Текст книги "Зенона-Талл"

Автор книги: Юрий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Герасименко Юрий
Зенона-Талл

Юрий Герасименко

Зенона-Талл

Все началось с обыкновенного женского каприза. Астробиолог Татьяна Грай, девушка красивая, но обычно неприступно-серьезная, надула губки и сказала:

– Хочу цветок...

Николай и Виталий удивленно переглянулись. Григорий Варибрус попытался улыбнуться, но лишь страдальчески сморщился.

– Хочу цветок! – повторила Татьяна и, увеличив на экране контрастность, кивнула Григорию: – Вон тот, что на красном камне. Видишь? Ну что же ты молчишь? Грицик?

Все четверо приникли к экрану. На какой-то миг в просторной кают-компании космического корабля наступила тишина.

На экране расцветали цветы. Цветы? Но можно ли так назвать удивительные подвижные создания, чем-то напоминающие земные кораллы? Их гибкие лепестки словно светились изнутри, непрерывно меняя цветовые тона. Вот, осторожно нащупывая путь белыми толстенькими корешками, появился на камне большой, похожий на орхидею цветок. Лепестки шевелятся, светясь зеленовато-фиолетовым сиянием. А вот движется другой. Он багряно-сизый. Белые, желтые, голубые... Сколько же их! Целое нашествие.

– Зенона-Талл, – задумчиво произнесла Грай. – Зенона-Талл... Так называют это растение туземцы нашего острова. Удивительная планета – вся из островов. И что ни остров – свои язык... Даже на самых крохотных, где несколько семей живет, все равно по-своему говорят!

– Какой квадрат? – спросил Виталий и посмотрел на ручные часы.

– Семьдесят пять – тринадцать, южный склон горы Прометея, – ответил Николай. – Может, слетаем?

– Нельзя, – пробормотал Григорий, взъерошивая и без того растрепанные волосы. – Сейсмическая обстановка неустойчива. Лучше корабль не оставлять. Через одиннадцать часов, – продолжал Григорий, – возвратятся наши. Думаю, командир разрешит, если обстановка улучшится.

– А если без разрешения? – Виталий прищурился и заговорщически незаметно толкнул локтем Татьяну. – А что если, дружище, так, без разрешения? Гравитолеты на полную мощность... Пятнадцать – двадцать минут, и цветы – в руках нашей несравненной Дульцинеи. Никто и знать не будет. Ну, так как, двигаем?

Через несколько минут все четверо – Григория все-таки уговорили спускались по тонким дюралевым ступенькам внешнего переносного трапа. Последней на сыпучий оранжевый грунт ступила Грай. Прошла несколько шагов, остановилась, поправила прическу.

Красиво! Гигантские синие, фиолетовые деревья густо заплетены черными лианами. Девственный лес... Настоящий первобытный девственный лес непроходимой стеной обступает расчищенную, выжженную площадку с ящиками, баллонами, голубоватыми пластмассовыми мешками. Корабль, как гигантская серебристая башня. Две тени падают от него на оранжевый грунт. Две тени от двух солнц, голубого и зеленоватого, в белом слепящем небе.

Недалеко впереди – Григорий Варибрус. Он тоже остановился, прилаживает на себе портативный ранцевый гравитолет... Грицик. Григорий... А как же его по отчеству? За два года космического странствия из всех двадцати семи членов экипажа меньше всего общих дел у нее было с ним, с Варибрусом. Чернявый, худой, как жердина, носатый – смешной! Чуб вечно растрепанный, руки неловкие...

Григорий Батькович Варибрус, второй радист... С чего это он влюбился в нее? Интересно! Посмотрим, что из этого выйдет...

С того времени, как стала она замечать на себе страдальческие взгляды Варибруса, словно подменили всегда уравновешенную, рассудительную Татьяну Панасовну Грай.

Догнав Григория и как бы случайно споткнувшись, девушка сделала вид, что чуть не упала. Григорий кинулся к ней, сам едва не растянулся, но успел все-таки поддержать.

– Спасибо...

Стала к нему боком, снова поправила прическу, краем глаза насмешливо глядя на Григория.

– Что с тобой? – этакой смирной лисичкой прикинулась она. – У тебя не жар ли?..

Григорий вконец смутился и совсем уже по-девичьи опустил глаза. С победным видом Татьяна наступала на свою жертву:

– Грицик, отчего ты такой смешной?..

– Та-тья-на-а-а... Не отстава-а-ай!.. – кричали Николай и Виталий. Приладив гравитолеты, они нетерпеливо переминались на стартовой площадке. Высокие, стройные, в красных антирадиационных костюмах на фоне сине-фиолетового леса.

"А они оба ничего..." – подумала Татьяна.

Странно, как она раньше не замечала? Совсем еще недавно все мужчины экипажа казались ей некрасивыми, совершенно одинаковыми. А теперь...

Вон Николай... Николай Петров, влюбленный в свою физику и в архаичную симфоническую музыку. Высокий, медлительный, сильный. А Виталий! Писаный красавец и умница. Он, может, и сам того не ведая, прирожденный сердцеед: красивый, вежливый, элегантный.

А Григорий?..

Грай нащупывает на поясе переключатель гравитолета, нажимает.

Ну и везет же Григорию! Ни с того ни с сего взял да отказал механизм управления. А гора Прометея – вот она; метров пятьсот – шестьсот до того места, где между багряных скал светятся эти поразительные Зенона-Талл.

Медленно теряя высоту, отвинчивает стальную детальку переключателя. Скорее, скорее! Может, удастся наладить в воздухе. Отвинчивая, подумал: "Не потерять бы, нужно в карман убрать". И тут же пальцы как-то сами собой разжались.

Следом за Григорием спускалась и Татьяна, она все видела.

– Что там? Очередная "варибрусия"? – крикнул Варибрусу Виталий. Он и Петров сначала замедлили движение, а потом остановились: – Помощь потребуется?

– Спасибо, справимся сами! – весело ответила Грай. – Летите, мы догоним.

...Вот она, совсем рядом. Присела на корточки, перебирает разноцветные камушки. Григорий, исправив механизм управления, тоже высматривает, ищет, но глаза-то тянутся к Татьяне.

Девушка как девушка, не красавица, лет на шесть старше его. Курносая, с каштановыми взлохмаченными волосами.

– Вот. Это она. – Татьяна подала Григорию найденную детальку. Парень протянул руку, взял находку и ненароком – совсем нечаянно! – коснулся ее руки.

– Татьяна... – ему стало все нипочем, ничего не страшно, – Таня... – во рту пересохло. – Можно тебя... поцеловать?

Девушка от неожиданности села на валун. Удивленным, отчаянно веселым взглядом смерила смущенную фигуру:

– Поцеловать? Ты... хочешь меня... поцеловать?.. – и вдруг откинула голову, зашлась, затряслась в безудержном смехе. – Ты хочешь... Ты спрашиваешь позволения... Ой, Грицик! Какой же ты... – и снова звонкий смех.

Наконец утихла. Вытерла слезы. Встала. Незнакомым, переливчато-певучим голосом проворковала:

– Ну что ж! Меняю поцелуй на... – взглянула на небо, лицо ее необычайно похорошело, – на звезду. Откроешь новую звезду, назовешь моим именем и тогда... Одна звезда – один поцелуй. Согласен? – и снова рассмеялась. – Ну ладно, хватит. Давай-ка руку, несчастный Ромео. Вставай, полетим!

– Я пойду пешком. Здесь недалеко...

– Чудак! Летим!

– Не хочу!

– Как знаешь! – и, уже взлетая, крикнула: – Гляди, не потеряй снова чего-нибудь!..

Григорий был подавлен. "Один поцелуй... – звенело в ушах. – Одна звезда – один поцелуй..."

Григорий понуро брел спотыкаясь, не глядя под ноги, и две тени – одна темная, четкая, а вторая неясная, покачиваясь, плыли за ним. Два солнца одно яркое, голубое, второе тусклое, зеленоватое, смотрели на него с чужого, ослепительно-белого неба...

Талл-Фан!..

Дневное светило трех планет, открытых и исследованных Панасом Граем.

Талл-Фан, "Звезда любви" – так называли свое солнце охотники и мореходы, аборигены самого большого острова этой. Первой планеты.

Талл-Фан, обычная двойная звезда...

Обычная?..

...Был праздник – именины Татьяны. Два месяца оставалось до высадки на этой планете. Черная бездна за иллюминаторами мертво светилась неподвижными звездами. Далеко Земля, далеко земное Солнце.

Только что закончился ужин. Татьяна, задумчивая, молчаливая, рассматривала подарки. Книги, самодельные безделушки, цветы, выращенные в оранжерее корабля... От цветов пахло по-земному...

– Отчего снова мы печальные и невеселые? – спросил Виталий, присев возле именинницы. Татьяна отодвинулась. Все два года экспедиции он почему-то считал своим долгом развлекать Татьяну Грай. – Вам не понравились подарки?

– Понравились. Но то, что мне хочется, никто не сможет подарить.

– Нет, сможет. Я смогу. Только скажите!

– Вы думаете? – Татьяна откинулась на спинку кресла. – Ну, хорошо. Подарите мне... вечер. Земной, тихий майский... вечер. Такой, как на Украине.

Закрыла глаза и едва слышно пропела:

– Тыхэсэнькый вэчир на зэмлю спадае...

Виталий встал, галантно поклонился и вышел в соседнюю каюту. Спустя минуту вернулся, и в тот же миг на иллюминаторах щелкнули, опустились металлические шторы, освещение уменьшилось, стало мягким, приятным. Повеял ароматный кондиционированный воздух, легким ветерком пробежал по лицам.

– Принимайте подарок, – Виталий сиял. – Стандарт КН-113-2: "Майский вечер, влажный, умеренно прохладный". Вы довольны?

– Еще бы! Вы чудотворец. – Грай грустно улыбнулась. – И поэтому попрошу сотворить еще одно чудо. Включите музыку. Да, да, вчерашнюю... Апассионату.

Долго сидели молча.

– Вы помните отца? – спросил Николай.

– Помню... – Татьяна вздохнула. – Мне было тринадцать, когда он, уже безнадежно больной, возвратился из системы Талл-Фан. Впрочем, все это знают...

– Расскажите нам, – неожиданно для себя попросил Григорий. Все повернулись к нему: самый младший из экипажа, он почти никогда не вступал а разговоры, а если уж обращался к кому, всегда терялся, краснел. Расскажите про Панаса Грая...

– Ничего нового вы от меня не услышите, об этом столько уже написано... Отец и сам книгу написал – "Цветы звезды Талл-Фан", – Татьяна опустила голову. – Так и не увидел он этой книги... Цветы звезды... Восемь планет исследовал отец за всю свою жизнь. Но ни на одной не встретил такого богатого растительного мира, как на этих трех. Деревья-великаны, деревья-горы, возраст которых измеряется целыми геологическими эпохами, и деревья-мотыльки, которые рождаются, плодоносят и гибнут в течение суток.

На одном из островов Первой планеты отец записал легенду. Легенду про Зенона-Талл. Послушаете?

Когда-то в белом небе светило одно солнце. Веками смотрело оно на пустынные степи, мертвые горы и было ему тоскливо. Заходит за вечерний горизонт и просит у неба: "Смилуйся, пошли мне звезду-подругу! Пошли большую, пошли яркую, огненную! Пошли скорее, я остываю, гасну в одиночестве..."

И небо послало подругу. На заре из-за горизонта величественно и торжественно взошло уже не одно – два солнца.

Как они любили друг друга! Никто не видел этого – там, внизу, на скалах, в долинах планет – ни одной былинки, ни одной букашки живой. И только позднее, когда от ясного солнечного пламени укоренится, забурлит жизнь, разумные, но смертные создания в бессмертных песнях воспоют их огненную любовь. И сделают символом счастливой, взаимной любви двойное солнце: любовь – это всегда двое...

У молодых солнц появились дети. Сотни, тысячи звезд засветились по всему небосводу. Днем пылают солнца, а ночью – звезды. Куда деваться Ночи? Затосковала старая. А звезд все больше и больше, уже на небе не умещаются... И послали солнца своих детей вниз, на мертвые горы и долины, – пускай не только на небе, а и там светится, пламенеет жизнь!

Рассердилась, разлютовалась Ночь, поднялась, древняя и темная, во весь свой огромный рост и, пока спали солнца, черным проклятьем прокляла она на горах и долинах молодые звезды.

И стали они умирать.

– Интересно, – лениво произнес Виталий, – "Черное проклятие", угасание светлячков... Не нужно быть большим эрудитом, чтобы в этой фольклорной фантасмагории узнать картину самого обычного, такого типичного для системы Талл-Фан ослабления поля Мро. Не надо быть эрудитом, чтобы...

– Не волнуйся, друг, чрезмерная эрудиция тебе пока что не угрожает, Петров повернулся к Татьяне: – Продолжайте, пожалуйста!

– Так вот, звезды гасли... – Грай увлеклась, разволновалась. И чем больше волновалась, тем красивее становилось ее смуглое, немного скуластое лицо.

...Почти все живые искорки задавила Ночь черным своим волшебством. И, только на самой высокой горе, на отвесной скале пламенели две звездочки. Они были влюблены друг в друга, и даже ненависть Ночи не могла их сразу погасить. Боролись, верили: "Не угаснем, дождемся, пока взойдут солнца!" Но перед рассветом мрак стал еще сильнее, и звездочки стали бледнеть.

Но и черная сила тоже слабела – скоро рассвет. Уже розовели вершины скал. Всего несколько минут выдержать – и отступит тьма. Но звездочки гасли... Последние вспышки. Еще немного... еще...

Но могут ли они вот так умереть?! Они ведь не просто искорки – они звезды. Они – жизнь!..

И, собрав последние силы, приподнялся звездочка-юноша. Прильнул к подруге и – из сердца в сердце – перелил свой свет. Все отдал и угас. И в тот же миг сдалась, отступила мгла.

Девушка-звездочка заискрилась, засверкала новым, невиданным пламенем. Новым, ибо зародились в ней новые звездочки...

И стали те звездочки цветами, по всем горам, по всем долинам рассыпались – ничто их уже не погасит. Расцвела, закипела жизнь на планете. А позднее, через сотни, тысячи веков, разумные существа, потомки влюбленных звезд, назвали цветы – своих пращуров – гордым именем Зенона-Талл. Зенона-Талл – Дети Звездной Любви...

Григорий не помнит, как вышел тогда, как очутился в штурманской каюте. Погасил освещение, припал к иллюминатору.

Ровно, недвижимо сияли цветные неземные звезды. Впереди, прямо по курсу, горела протуберанцами двойная Талл-Фан.

Грустно, тоскливо было. Но печаль не угнетала, не подкатывалась к горлу давящим клубком. Давние, печальные слова зазвучали в душе:

Пид нэспокийным, нэвичным нэбом

Нэвични люды...

Когда они запомнились, эти строчки? Когда-то, еще в начале юности... "А долго ли мне жить?" – неожиданно подумал Григорий. Подумал и горько улыбнулся: "Долго, должно быть. Такие, как я, два века живут... Ну, чем я, собственно, отличаюсь от этого краснобая Виталия? Разве только тем, что не такой франт. Неужели Татьяне и вправду нравятся его комплименты? Пустое, успокаивал себя Григорий, – просто так, для развлечения, чтобы разогнать скуку, проводит время с этим журналистиком...

"Франт", "журналистик"... Чего это я перегибаю? На Земле его хвалили: "Талантливый журналист", "способный инженер"... А впрочем, черт с ним. Вот Николай..."

Григорий был убежден: Татьяна неравнодушна к Николаю. Григорий ревновал и все равно уважал своего соперника. Даже больше, – сам того не замечая, по-мальчишески преклонялся перед Петровым.

Две огромные звезды сияли в иллюминаторе. Корабль сближался с системой Панаса Грая. И хотя двигатели торможения давно уже работали на полную мощность, Григорию казалось: скорость не уменьшается! Скорость не уменьшается! Корабль несется прямо к звезде. Ничто уже его не остановит, спасения нет...

– Красивые!.. А пахнут... – Татьяна зажмурилась, нюхая. – Немножко мятой и еще чем-то, матиолой вроде...

Виталий подавал ей все новые и новые цветы. Григорий тоже поднял цветок и хотел передать Татьяне, но в этот миг...

– Что с ними?! – Грай резко отшатнулась от букета: все цветы внезапно почернели, словно обуглились. – Что это? – растерянно повторила Татьяна. Виталий взял букет, понюхал и с видом знатока начал было пояснять, но его перебил Николай.

– Эге-гей!.. – закричал он сверху, со скалы. – Летите-ка сюда!

– Что там? – спросил Виталий.

– Есть новости!

Татьяна хотела уже включить свой гравитолет, Виталий остановил ее:

– Пускай Григорий слетает. Ну-ка, смотайся, Варибрус, ты же младший. Что там у него за новости! Наверное, ничего интересного...

Григорий даже обрадовался возможности хотя бы на время отвлечься от горечи своей любви, от насмешек. Повертел, повертел цветок, он был черным уже, как и те, что в Татьянином букете, взглянул почему-то на Татьяну и осторожно, чтобы не обломить веточки, положил в нагрудный карман. Щелкнул переключателем, резко оттолкнулся от грунта и... не взлетел.

– Опять? – раздраженно спросил Виталий. – А ну-ка, покажи, – снял с Григория плечевой ранец, осмотрел: – Да, нам сегодня везет на всякие новости. Вот и еще одна: у Варибруса снова не действует гравитолет.

– Долго мне вас ждать? – забеспокоился Петров.

– Сейчас, сейчас, – Виталий и Татьяна почти одновременно щелкнули переключателями и... тоже не взлетели.

– Смотрите! Смотрите! – Грай положила на землю цветы, с тревогой оглядываясь. – Смотрите, что делается!

А происходило что-то и вправду необычное. Внезапно все – не только цветы, но и деревья, каменные глыбы и даже песок – все, что до сих пор было розоватым, багряным, оранжевым, словно обуглилось. А там, за скалой, на которой топтался, оборачиваясь по сторонам, Николай, быстро, очень быстро вздымался в небо черный с зеленью дым.

– Скорее! – снова крикнул Петров. Никогда еще не видели его таким взволнованным. – Скорее сюда!

– У нас не действуют гравитолеты. Лети к нам!

Николай пощелкал переключателем и удивленно пожал плечами:

– Что за притча... Минутку, сейчас я спущу трос.

Цепляясь за выступы, трое взобрались на скалу. Вершина ее представляла собой ровную, немного покатую грань огромнейшего кристалла, заваленную камнями, засыпанную толстым слоем вулканического пепла. Одной стороной грань соединялась с плато, покрытым первобытным лесом, а с трех сторон обрывалась отвесной пропастью.

Прямо под ногами чернела широченная долина. Посреди нее, на небольшой возвышенности, в окружении черного леса, поблескивала их ракета. Возвышенность посреди долины – как остров... Справа – гора Прометея. Слева (снизу из-за скалы его не было видно) торчал небольшой синевато-черный конус недействующего вулкана Афродиты, из кратера, где совсем недавно весело покачивался под ветром разноцветный кустарник, закручиваясь, взвивался в небо черный, зыбкий смерч.

Петров открыл портативный анализатор. Приборы показывали резкие изменения поля Мро и появление нового излучения.

– Ясно... – пробурчал Григорий. – Поэтому и гравитолеты не работают...

– Что ясно?! – раздраженно ответил Виталий. – Ясно, что ничего не ясно!

Скала под ногами вздрогнула, глухой подземный удар потряс горы. По склону покатились камни, загудели обвалы. А из кратера Афродиты, озаряя дым красными сполохами огня, потоком хлынула магма. Ярко-оранжевая, местами желтая, она текла необычно быстро, двумя рукавами охватывая возвышенность, где стояла ракета. Несколько минут – и ракета оказалась на острове. На острове посреди пылающего озера.

Озеро становится все шире и шире. Вот уже по всей долине перекатываются огненные волны. Кипит, бурлит магма, все выше и выше поднимается к расчищенной в лесу площадке, на которой поблескивает серебристая башня корабля.

– Ну вот, я же говорил... Нужно было дождаться возвращения наших, вздохнул Григорий. – Сейсмическая обстановка еще тогда становилась...

Виталий по привычке хотел было отчитать Варибруса, но Николай остановил его:

– Григорий прав. Давайте-ка лучше подумаем, что предпринять. Если извержение не прекратится, ракета погибнет.

– Который час? – спросила Татьяна и посмотрела на часы. – Стоят.

Никто не ответил, все трое сидели понурившись. Придвинув к большой кубической глыбе кристалл поменьше, Виталий устроился словно в кресле. Николай прилег рядом, оперся на локти, сжал голову руками; поодаль на большом фиолетово-голубом камне (он один почему-то не почернел) расположился Григорий. Достал из нагрудного кармана увядший, почерневший цветок – тот, который хотел дать Татьяне, – рассматривал, нюхал...

– Который час? – повторила Татьяна.

Григорий поднес часы к глазам, но Виталий опередил:

– Тринадцать по земному.

– Еще восемь, и возвратятся наши. Восемь... – Татьяна размышляла вслух, рисуя палочкой на вулканическом пепле. – Извержение пока что прекратилось. Если эта талл-фановская Афродита подремлет еще восемь часов, все будет хорошо. А если извержение начнется раньше?..

Над кратером вяло клубился грязный дым. Такой же густой, такого же неопределенного цвета дым стелился и над озером магмы. Временами он совсем закрывал огненную гладь, и только островок с острой, тускло блестевшей башней космического корабля виднелся в зыбком мареве. Вокруг ракеты догорал лес.

Петров снова открыл карманный анализатор, По всем признакам поле Мро начинало стабилизироваться.

Поле Мро...

Как еще мало известно об этой всеобъемлющей, всемогущей силе. Пятьдесят лет назад гости из далекой инопланетной системы Заго подарили землянам аппарат, который действовал, используя некоторые особенности поля Мро. Мало, очень мало успели рассказать люди планеты Заго за то время, пока их Туреб – огромный багряный сфероидальной формы корабль – вращался вокруг одного из искусственных спутников Земли.

Николай пристально всматривался в колеблющиеся знаки на экране анализатора. Глаза прищурены, широкие брови сошлись на переносице. Широкий раздвоенный подбородок кажется еще более упрямым.

Виталий задумчиво грызет былинку, смотрит куда-то поверх кратера. Красивое лицо с идеально правильными чертами кажется отрешенным от всего на свете. Так всегда, когда он напряженно думает.

Татьяна отбросила палочку и тоже понурилась. Над скалой, над недалеким лесом, стеной рассекающим плато, лениво стелился грязный дым. Стояла тишина, как на Земле перед грозой: вот-вот засверкает, загрохочет, даже в груди содрогнется. Вот-вот...

И тут все вздрогнули, но не от грома – от крика:

– Помогите!..

Все резко повернулись к Григорию да так и замерли: Варибрус исчез! Не было и цветной глыбы, на которой он только что сидел. Огромная, продолговатая, немного похожая на земной валун, каменная глыба исчезла вместе с Варибрусом.

– Хлопцы!.. Николай!.. – снова послышался голос Григория. Все подняли головы: вверху, метрах в четырех над ними, поперек фиолетово-голубой глыбы, которая, как бревно в воде, покачиваясь, плавала в воздухе, лежал на животе Григорий Варибрус. Собственно, он не лежал, нет, – перевесившись через нее, барахтался, балансировал, стараясь, чтобы глыба не перевернулась.

– Хлопцы... помогите!

– Прыгай! – крикнул Виталий.

– Высоко... – Григорий не мог даже взглянуть на Татьяну, ему было стыдно, стыдно своего неестественного, смешного положения, стыдно, что не прыгает, боится высоты.

Татьяна вскочила, сбросила красный антирадиационный плащ – и к Николаю:

– Растягивай! Быстрее! Убьется же!

Петров молчал. Всегда быстрый, находчивый, он в эту минуту был не похож на себя – стоит с раскрытым анализатором в руках, то на экран взглянет, то вверх, на Варибруса.

– Ты что? – Виталий, схватив плащ, толкнул Николая. – Бери, натягивай, а то и вправду убьется. Фу ты, черт, что это?!

Как ошпаренный, Виталий отскочил в сторону. От того места, где он только что стоял, по серому вулканическому пеплу бежали трещины, на глазах ветвясь и расширяясь. Грунт шевелился, словно кто-то живой вырывался, лез из глубины. Наконец из большой, самой широкой трещины показался краешек камня знакомого уже фиолетово-голубого цвета. Еще минута – и взлетит в воздух, как тот валун, на котором "плавал" Варибрус.

Петров снова взглянул на экран и спрятал прибор. В глазах его что-то блеснуло – куда девались спокойствие, медлительность. Схватив обеими руками тяжеленную черную глыбу, придавил ею цветной камень. Грунт перестал шевелиться.

Недалеко, над самой кручей, стремительно взлетел вверх один фиолетово-голубой обломок, Из долины, из соседних скал с шуршанием и свистом в воздух поднимались камни. Николай поправил тяжесть на голубом камне, осмотрелся кругом и, убедившись, что этот камень уже не "убежит", крикнул Григорию:

– Кидай фал!

Варибрус сначала ничего не понял, но, сообразив, осторожно достал из кармана пластмассовый барабанчик со спасательным тросом, бросил вниз. Такие тросики были у каждого члена экспедиции. Один конец крепился к поясу, второй – к барабанчику.

Николай старательно и быстро наматывал фал, продолжал о чем-то напряженно думать.

– Осторожнее! Осторожнее! Он же вот-вот свалится, – беспокоилась Грай. – О чем ты можешь сейчас размышлять?! Постепенно! Тихонько! Да не тяни так сильно!

– О чем я думаю? – спокойно переспросил Николай и посмотрел на часы. До возвращения – семь! Поле стабилизируется, но... риск большой. Очень большой... Я думаю, – удовлетворенно подмигнул Татьяне, – думаю, мы спасем-таки корабль!

Притянув вниз Григория и его летающий камень, Петров объяснил суть этого удивительного явления. Фиолетово-голубые глыбы – это обломки метеоритов. Состоят они из минерала, открытого сыном известного в свое время космонавта Ивана Бидила. "Иванитом" – в память отца – назвал молодой ученый новое вещество. Исследования минерала выявили в нем удивительное свойство: его масса могла становиться отрицательной при некоторых изменениях напряжения Мро-поля.

Наконец все готово. На опушке, недалеко от склона, лежит на грунте самый обыкновенный деревянный плот. Конечно, он мало похож на те легендарные, из песен, которые когда-то, в седой старине, сплавляли по Черемошу предки Григория Варибруса. И все-таки это был настоящий плот.

Чешуйчатые, граненые от природы молоденькие стволы местных деревцев, сломленные или вырванные с корнем из сыпучего, до удивления непрочного грунта, крепко связаны спасательными фалами. Над плотом колышутся связанные вместе несколько огромных фиолетово-голубых глыб. Фалы же соединяют этот "аэростат" с плотом.

На плоту, здесь же, возле фиолетовых глыб, сложен балласт обыкновенные черные камни, которые своим весом перекрывали подъемную силу иванита.

Поодаль, на краю плота, или, как сказал Виталий, на корме, беспорядочной грудой лежали обломки иванита и черных камней. Но это только казалось, что они лежали в беспорядке. К каждому фиолетово-голубому куску привязан был черный, причем такого веса, чтобы немного превышал подъемную силу иванита.

Вот и все нехитрое сооружение, которое, по плану Петрова, должно было перенести четырех космонавтов на остров через озеро магмы.

– Рискованно... Очень рискованно... – хмурилась Татьяна, осматривая плот. – А ну как иванит начнет восстанавливать вес раньше, чем мы доберемся до острова?

– Вот уж поистине, с кем поведешься, от того и наберешься. Эх, Таня, Таня!.. – Виталий состроил гримасу. – Заразил вас своей чрезмерной храбростью Варибрус!

– Смех смехом, а Грай права, – Петров снова посмотрел на экран анализатора. – Все может случиться. Но будем надеяться на лучшее... Да и что делать, другого выхода у нас нет. Ну, в добрый час!

Николай осторожно снял с груды балласта большущий черный камень, и в тот же миг плот оторвался от грунта, повис на уровне пояса.

– Садись! – толкнул локтем Варибруса. – Садись, садись! Ты у нас сегодня герой дня: первый, так сказать, открыл навигацию.

– Садись, Грицик! – попросила Татьяна и ободряюще улыбнулась.

– Чего артачишься? – Петров подхватил Григория под мышки, как подростка – долговязого, худощавого, усадил на середину плота и сбросил еще пару камней балласта. – Ведь этот воздушный паром благодаря тебе создан. Ты первый взлетел, ты первый и на остров ступишь.

Плот покачивался над землей.

– Стойте! Стойте! Одну минутку! – Григорий соскочил с плота, присел на корточки, начал что-то искать.

– Опять переключатель потерял? – спросила Грай. – Может, помочь? Мы тогда быстро вдвоем нашли...

– Спасибо, не надо. Вы все делаете за плату, на звезды меняете. А я звезд с неба не хватаю.

– Ты, Грицик, злопамятный... – Татьяна тоже присела рядом с ним. – Так что же ты все-таки ищешь?

– Цветок. Зенона-Талл. Вот, нашел.

Григорий снова, теперь уже сам, устроился на плоту:

– Поплыли!

Подталкивая свой воздушный паром сзади, друзья повели его к самому обрыву.

– Стоп! – скомандовал Петров и положил на груду балласта еще один большой черный камень. Плот сразу осел на грунт.

И в тот же миг скала вздрогнула, глубинный, глухой гул прошел по ней. Над кратером дым почернел и, внезапно качнувшись, запылал красными отблесками магмы.

– Началось... – Петров посмотрел на экран прибора, нахмурился. – Плохи дела. Успеем ли?.. По местам!

Григорию Николай приказал стать на корме. Рядом поставил Виталия. Татьяну усадил возле центральной иванитовой глыбы, а сам принялся сбрасывать балласт.

Громоздкое несуразное сооружение, подгоняемое попутным ветром, медленно поплыло над пропастью. Внизу чернел девственный лес, громоздились скалы, зияли бездной провалы. С сотню метров оставалось до озера магмы, а там – с километр до острова.

– Начали! – скомандовал Петров.

Григорий взял из груды два связанных камня.

– Кидай! – крикнул Николай, и камни полетели в противоположном движению направлении.

– Принцип реактивного двигателя. Здорово придумано! – в восторге воскликнула Татьяна. – Ну и молодец же вы, Петров!

Повеяло горячим дымом. Плот приближался к огненному озеру.

– Еще!

Летели уже над самым озером. Серый, ядовитый дым застилал остров. Двигались почти вслепую. Где-то справа, казалось, совсем недалеко, багровея сквозь рыжую мглу, ревела, грохотала Афродита.

"Какая красота! – Григорию хотелось петь. – Здорово! Что ни говори, для подвига необходима обстановка. Вот сейчас бы..."

Внезапно кто-то словно толкнул плот вниз. Серным смрадом дохнула уже близкая магма.

– Кидай балла-а-ст!! – не своим голосом взревел Николай. – Кидай!

Григорий и Татьяна торопливо бросали и бросали тяжелые черные камни. Плот поднимался, но медленно, очень медленно, словно нехотя. Дым стал как будто реже, прозрачнее.

– Хватит! – крикнул Николай. – Иванит тяжелеет. Изменения в поле Мро.

В тот же миг плот снова пошел вниз. Извержение усиливалось.

– Кидай!! Кидай!! – хрипел Николай сквозь пронзительный свист и грохот.

– Кидай балласт!.

– Еще! Еще! Еще! – едва долетала его команда.

Плот поднимался, дым рассеивался.

– Остров! – закричала Татьяна. – Вижу остров! Корабль, корабль вижу! И словно задохнулась вдруг: – Балласт... кончился...

Петров обнял Григория и сразу встрепенулся, бросился к фалам, ведущим к иванитовым глыбам:

– Отвязывайте плот, на них дотянем!

Григорий тоже метнулся к иваниту. Плот медленно, едва заметно приближался к островку, который все уменьшался и уменьшался, погружаясь в тяжелые огненные волны.

В дыму мелькнула фигура Виталия. Его било, как в лихорадке.

– Помогай! – крикнул Григорий, но Виталий только вздрогнул. – Пустое, промямлил, – бессмысленные усилия, – закрыл лицо руками.

И снова, в третий раз уже, словно ударило что-то в плот, потянуло книзу.

Ломая ногти, пуская в ход зубы, Григорий и Николай развязывали и развязывали узлы. Сейчас бы резаки. А остров близко, совсем близко! Еще бы сбросить что-нибудь и дотянули бы. И вдруг Григорий спохватился: где Татьяна?

– Татья-а-на!..

– Татьяна! Помогай! – крикнул и Николай.