Текст книги "Залп! Пушечный наряд"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Из интереса я решил проследить за парочкой. Доев, они вышли и, стуча сапогами по каменной мостовой, направились по улице.

Расплатившись, я выскочил на улицу. Никакого понятия о конспирации у земляков не было. Посчитав, что по-русски здесь никто не понимает, они особенно и не таились. Пропустив их вперед метров за сто, я спокойно шёл.

Попетляв по городу, парочка свернула за угол. Я свернул тоже и никого не обнаружил. Вот следопыт, двух шпыней проследить не смог. Прошел ещё вперед, покрутился – никого. Вероятно, зашли в дом. Ну и чёрт с ними, не больно-то и надо было. Погуляв ещё по городу, посетил несколько лавочек, но не обнаружил ничего интересного и отправился на корабль, уже начинало садиться солнце.

И вдруг я увидел эту же парочку земляков в компании ещё с двумя такими же, судя по одежде. Да и рожи их, обросшие бородами, потемневшие и задубевшие от солнца и морского ветра, не внушали доверия, а скорее пугали уже редких прохожих.

Я свернул за ними, стараясь идти тихо. Напрасные хлопоты, теперь уже четверка.

Шли, не оглядываясь, довольно громко болтая и хохоча во все горло. Но вот вся четвёрка как-то подобралась, замолчала. Я вжался в какую-то подворотню. Очень вовремя. Земляки стали оглядываться по сторонам, явно опасаясь. Никого не увидев, поочередно перемахнули через забор. Выждав несколько минут, последовал за ними и я. Во дворе был ухоженный садик с аллеями и фонтанчиком. Я спрятался за кусты. Где земляки, не понятно. Садившееся солнце отбрасывало от деревьев длинные тени, и в некоторых местах было уже сумеречно. Плохо видно. Из дома раздался женский вскрик. Ждать не стоит. Я ворвался в дверь, благо она была не закрыта.

Двое разбойников держали за руки пожилую служанку, ещё один держал у неё перед глазами нож. Другого видно не было – скорее всего, рылся в сундуках или шкафах. Пока вся разбойничья троица на мгновение замешкалась от неожиданности, я прыгнул вперед и вонзил шпагу в грудь тому, кто держал нож. Молча разбойник рухнул на пол. Двое державших женщину отпрянули в сторону, выхватывая кривые матросские ножи.

– Панфил, обходи этого урода справа – по-русски.

Ага, я же не должен понимать русского. Так и сделаем вид, что не понимаем.

Я слегка повернулся влево, краем глаза следя за остающимися справа. Матросский нож штука практичная – и веревки резать, и дерево строгать, а будет необходимость – и людям глотки.

Я сделал полшага назад, не давая зайти с тыла. Уловив движение справа, тут же перевел туда шпагу, и разбойник, что кинулся на меня, сам же на неё и напоролся, шпага вошла чуть не на всю длину, почти по эфес в живот. Выронив нож с выражением удивления на лице, он схватился обеими руками за лезвие шпаги, пытаясь вырвать из раны. Я бросил рукоять шпаги, выхватил кинжал и мгновенно обернулся. Второй разбойник не дремал и выбросил руку с ножом вперед, метя мне в спину. Наши клинки столкнулись. Я саданул его кулаком левой руки в глаз. Его мотнуло в сторону, я резанул кинжалом по руке, поздно вспомнив, что у меня стилет. Им хорошо колоть, но трехгранное лезвие по определению не может резать. Противник заорал:

– Тимоха, быстрей сюда, этот гад Панфила убил!

Если сейчас прибежит второй, будет тяжко. Времени вытащить шпагу из убитого нет, против двоих с ножами стилет – не самое выгодное оружие. Придется применить пистолет. Я вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и, не вскидывая – что тут целиться – между нами от силы три метра – выстрелил ему в грудь. Ба-бах! Шумно, мне бы этого не хотелось.

А где служанка? В пылу драки я не заметил, куда она исчезла. Сверху, со второго этажа послышались быстрые шаги, наверху, на балюстраде появился Тимоха. За спиной болтался узел, карманы оттопыривались, знать, уж что-то нашел в чужом доме.

Увидев трех своих убитых, взревел зверем и прямо с балюстрады сиганул вниз. Пока он поднимался и выхватывал нож, я отбросил разряженный пистолет и, уперев ногу в брюхо убитому Панфилу, выдернул шпагу. Против шпаги нож – не оружие, все-таки лезвие у шпаги семьдесят сантиметров. Тимоха выгляде разъярённым, как же, трое подельников убиты, а его вот-вот лишат законной прибыли.

– Ну сейчас я тебя урою, проклятый итальяшка!

– Посмотрим, кто кого уроет, шпынь!

От моего русского разбойник слегка растерялся:

– Что ж ты земляков режешь, или в охране?

– Какой ты мне земляк, разбойник, место твоё на виселице!

Тимоха кинулся на меня, но я не расслаблялся ни на миг, коротко успел полоснуть по руке – хорошо полоснуть, до кости, но вскользь.

Обратным ходом шпаги – по груди. Шпага рассекла одежду и кожу. Грудь окрасилась кровью, но рана была неглубокой, от таких не умирают.

Тимоха здоровой рукой зажал раненую, исподлобья глядел на меня:

– Добивай, пользуйся положением!

– Ты кто такой и откуда?

– Матросы мы, с купца литовского!

– Ага, вот значит как, – перешёл я на русский говор, совсем забыв, что большая часть населения княжества Литовского говорит по-русски.

Больше ничего я спросить и сделать не успел. Распахнулась дверь, влетели городские стражники. Четверо держали алебарды, на груди кирасы, на голове шлемы, пятый, старший, держит в руке шпагу.

Из-за его спины выглядывала испуганная служанка.

– Всем оружие на пол!

М-да, против четырех алебард и шпаги делать нечего, или башку смахнут, или руку отрубят. Меня не устраивали оба варианта, я разжал пальцы, и шпага звякнула об пол. Стражники подскочили, верёвками связали руки обоим, подобрали наше оружие, скомандовали:

– Пошли!

Служанка показывала пальцем на Тимоху.

– Он тут главарь, по дому шарил, а этот, – показала она на меня, – с ними чего-то не поделил, подрались, произошло смертоубийство.

– Разберёмся, суд на это есть.

Меня, связанного вместе с Тимохой, повели по улице. Уже осведомлённые о происшедшем жители выбегали на дорогу, плевались, обзывали непотребными словами, пытались ударить или пнуть.

Стражники лениво их отгоняли, но только для проформы, мне перепало несколько хороших ударов. Поделом тебе, дураку, супермен хренов. Не делай добра, не получишь зла – как в русской поговорке. Неизвестно, сколько сидеть в их тюрьме, когда суд. За это время О’Брайен погрузится и, не дождавшись, уйдет. Черт с ними, с вещами и деньгами, уплывут в неизвестность две картины Рембранта, что лежали скрученные трубочкой в кофре. Потеря невосполнима. Ха, да что я о картинах. Ещё неизвестно, как посмотрит на все это дело суд. Служанка показывает на меня, как на подельника, да ещё три трупа и раненый, который постарается свалить на меня всю вину. А с разбойниками нигде – ни в Европе, ни в Турции, ни в России – не церемонятся. Суд обычно не долог, приговор – повешение – исполняется сразу. Правильно, однако – чего в тюрьме за городской счёт кормить. Как же мне доказать свою невиновность?

Через полчаса нас подвели к городской тюрьме, замку, я бы сказал. Высокие толстенные стены, узкие окна-бойницы, забранные толстыми ржавыми решетками, перед стенами ров с водой и опускной мост.

Тимоха как будто прочитал мои мысли:

– Отсюда хрен сбежишь!

Нас обоих провели по коридорам, развязали, гремя ключами, открыли дверь и втолкнули в камеру. Копия шведской, только окна нет.

На полу утоптанная старая солома, никаких лежаков или табуреток, куча народа, в основном бомжеватого вида, и запах – от немытых тел, от параши в углу. Воздух спёртый. Нас встретили безразлично, мы нашли место в углу, уселись на пол. Тимоха засмеялся.

– Ты чего?

– Ну вот и чего ты нам помешал? Жил бы себе спокойно, а теперь три моих товарища убиты, я ранен, и мы оба в тюрьме. Кому от этого лучше?

Надо признаться, резал он по-живому. Я и сам поймал себя на этой мысли. Ладно, утро вечера мудренее, надо отдохнуть, хоть и на полу. Наворочавшись, я уснул. Утреннее пробуждение было не самым радостным. Проскрежетал ключ в замке, двери распахнулись.

С порога тюремщик указал пальцем на троих старожилов камеры:

– Ты, ты и ты – на выход.

После их ухода я спросил у соседа – куда их?

– На суд, ежели не вернутся – вздёрнули.

Через час забрали ещё двоих сидельцев.

Время тянулось медленно, хотелось пить, но ни еды, ни питья не приносили.

Приблизительно в обед пришли за нами.

Меня и Тимоху привели в зал, поставили перед судьёй. Сзади стояло двое стражников. В самом зале для присутствующих стояли длинные деревянные скамейки. Я увидел служанку из дома. Настроение упало – не зная сути дела, она будет рассказывать о произошедших событиях со своей точки зрения. И ещё вопрос – кому поверит судья – ей или мне. Тем более никакого адвоката я здесь не увидел, а лицо судьи не предвещало мне, так же как Тимохе, ничего хорошего.

– Кто вы такой, назовите своё имя.

– Юрий Кожин, хирург из Венеции.

– Как вы попали в дом синьора Бертолуччи?

Я правдиво рассказал, как сошел на берег, в корчме услышал разговор и далее по порядку. Затем допросили Тимоху. Этот мерзавец, чуя, что добром суд не кончится, врал напропалую, назвав меня организатором и главарём, которому они все вынуждены были подчиняться под страхом смерти.

В заключение служанка рассказала, что видела сама – я ворвался в дом, убил троих. Надо сказать – расписала она меня в самых худших красках, не забыв упомянуть о кровожадном блеске в глазах, дьявольском смехе и прочей бесовщине. Я чувствовал, что настроение публики не в мою пользу. Надо что-то срочно предпринимать, если судья сейчас вынесет приговор, обжаловать его я не смогу – меня как вора повесят.

– Синьор судья, мои слова может подтвердить уважаемый в Неаполе человек.

– Да? И кто же он? Такой же разбойник? – В зале засмеялись. Похоже, дело шло к роковой развязке.

Я снял с пальца перстень, подошел к столу судьи и показал:

– Знаком ли вам, ваша светлость, этот перстень?

Судья бросил взгляд на перстень и замер.

– Откуда у тебя это?

– Подарок от высокого господина.

– Так ты хочешь, чтобы он свидетельствовал за тебя?

– Я просто прошу известить его и передать ему эту вещицу.

Судья думал не долго.

– Судебное заседание откладывается до выяснения всех обстоятельств.

Нас отвели в камеру, чему сокамерники удивились.

– Вас что, на галеры определили?

– Нет, пока суд отложили.

– Такого никогда не было!

Я пожал плечами и уселся в угол. Удавить, что ли, Тимоху? Этот гад сознательно меня топит. А если его смерть в камере расценят как ещё одно подтверждение моей кровожадности? Нет, не стоит марать руки. Подожду, чем закончится суд.

До завтрашнего дня ждать не пришлось. Двери ржаво заскрипели, тюремщик ткнул в меня пальцем:

– Выходи!

Тимоха тоже встал, но тюремщик его осадил:

– Сидеть! Не то получишь палкой по хребту. – Тимоха обреченно уселся.

Меня завели в зал суда.

Удивительно – судья стоял, угодливо согнувшись в полупоклоне. На его месте, развалясь, сидел в вольготной позе синьор. Я бы его не узнал, коли не два незнакомца в чёрном. Синьор сидел в бирюзовом камзоле, широкополой шляпе с пером, на груди красовалась массивная цепь с какой-то бляхой – то ли вензель в круге, то ли ещё что, я не разобрал. Незнакомец встал, подошел ко мне.

– Спаситель мой! Рад приветствовать вас на моей земле. Забудьте про это маленькое недоразумение. Судья слегка заблуждался, но я его поправил. Прошу извинить его. Пойдемте со мной, мой друг! Здесь, в моём городе, я смогу подобающим мне образом принять вас, чтобы Неаполь остался в вашей памяти как благословенный и благодарный город.

Незнакомец повернулся к судье:

– Разбойника повесить, против него достаточно показаний моего друга. Отобранное у моего друга оружие привезти ко мне домой в замок немедленно.

Мы вышли, судья согнулся в прощальном поклоне. У ворот тюрьмы стоял поистине королевский экипаж, запряженный четверкой коней. На дверцах кареты красовался красочный вензель, такой же, как и на цепочке у незнакомца. Люди в чёрном распахнули дверцу, опустили ступеньки.

Мы уселись в карету, сопровождающие вскочили на лошадей, и кавалькада тронулась. Краем глаза я видел, что когда мы проезжали по улице, горожане снимали шляпы, дамы приседали в полупоклоне. Видно, не простая птица этот незнакомец.

Словно угадав мои мысли, незнакомец улыбнулся:

– Пришла пора познакомиться. Я знаю, как вас звать, синьор Кожин. Я королевич Неаполитанский, отец мой уже стар и не встаёт с постели. К сожалению, у королевства много врагов, которые хотят прибрать территории благословенной Неаполитанской земли к своим рукам. Венецию с тайной мыслью я посещал по поручению моего отца и монарха, да продлятся годы его. Теперь вы все знаете, моё инкогнито раскрыто, для вас я отныне князь Неаполитанский Доминико Аркеле.

– Кто же вас ранил тогда?

– Мои враги и враги Неаполя. Мне так тогда и не удалось встретиться с дожем Энрико, хотя придворные дожа договорились о встрече. К моей зависти, у дожа, как и у Генуи, сильный флот, конечно уже не такой, каким он был в битве при Кьодже.

Доминико откинулся на спинку сиденья, достал из кармана перстень, что передавал мне ещё в Венеции, и протянул: – Перстень носите на пальце, он вас выручил в трудную минуту. Теперь честь моя чиста – вы спасли мою жизнь, я отплатил тем же.

Мы выехали в старинный замок, слуги распахнули двери. Доминико отдал распоряжение, подозвал одного из людей в чёрном:

– он вас проводит, доверьтесь ему, после тюрьмы необходимо отмыться и переодеться.

В зале с мраморным полом стояло несколько деревянных ванн, напоминающих здоровенные тазы. Я разделся, с наслаждением залез в чан. Слуги начали активно тереть мочалками. Когда вода стала грязной, меня попросили перебраться в ванну с чистой водой. Интересная помывка! К концу моего мытья вошел слуга, мне дали почти новую чистую одежду, подали мой же пояс со шпагой, стилетом и пистолетом – успел-таки доставить судья!

После помывки цирюльник усадил на скамью и выбрил. Теперь бы поесть, и я бы чувствовал себя уже сносно. После всех процедур – чистый, выбритый, в чистой одежде я был проведен в трапезную – огромный зал персон на двести, где были только я и Доминико.

Стол ломился от явств – рыба вареная и копченая морская, мясо жареное, овощи и фрукты, вина самые разнообразные.

После того как мы насытились, причем мне пришлось сдерживаться, чтобы не начать хватать мясо или рыбу руками и не запихивать жадно в рот – за время, проведенное в заточении, меня, как и других пленников, не кормили и не поили. Почувствовав тяжесть в желудке, я притормозил с едой, отдав должное винам.

После ужина Доминико вышел на громадный балкон, последовал за ним и я.

– Я бы хотел, уважаемый синьор Юрий, чтобы вы остались в Неаполе. Город мой больше Венеции, у вас умная голова и прекрасные руки, такие хирурги нужны в любом городе. Я дам вам в аренду поместье, слуг – вам не придется ни в чём нуждаться. Что вы на это скажете?

Внутренне я даже не колебался. Стоило уезжать из Венеции, где уже были налажены связи, был круг пациентов, чтобы все снова начинать на другом месте. Сердце моё все равно оставалось в России.

Я поклонился Доминико, приложил руку к сердцу:

– Сердце моё и душа принадлежат России, царь Петр сейчас ведёт войну с Османской империей и шведами: не обижайтесь, князь, я патриот России и хочу в трудное время быть на родине.

Князь молча пожал мне руку, похлопал по плечу.

– Что ж, мне искренне жаль, но и удерживать я вас не могу. Благодарю за моё спасение. Слуги проводят вас на корабль. Но помните, если на родине не сложится, вы всегда можете рассчитывать на моё гостеприимство.

Князь хлопнул в ладоши, вошёл человек в чёрном.

– Проводите дорогого гостя на корабль!

Слуга молча поклонился.

На прощание я сказал:

– Царь Петр очень умён, буквально через несколько лет вы услышите о славных победах русского оружия, карта Европы будет перекроена, а Османская империя ослабнет. Лучше иметь его союзником, князь! Честь имею!

Я поклонился и выпил за случай.

В карете мы добрались до порта, слуга подвёз меня почти к кораблю. Поднявшись по сходням, я встретил на палубе О’Брайена.

– Чертовски вовремя, сэр. Завтра или послезавтра выходит большой караван судов, мы заканчиваем погрузки и идём с ними. А что с вашей одеждой, по-моему, вы уходили в другой? Не случилось ли дурного?

– Спасибо за беспокойство, капитан, все сложилось удачно.

– Ужин уже прошёл, но у кока может быть, что-нибудь осталось.

– Спасибо, я сыт, просто устал, пойду отдыхать.

Вежливо раскланявшись, мы расстались. Едва добравшись до каюты, я успел снять пояс с оружием, плащ и сапоги и рухнул в постель.

События последних дней меня изрядно утомили.

На следующий день проснулся, когда солнце уже заглядывало в узенькое окно, – да никак уже полдень? Я вышел на палубу.

– Добрый день, сэр, – это ухмылялся в рыжую бороду О’Брайен. – Здоровы же вы спать. Утром матрос не мог вас добудиться к завтраку. Наверное, все дни и ночи уделили прекрасным синьоритам?

– И вину тоже!

Зачем рассказывать все мои приключения?

О’Брайен захохотал.

– Скоро отходим. На соседних судах уже сходни убирают. Мы идём в середине, поэтому отчалим часа через два.

Я умылся и поплелся на камбуз. Кроме яичницы и фруктов ничего другого мне предложить не могли. Сойдёт!

После позднего завтрака я стоял у борта и глядел на портовую суету. В голове мелькнуло – повесили ли Тимоху? Тьфу, мерзопакостный человечишко. А ведь где-то в караване будет и его судно.

Я оглядел стоящие у пирсов и медленно выходящие из бухты суда, но не мог углядеть флагов, далековато.

С кормы донеслись команды капитана, матросы сбросили причальные концы, подняли носовой парус. Медленно, очень медленно пузатая каракка стала удаляться от причала.

Ну вот, ещё один отрезок жизни позади. Как-то сложится дорога? Предстояло обойти морем всю Европу, добраться реками до Руси, Петербурга-то ещё не было, но будет, скоро будет!

Глава 3

Медленно уплывали вдаль, скрываясь в синей дымке, берега Италии. Журчала у бортов синяя вода Тирренского моря. Облокотившись на борт, я смотрел, как выстроились в походный ордер – колонной по два – судна. Увлекшись, я начал считать – один, два… Насчитал восемнадцать кораблей. Внушительно. В кильватер нам пристроился военный парусник. Неплохо, есть хотя бы охрана. Правда, О’Брайен умерил мою радость, сказав, что это испанский корабль, и идёт он только до Испании, но все равно, защита от пиратов в Средиземном море – тут пиратов полно, особенно из мусульманских стран.

Два дня я наслаждался отдыхом, ветер был попутный, солнце светило вовсю. Полная безмятежность. К вечеру О’Брайен за ужином сказал:

– Как бы бури не было, со стороны Африки тучи на горизонте, далеко пока, но и скорость у каравана невелика. Ноют мои кости, ночью поднимается ветер, утром жди шторма.

Я принял его слова во внимание.

Спустившись в каюту, к поясу подвязал кошель с деньгами, побросал в кофр все вещи. Долго размышлял – цеплять ли к поясу шпагу. Если шторм будет серьёзным и придётся спасаться вплавь – шпага будет мешать плыть, да и весит с ножнами килограмма два. Решил – не цеплять. Во время шторма нападать никто не будет – пираты сами будут искать укрытия. А пронесёт шторм – шпагу и нацепить недолго. Пока не качает, надо поспать. Старая армейская привычка – если делать нечего – ложись спать, время пройдёт быстрее.

Проснулся в полной темноте, на палубе раздавались крики, сильно качало.

Выбрался из постели, хорошо – лёг одетым, и поднялся на палубу. Здесь творился ад. Луну закрыло тучами, видимости никакой, хлопал порванный парус – не успели, видимо, вовремя зарифить.

Порывистый ветер временами сильно бил в левую скулу судна, окатывая нас водопадом солёной воды. Мокрые матросы пытались убрать остатки парусов, покрепче принайтовать развязавшийся груз. На корме О’Брайен помогал рулевому удержать рвущийся из рук штурвал. Фонарь, непрерывно болтавшийся над ними, грозил потухнуть. Увидев меня, О’Брайен закричал:

– Следите за фонарём, чтобы не потух! Где-то сзади болтается португальская шхуна. Как бы она нас не протаранила.

Да, оказывается, у каравана судов тоже есть отрицательные стороны. Я вцепился в поручни кормовой надстройки, увидел рядом болтающуюся надстройку и обвязал себя поперёк пояса. Если ударит крутая волна, может смыть за борт. Спасательных кругов и прожекторов нет, помочь вряд ли получится.

Волны усиливались, временами нас почти клало на правый борт, и тогда было слышно, как в трюмах громыхают ящики.

Меня никогда не укачивало, но теперь слегка подташнивало. Во время одного из шквалов рулевого оторвало от штурвала и швырнуло на меня. Еле успев отреагировать, я ухватил его одной рукой, второй намертво вцепившись в перила. Удар волны был страшен, откуда-то донёсся треск ломаемого дерева. «Уж не обшивка ли?» – мелькнуло в голове. Когда судно вернулось на киль, матрос перебежал к штурвалу, там находился О’Брайен. Он вцепился в штурвал, всегда немного красноватое лицо стало багровым от натуги. Ещё один удар волны, кто-то из матросов сорвался с мачты и с криком исчез в бушующих волнах. Какого чёрта беречь фонарь? Даже если сзади его и увидят, просто не смогут ничего предпринять. Я промок и замёрз, решил спуститься в каюту.

Перебежками между ударами волн я спустился на вторую палубу, хватаясь за стены, добрался до двери каюты.

Стекло в оконце было выбито, по полу плескалась вода. Но, по крайней мере, ударами волн не сносит и не поливает со всех сторон. Ветер не стихал, если ранее налетал шквалами, то теперь дул почти постоянно. Судно полулежало на правом борту, почти не выпрямляясь. Хотя до бури мы были довольно далеко от берега, нас сносило к многочисленным греческим островкам.

Я мысленно вознёс молитву Богу, чтобы он помог, не разбил судно о скалы и не утопил. Коли уж Ты перенёс меня сюда, в это время и место, не дай погибнуть!

Шторм продолжался почти до утра. Первые лучи осветили море – оно ещё волновалось, но шторм ушёл дальше, к континенту. Ни одного судна по сторонам видно не было.

Не могли же все погибнуть, скорее всего раскидало по сторонам, а кому-то и не повезло. На палубе царил погром; свисали верёвки, хлопали разодранные паруса, особенно досталось фок-мачте – там почти все паруса пришли в негодность. Матросы во главе со шкипером осматривали повреждения, они были велики. Обшивка на носу дала течь, и судно медленно набирало воду. О’Брайен вздохнул – придется добираться до ближайшей суши, наскоро заделывать повреждения и плестись для хорошего ремонта в ближайший порт. Мы повернули на север, к французским берегам.

Не пройдя и мили, наткнулись на обломки судна, за которые держались несколько моряков. Лодку нашу, что была привязана за кормой, штормом оторвало и унесло. Мы спустили паруса, бросали спасшимся верёвки, вытаскивая уцелевших в кораблекрушении. Как потом выяснилось – это моряки с военного испанского судна, что шло в хвосте колонны. Они поведали, что на их глазах утонула португальская шхуна, а напоследок их швырнуло и мачтой с затонувшей шхуны пробило борт. Выкачка воды не помогла, и каравелла пошла ко дну. Стало быть, нам ещё повезло. Спасшихся напоили горячим вином, дали одеяла согреться. Испанцы сбежались в кучу и стали переговариваться, наверное, радовались спасению. Проходя мимо них, О’Брайен вдруг остановился, прислушался, стал говорить на испанском. Оказывается, капитан наш полиглот. Хождение по чужим портам и странам заставило выучить азы языков. Поцокав языком, отошёл.

– Что случилось, капитан?

– Перед бурей испанцы видели на востоке несколько судов, вымпелов разглядеть не удалось, но это могли быть и османы, и пираты. Надо держать ухо востро, быстро подлатаем повреждения – и в порт. С таким парусами и течью в носу мы далеко не уйдём.

Через полчаса вдалеке и справа по борту показался небольшой остров. Медленно, боясь сесть на мель, мы буквально подкрались к островку, киль зашуршал по песку. Скинули шторм-трап, осмотрели обшивку. Шкипер повеселел – повреждения не так велики, за несколько часов удастся подлатать.

Часть команды принялась заменять порванные снасти и менять парус. В работе приняли участие все – и я, и спасённые испанцы. Они тоже осознавали, что чем раньше мы уйдём в порт, тем больше шансов сохранить жизнь.

Стучали топоры и молотки, под команды боцмана матросы дружно тянули наверх новый парус. Я помогал менять шкоты и фалы. Лишь глубоким вечером удалось привести судно в мореходное состояние. Конечно, не все повреждения исправлены, но до порта дойдем. О’Брайен решил ночью в море не выходить, море у французских берегов кишело мелкими островками с отмелями и подводными скалами. Было решено рано поутру выйти в море. Теперь судно было одиноко, и нам надо было смотреть в оба.

Я спал в своей каюте мертвецким сном после шторма и авральной работы и проснулся лишь, когда матрос толкнул меня в бок:

– Просыпайтесь, сэр, капитан просит подняться к нему, у нас неприятности.

Продрав глаза, даже не умывшись, я быстро оделся и взбежал на корму. Одного взгляда хватило, чтобы оценить ситуацию. Невдалеке, кабельтовых в трёх, покачивались два небольших парусных судёнышка – турецкие шебеки. И, хоть не видно было флагов, тип судна О’Брайен определил сразу. Суда тоже были потрёпаны прошедшим штормом, у одного паруса висели клочьями, у другого на борту был виден парусиновый пластырь – завели на пробоину. Все равно опасность была реальная. Шебеки, кроме парусного вооружения, могли ходить и на вёслах. Узкие и вёрткие, быстроходные, они имели человек семьдесят команды. Судов два, стало быть, и противников в два раза больше. А у нас, даже со спасёнными испанцами, едва набиралось полсотни. И пусть шебеки потрёпаны, у их капитанов может мелькнуть мысль захватить нашу каракку – как приз за пережитый шторм.

– А чего они выжидают? – спросил я капитана.

– Это меня и тревожит, не приведи Господи, если ожидают отставших во время шторма других пиратов.

Что османы, что пираты грабили всех европейцев, команды брали в плен с последующим выкупом родственниками. Участь тех, кто не мог заплатить, была незавидной – или гребцом на галеры, или в каменоломни.

Мы собрались на корме, гадая, что предпримут пираты. Из опыта мы знали, что на шебеках слабое пушечное вооружение – обычно одна пушка, даже пушечка на носу. Пираты сильны абордажем, их цель – не уничтожение судна с товаром и экипажем, а их захват.

Пиратские шебеки стояли, стояли и мы. Я лихорадочно искал выход. Да, судно и товары не мои, но в случае захвата судна я разделю судьбу экипажа. Ничего хорошего от турок или арабов ждать не приходилось, это я уже знал по своему опыту. Испанцы тоже не надеялись на хорошее – с турками у них постоянно были войны и стычки, пленных обычно не брали. Как турки, так и испанцы были жестоки, коварны и мстительны.

– Капитан, – сказал я, – если мы будем стоять, то дождёмся подхода подкрепления к пиратам. Надо прорываться!

– Как, у нас же не военное судно, людей мало, всего четыре пушки, да и то десятифунтовые.

– У меня есть план. Слева от нас стоит шебека с рваными парусами, стало быть, ход у неё только на вёслах, если они не сломаны во время бури. Надо подготовиться – раздать людям оружие, перетащить две пушки с левого борта на правый. Мы отходим от острова, направляемся между шебеками, когда будем близко, поворачиваем влево и тараним шебеку с рваными парусами, одновременно стреляем картечью из всех четырёх пушек по другой шебеке. Дальше – уповать на удачу. Я думаю, после тарана на шебеке будет не до абордажа, а на второй будут потери, и мы сравняемся по численности. Даже если они бросятся на абордаж, силы будут равны и шансы выжить вполне реальны.

Капитан задумался:

– Опыта военных действий у меня нет, во всём полагаюсь на вас, сэр. Винченцо очень вас хвалил. Сказал, что не знает, лучший вы лекарь, или лучший воин. Командуйте!

– Сначала перетаскиваем пушки. вы, капитан, прикажите раздать команде оружие. Кто у вас стреляет из пушки?

– Боцман и его ребята.

– Я их забираю, также и испанцев.

Мы спустились на вторую палубу, дружно ухватившись, перетащили обе пушки с левого борта на правый, закрепив канатами. Если забыть про канаты, пушка при отдаче резко рванёт назад, может покалечить канониров. Установили, боцман и его ребята бросились заряжать. Ко мне подошёл один из испанцев. На плохом английском он сказал, что они не моряки, а морская пехота. Будет лучше, если им дадут оружие, и они будут сражаться на палубе при абордаже.

Я кивнул и махнул рукой. Испанцы побежали на верхнюю палубу. Там уже команда поднимала паруса. Подбежав к капитану, я договорился, что, как только он подойдёт к месту поворота для тарана, даст сигнал боцманской дудкой или колоколом; тогда мы сразу стреляем, и он делает поворот. Я повторил это несколько раз, чтобы он запомнил и не перепутал в горячке боя. Если он начнёт поворот без сигнала, наш залп придётся мимо цели. Времени перезарядить не останется, нам придётся худо.

Я снова сбежал вниз, сунул за пояс заряженный пистолет и стилет, проверил, как выходит шпага из ножен, и побежал к пушкам. Корабль, покачиваясь, разворачивался.

Ну, пусть Бог пошлёт удачу, нам всем она очень нужна! Каракка развернулась, поставили все паруса, и, набирая ход, судно пошло к шебекам. Там заметили наши движения, засвистели дудки, забегала команда.

В лучах всходившего солнца поблёскивало оружие. Мы сблизились, каракка шла точно между пиратскими судами. Там решили, что мы хотим прорваться между шебеками, что-то завопили, грохнула носовая пушчонка левой шебеки, ядро упало недалеко от нас. По второму разу они уж всяко выстрелить не успеют. Боцман, я и ещё двое матросов склонились у пушек, наводя прицел; по горизонтали ещё рано, по вертикали – в самый раз. Ещё ближе, ещё! Мной овладевал азарт боя. Ну, похоже, больше в плен я не попаду, лучше быть убитым, унеся с собой в могилу нескольких нехристей.

Пора! Сверху раздалась трель боцманской дудки, я поднёс фитиль к пушке, то же сделали и мои товарищи.

Ба-бах, ба-бах, ба-бах!

Пушечный залп картечи из четырёх стволов почти смёл с палубы шебеки пиратов. Везде валялись раненые и убитые, к большому сожалению, живые были тоже.

– Наверх, все наверх! – вскричал я и устремился к трапу. В это время судно наше начало резко поворачивать, затем последовал сильный удар. Мы повалились на палубу.

Бог мой, обшивка на носу и так была слаба, а тут такой удар, и снова в левую скулу. Как бы раньше времени не пойти ко дну. Сверху послышались вопли пиратов – Алла! и ругань матросов каракки. Я выскочил на палубу, здесь уже кипел бой. Десятка два пиратов залезли на палубу, с ними яростно сражались испанцы, ловко орудуя непривычными для них короткими морскими саблями. С левого борта пытались влезть пираты с протараненного судна. Я подбежал к борту и выглянул – шебека тонула, нос её был почти оторван, и она быстро погружалась. Нескольким пиратам с неё удалось забросить абордажные крючья на нашу посудину, и теперь они цеплялись за верёвки, зная, что это уже не борьба за добычу, а борьба за их жизни. С упорством обречённых они лезли на борт, матросы рубили им руки и головы и, похоже, с этой стороны угрозы уже не было.