355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Перов » Заложники любви » Текст книги (страница 1)
Заложники любви
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 13:28

Текст книги "Заложники любви"


Автор книги: Юрий Перов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Юрий Перов
Заложники любви

Светлой памяти дочери Маши посвящаю



Этот текст писался долго и трудно. Когда он был практически завершен, трагически погибла наша двадцатилетняя дочь Маша.

Перечитывая текст в последний раз, я вдруг с мистическим ужасом обнаружил, что судьба дочери во многом схожа с судьбой его главного героя.

О чем это говорит, я и сам не знаю. Порой мне кажется, что это некий знак, напоминание о том, чтобы мы все были внимательнее и добрее к нашим детям.

Ю. Перов

Года два назад, долгим осенним вечером блуждая в полудреме по бесчисленным каналам телевидения, я случайно наткнулся на репортаж из Государственной Думы. Выступал какой-то депутат. Стоя на трибуне, он яростно отстаивал интересы мелкого и среднего бизнеса.

Однако чувствуется приближение выборов – вяло отметил я, и хотел, было, перескочить на другой канал, но что-то задержало мой палец, уже нащупавший соответствующую кнопку. Лицо депутата показалось мне мучительно знакомым. Причем, знакомым не по телевизионным тусовкам, а давно, по той еще жизни.

Приглядевшись внимательней, я узнал в депутате человека, которого много лет назад обвинял в убийстве, имея на то все основания…

Я закрыл глаза, и предо мной встали события суровой зимы 1978/79 годов. Во всех ужасающих подробностях…

В ту зиму я убежал от столичной суеты в подмосковный дачный поселок Щедринка, чтобы на пустующей даче друга, в полном одиночестве закончить свой первый, долго и трудно писавшийся роман. Так я стал невольным свидетелем этой трагедии…

Я открыл глаза. Депутат, под одобрительные возгласы своих единомышленников, горделиво сходил с трибуны…

Воспоминания эти снова сильно взволновали меня. Я вдруг увидел то время, откуда мы все вышли, и мне с безысходной ясностью стало понятно, почему мы сейчас живем так, как мы живем.

Я решил описать события тех лет, добавив к собственному знанию рассказы очевидцев, документы, дневники, письма, записные книжки и прочие свидетельства эпохи, названной с чьей-то нелегкой руки эпохой застоя. При чем тут застой? Гниение – это очень бурный и трудно остановимый процесс.

Авторского домысла – без которого, разумеется, не обошлось – в этом повествовании ничтожно мало.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТИНА

17 марта 1978 г.

Я поняла – ненавижу Наташу Ростову! Допустим, что Борис Друбецкой – это ее детское увлечение, но когда она встретила князя Болконского, она была взрослой. Когда она изменила Болконскому с этим красавчиком Лановым (исп. роли Курагина), то я не сдержалась и заплакала. Все мое существо восстало против нее. Я не могу согласиться с Л.Н. Толстым в том, что Ростова – положительный герой. Разве мы уважали бы девушку, если б ее жених пошел в армию, а она бы его не дождалась? Зверева говорит, что Ростова раскаивается и переживает, – значит, она хорошая. А я думаю, что переживают и плохие люди. Это ни о чем не говорит. Она просто глупая, что променяла такого человека на этого Курагина. По-настоящему глубокая и цельная девушка так поступить не могла. Не зря Л.Н. Толстой в конце произведения дает нам понять, что она самка и ограниченное существо! И ее увлечения Пьером Безуховым я не понимаю. По-моему, это компромисс. Она себя уговорила, что любит этого чудака. Конечно, это выгодная партия, но как можно любить такого человека, как Безухов? Любить можно только Андрея Болконского!!!

А. немножко похож на него. И имена у них начинаются на «А».

18 апреля 1978 г.

Долго не записывала. Была занята. Отец Ларисы Зверевой достал на базе настоящего джинсового материала. Голландского! Анюта-маленькая согласилась сшить за 30 рублей, как своим. Теперь нужно только достать пуговицы, зипы, лейблы – и будет настоящая фирма. Анюта шьет лучше фирмы. Она специально даже делает чуть-чуть кривой шов под фирму, ведь там конвейер. Говорят, пуговицы и клепки есть в Тарасовке. Говорят, не отличишь. Это будут первые настоящие джинсы в моей жизни. Кайф! Отец сказал, что скорее руку себе отрежет, чем купит мне «портки» за двести рублей. А если покупать готовые, привозные «Вранглер» или «Леви Страус», то дешевле не купишь. Настоящая «Монтана» еще дороже. А она лучше всех трется. Наш материал тоже хорошо трется, мы спичкой проверяли. Если проводишь спичкой, она должна синеть. Тогда – класс, фирма! А «Вранглеры» трутся хуже всех, зато ноские. Нам здорово повезло! Нам с Лариской джинсы со всеми делами обойдутся по 75 рублей. А отцу я сказала, что они стоят 50 руб. 25 руб. у меня было своих собрано.

19 апреля 1978 г.

Зверевой повезло с родителями. У нее мама полная. Поэтому у Лариски грудь уже № 2. А мне вообще еще можно ходить без бюстгальтера. Если б мама не заставляла, то я бы и не носила. Хи-хи-хи, ха-ха-ха! Какие пустяки, какая ерунда! А Лариска врет, что А. схватил ее за грудь. Она, наверное, сама как-нибудь подставилась. Вечно прет, как танк, грудью вперед. Нашла чем гордиться! Это от нее не зависит. Зато у меня ноги длиннее и талия тоньше. И коса – девичья краса!

27 апреля 1978 г.

Ура! Джинсы сидят в облипочку, как перчатки!

3 мая 1978 г.

Вчера с утра шел дождь. Целый день валялась в постели. Все ходят вокруг, празднуют, телевизор смотрят, а я валяюсь. Какие все глупые! Я нос канцелярским клеем изнутри намазала – вот вам и насморк. А они врача вызывают, таблетки заставляют глотать, варенье на блюдечке подают… Сразу добренькие стали. Ненавижу! Всех! Как двести рублей родной дочери – так жалко, а как лечить – так наперегонки. А Лариску я все равно отравлю, чтоб не мучилась. Зачем ей, такой глупой, на свете жить?!! Толстая дура! Никогда не прощу! Ладно, допустим, ты дура, ну и дури на здоровье! А почему другие должны страдать? Зачем из других-то дур делать? Вот, спрашивается, зачем она Ленке Спиридоновой сказала? А та, конечно, все братцу выложила! А такого трепла, как Игорек Спиридонов, на свете больше нет. Ведь можно было все это сообразить. Ведь голова же не только для того, чтоб краситься.

Господи, а как я готовилась к этой дискотеке! Ночь не спала. Все-таки первые джинсы в жизни! Они сперва немножко висели сзади, а главное, были широки в талии, а если их спустить совсем на бедра, то длинны в шаге. В общем, целая проблема. Хорошо, что у Лариски дом частный со своим отоплением. Мы натопили, заперлись, встали под душ прямо в джинсах и потом ходили, не присев, пока не высохли. Зато сидят теперь – класс! Лучше любой фирмы! А чем они, если разобраться, отличаются? Материал фирменный? Фирменный. Сшиты по фирме? По фирме! У Анюты все лекала фирменные, на любой размер. Лейблы, «флажки», железки подлинные, настоящая «Монтана», привозная! Нитки оттуда же, а не на кухне луком крашенные. Только клепки не настоящие. Но их даже в лупу не отличишь! Говорят, что наши прочнее, потому что металл толще. А все надписи на клепках – один к одному, как у фирмы. И вообще, кто же с лупой будет рассматривать? Еще в микроскоп посмотрите!..

Пришли на дискотеку – суперстар! Успех бешеный! Кузьмин минут десять рот закрыть не мог. Билюкина в своих задрипанных «Вранглерах» аж позеленела. А эти рокеры из 9-го «А» даже подсвистывать начали по-своему, когда мы с Лариской вышли в круг. Это у них высший балл.

Потом девчонки окружили, щупают, спичками трут. А чего тут тереть – настоящее индиго. Фирма!

Потом А. с Игорьком Спиридоновым показались. Они вечно всегда опаздывают, будто у них очень важные дела. Допускаю, что А. бывает занят, но какие дела у Игорька? У этого ботала! Язык бы ему отрезать! Ненавижу! С какой рожей он это произнес! Двинуться можно от злости! «А что, – говорит, – для самострока совсем неплохо выглядят!».

А. отвернулся и, наверное, улыбнулся ехидно. Не хотел, чтоб я его улыбку видела. Пожалел! Нуждаюсь я в его жалости!.. Ненавижу! Влетела домой и дедушкиной бритвой отпилила косу.

9 мая 1978 г.

Все еще праздники. Все еще празднуют. Я как посмотрю на косу, так плачу. Ее измеряли и взвешивали. Длина 63 см , а весит 770 г .

Надо же, какой вес я на голове носила, как каторжная! Завтра – в парикмахерскую. Стрижемся под Гавроша и начинаем новую жизнь. Заходила Лариска. Видела А. с какой-то женщиной. Красивой. Вся тряслась от любопытства. А я знаю эту женщину. Это его мать. Она действительно красивая. Лариску я простила. Да здравствует новая жизнь!!!

14 июля 1978 г.

Сегодня утром мы прилетели в Сухуми, и я решила записывать каждый день, прямо по свежим следам. Обидно будет, если то, о чем мечтала всю зиму, пройдет-пролетит и забудется. Когда мы приземлились, шел дождь. Это был тропический ливень. Правильнее будет сказать – субтропический. С ума сойти! Три часа – и я в субтропиках. Пальмы!

После дождя мама раскладывала и сушила вещи, а мы вышли на набережную и ели настоящие хачапури, и пили настоящий кофе по-восточному в маленьких чашечках. А у нас дома пьют только растворимый, а в папин бокал вмещается почти пол-литра.

И все равно он у меня хороший. Ведь если бы не он, не его рацпредложение, за которое он получил премию, я бы сейчас опять сидела у бабы Дуси в Добрянке. А то и вообще дома. Все и так говорят: «У вас дачная зона, вам никуда в отпуск ехать не надо». Посидели бы сами в этой дачной зоне!..

Зверева говорила, что когда ешь что-то первый раз в жизни, нужно задумывать желание, и оно сбудется. Я, когда ела хачапури и пила кофе по-восточному, оба раза загадала на А. Посмотрим-посмотрим…

Так бы и писала бы! А может, у меня писательские способности?

Да, кстати, джинсы здесь ни у кого не вызывают сомнения! Все пялятся – будь здоров. Особенно эти, грузины! Правда, у них тоже все клевое, сплошной вельвет, но все равно каждый оборачивается и смотрит, смотрит… Джинсы насквозь прожигают. Спать не хочется, а надо.

Разумеется, я уже видела море. Совершенно невыразительное. Оно меня разочаровало. Вода и вода, только в тумане.

Если завтра будет солнце, обновлю купальник. Все! Сплю! Сплю!

16 июля 1978 г.

Какой ужас! Я сгорела и теперь дня три не смогу загорать. Погода вчера была непонятная, какой-то туман, солнце сквозь этот туман еле видно было, и совершенно не чувствовалось. Как сквозь марлю. Ничего себе марля! Я вчера чуть не загнулась. Пришла домой – ничего. Смотрю в зеркало – ничего, только чуть-чуть покраснела. Я ведь была уже загорелая.

Зверева, когда узнала, что я точно еду в Сухуми, десять дней на пруды меня таскала, как на работу. Она сказала, что не допустит сраму и зажарит меня до кондиции, чтоб не стыдно было на приличном пляже раздеться.

Правда, погодка была не ах, а я вообще плохо загораю. Но хоть чуть-чуть, но я загорела. А тут даже и не почувствовала ничего. Сели ужинать, а меня тошнит и знобит – вилку в руках держать не могу. Виолетта Михайловна, хозяйка, меня раздела, намазала сметаной, как блин, и – в койку. Температура у меня всю ночь была 39°, состояние – самое дурацкое, то в жар бросит, то в холод. Заснула только к утру. Сейчас уже все прошло, и я бы снова пошла на пляж, но Виолетта Михайловна не разрешает.

Все еще 16 июля 1978 г ., вечер. Вчера, ночью, когда мне казалось, что умираю, я думала об А. И мне еще больше хотелось умереть. Раньше я думала, что счастье – это видеть его! Инфантилизм! Счастье – это обладать им! За эту ночь что-то изменилось во мне. Я стала другая, взрослая, решительная, сильная. Я знаю, что такое сильное чувство не может оставить его равнодушным. Он не сможет по-прежнему оставаться спокойным и высокомерным. Я верю в себя, в свою любовь. Я способна сделать его счастливым!

P.S. Об обезьянах напишу завтра. Не могу же я на одной странице писать о нем и о них. И вообще, я, может быть, вырву этот листок. И эту горькую любовь я вырву из своего сердца.

19 июля 1978 г.

Какой дневник?! При чем тут дневник? Купаться! Купаться и купаться!

21 июля 1978 г.

Сухуми

Зверева! Спасай! Я не шучу! Я нарушила все твои отеческие заветы. И не потому, что забыла о них. Помнила и нарушила. Я познакомилась с грузином! И пошла с ним в ресторан. Бедная мама, если б она об этом узнала, с ней был бы инфаркт. Она об этом узнает сегодня вечером. Ираклий придет знакомиться с моими предками.

Я его увидела на третий день, когда, как дура, сидела сгоревшая под тентом и наблюдала, как другие купаются и загорают. Я сидела и читала «Декамерон» Боккаччо (из хозяйской библиотеки), а он лежал и спал, вытянув вперед сильную загорелую руку и положив на нее кудрявую, как у греческого бога, голову.

Когда он проснулся, я чуть не прыснула со смеху, такой у него был дурацкий вид. Я думала, что это он со сна никак не может врубиться, а потом он мне сам признался, что как увидел меня, так просто остолбенел от потрясения. Не понимаю, с чего там столбенеть. Ты же знаешь, что когда я сгораю, то становлюсь вся свекольного цвета, как борщ по-флотски.

Он настолько обалдел, что даже не решился со мной заговорить. Я, конечно, кое-что заметила, но вида не подала. Только книжечку чуть-чуть подняла, чтоб он название мог прочесть. Пусть знает, с кем имеет дело. В общем, он весь день как привязанный рядом крутился. У них там целая компания. Все черные, волосатые, страшные и гогочут по-своему.

Страшные не в том смысле, что некрасивые, совсем наоборот, а в том смысле, что дикие. Лица у них разбойничьи или пиратские. Так и чудится кинжал в руках. А у Ираклия (правда, красивое имя? Как у Андроникова!) лицо греческого бога. Такой же нос прямой со лбом сливается, кожа нежная, бледная, глаза большие, а губы женские, чувственные.

На другой день они играли в волейбол. Он прыгает, как пантера. Какая-то фифа сказала другой фифе: «Смотри, как он красив, как греческий бог! В нем ничего нет грузинского». Мне так противно стало. Разве можно так? Будто они в магазине духи себе выбирают… А на пальцах, в ушах! Так все и горит. Наверное, торгашки какие-то, а туда же, о греческих богах рассуждают. В общем, «в греческом зале, в греческом зале». Ой, кончаю писать! Пришел Ираклий. Сейчас пять, а он обещал в семь. Бегу.

Представляешь, Зверева, какая я свинья, если только сегодня, 28 июля, вспомнила, что начала тебе письмо. Перечитала начало и решила ничего не менять. Пусть останется, как исторический документ о том, какая я была дура… Я прервала письмо в тот момент, когда пришел Ираклий. Я его теперь зову Ира…

В тот день я тряслась, как дурочка. Он вдруг приходит не один, а со своим дядей Леваном. Такой большой, усатый и молчит, а вид как у главаря шайки. Когда он двинулся на нашего хозяина Анатолия Федоровича, я подумала: все! Сейчас душить будет! А они обнялись и стали целоваться. Здесь все мужчины при встрече целуются. Оказывается, этот дядя Леван и Анатолий Федорович знакомы. Оказывается, они оба «самые уважаемые люди в Сухуми». Тут, конечно, началось…

Они привезли ящик шампанского, полвечера извинялись, что пришли без приглашения, но для этого есть причина, о которой будет объявлено позже… А на меня – ноль внимания. Дядя, тот один раз посмотрел и отвернулся, и физиономия каменная – ничего не поймешь. И тут я, дура, облегченно вздохнула…

Честно говоря, я испугалась, когда Ира сказал, что придет в гости… Ну, как мне его объяснять? А тут вижу, что ничего объяснять не надо, и успокоилась. Только, как потом выяснилось, – зря. Но буду по порядку.

Значит, перезнакомились все, сели за стол и началось… Пили за всех. Начали, конечно, с нас. Потом за дядю Левана, потом за хозяев, потом слово попросил дядя Леван и начал что-то хитрое гнуть про детей… Постепенно подобрался к Ираклию. Я аж покраснела. Рассказал, какой он примерный мальчик, как «почытаэт» папу и маму и бабушку; какая у него приличная семья; как он поедет в этом году учиться в Москву и будет, как папа… Я написала всего 10%. Они так длинно все говорят. Рюмку держать устанешь. А выпить нельзя и поставить нельзя. С этим у них строго.

Потом встал Ираклий. Он сперва рюмку поднял, потом поставил и посмотрел на дядю и спросил:

«Можно я так скажу, без вина?» Дядя кивнул. Знаешь, Зверева, дальше я постараюсь написать тебе слово в слово, как помню. Писать буду, разумеется, без акцента, потому что все это очень серьезно.

Зверева, я влипла в очень серьезную историю. Видишь, за все письмо про А. ни разу даже не вспомнила… Это о многом говорит… О нем я еще напишу, но завтра, а сегодня больше не могу. Сегодня мы были в самшитовой роще, ловили рыбу на море, ели шашлыки и еще много, много было всего… Устала. Слипаются глаза. Бай-бай, Зверева!

Ну вот, совсем другое дело! Провалялась до 9 часов. Ира придет в 11, есть время наконец закончить это многострадальное письмо. Итак, слушай, Зверева. Почему слушай? Неважно…

Ираклий поднялся и заговорил, обращаясь к моим предкам: «Никто не знает, сколько он проживет. Никто не знает, что с ним будет завтра. Тем более трудно загадывать на много лет вперед. Но я очень хотел бы, чтобы ваша дочь была моей женой. Я понимаю, сейчас об этом рано говорить. Жалко, что тут нет моих родителей… Но я прошу поверить, что мои чувства никогда не победят моего уважения к вашей дочери и к вам. Может быть, жизнь распорядится по-своему, может быть, ваша дочь не сможет полюбить меня. Это не обидит меня, я все равно буду благодарен судьбе за то, что встретил ее. Мои слова могут показаться вам преждевременными, но поверьте, я сам не знал, что способен говорить такие слова. Сейчас я вас прошу только об одном – разрешите быть ей старшим братом. До тех пор, пока она не вырастет и сама не распорядится своей судьбой. До тех пор, пока вы не отдадите ее мне в жены». И сел.

Потом поднялся, покраснел, поднял рюмку и сказал: «За вашу прекрасную дочь». И выпил. А дядя поцокал языком и сказал предкам и Анатолию Федоровичу: «Хорошо сказал, да? Мужчина!» А мой предок наклонился к матери и прошептал: «Мать, это что же, Тинку сватают, что ли?» А мать заплакала.

Видишь, стержень кончился. А карандаш только красный. Куплю новый стержень, напишу новое письмо. Прощай, моя радость!

P.S. Загорела я, как слон! Шкуру уже полностью сменила. А море все-таки ничего… Как там А.? Пиши: Сухуми, Главпочтамт, до востребования, Сапожниковой Валентине Валентиновне.

7 августа 1978 г ., Сухуми

Зверева! Я влипла! Это какой-то ужас! Когда ты получишь это письмо, я уже, наверное, буду ехать домой, но, как говорил Л.Н. Толстой, «не могу молчать!»

Ха-ха-ха! Я только что подумала, что ты подумала, что я влипла в известном смысле… Не пугайся, с этим делом все нормально, даже наоборот, но неизвестно еще, что хуже.

Когда мы только познакомились с Ираклием, он мне даже понравился… Я тебе писала, что он очень красив. Но теперь я всю его красоту просто видеть не могу!

Начали мы с ним встречаться. Он ведет себя скромно и вполне прилично. Хорошо, думаю, поначалу воспитанный молодой человек и должен так себя вести. Не всем же быть такими нахалами, как наш Игорек Спиридонов… Но, представляешь, Зверева, он до сих пор меня даже в щеку не поцеловал! Я уж и так садилась и этак, и придвигалась. Мне кажется, что ему это вообще не нужно. Он даже незаметно отодвигался от меня. Похоже, что он свое обещание быть мне только старшим братом понимает слишком буквально…

Вот такие дела, Зверева. Но это было бы полбеды. Ведь он мне не очень нравится. Я, наверное, могла бы им увлечься, но он сам для этого ничего не сделал. Наоборот, он взял на себя какую-то дурацкую роль няньки. Представляешь, Зверева, он запрещает мне курить! И я, как дура, вынуждена ему подчиняться, потому что он вошел в контакт с моими предками. А те рады кому угодно спихнуть своего ребенка.

Все дни и вечера мы проводим с ним. Это, Зверева, хуже, чем с матерью! Гораздо хуже! Та еще хоть что-то в состоянии понять и не звереет (прости за каламбур, Зверева), когда на меня кто-то посмотрит. Ей это даже приятно… А этот сразу хватается за воображаемый кинжал. Лицо у него делается серое, как штукатурка. Можешь ты себе это представить?

А успехом я здесь пользуюсь фантастическим. Ираклий уже несколько раз затевал из-за меня драки. И один раз даже подрался с какими-то приезжими. А местные его почти все знают.

Не скрою, Зверева, это очень приятно, когда из-за тебя дерутся, вообще приятно иметь успех, но очень противно, когда не можешь им воспользоваться. Пойми меня правильно – всех этих галантерейностей, знаков внимания, ухаживаний, угощений, подарков, путешествий, культурных мероприятий мне за глаза хватает. Просто в печенках у меня эти мероприятия. В широте и щедрости Ираклию не откажешь, но хочется чего-то другого…

Да, кстати, он подарил мне клевые вельветовые джинсы фирмы «Леви Страус» песочного цвета. Говорит, что купил сестренке, но они ей малы. Наверное, выдумывает, но я верю. И предки мои верят. Они настолько уверены в его безобидности, что приняли подарок и глазом не сморгнули. Все это было им так преподнесено, что это мы ему сделали одолжение, просто выручили его, просто невозможно было не помочь ему в беде…

Я ни разу у него в руках не видела денег. А вся красивая жизнь, все эти «Пацхи» – такие грузинские харчевни, где подают вяленую козлятину и красное вино «Аджолеши», – все эти машины, катера, все горы, ущелья, пещеры – это все как по волшебному слову. Скажет два-три слова по-грузински, и мы поднимаемся из-за стола и уходим не рассчитываясь… А официанты нас до дверей провожают и спасибо говорят. Вот это класс, Зверева! Я, кажется, уже привыкла к такой жизни. Все было бы хорошо, если б он был не грузин. Пусть даже будет грузином, но современным, без этих дурацких обычаев.

Представляешь, он назначил меня своей невестой и успокоился. И может целый вечер сидеть с моим фазером и с Анатолией Федоровичем и произносить тосты. А я, как дура, должна сидеть тут же и делать вид, что все это меня ужасно радует. А тут еще одна радостная новость!.. Вчера окончательно выяснилось, что он едет в Москву учиться. Будет поступать на вечернее отделение в пищевой институт. А для этого он будет устраиваться на работу по лимиту. Теперь ты представляешь, как я влипла? И в Москве теперь буду «под колпаком у Мюллера». Веселенькая перспективка! Я чувствую себя буквально какой-то «проданной невестой».

Все было бы ничего, если б он был нормальный парень. А то молодость проходит, и неизвестно что хуже: нахальный Игорек или стерильный и принципиальный Ираклий…

Но одно полезное дело он все-таки сделал. Я представила, что было бы всего месяц назад, если б я прочитала про А. все, что ты мне написала… Был бы ужас, кошмар и попытка самоубийства. Теперь я холодна и спокойна, как айсберг. Меня совершенно не волнуют его романы.

А с этой замужней у него все равно ничего не получится. Даже если и получится, даже если она такая дура и бросит своего мужа-журналиста и выйдет замуж за школьника, то все равно мне до этого нет никакого дела. Честное слово, Зверева. Все это куда-то ушло… Все это было в детстве…

Да, на днях ходили с мамулей покупать бюстгальтер. Ираклий не одобряет, когда я хожу «бэз». Представь себе, у меня уже второй номер. И совершенно впритык. А папочка утверждает, что я даже подросла за этот месяц. Впрочем, это меня совсем не радует.

Прощай, моя радость! Пришел Ираклий, и мы должны грузиться на машины – едем в Батумский дельфинарий. Целую тебя. Скоро увидимся.

1 сентября 1978 г.

Сейчас прочла свою мартовскую запись насчет Наташи Ростовой. Смешно! Каким я, в сущности, была еще ребенком. Сколько во мне было детского экстремизма. «Ненавижу!» – и все! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. А жизнь намного сложнее…

Сегодня первый учебный день. Кончилось лето. У меня такое чувство, что еще что-то кончилось… Может быть, мое чувство к А.? Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!

Красивая строчка получилась. Так и хочется ее еще украсить какими-нибудь крестиками и ромбиками…

Ну, в самом деле, откуда такие дурацкие мысли? Что же в самом деле изменилось? А вот ничего. Только лето кончилось. Я, конечно же, волновалась, когда мы со Зверевой топали в школу. Господи, у нее лифчик уже третий номер! Что же дальше будет? Я чувствую, после родов ее разнесет ужас как.

Никогда в жизни не опущусь, как некоторые… Замуж выйдут и считают, что жизнь кончилась, и начинают трескать сладкое и мучное. В конце концов, женщина ценится не на килограммы. Главное в женщине – шарм и стиль.

Звериха радуется, что у нее – номер три, и не придает значения, что талия у нее уже 71 см . А у меня талия 58 см . Специально обвела рамочкой, чтобы видно было, чтоб через год и через два эта цифра была моей путеводной звездой, моим маяком и не позволяла распускаться.

Все это – ерунда! А главное то, что я волновалась, когда шла в школу. Я придавала особое значение этой встрече. Я за три дня к ней готовилась. Почему? Потому что и вправду не только лето кончилось. Детство кончилось. Даже Зверева не только потолстела, но и повзрослела.

А. похудел. Глаза стали темнее. Были совсем голубые, а теперь почти синие. Взгляд стал колючий… Был колючий, пока меня не увидел.

Зверева меня предупреждала, что все упадут, но я ей не верила. Все-таки она трепло. Я боялась, что ничего во мне не дрогнет, когда я его увижу. И поэтому всю последнюю неделю я думала только о нем, о нашей встрече…

В Сухуми мне иногда казалось, что мое чувство куда-то пропадает. И так жалко мне его становилось. Я имею в виду чувство. Странно, ведь я от этого чувства ничего, кроме неприятностей, не имела, а вот когда начала его терять, то тут же и пожалела. Странно устроена юная девушка. Ха-ха! Смейтесь, смейтесь, а я и есть юная прекрасная девушка! Которую без памяти любит красавец Ираклий Мелашвили и от которой просто обалдел весь класс, когда она вошла. В том числе и А.

Конечно, мы с Лариской специально готовили мое появление, как цирковой трюк. Туфельки, юбочка, чулочки… Прическа, реснички чуть-чуть, едва заметно, чтоб учителя не зудели, колечко – подарок Ираклия, цепочка серебряная венецианского плетения. Зверева слюну, как собака Павлова, пустила, когда увидела. Я поклялась дать ей поносить. Но главное, как говорит Зверева, у меня появилась походка. То ходила и ходила, а теперь, как скажет Лариска, выступаю. Вот было бы интересно подсмотреть со стороны, потому что когда идешь мимо зеркала или витрины и смотришь на себя, то походка делается деревянной. Я и сама чувствую, что двигаюсь по-другому. Такое странное ощущение – сижу, стою, лежу, иду и словно чувствую все свое тело сразу. И оно одновременно и легкое, и тяжелое.

Интересно будет прочитать эти записи лет через десять… Что-то я скажу по этому поводу? А мне наплевать! Слышишь ты, старая грымза? Наплевать на все твои кривые ухмылки и умные слова. Хочу на тебя посмотреть, как ты будешь ходить в свои двадцать шесть лет! Хочу посмотреть, кто тебя будет любить с такой же силой, как меня любит Ираклий? Он даже на прощание не позволил себе поцеловать меня в губы. Ведь я нарочно подставляла ему губы, а он чмокнул в щечку, и все. А сам аж дрожит весь. Я же чувствую! Вот это мужская выдержка! Хотя, конечно, это уж чересчур. Собираться жениться на девушке через полтора-два года и ни разу не обнять ее по-настоящему. А еще говорят, что грузины супермужчины.

Ну все! И сама с собой в будущем поссорилась, и Лариску оговорила, и на Ираклия бедного накричала! Все сделала, кроме того единственного, ради чего дневник открыла. Вот и мама все время мне твердит, что не умею сосредоточиться. С этим надо как-то бороться! Начинаю. Записываю то, что собиралась с самого начала. Итак…

Явились в школу мы с Лариской специально позже всех. Погода была отличная, во дворе гремела музыка, и директор через микрофон поздравлял первоклассников. Их насыпало целый двор. Мы тихонько подошли, и я сразу же увидела А. И сердце мое екнуло вопреки всем опасениям. Меня даже пот прошиб, и я, как говорит Зверева, покраснела до шеи. Хорошо, что мы подошли сзади незаметно. И весь митинг я видела А., а он меня не видел. Это позволило мне психологически освоиться.

Потом мы с Лариской специально исчезли и проследили, как А. со своим вечным спутником Спиридоновым направились в класс. Потом, когда уже все вошли, поахали друг на дружку, поохали и немного успокоились, явились мы с Лариской… Сдавленный стон зависти и изумления прокатился по классу, когда стремительной и независимой походкой мы прошли за свою парту.

Мне удалось дружески легко кивнуть А. и больше не смотреть в его сторону. Но боковым зрением я увидела, как расширились его глаза, как какая-то фраза застряла во рту, как недоуменно сошлись на переносице брови. Я всей кожей почувствовала, что он просто обалдел. И не только он. Но он больше всех. По-настоящему.

Потом я весь день даже не смотрела в его сторону. Мне и не нужно было. Зверева служила мне перископом. Она сообщала о каждом его взгляде, о каждом движении…

Когда мы выходили из школы после уроков, они с Игорьком, как миленькие, торчали около ворот. Потом тащились за нами почти до самого дома. Правда, им частично по пути, но тут все понятно без лишних слов.

Итак – СВЕРШИЛОСЬ!!! Я счастлива!!! Оказывается, это очень, очень, очень приятно – быть счастливой.

19 октября 1978 г.

Не понимаю, за что Пушкин любил осень? У нас в Щедринке это самое отвратительное время года. Листва облетает, и сквозь голые ветви становятся видны наши древние развалюхи во всех печальных подробностях. Как грустно, но красиво сказано! Жаль, что где-то я это читала… Может, когда-то эти дачи и были красивы, но сейчас… Все в гнилых заплатах. Где были витражи – серая фанера, вместо резных наличников – обломки, как обломки зубов в старческом рту. Или в рте? И то, и другое – некрасиво. И потом, эта желтая грязь… У нас четыре главные улицы засыпали дробленым известняком. Собирались асфальт положить, но почему-то раздумали. Так и осталось. И чуть дождь пойдет – расползается желтая грязь повсюду. Даже на стенки залезает. У нас в школе, хоть мы и переобуваемся, полы становятся грязно-желтыми. Остальные улочки и переулки осенью покрываются черной грязью. Идти можно только по кирпичикам и сиротским досочкам, которые хозяева выкладывают вдоль своих палисадников.

И вороны, и галки… Они совершенно балдеют к осени. Галдят с утра до вечера. Собираются в огромные стаи и как бешеные крутятся над станцией.

Боже, как меня раздражает это воронье! Невозможно спать по утрам от их галдежа.

Есть что-то безжалостное в цифре «22».

23 октября

Он ударил меня!

1 ноября

Никогда не думала, что можно жить после…

3 ноября 1978 г.

Неужели это и есть любовь? Но зачем же так больно? Ведь хочется праздника. Такого, как в тот день, когда мы вышли из школы, а они стояли с Игорьком и ждали нас…

3 ноября (вечер)

Я никогда не верила в любовь, воспеваемую Мари-ванной. Меня всегда тошнило, когда она заводила на уроках свои песни о Джульетте, Татьяне, Онегине, Маяковском. Она у нас страшно левая, Мариванна. Она даже признает любовь Маргариты к Мастеру. После Мариванны книги в руки брать не хочется… Но я знала, что она есть. Другая, современная, красивая. И вот дождалась… Правда, я сама виновата, но кто же знал, что он будет так бешено ревновать… Ведь для меня Ираклий уже давно как родственник. Как двоюродный брат или как дядя… Когда он приходит к нам, то больше с предками общается. А на меня только глядит, как девица, печальными глазами. Нет, правда, я совсем как-то забыла, что он мой официальный жених… Из наших отношений не видно, что он будет моим мужем со всеми вытекающими… Хотя мне приятно, что он любит меня, каждый раз приносит цветы, конфеты, всякие милые подарки. Когда приезжает какая-нибудь импортная группа – привозит билеты в первые ряды. Представляю, сколько они стоят… Не будет же князь Ираклий стоять с ночи в очереди.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю