракта против Ленина на заводе Михельсона, в ходе которого Ленин был тяжело ранен, и от последствий этих ранений в 1922 г. смертельно заболел. На прямой вопрос прокурора, подтверждает ли Карелин, что «покушение на жизнь Владимира Ильича Ленина было организовано совместно с Бухариным», – Карелин ответил хотя и уклончиво, но определенно: «С «левыми коммунистами». Бухарина мы рассматривали как лидера «левых коммунистов» ¹⁹².

Поэтому, когда Вышинский, обвинитель на открытом процессе Рыкова, Бухарина и их подельников, в заключительной речи подытожив преступления Бухарина и его изворотливое поведение, закончил: «Таков Бухарин – эта лицемерная, лживая, хитрая натура. Этот благочестиво-хищный и почтенно-злой человек, эта, как говорил Максим Горький про одного из героев из галереи «Бывших людей», – «проклятая помесь лисицы и свиньи»¹⁹²– то с этим безусловно согласились все, кто знал Бухарина.

Страх за свою жизнь, за свое благополучие делает подобного рода человекообразных животных очень жестокими. Я упомянул о шахтинском деле и о том, что 5 его участников были расстреляны. Но они тоже просили помилования, Политбюро прошение рассмотрело и отказало. Участники шахтинского дела были на службе у бывших капиталистов России, на тот момент врагов и сталинцев, и троцкистов. За помилование выступил Сталин, но Бухарин сумел собрать в Политбюро большинство, и в помиловании было отказано. То есть и в данном случае власти Сталина было на 1 голос из 10. Причем Бухарин убеждал в то время соратников, что Сталин «ведет правую политику», т. е. жалеет контрреволюционеров¹⁹⁴.

На самом деле Сталин, вероятнее всего, был против расстрела потому, что не рассматривал это дело через призму личных интересов, интересов нахождения лично его во власти. Думаю, что ему, постоянно испытывавшему нехватку квалифицированных кадров, было жаль терять инженеров, а сам шахтинский процесс и так напугал кого надо. К чему была лишняя кровь? А Бухарина чужая кровь не пугала.

Поэтому-то на пленуме ЦК в 1937 г. Косарев и Якир так активно и требовали смерти Бухарина – они прекрасно понимали, что если бы Бухарин дорвался до власти, то их личная участь была бы решена – уж если он Ленина не пожалел, то Якира и Косарева убил бы точно.

Вот и вдумайтесь, на чью власть посягали многочисленные заговорщики в конце 30-х гг. На власть Людей, на власть Сталина? Да, в первую очередь на их власть, но если вы обратили внимание на приведенные ранее цитаты, то и Ленин, и Красин определяли число Людей в ВКП(б) – тех, что фанатично служили коммунизму, – едва в 10%. Остальные в ВКП(б) были либо обыватели, либо пролезшие в партию человекообразные Животные. И они уже заняли вожделенные должности в партии и государстве, должности, которые при небольших усилиях давали им достаточные материальные блага для удовлетворения своих инстинктов.

Кто именно пролез в те годы в ВКП(б), покажу на таком примере. Адвокат 30-х гг. Б.Г. Меньшагин рассказывает о случае, когда он был защитником по делу о злоупотреблении властью. Судили мелкую партийную бонзу – члена бюро Кромского райкома ВКП(б) Орловской области, председателя всех районных культурных и просветительских учреждений А.И. Егорышеву, которая натворила массу несправедливостей во время коллективизации. Меньшагин дает и ее биографию. Эта женщина до революции была монашкой, т. е. паразитировала на верующих. А после революции сумела вступить в ВКП(б) и теперь паразитировала на деньгах всех налогоплательщиков¹⁹⁵.

Так вот, заговорщики, сами Животные, имея в виду свергнуть власть Людей, на самом деле посягали и навласть тысяч Животных и обывателей, которые уже терпимо устроились на шее налогоплательщика СССР и не собирались никому отдавать свои кормушки. В 1937—1938 гг. драка была жестокой, но надо понять, кто и за что дрался. Сталин, начав бой с заговорщиками, невольно повел за собой не только Людей, но и тысячи человекообразных Животных и обывателей, а поскольку этот бой велся с помощью судов, а не оружием, т. е. смерть в таком бою была неявной, то толпы Животных и обывателей бросились в драку за «места под солнцем» на шее налогоплательщика: академик Вавилов писал доносы на академика Лысенко, поэты писали доносы на поэтов, генералы на генералов – всяк норовил с помощью суда устранить конкурентов и устроиться получше, а устраняемые рвали чужие глотки зубами, пытаясь сохранить свои доходные места.

Особенно подло в те годы, как, впрочем, и всегда, проявила себя интеллигенция. В России и СССР это был и есть паразитный класс, который свои доходы имеет не от собственного труда, а от того, сколько он сумеет их урвать из денег налогоплательщиков. Поэтому упустить в 1937—1938 гг. возможность и не попробовать добраться до более обильной кормушки, Животные из числа интеллигенции не могли. Яркий представитель интеллигенции Ю. Борев в своем сборнике «Сталиниада» так описывает участие интеллигенции в репрессиях тех лет.

«Философ и искусствовед Михаил Александрович Лифшиц рассказывал о междоусобных схватках среди интеллигенции в 30—40-х годах. Политические ярлыки были метательными снарядами этой борьбы, а доносы, или, как тогда выражались, «своевременные сигналы» – ее орудиями. «Участвовал ли я в этом ? – спрашивал Лифшиц и отвечал: – Все участвовали, и я тоже. Иначе нельзя было ни писать, ни печататься, ни существовать в литературе. Ну, например, Нусинов выступает в прессе и обвиняет меня в том, что я искажаю марксизм, отрицаю роль мировоззрения в творчестве или не признаю сталинское учение о культуре. В его своевременном сигнале дан набор проступков, тянущий на 58-ю статью. Если я промолчу, вполне возможно, что меня посадят. Чтобы избежать этого, я публикую статью, в которой доказываю, что Нусинов не признает диктатуру пролетариата или отрицает лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Я даю шанс сесть в тюрьму и моему оппоненту. Я такой же доносчик, как и Нусинов, а то, что сажают его, а не меня, – это уже лотерея или убедительность аргументов и искусство полемики. Впрочем, сажали и вне зависимости от убедительности доводов в споре».

Сегодня эти признания могут показаться циничными, но в неэвклидовом моральном пространстве искусно сформированного противочеловечного общества действовали моральные нормы человека, находящегося под пыткой»¹⁹⁶.

А ведь представьте, «сигнал, тянущий на 58-ю статью», попадает к следователю НКВД, к прокурору, к судье. Что им делать? Сидеть сложа руки, чтобы их обвинили в попустительстве?

Разве Сталин приказывал писать доносы друг на друга?

И смотрите, как «мудро» Ю. Борев оправдывает эту подлость: «неэвклидово моральное пространство»! А кто его создал? Лифшицы и Нусиновы своими доносами! «Моральные нормы человека, находящегося под пыткой». Оказывается, по Ю. Бореву, моральные нормы человека должны меняться в зависимости от условий, в которых он находится. Но Иисус и на кресте исповедовал те же моральные нормы, что и до распятия, и на кресте ни на кого не доносил, не предавал, в отличие от Иуды, который предал и без пыток. Кстати, а кто пытал в это время Лифшица с Нусиновым? Ведь они могли уйти с работы, где, как они считали, нужно доносить, на работу, где этого не требовалось, например, стать рабочими. У Животных и мысли такой нет.

Но интеллигенция ляжет под любую власть и будет нахваливать и Сатану, если он заплатит ей на 10 центов больше, чем Бог. А главную опасность заговоры представляли все же для партийной номенклатуры, поскольку в случае удачного заговора ей практически без вариантов грозила смерть. Причем для партийной номенклатуры опасность была и сверху, и снизу. Она боялась, с одной стороны, что заговорщики захватят власть в Москве и, соответственно, сметут их с должностей «сверху», с другой стороны, сталинская Конституция угрожала тем, что партноменклатуру могли не избрать в ходе местных выборов, поскольку всех партфункционеров и деятелей Советской власти на местах избирали местные коммунисты и избиратели. Поэтому дальнейшие события развивались следующим образом.

Через три месяца, в конце июня 1937 г., вновь собирается на пленум ЦК высшая партноменклатура ВКП(б). Накануне стремительным ударом Советская власть разгромила верхушку военного заговора в армии, обстановка в стране чрезвычайно нервозная. Историк Ю. Жуков, ознакомившийся со стенограммами пленума, так описывает события.

«Было 29 июня, Пленум уже заканчивался, когда от первого секретаря Новосибирского обкома партии Р.И. Эйхе в Политбюро поступила записка. Он обращался с просьбой временно наделить его чрезвычайными полномочиями на подведомственной территории. В Новосибирской области, писал он, вскрыта мощная, огромная по численности антисоветская контрреволюционная организация, которую органам НКВД не удается ликвидировать до конца. Необходимо создать «тройку» в следующем составе: первый секретарь обкома партии, областной прокурор и начальник областного управления НКВД, с правом принимать оперативные решения о высылке антисоветских элементов и вынесении смертных приговоров наиболее опасным из числа этих лиц. То есть фактически военно-полевой суд: без защитников, без свидетелей, с правом немедленного исполнения приговоров. Мотивировалась просьба Эйхе тем, что при наличии столь мощной контрреволюционной организации выборы в Верховный Совет могли принести нежелательный политическийрезультат... если бы сталинская группа пошла наперекор большинству, она была бы немедленно отстранена от власти. Достаточно было тому же Эйхе, если бы он не получил положительной резолюции на свое обращение в Политбюро, или Хрущеву, или Постышеву, любому другому подняться на трибуну и процитировать Ленина, что он говорил о Лиге Наций или о советской демократии... достаточно было взять в руки программу Коминтерна, утвержденную в октябре 1928 года, куда записали как образец ту систему управления, которая была зафиксирована в нашей Конституции 1924 года и которую Сталин порвал в клочки при принятии новой Конституции... достаточно было все это предъявить как обвинение в оппортунизме, ревизионизме, предательстве дела Октября, предательстве интересов партии, предательстве марксизма-ленинизма – и все! Я думаю, Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов до конца июня не дожили бы. Их бы в ту же минуту единодушно вывели из ЦК и исключили из партии, передав дело в НКВД, а тот же Ежов с величайшим удовольствием провел бы молниеносное следствие по их делу. Если логику этого анализа довести до конца, то не исключаю уже и такого парадокса, что сегодня Сталин числился бы среди жертв репрессий 1937 года, а «Мемориал» и комиссия А.Н. Яковлева давно выхлопотали бы его реабилитацию»¹⁹⁷.