Текст книги "Сибиряк. В разведке и штрафбате"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Юрий Корчевский
Сибиряк. В разведке и штрафбате

Глава 1
Новобранец

Алексей попытался удержать равновесие на бревне, перекинутом через ручей. Но бревно предательски повернулось, и он упал в воду. Выбравшись, разделся догола, отжал одежду. И надо же, как его угораздило! Вода в июне холодная, Сибирь – не Кавказ. Завтра уже возвращаться с охотничьей заимки домой, и вот – нате, вымок. Он оделся и бегом бросился к избушке – на бегу одежда быстрее просохнет. Ему больше было жалко ружья – при падении вода попала в механизмы.

В избушке он вновь разделся, повесил на веревку одежду и стал разбирать «фроловку» – так называли винтовки Бердана, рассверленные до 20-го калибра. Хорошее ружьецо, еще отец им владел. Он и сейчас жив, только стар стал, глазами слаб, на охоту уже не ходит. А Леха охотой промышлял, кроме «фроловки» еще «мелкашку» имел. У нее патрон слабый, но дешевый, и вес маленький, что на ходовой охоте немаловажно. Зато зайца или тетерева с «мелкашкой» брать хорошо. Звук у выстрела слабый, иногда двух-трех птиц добыть успеешь, пока стая всполошится. Только птица иногда на выстрел крепкая попадалась – тот же глухарь. Осторожная, близко к себе не подпустит, только на току ее и добыть можно. Как затоковал самец, бери его хоть голыми руками – ничего вокруг себя не видит и не слышит.

Месяц он уже дома не был, провизия – крупы и соль, да и патроны к концу подходили. Надо было домой возвращаться. Прибыток ноне неплохой, вон сколько шкурок сохнет. Правда, они только солью обработаны, чтобы не портились. Мездру он с них снял, но, чтобы шкурка мехом стала, ее еще выделать надо, квасцами обработать. Но в потребсоюзе ее и такую хорошо берут. Хочешь – деньгами за шкурки бери, хочешь – часть порохом или патронами к той же «мелкашке».

Алексей собрался утром, из последних крупинок чайных сделал заварку, шкурки в мешок определил. Огромный он вышел, да легкий.

Выпив жиденький чай, он отправился в поселок. Половина мужиков в поселке промысловой охотой занималась, половина – на руднике работала. Пробовал и Леха на руднике деньгу заколачивать, отработал смену – и домой. Только не понравилось ему. Пылища, видимости под землей никакой, кашлять стал. В конце концов плюнул он на рудник. В тайге воздух чистый, не надышишься. Мяса для еды полно вокруг бегает, летает и плавает, только не ленись. Себе радость, государству польза. А как же? Шкурки же выделывались, какие получше – за рубеж шли, за товары ихние. Опять же в поселке – почет и уважение.

Так и пробежал он десяток километров от заимки охотничьей до поселка. Шел веселый, улыбался. А что? С добычей домой возвращался, сейчас ружья дома оставит – и в потребсоюз. А вечером можно и на танцы. Есть там одна девушка, Зоя – уж больно нравится она Алексею. Тоже, как и он, из староверов, себя блюдет, лишнего не позволяет. Такую и в жены взять можно. Денег вот только поднакопить надо на новую избу. Старая-то, отцовская, мала, все-таки шесть братьев у него и две сестры. Два старших брата женаты уже, отделились.

Шел Леха по главной и единственной улице поселка и улыбался. И сразу не понял, почему первый же встречный, бухгалтер сельсовета, желчный Степан Матвеевич, негодующе спросил:

– Чего радуешься?

– Домой вернулся, – недоумевающее ответил Алексей.

– А, так ты не знаешь?

– Чего?

– Война! С германцами, три недели уже идет. Немчура Минск взяла, Красная Армия отступает.

Леха так и оторопел. Конечно, откуда ему знать? В тайге радио и газет нет, только и узнаешь новости, когда домой возвращаешься.

Он рывком распахнул дверь в отцовскую избу и сразу увидел заплаканные глаза матери.

– Ой, лихо! – она зарыдала в голос. – Даже не простился!

– С кем?

– Два брата твоих позавчера на фронт ушли, Николай и Григорий. И на тебя повестка из военкомата пришла.

Новость оглушила, как поленом по голове. Выходит, страну его немец поганым сапогом своим топчет, а он ни ухом, ни рылом?

– Мам, ты «сидор» собери с исподним да бритву положи.

– Готово уже. Отец сказал, что ты днями будешь – как знал.

– Нетрудно угадать, запасы пороха к концу подошли.

– Как братья ушли, Зоя прибегала, тебя спрашивала. Ты бы зашел к ней, девушка хорошая.

– Мам, мне же повестка, мне в военкомат идти надо. Пока я здесь сижу, война закончиться успеет.

– Нет, сынок, отец сказал – это надолго.

– А товарищ Сталин говорил, что мы будем бить врага на его территории. И если сейчас Красная Армия отступает, так это потому, что напали неожиданно. Вот соберет товарищ Сталин кулак, ударит всеми силами – я и до фронта добраться не успею, как война закончится.

– Ты заговорил прямо как эти, комсомольцы, на своих собраниях…

– Я же русский, мама! Дай поесть чего-нибудь, утром только пустого чаю выпил, да и по хлебушку соскучился.

Мать выставила на стол чугунок с картошкой, порезала селедки, огурцов; прижав каравай хлеба к груди, бережно отрезала от него горбушку. Любил горбушки Леха, особенно с борщом, да еще когда горбушку чесночком натрешь! На танцы после этого можно было не ходить – девки носы воротили, так ведь он же не на танцы сейчас собрался.

Пока ел, попросил:

– Мам, пусть батяня сходит в потребкооперацию, шкурки сдаст – все деньги будут.

– Скажу.

Леха вскинулся:

– А где он сам-то, я и не спросил.

– Заготовителя колхозного в армию забрали, попросили его поработать.

– Ух ты!

Староверы не работали на государственных и колхозных должностях, но война многое изменила.

Леха поел, надел брезентовую куртку – в ней ни дождь, ни ветер не страшны. Сунув в карман повестку, поклонился матери:

– Не болейте, мама, и меня дождитесь.

Взялся за лямки «сидора»:

– Ты к сельсовету иди, там все мужики собираются. До Туринска далеко идти.

– Спасибо, – он остановился в дверях и обернулся.

Мать обняла сына и перекрестила его двумя перстами, по-староверски.

Леха шагнул за порог и не оглянулся – вроде не по-мужски как-то.

У сельсовета собрались человек двадцать тех, кому пришли повестки. Кто-то пришел сам, другие – с родней. Лица были у всех хмурые, женщины плакали.

На крыльцо вышел председатель сельсовета, единственный коммунист в поселке. Он сказал короткую речь, обращенную к пришедшим мужчинам, – чтобы не трусили в бою, гнали немца взашей да возвращались с победой.

Ни оркестра, ни долгих проводов не было. Старшим председатель назначил Еремея, машиниста дробилки с рудника – как-никак, он на финской в тридцать девятом успел повоевать, военное дело знает.

– Кругом! – скомандовал Еремей. – В колонну по четыре становись! Шагом марш!

Двадцать километров до райцентра шли до вечера. А там – военкомат, сутолока и беготня; но уже ночью их посадили в эшелон на станции.

Вагон был товарный, с надписью: «Сорок человек или восемь лошадей». Нары пахли свежей сосной, на них лежали охапки сена. Выдали сухой паек – ржаные сухари и селедку. Леха сухари погрыз, к селедке же не притронулся. А кто по жадности селедки наелся, мучались жаждой. На каждом полустанке к колонке с водой бегали, напиться не могли.

На стоянках, пока паровоз воду и уголь набирал, мимо них к фронту воинские эшелоны проходили – все больше с техникой.

– Ты гляди, какие красавцы! – восторженно взирая на танки БТ, стоявшие на платформах, восхищался Лехин сосед по нарам, Илья. – Мы с ними японцам шею на Халхин-Голе свернули и немцам свернем.

Как они позже узнали, на фронте, танки БТ горели как свечки. Броня у них была слабая, двигатель бензиновый, прожорливый.

К исходу суток эшелон прибыл в Свердловск. Их выгрузили на товарной станции, построили и зачитали списки.

Леха попал в команду из двадцати человек. Думал, сразу на фронт отправят, ан – нет, команда оказалась учебной. Новобранцев помыли в бане, переодели в новехонькое солдатское обмундирование и распределили по отделениям и взводам. Так Алексей попал в учебку.

Учили их минно-подрывному делу. Преподавали строевую подготовку, изучали винтовку Мосина, но большую часть они занимались инженерными минами – нашими и немецкими.

Алексей хотел попасть в пехоту, даже к командиру ходил, но тот как отрезал:

– Где Родина приказала тебе служить, там и будешь! Кругом, марш!

Так и сидел Алексей за столом вместе с другими новобранцами. Сначала немного теории дали – о взрывчатых веществах да о взрывателях. Потом учебные мины показывали.

У Лехи от терминов голова кругом шла. Каких только мин в Красной Армии не оказалось: Т-35, ТМ-39, ПМЗ-40, ТМ-41, ПМД-6, ПОМЗ-2, и надо было знать их модификации, вроде ПМД-6Ф, в которой взрывчатый состав из аммиачно-селитренной смеси в стеклянных флаконах был. Как установить мину, как обнаружить ее и снять, как замаскировать установленную. Да еще шашки тротиловые, детонаторы, огнепроводные шнуры и подрывные машинки. К вечеру голова гудела.

Но это были только цветочки! Дальше они стали изучать мины немецкие – пехотные, противотанковые. Немцы были хитрыми. На одной мине, такой как TMI-29, ставили по три взрывателя. Кроме нажимного – еще боковые и донный натяжного действия. Обезвредил сапер верхний и боковые взрыватели, потянул мину, а она как… В общем, не зря говорят, что сапер ошибается только один раз.

И коварны немцы были. Одна их выпрыгивающая мина SMi-35 чего стоила. Ей для срабатывания хватало легкого нажатия. Вышибной заряд подбрасывал мину на 50–70 сантиметров вверх, и она взрывалась, оставляя вокруг себя на девять-тринадцать метров зону сплошного поражения.

После теории и занятий с муляжами пошли выходы в поле – учились ставить мины, маскировать. Другие эти мины искали щупами, снимали. Конечно, мины были учебными, на таких не подорвешься, но будущие минеры относились к занятиям со всей серьезностью.

Ближе к выпуску привезли в школу диковинку, индукционный миноискатель ВИМ-203. С ним обнаружение мин быстрее пошло, но был у него один недостаток – он не в состоянии обнаруживать мины в деревянных корпусах. Только на фронте, значительно позже, Алексей видел миноискатели ВИМ-695 и ВИМ-625. Они были попроще и работали на одной радиолампе, потому как их катастрофически не хватало.

А сводки с фронта поступали все тревожнее. Немцы рвались к Москве, к Ленинграду, и едва ли не каждый день в сводках Совинформбюро звучали все новые и новые города, где велись упорные и ожесточенные бои.

Курсанты перешептывались вечерами:

– А где же наши красные соколы? Почему немцы Москву бомбят? И где танки? Пели ведь до войны «Броня крепка, и танки наши быстры…»?

Вопросов было много, а ответов на них не было.

Один случай потряс курсантов до глубины души.

Когда политрук на полевых занятиях после обеда говорил о боях на подступах к Москве и о том, что Москву не сдадут, один из курсантов учебки возразил:

– Кутузов в тысяча восемьсот двенадцатом году Москву сдал, а войну все равно выиграл.

– Отставить пораженческие настроения! – политрук подошел к курсанту, вытащил пистолет и выстрелил ему в голову.

Смерть товарища шокировала солдат, как-то уж слишком буднично и спокойно политрук застрелил курсанта. Многие впервые видели смерть так близко. Только что обедали вместе – и вот…

После этого случая вопросов политрукам не задавал никто. А Алексей только утвердился в мысли, что государство – машина жестокая и безжалостная, и стал отчетливо понимать, что Родина и государство – суть не одно и то же. Он и раньше был не очень разговорчив, как многие сибиряки – на охоте в одиночку не очень-то поговоришь, а теперь и вовсе молчуном стал.

Через два месяца интенсивного обучения стали формировать команды для отправки на фронт. Их учебный взвод целиком попал на Центральный фронт. Раскидали минеров по всем дивизиям.

Служба была в основном ночная. Если днем на «нейтралку» выползать мины ставить или немецкие снимать – долго не проживешь. Немцы, заметив любое движение на нейтральной полосе, поливали ее огнем из пулеметов, не жалея патронов, или накрывали минометными залпами.

Первый выход на «нейтралку» Алексею запомнился надолго. Их было четверо. Старший – сержант Кузнецов, воевавший еще в финскую и служивший в армии с самого начала войны, с 22 июня.

На Алексее, как и на других минерах – винтовка через плечо, на ремне – саперная лопатка, отточенная до бритвенной остроты, а в обеих руках – по мине ТМ-41. Нагружен, как ослик. Кто-нибудь подсказал бы ему еще, как ползти по земле, когда обе руки заняты? Днем еще минерам командир пехотной роты, молоденький лейтенант, показывал из траншеи, где мины ставить.

У немцев танков было много, применялись массово, и наши бойцы их боялись – что с винтовкой против стальной махины сделаешь? Гранат противотанковых не хватало, бутылок с зажигательной смесью – тоже. Да и побаивались их бойцы. Попадет невзначай пуля или осколок в хрупкое стекло – сам факелом станешь. К тому же, чтобы бросить и попасть в танк такой бутылкой, надо его подпустить совсем близко, метров на двадцать пять – тридцать. Да только немецкий пулеметчик в танке тоже не дремлет. Как показался боец в траншее или окопе, сразу стреляет.

Пушек противотанковых тоже почти не было. Видел Алексей на фланге одинокую замаскированную «сорокапятку», прозванную солдатами «Прощай, Родина!». Потому надежда оставалась – мины выставить на танкоопасном направлении.

Мина ТМ-41 оказалась слабовата. Четыре килограмма тротила в ней могли перебить только гусеницу, а корпус и экипаж танка оставались целыми.

Они выкопали саперными лопатками ямки, установили мины в шахматном порядке и вернулись в свои траншеи за следующими минами. Чтобы обезопасить направление, надо было установить не один десяток мин, а если по-хорошему – то и не одну сотню.

Часам к четырем утра, установив последнюю мину, они поползли к своим.

Внезапно Алексей услышал, что навстречу им тоже кто-то ползет. Дернув сержанта за сапог – он полз первым, Алексей прошептал:

– Впереди кто-то есть, сюда ползет…

Сержант отмахнулся:

– Там наши траншеи.

Но тут легкий ветерок донес чужой запах. Алексей не курил, и запахи различал хорошо – не раз на охоте нос его выручал.

Он стянул ремень карабина через голову. Осторожно, стараясь не издать ни звука, снял предохранитель на затворе – патрон был уже в патроннике.

Сержант и еще два минера успели отползти вперед метров на семь. Вдруг оттуда донеслись вскрики, шум борьбы, замелькали тени. И было непонятно, что происходит. Уши резанул немецкий возглас.

Алексей вскинул карабин и, выстрелив в едва различимый силуэт, передернул затвор.

Оказывается, минеры столкнулись на «нейтралке» с немецкой разведгруппой. Они захватили нашего солдата из дозора и возвращались к себе. Будучи обнаруженными, немцы взялись за автоматы. Как только первый из них открыл огонь, стало понятно, кто чужой – у минеров автоматов не было.

Алексей выстрелил. Впереди завязалась рукопашная – слишком близко немцы находились от русских, и огнем можно было зацепить своих.

Алексей вскочил, перебросил ремень карабина через голову, рванул клапан чехла, вытащил саперную лопатку и кинулся к дерущимся. Пока он ночью ползал по «нейтралке», глаза успели адаптироваться к темноте.

Спиной к нему здоровенный немец пытался ножом или штыком – сразу и не разберешь, чем, только лезвие поблескивает – ударить минера. Алексей ударил его по шее, под обрез стального шлема. Противно чавкнуло, и немец стал заваливаться на бок.

Еще двое наседали на сержанта, отбивающегося прикладом карабина. Он держал его за ствол, как дубину.

Алексей ударил одного лопаткой, как топором, поперек спины. Захрустели ребра. Немец закричал, и Алексей ударил еще раз. Разведчик упал.

Теперь немец остался в одиночестве. В правой руке он держал нож, а левой слепо шарил по поясу, пытаясь нащупать кобуру.

Сержант взмахнул карабином. Немец отшатнулся, уворачиваясь от удара, запнулся о тело убитого соотечественника и упал на спину. Изо всей силы сержант ударил его прикладом по руке. Немец выронил нож и закричал от боли. А сержант бил прикладом – по груди, по лицу, по животу. Он как будто обезумел.

– Сержант, все, успокойся. Ты убил его.

Сержант посмотрел на Алексея диким взглядом, на его лице темнели многочисленные капли крови.

– Ты ранен?

– Вроде нет.

– Кровь у тебя на лице.

Ни наши, ни немцы не стреляли, боясь в темноте попасть в своих. Немцы не пускали осветительных ракет, что делали всегда, – они надеялись, что их разведчики выкрутятся.

– Мы что, вдвоем остались?

– Похоже.

– Тогда берем наших и тащим к траншеям. Может, ранен кто.

Алексей взял под мышки Илью и, пятясь, потащил его к своей траншее. Благо никто не стрелял, и это давало ему возможность не пригибаться.

Когда почувствовал под ногами бруствер, остановился.

– Эй, пехота! Помогите!

К нему подбежали два пехотинца и помогли спустить минера в траншею.

– Не дышит он, вся грудь в крови.

Тяжело дыша, рядом появился сержант.

– Как он?

– Готов, – ответил пехотинец.

– А мой жив, дышит. Зови санитаров! Вот что, Ветров, – обратился он к Алексею, – иди к месту схватки, собери оружие. Положено так.

– Наше или немецкое?

– Все, что найдешь. И документы, если у немцев есть, тоже прихвати.

Алексей вздохнул. Неохота, страшновато снова на «нейтралку», но… сержант приказал.

– Есть.

Он выбрался из траншеи и не ползком, а на ногах направился к месту, где произошла схватка. Обшарил карманы маскировочных халатов у немцев – пусто. И наши, и немецкие разведчики перед рейдом в тыл противника документы сдавали.

Обыскивать убитых было неприятно. Он собрал оружие в кучу – получилось изрядно: четыре пистолета-пулемета МР 38/40 и две трехлинейки. Вспомнил про пистолет. Расстегнув ремень, снял его вместе с кобурой. На поясе еще ножны были. Он снял с убитых ножи – пригодятся самим. Без ножа, к которому привык в тайге, он был как без рук. Штыком от трехлинейки ничего разрезать нельзя – он четырехгранный, а ножи положены только в разведке. Был у сержанта еще складной нож – бикфордов шнур отрезать или провода, только Алексей хотел иметь свой.

Он обвешался оружием и, шатаясь под его тяжестью, направился к траншее.

Раненого уже унесли. Подошел сержант:

– Все собрал?

– Все, только магазины в подсумках у немцев остались. И так еле донес.

Из-за поворота траншеи появился лейтенант-пехотинец:

– Сержант, доложите, что случилось?

– Наткнулись на группу немецких разведчиков, вступили в рукопашную. Один из наших бойцов ранен, второй убит. Немецкая разведгруппа в составе четырех человек уничтожена.

– Они от нас шли?

– Так точно.

– Если возвращались, то с ними мог быть «язык» – захваченный у нас солдат.

– Не видели, товарищ лейтенант.

Сержант стушевался. И в самом деле, если немцы от наших траншей возвращались, у них мог быть пленный. А эти четверо могли быть всего лишь группой прикрытия.

Лейтенант подозвал пехотинца:

– Сползай к окопу, где дозор, узнай – все ли в порядке.

– Есть.

Пехотинец неловко выбрался из окопа и пополз к месту, где располагался дозор. Вернулся он через четверть часа.

– Окоп пустой, товарищ лейтенант, в нем только винтовка.

Пехотинец снял с плеча ремень второй трехлинейки.

– Так, упустили! Что же ты, сержант?

– Я-то здесь при чем? – удивился сержант. – У нас другие задачи, мы минеры. Это вашим дозорам спать не надо было.

– Поучи еще! – лейтенант прекрасно понимал, что сержант прав. – Идите в свое расположение!

– Есть!

Они выбрались из траншеи и пошли в свое расположение.

Минеры располагались за второй линией траншей – в лесу, в землянках, вместе с другими тыловыми службами.

Начало светать – в сентябре солнце показывалось из-за горизонта еще рано.

– Чего это на тебе два пояса? – разглядел в рассветном полумраке сержант.

– С убитого немца снял. Нож и ножны у него хорошие.

– И пистолет в кобуре. Ты вот что. Нож с ножнами на свой пояс перевесь, пригодятся еще. А пистолет в вещмешок спрячь. При выходах на «нейтралку» в карман класть можно, не табельное оружие. Кобуру же выкинь.

– Автоматы немецкие надо было забрать у пехоты, – вспомнил Алексей, – наш трофей.

– Да, с автоматами ползать сподручнее, только не положено.

– Почему?

– Политрук сразу припишет преклонение перед оружием противника.

– Тогда пусть нам наши автоматы дадут.

– Эка хватил! У пехотинцев видел? Один «ППД» у лейтенанта, командира роты, у солдат – те же трехлинейки. А ты сапер, тыловая, можно сказать, служба, до тебя автомат вообще не дойдет. Ладно, парень ты хороший, боевой, здорово помог, не растерялся в первом бою – так редко бывает. Будет из тебя толк. Иди в землянку, отдыхай. А я к командиру взвода, доложить о потерях.

Только Алексей расположился на нарах в землянке, как над головой завыли моторы. Едва рассвело, как немцы бросили на наши позиции «лаптежников» – так звали на фронте немецкие пикирующие бомбардировщики «Ю-87».

Бомбили первую линию траншей, а выходили самолеты из пике как раз почти над землянками. От взрывов содрогалась земля, между бревен стен и наката на потолке с шуршанием осыпалась земля. Находиться в землянке было страшновато, и Алексей выбрался из укрытия.

От передней траншеи поднимался дым, слышались взрывы. Он представил себе, какой ад сейчас там творится, если даже в полукилометре от места бомбежки страшно. В прошлом году он в одиночку на медведя ходил. Там тоже было страшно, однако он знал, что успех в единоборстве зависит от него. А сейчас можно было только наблюдать за всем со стороны.

– Где же наши самолеты или зенитки? – спрашивал он себя.

До войны показывали хронику в кино, где на параде по Красной площади едут танки и тягачи с пушками, красивым строем пролетают юркие истребители и большие тяжелые бомбардировщики. Сердце Алексея распирало тогда от гордости. Но где это все?!

Отбомбившись, самолеты улетели. И почти сразу послышался низкий рев моторов со стороны передовой – это пошли в атаку немецкие танки и пехота. Послышались приглушенные автоматные и винтовочные выстрелы, резкие танковые выстрелы.

С каждой минутой стрельба усиливалась. Потом одна за другой взорвались три противотанковые мины, которые ночью устанавливали минеры. Их «голос» был узнаваем сразу – все-таки подрыв четырех килограммов тротила не спутаешь с разрывом танкового снаряда.

Алексей припомнил, где устанавливал мины. Выходит, немцы добрались ровно до середины «нейтралки».

Со стороны места боя стали подниматься черные дымы. Так горит техника – машины, танки, так горит резина, дерматин, краска, топливо.

«Ага, не зря мины ставили!» – обрадовался Алексей.

Прибежал сержант.

– Немцы на левом фланге прорываются, командир полка приказал всем подразделениям выдвигаться на подмогу.

Сержант обежал землянки, где отдыхали саперы. Рядом старшина будил разведчиков. Оба подразделения вели «ночную» жизнь и днем отсыпались. В общей сложности набралось человек сорок, которые возглавил невесть откуда взявшийся старший лейтенант.

– За мной, бегом марш!

Видимо, ситуация была критической.

Они добежали до второй линии траншей, спрыгнули в нее, переводя дух. Бой кипел уже в первой линии нашей траншеи – там мелькали бойцы в зеленой форме рядовых Красной Армии и немецкие солдаты в серых шинелях. Доносились крики, выстрелы, хлопки гранат.

Около взвода немцев прорвали позицию и, поливая перед собой огнем из автоматов, кинулись вперед. Редкие пехотинцы и пришедшие к ним на помощь минеры и разведчики открыли нестройный огонь.

Алексей не спеша выставил прицел, передернул затвор, прицелился и мягко выбрал спусковой крючок. Выстрел! Бежавший справа дюжий немец свалился.

Алексей сделал пять выстрелов и ни разу не промахнулся. Лежавший рядом разведчик похвалил:

– Да ты мастак, парень!

Алексей зарядил из обоймы магазин, только стрелять было не по кому. Оставшиеся в живых несколько немцев отступили, укрывшись во взятой ими первой линии траншей.

– Сейчас попробуй их оттуда выковырни!

Алексей обвел глазами поле боя. На нейтральной полосе догорали три немецких танка – два T-III и один средний T-IV. «Четверка» стояла к нашим позициям боком. Видимо, когда взрывом мины ей перебило гусеницу, она крутанулась на месте, и наши артиллеристы успели всадить ей в боковую броню снаряд.

Бой неожиданно стих. Порывами ветра от горящих танков заносило на позиции дым, к которому примешивался тошнотворный запах горелого человеческого мяса.

– Эй, стрелок, тебя как зовут? – повернулся к Алексею разведчик.

– Алексеем.

– А меня Василием. Ты сапер, что ли?

– Ага! Вон, танки горят – это мы ночью мины ставили.

– Молодцы! А мы в разведку ходили, да вернулись ни с чем. Выходит, ни тебе, ни мне немцы выспаться не дали?

– Выходит, так.

– Закурить не найдется?

– Не курю, верующий.

– Мы сейчас все тут верующими стали. Как самолеты бомбить начинают, даже завзятые атеисты просят: «Господи, помоги!» Ты откуда?

– Сибирские мы.

– А я из Саратова. Так, похоже, немцы снова в атаку собираются. Давай-ка патроны поищем.

Они прошли по траншее, из подсумков убитых солдат собрали винтовочные патроны.

Вначале немцы обрушили на наши траншеи минометный огонь: вверху, в небе, тонко завыло, и потом упала мина.

Алексей сначала не сообразил, что это воет, и крутил головой по сторонам, пытаясь понять.

– Ложись, дура! – разведчик сильно дернул его за руку и упал на дно траншеи. Алексей упал рядом, голова к голове.

– Как только мину слышишь, сразу падай. В окоп, в траншею, в воронку, в яму – что рядом. Нечего башкой крутить. Это снаряд не слышно, а мина всегда воет, когда падает.

Их здорово тряхнуло – мина упала неподалеку; на спину посыпались комья земли.

Мины падали и падали – не меньше четверти часа. Потом обстрел стих. Разведчик сразу же поднялся.

– Сейчас немцы в атаку пойдут. Они всегда после артподготовки пехоту в бой бросают.

И точно, из траншей поднялась немецкая пехота. Алексей долго не стрелял, подпуская их поближе.

Немцы начали стрелять из автоматов уже издалека. Стрельба с таких дистанций неэффективна, но страху на неподготовленных нагоняет.

Вот немцы подошли метров на двести – теперь пора. Он сделал пять выстрелов и стал перезаряжать винтовку.

По брустверу ударила пулеметная очередь, взбив фонтанчики земли.

– Позицию поменяй! – закричал разведчик. – Видишь, тебя засекли!

Алексей перебежал по траншее в другой окоп. Здесь лежал убитый, молоденький красноармеец. Алексей оттащил его в траншею – не топтаться же по телу убитого? Сделав пять выстрелов, он снова сменил позицию.

А немцы уже были на расстоянии ста метров, он видел их лица.

Алексей зарядил винтовку. Надо стрелять выборочно, толку будет больше. У рядовых солдат – автоматы и винтовки, командиры – от фельдфебеля и выше – бегут с пистолетами, солдат командами подбадривают.

Алексей нашел одного – тот даже каску не надел, в фуражке в атаку шел – прицелился, выстрелил. Фуражка с немца слетела, и он упал. Алексей перевел ствол на другого. Тот и в каске был, и бежал за спинами солдат. Алексей улучил момент, когда немец приоткрылся, и всадил в него пулю.

А немцы уже совсем рядом, полсотни метров, не более!

Алексей сорвал с пояса единственную гранату, которую подобрал в траншее, когда собирал патроны. Выдернув чеку, он швырнул гранату в набегавшую цепь. Хлопнул взрыв, разметав нескольких врагов.

Алексей успел выстрелить еще дважды, когда услышал – слева от него и немного позади дал длинную очередь «максим», выкосив сразу десяток немецких пехотинцев.

И немцы не выдержали, бросились назад.

Никто больше не стрелял, берегли патроны – их теперь было в обрез. Очень вовремя открыл огонь наш пулеметчик, практически – в упор.

Бойцы перевели дух. Разведчик окликнул Алексея:

– Сибиряк, ты там живой?

– Живой.

– У тебя патроны есть?

– Одна обойма осталась.

– А у меня пусто.

Они пошли по траншеям и окопам, собирая по обойме и даже по одному оброненному патрону. В одном из окопов Алексей увидел своего сержанта – он был мертв. Голову Кузнецова посекло осколками, и Алексей узнал его по треугольникам в петличке и аккуратной латке на рукаве – он ее еще вчера вечером приметал.

Потери были большие. Еще одна атака, и от полка ничего не останется.

Посчитали трофеи. У Василия оказалось восемнадцать патронов, у Алексея – двадцать один. Совсем не густо.

– Пошли к пулеметчику, может, у него есть? – предложил Василий.

Пулеметчиком оказался, судя по петлицам и фуражке с зеленым околышем, пограничник. Как он сюда попал, известно было только ему самому. Порядок требовал иметь в пулеметном расчете два номера, пограничник же был один.

– Привет, земеля!

Разведчик спрыгнул в траншею первым, Алексей – за ним.

– Привет, пехота.

– Патронами богат?

– Половина ленты осталась – она у меня последней была.

– Плохо. Алексей, придется за траншеи лезть, искать немецкое оружие и боеприпасы.

– Опасно.

– Понятно, не за пряниками в магазин пойдем. А у тебя есть другие предложения?

Пулеметчик пообещал прикрыть в случае чего, только ведь от пули не прикроешь.

Они перебрались через бруствер. Свои винтовки оставили в траншее – лишняя тяжесть.

Первые убитые были не так далеко.

Каждый взял себе по автомату, с нескольких убитых поснимали подсумки с патронами. Удобные были подсумки, на три магазина.

Когда свалились в свою траншею, разведчик спросил Алексея:

– Ты хоть стрелять из их автомата умеешь?

– Не приходилось, – честно признался тот.

– Смотри. Вот так приклад откидывается, вот здесь кнопка защелки магазина. Затвор оттянул, завел ручкой в паз – автомат на предохранителе. Ручку вниз опустил – готов к стрельбе. Однако помни, эффективно стреляет недалеко, метров семьдесят пять, от силы сто. В траншее удобен, в ближнем бою. А на двести метров в ростовую фигуру уже не попадешь.

– Трещотка, – пренебрежительно отозвался о немецком автомате Алексей, – винтовка лучше.

– Как сказать, – не согласился Василий. – Ладно, сам увидишь.

К ним подтянулись еще несколько бойцов.

– Пожевать чего-нибудь есть?

Алексей вспомнил, что он утром позавтракать не успел, и в желудке засосало.

Решили держать оборону вместе, распределившись в разные стороны от пулеметчика, иначе редких бойцов обойдут со стороны и расстреляют в спину.

Послышался шум моторов. Со стороны немецких позиций двигались два танка, за ними бежало до роты пехоты.

У Алексея на душе стало тоскливо. Их здесь всего двенадцать человек, и боеприпасов кот наплакал – куда им против такой силы? Но вида он не показывал.

Разбежались по траншее.

Танки надвигались, не стреляя. Когда до них осталось метров триста, Алексей приложился к винтовке. Вот он, офицер, в прицеле, пистолетом в руке помахивает.

Алексей выстрелил, с удовлетворением увидев, что офицер упал. И своим выстрелом как будто сигнал танкистам дал. Сразу ухнули оба орудия, заработали танковые пулеметы.

Снаряды разорвались с перелетом.

Бойцы открыли редкий винтовочный огонь. Алексей видел – то один, то другой немец выпадали из цепи. И чем ближе подходили немцы, тем чаще стреляли наши бойцы.