Текст книги "Инопланетянин (сборник)"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 3

Отдохнув после обеда, часов в девять вечера Рене Хойл отправился прогуляться. Этот осенний вечер был на удивление теплым и безветренным, поэтому Рене не надел ни пальто, ни плаща, ни шляпы, но, конечно же, взял большой черный зонт, потому что англичанин без такого зонта – не настоящий англичанин.

До района Челси, куда собрался Рене, можно было добраться на такси, «подземкой» или даблдеккером. Такси было дороговато для простого журналиста, «подземка» – уж очень сера и мрачна для такого хорошего вечера, поэтому Хойл выбрал даблдеккер – красный двухэтажный автобус, красу и гордость фирмы «Лондон дженерал омнибус компани» и едва ли не самый популярный вид британского городского да и междугородного транспорта. По винтовой лесенке Рене поднялся на второй этаж, где были только сидячие места, да и вообще, как он отшучивался от коллег, знавших его «второэтажную любовь», второй этаж – ближе к небу и Богу.

В Челси Рене отправился в «Тоок» – популярный паб, в котором собиралась самая разношерстная публика, в том числе не прославившиеся, но рвущиеся к успеху артисты, художники, поэты и журналисты. Хойл прошел не в бар, где пили и спорили стоя, а в так называемый салон. Пиво здесь стоило на несколько пенсов дороже, но зато можно было посидеть за столиком, постучать костяшками домино и покидать медные стрелки в пробковый круг «дартс», стараясь набрать побольше очков.

Вероятно, по случаю хорошей погоды посетителей в пабе было немного. Хойл выбрал место поукромнее, заказал уже измученной, а потому не очень приветливой официантке сандвичей и пива, а пока бар-тендер с ловкостью фокусника выполнял заказ, незаметно, но внимательно огляделся.

Мистера Смита, или, как Рене называл его гораздо чаще, дяди Майкла, на встречу с которым он пришел, здесь еще как будто не было. Как будто? Дело в том, что Рене предупредил Смита о необходимости соблюдать определенную осторожность и конспирацию. Кто знает, какую личину дядя Майкл изберет сегодня? Тем более что опыта в такого рода делах у него столько, что впору бесплатно раздавать всем ищущим и страждущим. Вдруг ему придет в голову надеть рыжий парик или приклеить ассирийскую бороду? Журналист, удерживая смех, уткнул лицо в кружку светлого пива, которую вместе с парой сандвичей успела принести официантка. Когда Рене ставил кружку на стол, то увидел входящего в зал Смита. На этот раз он пренебрег маскарадом и явился сюда в строгом вечернем костюме. Костюм сидел на нем несколько мешковато, но все равно дядя Майкл выглядел несколько старомодным, респектабельным джентльменом. Правда, будь это не в Челси, а в каком-нибудь другом районе Лондона, его появление в пабе выглядело бы не совсем уместным и внешность бросилась бы в глаза. Но в Челси, в этом лондонском эквиваленте Монмартра, можно было встретить кого угодно. Говорят, что дождливым днем здесь появился на улице совершенно голый мужчина – очевидно, очередное экстравагантное пари. Никто особенно не удивился, во всяком случае, внешне этого не показал, только огромный бобби добродушно поинтересовался: «Надеюсь, вам не очень холодно, сэр?»

У Смита было массивное лицо с неожиданно маленьким упрямым ртом, тонкий с легкой горбинкой нос и близко посаженные темные глаза – типично валлийский облик. Да и в произношении дядюшки Майкла легко угадывались уэльские нотки. Жесткие, с заметной проседью волосы Смита были коротко острижены, лоб в крупных редких морщинах, возле рта – две тяжелые складки, а вот глаза смотрели неожиданно молодо, умно и насмешливо. Валлиец сразу же заметил Хойла и неторопливо подошел к его столику.

– Разрешите? – суховато спросил он, никак не афишируя их близкого знакомства.

– Прошу.

Смит вел себя очень скромно, но было в его манерах, выражении лица и взгляде нечто такое, что сразу ставило его в особое, привилегированное положение. Мигом появилась официантка с очаровательной улыбкой. Заказ валлийца был более чем скромен – виски с содовой и пачка сигарет (правда, и то и другое было первосортным), но ответное «йес, сэр!» официантки было столь почтительным, будто этот сухопарый кельт заказал ужин на десять персон с шампанским, трюфелями и икрой. С интересом наблюдая эту сцену, Рене мысленно позавидовал дяде Майклу и подумал, что ему самому еще многому предстоит научиться.

Равнодушно поглядывая мимо Рене, валлиец открыл пачку «Мальборо», зубами достал сигарету, щелкнул зажигалкой, однако попытка прикурить не удалась – зажигалка лишь напрасно выбрасывала пушистые снопики искр. Смит сердито шевельнул бровями, но, разумеется, не счел возможным докучать просьбой незнакомому человеку – для истинного англичанина такое поведение совершенно естественно.

Говорят, что когда четверо англичан после кораблекрушения попали на необитаемый остров и до того, как их спасли, пробыли вместе несколько суток, то они так и не обменялись ни единым словом: не были представлены друг другу! Как хорошо, что Рене Жюльен Хойл воспитывался не в Англии, а в Канаде!

– Не могу ли я помочь? – предупредительно проговорил Рене, вынимая из кармана зажигалку.

– Если это не затруднит вас.

– Рад быть полезным.

Прикуривая сигарету, Смит, не поднимая глаз, тихо, но очень внятно спросил:

– Что стряслось, сынок?

– Нужен ваш совет, дядя Майкл. Дело серьезное.

По-видимому, сигарета оказалась несколько влажной и никак не хотела прикуриваться.

– А что это за игры в сыщиков и гангстеров?

– За мной слежка, честное слово.

– Не начал ли ты баловаться наркотиками? Или синдромчик похмелья?

– Я застукал у себя на квартире рыжего Митчела.

В знак того, что он все понял, Смит опустил брови. Сигарета наконец-то прикурилась. Валлиец выпустил клуб дыма и, возвращая зажигалку, поблагодарил.

– Не будем говорить об этом, – ответил Рене, пряча зажигалку и снова принимаясь за пиво и сандвичи.

Подошла официантка, принесла скромный заказ валлийца и, вежливо осведомившись, не нужно ли чего-нибудь еще, удалилась. Покручивая пальцами бокал, так что в нем шуршали кубики прозрачного льда, Смит, не меняя равнодушного выражения лица, проговорил:

– Выйдешь отсюда после меня через пять минут. Поднимешься от Темзы до первого перекрестка, повернешь направо, отсчитаешь полсотни шагов и будешь ждать. Я подъеду на сером «ровере» и открою дверцу. Садись без приглашения.

Рене не сдержал улыбку.

– Операция дабл ю!

Отреагировав на эту фразу лишь недовольным движением бровей, Смит выпил свое виски, два глотка, в которых была всего унция спиртного, с пристуком положил на стол семиугольный пятидесятипенсовик, неторопливо поднялся и вышел.

Спустя пять минут Рене ловко вскочил в притормозившую на мгновение серую машину и сел рядом со Смитом. Валлиец с едва приметной улыбкой оглядел журналиста и не то попросил, не то приказал:

– Ну, жертва сыска, рассказывай.

Слушал Смит, казалось бы, с прохладцей, равнодушно, а на самом деле очень внимательно и почти не перебивал: за тридцать лет работы в лондонской полиции он научился слушать. Его руки в кожаных перчатках спокойно лежали на руле, взгляд был устремлен на темную ленту дороги, на силуэты и огни идущих впереди машин. Валлиец управлял автомобилем так, как это делают люди с большим опытом вождения, с крепкими нервами и хорошей сенсомоторикой.

Рене сказал, что когда он по чистой случайности заметил за собой слежку, то сначала все равно не поверил этому: кому да и зачем надо следить за простым журналистом? Но, видимо, подсознательно Рене тем не менее насторожился, потому что, вернувшись домой, с повышенным вниманием оглядел свою маленькую квартиру. И ему почудилось, что в квартире побывал кто-то чужой. Казалось бы, все вещи и безделушки стояли на обычных местах так, как они стояли всегда. Так, да не так! Упрекая себя за мнительность, Рене теперь уже внимательно обследовал свой письменный стол и почти уверился, что кто-то рылся в его бумагах. Последние сомнения исчезли, когда он обнаружил свежие царапины на замочной скважине миниатюрного сейфа. Призадумавшись, Рене вспомнил, что утром, когда он против обыкновения несколько задержался дома, раздался телефонный звонок. Незнакомый голос попросил к телефону не то Мэри, не то Мэнни, а затем извинился, сказав, что ошибся номером. Вся эта история со слежкой, обыском и телефонными звонками не столько напугала, сколько заинтриговала Хойла. Он решил устроить засаду.

– Уж эти мне самодеятельные пинкертоны, – проворчал Смит в пространство. – Вот так и получишь когда-нибудь пулю в живот.

Слушал он теперь Хойла не только внимательно, но и с профессиональным интересом. А Рене не без удовольствия и очень живо уже рассказывал, как он поймал Митчела на месте преступления, заставил его разговориться и выложить кое-какие сведения. Услышав имя Вильяма Грейвса, Смит насторожился, как старый боевой конь, заслышавший звук походной трубы. Он жестом прервал рассказ журналиста и переспросил:

– Вильям Грейвс? Ты не ошибся?

– Нет, Вильям Грейвс, – раздельно повторил журналист.

– Ты уверен, что речь идет об ученом-атомщике?

– Так мне сказал Митчел.

– Ну хорошо, продолжай.

Рене показалось, что Смит теперь слушал его рассказ не так внимательно, как прежде. Слушая, он еще и думал о чем-то, словно примерял, пристегивал сведения журналиста к своим данным и логическим построениям. Это несколько сбивало Рене с толку.

– Аттенборо так и не назвал тебе имя Грейвса? – спросил Смит, когда Хойл добрался до конца своей истории.

– Нет. Он сказал, что все подробности о деле я узнаю, когда дам официальное согласие на участие в нем.

Смит усмехнулся:

– Понятно, чего же еще от него ждать? Я хорошо знаю эту старую травленую лису. – Он помолчал. – Насколько я понял, сынок, ты сомневаешься, стоит ли тебе браться за это темное дело и тебе нужен мой совет?

– Вы абсолютно точно ухватили существо вопроса, дядя Майкл.

– Тогда посиди спокойно, помолчи и дай мне подумать.

Они миновали Вестминстер, Актон и выбрались на автостраду, ведущую к лондонскому аэропорту, тому, что возле Стенсского водохранилища. Несмотря на сравнительно поздний час, движение на автостраде было оживленным, в одном потоке катились лимузины и малолитражки, грузовики разных типов и габаритов, сундукообразные такси и солидные даблдеккеры. Только здесь попадались больше не внутригородские красные, а аэропортовские и междугородные, окрашенные соответственно в серый и зеленый цвета. Смит сидел за рулем со спокойным лицом, разве что крупные морщины на лбу обозначились резче обычного. Можно было решить, что он и не думает ни о чем, а просто ведет себе машину по ночной дороге, приглядываясь к плавающим в темноте разноцветным сигнальным огням попутных автомобилей. Но Рене, хорошо знавший дядюшку Майкла, понимал, что это не так, а поэтому, как и было приказано, сидел смирно и не мешал ходу мыслей опытного детектива.

Собственно, они не были родственниками, Рене называл Майкла дядей по прочно укоренившейся детской привычке. В годы второй мировой войны Эдвард Хойл, отец Рене, и Майкл Смит, канадец и англичанин, в разных ситуациях и в разное время попали в немецкий плен. А вот бежали из лагеря они уже вместе, бок о бок сражались в рядах французского Сопротивления и встретили союзные войска в Париже. Там же, в Париже, Эдвард Хойл познакомился с Жаннет Бланшир и вступил с ней в законный брак. В этом не было ничего удивительного, Эдвард был канадцем французского происхождения родом из Квебека. После окончания войны пути и судьбы боевых друзей разошлись. Эдвард Хойл с молодой женой вернулся на родину, получил техническое образование и работал на заводе электронного оборудования, не очень преуспевая, но и не испытывая серьезных неудач и провалов. Его доброжелатели говорили, что он был небесталанным инженером, но человеком слишком честным и щепетильным для большой карьеры. А Майкл Смит пошел служить в лондонскую полицию, проявил изрядный сыскной талант, стал видным инспектором Скотленд-Ярда, раскрывшим немало сложных и ответственных дел, разъезжал по всему свету. Несколько раз навещал он и семейство Хойлов, а однажды гостил целую неделю. С той поры Рене и стал называть его дядей Майклом.

– Рене, – Смит не отрывал взгляда от дороги, но чтобы привлечь внимание журналиста, положил тяжелую ладонь ему на колено, – забудь о том, что я тебе сейчас скажу. Во всяком случае, никогда и никому не говори об этом, а то у меня могут быть крупные неприятности. Обещаешь?

– Вы меня обижаете, дядя Майкл.

– Пустое. Просто учитываю, что ты еще молод, несколько самонадеян, вот и страхуюсь. Ты не сердись.

– Постараюсь.

Они обменялись улыбками.

– Последнее время, Рене, я нередко выполняю особые и, прямо скажем, деликатные поручения: расследую махинации в сфере частного атомного бизнеса.

– Разве есть частный атомный бизнес? – удивился Хойл. – Я считал, что атомные исследования и производство развиваются в рамках государственных проблем.

– Само собой. Но к выполнению этих программ подключены частные фирмы с их капиталами, специалистами и производственными мощностями. Именно этот альянс «государство – частный капитал» и позволил сравнительно быстро развернуть в Штатах и других промышленных странах сеть коммерчески выгодных ядерных энергостанций. Для частных фирм речь шла о сверхприбылях, а какой бизнесмен устоит перед такой заманчивой приманкой? – Смит помолчал и уверенно закончил: – А где сверхприбыли, там махинации, аферы и авантюры.

Рене покосился на тяжелое, равнодушное лицо старого детектива и усомнился:

– Так ли? Насколько мне известно, ядерное производство хорошо организовано и четко контролируется.

Смит снисходительно взглянул на журналиста:

– Ты недооцениваешь силы денег, сынок. А в мире бизнеса все продается и покупается, дело только в цене. Деньги срывают покрывало с любых тайн, открывают любые замки и двери. Скажи вот мне, какое вещество ценится сейчас дороже всего? Только не роняй себя в моих глазах и не говори мне ничего о золоте. Килограмм современного боевого самолета, обыкновенной серийной машины, стоит значительно дороже килограмма чистого золота.

– Это я знаю, дядя Майкл. – Рене ненадолго задумался. – Какой-нибудь из рабочих изотопов урана?

– Да, обогащенный уран стоит недешево, и его запасы охраняются не менее бдительно, чем сейфы форта Нокс. И тем не менее, – старый детектив ухмыльнулся, – с одного из обогатительных заводов в Штатах вывезли несколько сот тонн обогащенного урана. Говорят, что это сделали израильтяне и что они тайно изготовляют атомные бомбы.

– И это мне известно, дядя Майкл, – терпеливо заметил Хойл. – Как-никак профессия обязывает.

Наверное, валлийцу не понравился этот тон. Он покосился на Рене и проворчал:

– Профессия! Сегодня журналисты говорят одно, завтра забывают об этом и утверждают противоположное, а самый смысл своих слов не всегда понимают. Вы рабы фактов, а ведь нет ничего глупее факта, важен не самый факт, а его толкование. А вот самое дорогое вещество, сынок, сейчас – это лунный грунт. Ученые мужи трясутся над каждой пылинкой, – в голосе Смита появились суровые нотки. – И все-таки какие-то ловкачи обзавелись образцами лунного грунта! Держу пари, что они сейчас рядом с бриллиантами и древними манускриптами красуются в частной коллекции какого-нибудь финансового воротилы. А то и в медальончике на юной шейке его возлюбленной.

– Атомная энергостанция – не талисман, на шею ее не повесишь и в частной коллекции не спрячешь. Она должна работать, – возразил Рене.

Смит снисходительно взглянул на него:

– Вас, газетчиков, питают информационным обратом, который политики и дельцы сдабривают приправами на свой лад и вкус. А сливки оседают в их сейфах. Истина в наше время как амброзия, пища богов, недоступна простым смертным.

– А как же свобода слова и печати? – не без лукавства спросил Хойл. – У вас опасные красные мысли, мистер Смит. Вы клевещете на добрую старую Англию.

Валлиец шевельнул бровями и заулыбался.

– Но это лишь мысли, Рене, всего лишь мысли, не так ли? – Он удобнее перехватил руль. – Мне уютно живется в доброй старой Англии, сынок, у меня кругленький счет в банке и обеспеченная старость. Опасные мысли не мешают мне, как и многим другим британцам, добросовестно выполнять свой служебный долг. И этот долг заставляет меня видеть мир не в иллюзорном свете пропаганды, а таким, каков он есть в действительности. А действительность такова, что где сверхприбыли, там мошенничества и аферы. Думаешь, атомные энергостанции составляют исключение? Как бы не так! В погоне за этими самыми сверхприбылями многие из них сооружены без надежных систем обеспечения безопасности. Особенно в Штатах. На атомных станциях были уже десятки сбоев и мелких аварий. Но эту информацию стараются намертво хранить, прикрываясь интересами национальной безопасности. – Смит хмыкнул. – Национальная безопасность? Может быть. Но не это главное! Замораживая информацию об атомных неполадках и авариях, политики и чиновники охраняют интересы крупного бизнеса. И получают взятки за это!

– Так уж взятки? – подзадорил валлийца Хойл.

Смит посмотрел на него, как на ребенка.

– Ну а ты как думал? Вот всплыло дело фирмы «Локхид», и выяснилось, что взятки от нее получали и министры, и премьер-министры, и короли, и принцы. Атомный бизнес засекречен покрепче авиационного, поэтому до поры до времени ничего не всплывает наружу. А махинаций сколько угодно! Чтобы дело не заходило слишком далеко, государство подключило полицию, избегая всякой огласки, естественно. Вот так твой покорный слуга Майкл Смит познакомился с некоторыми тайнами атомного предпринимательства и злоупотреблений. Валлиец сердито шевельнул бровями и угрюмо закончил: – Переслушал я кучу экспертов, говорят они разное и высказываются очень осторожно. Настропалились в наше время профессора и соблюдать свою выгоду, и темнить, играя словами так, что не поймешь, где черное, а где белое. Иной раз мне представляется, что все в порядке, а иногда… Не хочется быть злым пророком, Рене, боюсь накаркать, как говорят простые люди, но чудится мне иногда, что некоторые промышленные реакторы вовсе не так уже надежны, как это расписывают. И что рано или поздно какой-нибудь забарахлит по-настоящему и рванет почище водородной бомбы!

Рене поежился:

– Вы не преувеличиваете, дядя Майкл?

– Может быть, и преувеличиваю, да разве в этих делах это большая беда? Но пока все идет более или менее гладко, ворошить эту предпринимательскую атомную грязь бесполезно: и делу не поможешь, и себя погубишь.

Майкл Смит и Рене Хойл взаимно доверяли друг другу. Не будь этого, детектив никогда бы не заговорил с ним о тайнах атомного бизнеса. Отец Рене Эдвард Хойл погиб в автомобильной катастрофе, когда сыну исполнилось пятнадцать лет. Внезапная гибель отца, здорового, полного сил, веселого мужчины, потрясла Рене своей нелепостью, несправедливостью и невозвратностью. Майкл Смит, прилетевший на похороны, несколько раз пытался поговорить с Рене, но тот словно окаменел, либо отмалчивался, либо ронял в ответ не всегда подходящие к разговору слова. После одной из таких неудачных бесед валлиец тяжело поднялся, подошел к Рене, положил ему на голову свою большую ладонь и заставил поднять глаза. «Сынок, – проговорил Смит, ненадолго замолчал и повторил: – Сынок, ты можешь на меня рассчитывать». Эта сцена произвела впечатление на Рене, врезалась в память. Но, может быть, он бы и не придал серьезного значения словам валлийца, если бы не напутствие матери. Она умерла через три года после смерти отца от быстро прогрессировавшего рака печени. Незадолго перед кончиной она сказала сыну: «Я написала Майклу, Рене. Это верный человек. В случае чего он тебе поможет». После смерти матери Рене пришлось покинуть Канаду и перебраться в Штаты, в Массачусетс, к дальним родственникам отца. Там он поступил в технологический институт… И когда ему действительно пришлось плохо, Майкл Смит не оставил его в беде и помог перебраться в Англию, где Рене Хойл начал новую жизнь – сотрудника газеты, а затем репортера и журналиста. Так что старый детектив имел все основания доверять Рене Хойлу и вести с ним откровенный разговор.

Серый «ровер» добрался до развязки на автостраде, что возле аэропорта, Смит съехал по одной из вспомогательных дорог и направился обратно, к Вест-Энду.

– Мы с тобой немного отвлеклись от главной темы, – сказал Смит, когда их машина влилась в основной поток автомобилей. – Ты полюбопытствовал, с какой стати Митчелу вздумалось потрошить твою квартиру?

– Митчел сказал, что у его нанимателей возникло желание узнать, что я за птица.

– Понятно. А как ты думаешь, докопались они, что ты побывал в заключении? И за какие грехи?

– Не знаю, расспрашивать я не стал.

– Полагаю, они до всего докопались, почти до всего. Но не придали этому значения. Подумаешь, участие в студенческих беспорядках! Эта грязная война во Вьетнаме не была популярна даже в деловых кругах. Может быть, сэр Аттенборо даже рад, что ему известны твои грешки. Это поможет ему держать тебя на крючке, если ты добьешься успеха.

Смит затормозил так резко, что Хойл едва не ткнулся лбом в переднее стекло. Впереди была пробка. Какая-то легковушка, кажется «фольксваген», зацепила на обгоне могучий рефрижератор, который скорее всего вез из аэропорта экзотические скоропортящиеся фрукты, вроде манго. Уже через несколько минут «фольксваген» оттащили влево, на обочину дороги.

– Моей первой мыслью, когда я услышал от тебя о деле Вильяма Грейвса, было посоветовать тебе держаться от него подальше.

– Почему?

– Это либо афера, либо авантюра атомного бизнеса. Скорее всего, хорошо организованная афера. А такие дела пребольно кусаются, когда в них суются посторонние.

Затор ликвидировали, и, когда плотная многорядная колонна автомашин, постепенно набирая скорость и растягиваясь как резиновая, устремилась дальше, Смит продолжил:

– Но несколько крупных фирм из разных стран клюнуло на это. Они стараются разнюхать об этом деле как можно больше, а еще сильнее озабочены тем, чтобы сведения не попали в руки конкурентов. Поэтому контрагенты этих фирм не столько продвигаются вперед, сколько старательно вставляют палки в колеса друг другу, исповедуя старый принцип светских блудниц: лучше видеть любовника на смертном одре, чем в постели соперницы. В подобной ситуации вместо хорошо известных профессиональных коммерческих агентов или детективов лучше использовать человека неизвестного, со стороны. Отсюда и интерес к такой темной лошадке, как журналист Рене Хойл.

– Судя по всему, меня собираются сунуть в настоящее осиное гнездо.

– О да, – спокойно согласился валлиец, – и у тебя немного шансов выбраться из него неужаленным. Скорее всего опытные конкуренты возьмут тебя на поводок и либо скушают, либо выдоят все, что тебе удастся установить.

– Скушают? Это в каком смысле?

– Не в буквальном, конечно. Конкретные меры зависят от обстановки и личных наклонностей исполнителя. Но, в принципе, все средства дозволены: подкуп, шантаж, обольстительные девицы, снотворное, на крайний случай пуля. И все-таки я советую тебе взяться за это дело.

– Где же логика?

– А логика в том, что это выгодно и перспективно в смысле твоей дальнейшей газетной карьеры. Пройти же по кругам этого ада помогу тебе я. У меня есть давние прочные связи во многих странах. Но дело не только в личной выгоде, сынок. Ты знаешь, что такое нейтронная бомба?

Удивленный этим неожиданным поворотом разговора, Хойл ответил не сразу.

– О таких бомбах заговорили, насколько мне известно, еще в пятидесятых годах. Чистые бомбы! Потом замолчали. А теперь начался новый бум под лозунгом нейтронного оружия. – Рене задумался, глядя на сигнальные огни впереди идущих машин. Они плавали и покачивались в темноте, словно крупные разноцветные светляки, помаргивали и нашептывали разные разности. – При взрыве такой бомбы образуется мощный поток нейтронов. Люди мрут, как мухи, а города, заводы и энергостанции остаются целыми и невредимыми. И по этой причине нейтронную бомбу называют гуманным оружием, хотя в чем тут гуманность, по-моему, и сам Соломон не разберется.

– И разбираться не в чем, все дело в бизнесе. Когда речь идет о крупном куше и сверхприбылях, наши парламентарии вкупе с черными котелками и вашей братией – журналистами – перекрасят сатану в самого Господа Бога. А уж о каком-то паршивом гуманизме и говорить не приходится! Бизнесмен остается бизнесменом независимо от того, что он строит, – тюрьму или театр. Запасы ядерного сырья растут из года в год, а ведь это потенциальные миллиарды долларов и фунтов. Они жгут души бизнесменов почище искушений святого Антония. Отсюда новый бум нейтронной бомбы и ее гуманность. А заговорил я об этом потому, что Вильям Грейвс, судя по всему, безусловно причастен именно к нейтронному бизнесу.

Биография у него путаная еще больше, чем у тебя. Сначала он работал в Лоуренсовской лаборатории, в Беркли. Потом в роли одного из ведущих инженеров занимался сооружением коммерческих ядерных энергостанций в Штатах. В конце шестидесятых годов неожиданно получил солидное наследство, службу бросил и занялся чистым атомным бизнесом. Сумел заинтересовать несколько фирм, в частности, твоего нанимателя Невилла, и получил от них финансовую поддержку. И вот тут началось самое интересное и загадочное. Около года назад Вильям Грейвс все свои договоры с фирмами расторг, через третьих лиц уплатил неустойки, а сам исчез. И тебе придется потрудиться в поте лица, сынок, чтобы найти его.

– Ищите и обрящете, толцыте и отверзнется, и дастся вам! – продекламировал Хойл.

– Вот именно, – спокойно одобрил валлиец. – Не забывай слово Божие, в конце пути оно может тебе пригодиться.

– Пугаете, дядя Майкл?

– Осаживаю, Рене, осаживаю. Все, что сейчас известно о Грейвсе, – это болтовня и слухи, полученные от третьих лиц, с которыми он не имел прямых контактов. Но если этот информационный мусор процедить и профильтровать, то вырисуется такая странная картина: Вильям Грейвс возглавляет небольшую, но хорошо организованную и отлично законспирированную террористическую группу. Того самого крайне левого направления, которое с равным успехом можно назвать и крайне правым.

– Нечто китайское?

Смит поморщился:

– Я не сторонник навешивания ярлыков, сынок. Конечно, это экономит мышление, но затуманивает реальность, а мне это ни к чему. И потом, знаешь, как говорят на Востоке? Черная собака, белая собака – все равно собака. Мне начхать на политическую окраску группы Грейвса, террористические организации плодятся сейчас как кролики, разве все упомнишь. Меня пугают возможности Вильяма Грейвса. Говорят, что Грейвс синтезировал какой-то новый элемент и дал ему собственное имя. Грейвсит будто бы обладает чудовищной энергией и при взрыве излучает чертову уйму нейтронов. Говорят, что грейвситовая бомба может выжечь целое государство и погубить и людей и зверье на всех британских островах с побережьем Западной Европы в придачу.

Рене пожевал губами, точно пробуя это сообщение на вкус, и мягко сказал:

– Эти слухи хороши для газетной утки, для журнальной сенсации, наконец. Но не для серьезных опасений.

Валлиец вздохнул:

– Мои шефы думают точно так же. И ребята из секретной службы поют то же самое. А у меня болит сердце. Если грейвсит только блеф, какого черта частные фирмы так жадно тянутся к нему? Гуманизм, права человека, счастливое будущее… Да наплевать им на все это! Набить бы карманы, а там хоть всемирный пожар, хоть потоп.

– Да вы определенно не любите предпринимателей, дядя Майкл!

– Я ненавижу войну, Рене! – резко обернулся Смит к журналисту и угрюмо закончил: – И, как теленок, терпим ко всему остальному.

Они снова ехали в городской автотолчее, приближаясь к Вестминстеру, чтобы теперь миновать его с другой стороны, через Паддингтон.

– Иногда мне снятся развалины Ковентри, – вдруг сказал Смит, развалины, которые похоронили всю мою семью. Тогда я просыпаюсь и долго не могу заснуть снова. Разные мысли приходят в голову. Мне вспоминается проклятая тень на белой стене Хиросимы – все, что осталось от человека, испепеленного дьявольским огнем. Мне мерещится пухлое чрево термоядерного взрыва, со скоростью курьерского поезда взлетающее в стратосферу. Я видел, как растут эти смертельные грибы воочию, а не на киноэкранах. Сон долго не идет ко мне, а старое сердце болит и ноет.

Рене был тронут, он осторожно прикоснулся к руке валлийца, точно погладил ее.

– Я тоже ненавижу войну, дядя Майкл. И разделяю вашу тревогу, но, журналист замялся, – грейвсит – это утопия, блеф, афера, как вы говорите. Не может одиночка-ученый синтезировать сверхмощную ядерную взрывчатку!

Смит покосился на него и вкрадчиво спросил:

– А если не блеф? Веками твердили, что история о том, как Архимед сжег вражеские корабли солнечными лучами, – сказка. Оказалось, не сказка, быль! Иногда ученые намного опережают свое время, сынок. Я не мастер говорить громкие слова, но наш с тобой долг, долг перед людьми, разобраться в деле Грейвса. Понимаешь, разобраться! Тем более что подворачивается удобный случай и можно совместить приятное с полезным. Грейвсит – блеф! Ты получишь свои денежки от старой лисы Аттенборо, я протяну тебе руку помощи, и ты станешь солидным совладельцем газеты. Но если грейвсит не блеф? Ты представляешь, каких бед могут натворить бешеные террористы, располагая таким оружием?! Что если им придет в голову спровоцировать глобальную ядерную войну?

– Дядя Майкл! – увещевающе сказал журналист. – Что вы меня уговариваете? Я вовсе не собираюсь отказываться от дела Грейвса.

– Если бы ты отказался, я бы перестал тебя уважать. Я хочу, чтобы ты не только взялся за это дело, но и выполнил его успешно. Это будет достойная игра, сынок, и, может быть, тебе придется походить по самому краешку обрыва, да еще с завязанными глазами.

– Но ведь у меня будет надежный поводырь, не так ли?

– Вот это я тебе обещаю твердо. Давай на этом разговор и закончим. А когда ты дашь свое согласие и получишь информацию от сэра Аттенборо, встретимся еще раз, а может быть два или три, и обмозгуем твою операцию по всем правилам.

Смит высадил Рене из машины за два квартала от дома. Заметно похолодало. Рене поежился и ускорил шаг. Хорошо бы выпить виски или так модной сейчас водки. Но пабы закрыты и бар-тендеры уже проговорили свою сакраментальную тривиальную фразу: «Тайм, джентльмены, плиз». Рене поежился и торопливо зашагал навстречу редким прохожим. Городские огни впереди тускнели и исчезали один за другим, словно кто-то невидимый и страшный, как бесплотная и яростная тень нейтронной бомбы, гасил, задувал их один за другим. Страх шелохнулся в сердце Рене. Но он тут же улыбнулся – это был самый обычный лондонский туман.