Текст книги "Россия гниет с головы. Проклятие власти"

Автор книги: Юрий Мухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Доходный промысел духовной элиты

Если смотреть на христианство как только на религиозное учение, то по сравнению, скажем, с язычеством или затхлым иудейством оно, возможно, и является неким прогрессом. Но в комплексе с духовенством к такому выводу уже никак нельзя прийти. Возьмем, для примера, близкое нам православие.

Мало того, что при царях материально духовенство было прекрасно обеспечено, но оно еще и награждалось царями, пожалуй, больше, чем кто-либо в России. Посмотрите на фото архиепископов и епископов тех времен – у них грудь увешана орденами Российской империи, как у Жукова – советскими. То есть и деньги, и слава у духовенства были. Тогда почему буквально в считаные годы после революции народ перестал верить в бога?

Может, православное духовенство было малочисленным и его не хватало для стоящего перед ним объема дел по утверждению в гражданах России веры в бога?

Только приходского духовенства к 1910 году было более 110 тысяч, или один поп на примерно 900 православных граждан всех возрастов. А ведь над этим духовенством было еще и вышестоящее духовенство, были еще и монахи. А численность большевиков даже к концу 1918 года едва достигала 200 тысяч. То есть с учетом духовенства других конфессий количество российского духовенства превосходило количество всех большевиков.

Тогда, может быть, большевики были более грамотны в атеизме, чем попы в православии?

К тому моменту все священники заканчивали минимум семинарии, то есть то учебное заведение, которое не удалось закончить большевику Сталину, а среди массы большевиков образованных людей была горстка. Ну, куда большевикам было тягаться в религиозных спорах с таким полчищем образованных попов? Да в идеологической борьбе попы большевиков бы просто затоптали. Более того, у большевиков забот было выше крыши – и война, и разруха, и голод. Им вообще было не до бога. А у православного духовенства иных забот, кроме поддержания в пастве веры в бога, не было.

А ведь вера в бога была главным. Большевики ни одного попа не убили, ни одну церковь не разрушили и не отняли у народа – все это сделали переставшие верить в бога православные. Так кто убедил православных, что бога нет, если большевикам этим просто недосуг было заниматься? Сами разуверились?

Нет, это не ответ. Старообрядцев веками пытались разуверить даже не в том, что бога нет, а просто в том, что они молятся ему не правильно, да не получалось. Тогда кто?

Иного ответа нет: православных уверило, что бога нет, само православное духовенство. Не верится? Тогда попытайтесь вспомнить, кто разуверил в коммунизме 19 миллионов членов КПСС?

Их убедило в этом «духовенство» КПСС – все эти освобожденные секретари парткомов, райкомов и т. д., усиленные инструкторами по пропаганде и профессиональными работниками различных идеологических ведомств. И разуверили они коммунистов своим ханжеством – они учили всех жить по-коммунистически, а сами так жить не хотели! Были и настоящие коммунисты, но из-за своей малочисленности они погоды не сделали. А каков поп, таков и приход, и к попам это, само собой, относится в первую очередь. Верит поп в бога, значит, и приход верит, не верит – и приход не верит.

И то, что православное духовенство уже перед революцией превратилось в чисто ханжескую организацию, не замечало только оно, а народ это видел и, естественно, размышлял: «Раз вы, стоящие к богу ближе, в него не верите, то, значит, его и нет!» Часто использую такое подтверждение своим словам.

Довольно давно прочел историю четырех поколений православных священников, захватывающих период с 1814 по 1937 год. Писалась эта история для своих детей, а не для публики, поэтому откровенна. Документ исключительно интересный хотя бы тем, что на 800 страницах в этой книге есть буквально обо всем, что бывает в жизни, и в ней практически нет только одного – в ней ничего нет о боге. Четырем поколениям попов бог был не интересен! Попов интересовала только добыча денег.

Со второй половины XIX века царское правительство доплачивало попам за организацию церковно-приходского обучения детей грамоте, в семинариях начали учить будущих попов и профессии учителя начального образования. Казалось бы, что у мемуаристов появился личный повод для гордости своей службой – они теперь могли бы вспоминать, как далеко пошли по жизни их ученики, гордиться ими. Но в книге про учеников нет ни слова, не интересно это было попам, а вот про свою педагогическую деятельность, они, конечно, вспоминают:

«Благодушное было тут время! Особенно охочи были все мы до экзаменов в монастырских нашей и Феодоровской школах у игумений. В этих двух школах являлись чуть ли не все члены отделения, так что число учащихся было иной раз меньше, чем число экзаменовавших лиц. Тут надо без утайки правду сказать, что сюда многих из нас, пожалуй, не экзамен больше тянул, а чай и обед с хорошей закуской и выпивкой. В эти экзаменационные дни был тут у нас как будто праздник какой, особенно в Феодоровском, где всего предлагалось обильней и качеством лучше. Недаром и школ соседних сюда, по расписанию, на экзамен не назначалось. Ведь и нам, отцам святым, как и всем, с той же плотью и кровью, эта выпивка и хорошая закуска была по нутру! Нельзя отказать нам в этом требовании плоти!»

И уже как-то не удивляет, почему народ сложил поговорку «Ряса просит мяса».

«А вот был во Владимире архиепископ Алексий! …Был он роста высокого, выше меня, стана полного, с большим животом; пухлый лицом, словно надутый; такие же пухлые руки, пальцы которых из-за этой пухлоты как будто между собой не сходились. Получалось впечатление, когда подходишь к нему под благословение и целуешь его руку, то словно как целуешь толстую надутую лягушку. Иные брезговали такой рукой и под благословение его не подходили. Ел он – говорили – очень много и жирно; мог съесть, будто бы, по тридцати мясных котлет. Чтобы после такого сытного обеда не хватил его апоплексический удар, отдыхать на постели после обеда ему врачами было воспрещено, а были предписаны какие-либо телесные движения и упражнения на свежем воздухе».

Ну, а когда набил живот мясом, то и мысли возникают если не о боге, то о божественном.

«Страшно любил он женский пол. Он был женат на актрисе, и когда с ней развелся, то принял монашество и дошел до архиепископства. Все же она, говорили, во Владимире его навещала и жила по нескольку дней у него. В самом Владимире были у него две любимицы-попадьи, жены тамошних священников (Уварова и Благовещенская). За то и пользовались эти священники особым вниманием и расположением Алексия: он устроил их там же в лучшие приходы и награждал почетными должностями. Близость этих двух матушек была известна всему городу, и вот в одно время по городу, при бульварах и на стенах была развешана карикатура, изображающая Алексия, держащего попадью на коленях.

Большую близость Алексий имел и с городским женским монастырем, куда он часто ездил служить и просто пить чай.

О свободном обращении к монастырю Алексия был такой рассказ. К нему пришла раз монахиня, по делу ль каком у иль с праздником поздравить, не знаю! Но только не утерпел отец… обнял… А она ему и говорит: «Владыко! Ведь Вы должны быть святым: Вы ангел – что вы делаете?» А он в ответ ей: «Да, я – ангел, но падший!»

Как видите, этот монах Алексий мужик был не без юмора, но ведь в те годы телевизора не было и главным развлечением были сплетни. И все вокруг обо всем этом знали. Тем более что свидетелей было много, поскольку очень святой отец архиепископ Алексий ни в каких делах охулки на руку принципиально не ложил.

«После храма был он в игуменской со всем служившим молебен духовенством; пил чай и обедал. Поили и кормили, как не случалось доселе ни разу. Фрукты, консервы и многое другое нарочно привезено было для него из Москвы. Но ему было мало того, что угощали на славу; часто от него слышалось тогда во время обеда и чая: «Вы, матушка игуменья, дайте мне на дорогу вот этого… и этого!» И поехал он от нас тогда с багажом разных закусок и фруктов. С уверенностью можно сказать, ему попало немало (как будто бы плата за молебен) здесь и в карман! А если взять во внимание все четыре монастыря Переславских, то и вовсе получится туго в кармане. Уж таков был, не в пример другим, этот Владимирский царь! А что всего позорней и гаже, это вот то, что в игуменской, с отъездом его, не нашлись два чудной работы полотенца, которыми он вытирал свои руки, и еще что-то, вроде ковра».

И вера в бога держалась в народе только силою семейных и общественных традиций, а духовенство РПЦ видело свою задачу в том, как использовать эту веру в своих корыстных целях. И прочитав эти воспоминания, посмотрев на нынешних попов, приходишь к выводу, что быть на Руси священником – это уже давно не служение богу, а доходный бизнес.

Народ, конечно, и тогда был глуп, но не до такой же степени, чтобы не понять, что то, что говорится в церкви, это обязаловка, это показуха. А кто ты на самом деле и во что веришь, видно по тому, что и как ты говоришь и делаешь в обычной жизни.

Дворянская и «духовная» паразитические элиты тяжелыми жерновами висели на шее России.

Но к концу царской России гниль начиналась не с дворянства и даже не с попов, гниль элиты начиналась с царя.

Социопат на троне

Николай II охотно короновался, но вся его служба России сводилась к тому, что он всеми силами пытался переложить свои обязанности на кого-то другого. Николай требовал одного – чтобы его не беспокоили и не расстраивали. При нем Россией руководили советники от премьер-министров до Гришки Распутина. А царь этому был и рад.

С юности Николай II не проявлял никакого интереса ни к каким государственным делам, тем не менее был твердо уверен, что на троне он сидит по праву. Когда учивший его Победоносцев пытался объяснить наследнику, как функционирует государство, «тот с великим тщанием начинал ковырять в носу». « Государь, – разводил руками один из премьер-министров, Витте, – никогда не открыл ни одной страницы русских законов и их кассационных толкований».Этот наглец Николай был глубоко уверен, что его дело подписывать бумаги, а обдумывать государственные вопросы и искать государственные решения обязаны вельможи.

Жена Николая II считала его безвольным, ей было больно за него, и она постоянно напоминала: «Как легко ты можешь поколебаться и менять решения, и чего стоит заставить тебя держаться своего мнения… Как бы я желала влить свою волю в твои жилы… Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство».Но я полагаю, что она ошибалась.

Николай уже страдал, возможно, и не в явной форме, социопатией – полным безразличием к окружающим, за исключением разве своей семьи. Смотрите, вот он записывает в дневнике важные для себя события: 28 мая 1905 года «ездил на велосипеде и убил 2 ворон»; 2 февраля 1906 года «гулял и убил ворону»; 8 февраля 1906 года «гулял долго и убил две вороны»; 8 мая 1905 года он записал, что во время гуляния убил кошку. Его дневники надо читать не просто историкам, а историкам вместе с психиатрами, чтобы те ответили на вопрос, может ли психически здоровый человек в должности императора России считать для себя важным убийство кошки, когда в империи полным ходом идет революция? Только за два года, с 1905-го по 1907-й, в России было убито 4500 государственных чиновников – его, Николая, слуг!!

Кстати, Николая II можно считать лучшим кошкодавом мира. Скажем, согласно отчетам об императорской охоте, к примеру, в 1902 году, помимо зверя, которого Николай II убивал при специальных выездах на охоту в царские заповедники, он охотился, как вы прочли выше, и во время ежедневных прогулок по Царскому Селу, стреляя ворон и всякую попадавшую ему на мушку живность. И в 1902 году император со свитой и егерями убил на охоте 22 рябчика и 3341 ворону. Кроме этого, на императорской охоте было убито 20 волков, а на прогулках – 899 бродячих собак и 1322 кошки! Это за один год!

Поскольку абсолютно невероятно, чтобы в пределах одного населенного пункта было столько бродячих собак и кошек, скорее всего, царские егеря отлавливали по всей России собак и кошек, чтобы они «бродили» на пути прогуливающегося царя и Николай II мог их убить.

Военный вождь

Советники втянули его в две войны, в которые Николай влез, совершенно не интересуясь ни государственным, ни военным делом. Ведь инициатором Первой мировой войны, по сути, была Россия. Это она первой объявила мобилизацию и отказалась ее прекратить по требованию Германии. Тогда Германия объявила войну России и сама начала мобилизацию. В ответ союзницы России Франция и Англия объявили войну Германии. Шла страшнейшая для России война, а в тылу воровали всяк, кто что мог. Ну хоть бы повесил царь десяток воров другим для острастки! Но Николай II был «добрым». На фронтах потери достигали 200 – 300 тыс. человек в месяц из-за нехватки снарядов, а частный капитал взвинтил на них цены вдвое-втрое против казенных заводов. На казенном заводе 122-мм шрапнель стоила 15 руб., а частники требовали за нее 35. Начальник ГАУ генерал Маниковский пытался прижать грабителей, но его тут же вызвал царь.

«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

Маниковский: Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на 300%, а бывали случаи, что получали даже более 1000% барыша.

Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

Маниковский: Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение».

Чтобы как-то сгладить то впечатление, которое производила на Россию отстраненность семьи Романовых от войны, Николай II в конце лета 1915 года возглавил армию, но совершенно ею не руководил и даже доклады слушал с явно читаемым выражением на лице: «Как вы мне все надоели!» Между тем при наличии царя в Верховных главнокомандующих начальник штаба Ставки генерал Алексеев по-настоящему командовать не мог. Блестяще начатое Брусиловым наступление лета 1916 года не привело к разгрому Австро-Венгрии не из-за недостатка людей или боеприпасов, а, как пишет Брусилов, «оттого, что Верховного главнокомандующего у нас, по сути дела, не было, а его начальник штаба, невзирая на весь свой ум и знания, не был волевым человеком». Брусилов намекает на то, что его Юго-Западный фронт, вопреки плану, не поддержали остальные фронты: Алексеев не смог их заставить, а царю это было неинтересно.

Хоть трава не расти!

Давайте прочтем еще несколько записей его дневника, но для начала вспомним, что именно люди записывают в свои дневники, поскольку сегодня дневники, по сути, никто не ведет. Конечно, это зависит от наличия времени и желания писать, но обычно в дневник заносят только самые яркие события. Так вот, возьмем дневник царя за несколько дней до того, как он отрекся от престола, напомню, что Николай был главнокомандующим русской армии, а на русско-германском фронте в это время шли ожесточенные бои. Итак, царь выехал в свою Ставку в Могилев.

«23-го февраля. Четверг. Проснулся в Смоленске в 9 1/2 час. Было холодно, ясно и ветрено. Читал все свободное время французскую книгу о завоевании Галлии Юлием Цезарем. Приехал в Могилев в 3 ч. Был встречен ген. Алексеевым и штабом. Провел час времени с ним. Пусто показалось в доме без Алексея. Обедал со всеми иностранцами и нашими. Вечером писал и пил общий чай.

24-го февраля. Пятница. В 10 1/2 пошел к докладу, который окончился в 12 час. Перед завтраком[?] принес мне от имени бельгийского короля военный крест. Погода была неприятная – метель. Погулял недолго в садике. Читал и писал. Вчера Ольга и Алексей заболели корью, а сегодня Татьяна последовала их примеру.

25-го февраля. Суббота. Встал поздно. Доклад продолжался полтора часа. В 2 1/2 заехал в монастырь и приложился к иконе Божией матери. Сделал прогулку по шоссе на Оршу. В 6 ч. пошел ко всенощной. Весь вечер занимался.

26-го февраля. Воскресенье. В 10 час. пошел к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял ген. Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино».

Напомню, что это писал император, у которого в те дни на фронте шло сражение, а в столице с 23 февраля разгоралось восстание, и Николай, по сути, от него удрал в Ставку. И он «меры принял»: преодолевая зевоту, выслушал доклады генералов и подписал телеграммы об усмирении восставших всеми способами. Теперь его слуги обязаны были все эти проблемы решить, а ему, как вы видите из дневников, они были не интересны. Жена считала его безвольным, но при чем тут безволие, когда очевидно, что прогулка по Бобруйскому шоссе была ему интереснее, чем то, что происходило на фронте?

А с другой стороны фронта, в Ставке командующего германским Восточным фронтом генерала Людендорфа его начальник штаба генерал-майор Гофман тоже нашел время занести в свой дневник: «Наше маленькое предприятие у Стохода вчера прошло хорошо. 9000 пленных, среди них четыре полковых командира, 15 орудий, 200 пулеметов и минометов. Это довольно прилично. Я рассчитывал максимум на 3000. Русская армия становится все хуже и хуже».

Между прочим, на фронте у немцев положение было очень сложным, поэтому Гофман только 5 марта смог его осмыслить:

«В общем, теперь, как и раньше, большое оживление на всем русском фронте. Русские воздвигают много новых укреплений, и до окончания этих работ они, по-видимому, наступать не станут. Наше положение, в общем, теперь лучше. Я получаю так много резервов, что могу совершенно спокойно смотреть в будущее. То, что русские оставили нас за последнюю неделю в покое, явилось для нас большим счастьем. Они не знали своих преимуществ. Если бы они три недели тому назад начали наступление в некоторых пунктах, мы бы полетели к черту. Это чувство очень мучительно и действует, конечно, на нервы; отсюда, вероятно, и мое плохое настроение за последние недели».

Как вы поняли, успех боев висел на волоске. И если бы у русской армии был главнокомандующий, который бы принял решение три недели назад нанести удар в нужных местах или додавить немцев в те дни, когда Николай гулял по шоссе и целовал иконы, то немцы потерпели бы решительное поражение на своем Восточном фронте. «Три недели назад» от 5 марта – это примерно 12 февраля, в этот день Николай отметил существенные события своего дня: «Утром шел снег и мело; днем вышло солнце, и стало морознее. Были у обедни, завтракал Митя. Осмотрел дом с трапезною, который построен заботами Ломана в старом русском стиле – очень красиво. Погулял с Марией. До чая принял Сергея. После 6 ч. читал и писал Карлу (норвежскому). Вечер провели на той стороне. Опять играли румыны, и Лерский потешал нас до 12 ч.».

У немцев в тылу тоже назревали неприятности, и хотя генерал Гофман по своему статусу был несоизмеримо мал по сравнению с русским императором, тем не менее в то время, когда Николай 23 февраля самым важным событием дня отметил прибытие в Ставку и то, с кем он обедал, Гофман записал: «Ясно, что поляки теперь разовьют большую пропаганду за то, чтобы Литва и Курляндия были бы присоединены к польскому королевству. Я в настоящее время веду очень оживленную переписку с Варшавой, иностранным ведомством и канцлером, чтобы заткнуть полякам глотку.

Тут в нашем районе четыре враждующих элемента: немцы, поляки, литовцы и латыши, которых ни один политик в мире не в состоянии объединить. И поляки, и литовцы, и латыши ненавидят нас, так как каждый из этих народов хочет властвовать. Это положение изменить нельзя. У меня в этом отношении совершенно чистая совесть, я поэтому пригласил сюда депутатов, чтобы они лично ознакомились с местными условиями. Все мы знаем, что Людендорф – не политик. Он слишком импульсивен для этого. У него все должно немедленно осуществиться, в то время как политик должен уметь выжидать».

И, скорее всего, потому, что немцы, в отличие от Николая, ломали головы над тем, что им делать с проблемами в своем тылу, их неприятности так и остались не более чем неприятностями. А у Николая события раскручивались:

«27-го февраля. Понедельник. В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее и в час ночи перебрался в поезд.

28-го февраля. Вторник. Лег спать в 3 ч., т. к. долго говорил с Н. И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилева в 5 утра. Погода была морозная, солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час.

1-го марта. Среда. Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Саввич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс, должно быть, тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам, Господь!

2-го марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев – всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил, и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена, и трусость, и обман!»

Отметьте, что если Николай жил не в вагоне едущего поезда, то ни разу не забыл погулять, но за все эти дни этот император всероссийский ни разу не вспомнил ни о России, ни о ее народе, ни об армии, ни о своем долге перед ними. Ведь бунт был только в Петрограде, вся Россия была еще твоя, не генерала Иванова надо было посылать, а самому возглавить войска и идти в Петроград усмирять бунтовщиков и спасать Россию! И мыслей таких не было!