Текст книги "Груз для горилл"

Автор книги: Юрий Ячейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

 
Как путешественник, край неизвестный
Идет он открывать.
 

[Кристофер Марло, «Эдуард II», акт V, сцена 7]

Шум внизу привлек его внимание. Горлопаны выкрикивали властно, по-хозяйски. Кристофер прислушался.

– Где он? – во весь голос спросил кто-то басовито. – Что молчишь? Я хочу услышать, как ты квохчешь, курица!

– О ком вы спрашиваете, господин? – это уже голос владелицы корчмы Элеоноры Булль, немного испуганной бесцеремонным и оскорбительным вторжением.

– А ты что, держишь по нескольку мышей в одной мышеловке? А ну, не болтай лишнего и веди нас наверх!

По деревянным ступеням громко затопотали ноги, но железо не звенело.

Значит, это не солдаты ее величества.

Дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату разом ввалились трое.

Из-за широких плеч мужчин выглядывали испуганные глаза хозяйки, еще молодой и миловидной.

– Так и есть – вот он!

– Крис, дружище!

– Учти, парень, непрошеных гостей встречают не с пером в руке, а с кинжалом!

– Эй, хозяйка, вина и еды на стол!

– Не жалей мяса, потому что угощаешь волков!

– Гляди не нацеди вместо вина какой-либо кислятины, а то придется тебе лить слезы в кубок!

– Ну, Крис, теперь давай расцелуемся!

Пузатый толстяк Роберт Поули сгреб Кристофера в объятия, а Ингрем Фрайзерс – секретарь Томаса Уолсингема, племянник сэра Френсиса, а также Никол Скирс, давний агент Си-Ай-Си, обхватили их с боков крепкими ручищами, и они все вчетвером весело закружили в каком-то неповоротливом медвежьем танце, наступая друг другу на ноги.

Это неожиданное появление коллег по ведомству лорда Уолсингема утешило Кристофера. Он даже немного расчувствовался. Нет, есть все-таки на свете друзья, которые не забывают тебя в беде.

– Не ждал? – спросил упитанный Роберт Поули. Тяжело дыша, он швырнул на скамью кожаную сумку, расстегнул на животе камзол и уселся верхом на стул, будто на коня, вытирая платком лицо, покрытое потом.

Фрайзерс и Скирс тоже сели к столу, глядя на Кристофера с лукавыми усмешками, словно любуясь им и спрашивая: "Ну так что, видишь, какие мы?"

– Не скрою, я действительно не ждал вас, поэтому еще больше рад, – сказал Марло. – Однако, боюсь, нам придется отложить пирушку: меня ежедневно ждут не дождутся в канцелярии Тайного совета.

– К чертям канцелярию! – небрежно вымолвил Фрайзерс. – В случае чего мы все засвидетельствуем, что ты весь день находился под нашей надежной охраной.

– Это было бы великолепно – именно такой охраны недоставало мне в Нью-Гейте. Но, Ингрем, пока ваше свидетельство дойдет по бюрократической лестнице наверх, я уже снова как пить дать буду гонять по камере тюремных крыс.

– Не дрейфь, Крис, – снова подал голос Поули, успевший отдышаться. – Ха, тюрьма! Тюрьмы для того и строят, чтобы в них сидел кто-нибудь! Немного там посидеть и нам не помешает. Это я знаю по личному опыту. Впервые меня упекли в Маршалси – темницу для политических заключенных – по приказу самого шефа. А для чего? Чтобы дать возможность бежать и присоединиться к заговору Бабингтона, когда католические агенты намеревались освободить Марию Стюарт. И что же? Я до сих пор с удовольствием вспоминаю то время. Вина – море, жратвы – сколько пожелаешь, под боком – любовница. А мою жену даже к ограде не подпускали.

– Да здравствуют тюрьмы – единственные убежища от ревнивых жен! – выкрикнул Никол Скирс.

– Дельный тост! Что там возится эта фарфоровая кукла? Вероятно, боится разбить свои прелести! – нетерпеливо заметил Ингрем и мимоходом бросил Скирсу: – Ну-ка, Ник, разожги камин – с огнем уютнее и веселей.

Фрайзерс снял пояс с кинжалом и повесил его на спинку стула. Кристофер видел, что его неожиданные гости собираются и в самом деле отнять у него весь день.

– А второй раз я сел в тюрьму, – продолжал воспоминания Поули, – когда по моим спискам начали хватать заговорщиков. Само собой, схватили и меня, чтобы не вызвать никакого подозрения. Ведь агент должен быть засекреченным до конца акции, ибо ее развитие очень трудно предвидеть заранее. Ха! Тогда мне выпала высокая честь: я сел в тюрьму королей, пэров и лордов – Тауэр! О той акции у меня остался на память отличный сувенир – бриллиант Бабингтона. Со временем я заложил его в Париже, чтобы купить для Си-Ай-Си некоторые тайные сообщения испанского посла, дона Бернандино де Мендоса.

– Того, которого выставил из Англии сэр Уолсингем? – спросил Фрайзерс.

– Именно того самого, что принимал участие во всех заговорах в пользу Марии Стюарт, того, который чванливо сказал сэру Френсису, когда тот объявил его персоной нон грата: "Бернандино де Мендоса рожден не организовывать заговоры в странах, а завоевывать эти страны". Испанский лис знал еще тогда[7]7
  1584 год; Великая Армада двинулась летом 1588 года


[Закрыть] о замысле прямой интервенции, уже одобренной папой римским.

– А бриллиант был оплачен? – вклинился в разговор Никол Скирс.

– Еще бы! Те документы стоили нескольких бриллиантов. Добавлю: с того времени мне не идет давнее прозвище "Джентльмен Безденежный". Все это Роберт Поули выговорил с таким уважением и почтением к себе, что остальные покатилась со смеху. А толстяк только удивленно моргал. С чего это они словно рехнулись?

В эту минуту хозяйка, молодая вдова бывшего корчмаря "Скрещенных мечей" Булля, вместе со служанкой внесла в комнату вкусно пахнущий котел, хлеб, тарелку с мелко нарезанным луком и редиской, а также корзину с бутылками и кубками. Жадный до еды, Поули сразу же поднял крышку котла и даже крякнул от аппетитного запаха картошки с бараниной.

– Ты что, в самом деле собираешься в Лондон? – чуть ли не прокурорским голосом спросил он Кристофера.

– Остаюсь, – поднял руки вверх Марло. – Но на вашу ответственность!

– Об этом не беспокойся – ответим, – сказал Ингрем Фрайзерс.

– Ха, ответственность! Я только что возвратился из Гааги с важными бумагами. – Поули ткнул пальцем в сторону кожаной сумки на скамье. – Но, как видишь, не тороплюсь… Кстати, что у тебя нового по части твоих писаний?

– Да так, трагедия "Герцог Гиз". А вы знаете: Мария Стюарт из рода Гизов…

– Крис, неужели тебе до сих пор не дают покоя лавры старого болтуна Гомера? Учти, как это символично: он был слепым!

– Ну и что же, зато видел больше, нежели зрячие, – ответил Кристофер. – А теперь благодаря именно Гомеровым писаниям мы имеем возможность поднять кубки за нашего славного предшественника, хитромудрого шефа Си-Ай-Си ахейцев сэра Одиссея из Итаки!

Шутка подействовала – в кубках зашипело вино. Как обычно, после первого кубка ели молча. Внизу, в трапезной корчмы, уже слышались голоса дневных посетителей – моряков и портовых клерков. Пояс Фрайзерса и кинжал со стуком свалились на пол. Ингрем наклонился и повесил его на место.

– Слышал я, – с набитым ртом сказал Никол Скирс, – будто ты, Кит, намереваешься бросить службу в Си-Ай-Си.

– Это не слухи, Никол, – поучительно поднял палец Кристофер, – и тебе передали верно. Так что это не слух, а точная информация.

– Но из-за чего ты решил осиротить это весьма уважаемое ведомство? – спросил Фрайзерс.

– Агентурная разведка – не мое призвание. Мечтаю о другом.

– О чем?

– Буду писать, ребята!

– Но ведь ты же на протяжении десяти лет работал у нас, к тому же охотно и удачно. Вспомни, сколько раз мы брали верх над испанскими агентами, тайными легатами папы, французской католической лигой, орденом иезуитов! А теперь – все? Как тебя понимать?

– А очень просто. Я считаю, что когда отчизна в опасности, когда ей угрожает иностранная интервенция, обязанность и призвание каждого патриота – стать солдатом! В мирное время – это не обязательно.

– Эх ты, слепой Гомер! – подал голос и Поули. – Легко войти в игру, но трудно из нее выйти…

– Надеюсь выйти из нее так же быстро, как из тюрьмы Нью-Гейт.

– Не забывай, Кристофер, – со значением сказал Поули и тяжело глянул исподлобья, – ты из нее вышел второй раз, а господь бог любит троицу.

Воспоминание о первом заключении всегда угнетало Кристофера, и тут он стал хмурым.

Все произошло тогда из-за высокомерного Томаса Уотсона, склонного к злым шуткам.

Лорду Уолсингему следовало бы приструнить своих подчиненных за их безнаказанные поступки, а особенно Уотсона, потому что шутки его граничили с патологической жестокостью. Достаточно припомнить случай, когда он для развлечения вдохновенно и упрямо вдалбливал одной пострадавшей женщине, мужа которой неожиданно арестовали, что она – внебрачная дочь испанского короля и, значит, наследница короля Священной Римской империи, Испании, Португалии, Нидерландов, Италии, Сицилии, Англии и Шотландии, а возможно, в будущем – даже Франции. Вся Европа – под ее державною рукой! Так не стоит ли ей приказать, чтобы отрубили головы палачам ее мужа? Бедная женщина поверила в эту чепуху и, к радости Уотсона, начала болтать лишнее, вследствие чего и сама попала в тюрьму и чуть не была сожжена. Но в последний момент судьи опомнились и несчастную женщину всего лишь голой выставили под плети палачей на потеху охочих до развлечений уличных ротозеев… Мерзавец этот Уотсон! А он, Кристофер, слишком долго находился на континенте, исполняя под видом путешествующего студента задания Си-Ай-Си, чтобы знать хорошо о внеслужебных развлечениях своих островных коллег. Именно Уотсон, злопамятный и мстительный, втянул Кристофера, который только что вернулся из Шотландии, в хитро замышленное убийство Вильяма Бредли, сына корчмаря в Нортон Фольгейте. Разве знал Марло, что за несколько дней до этого Уотсон, без копейки в кармане, поссорился с Вильямом, потому что тот не дал ему в долг, и запустил ему в голову пустым горшком.

– Кит, ты не забыл еще упражнения с мечом? – спросил тогда Уотсон.

– О чем идет речь? – поинтересовался Марло.

– Надо припугнуть одного дурака.

– Только припугнуть?

– Слово джентльмена!

18 августа 1589 года на Хог-Лейн-стрит произошел тот злосчастный поединок на мечах. Жители улицы начали звать констебля. Но тут появился вооруженный Томас Уотсон, который нанес Вильяму Бредли смертельный удар… Разные люди работают в Сикрет Интелиндженс Сервис. Негодяи – тоже. Словно продолжая эти грустные размышления Кристофера, Ингрем Фрайзерс добавил:

– Если бы тогда не было доказано, что Бредли убили при самозащите, ты с Уотсоном качался бы на перекладине. Но наш мудрый шеф, сэр Френсис, посчитал такое зрелище несвоевременным, а, значит, и неуместным.

– Что ж, труд драмодела тоже приносит свой хлеб, – философски заметил Роберт Поули. – Но про что ты собираешься писать, мой любимый Крис?

– А хоть бы про заговор Бабингтона, который завершился казнью королевы Шотландии. Чем не трагедия? – ответил Кристофер и, словно поддразнивая толстопузого Поули, со смехом добавил: – Негативный интриган Роберт Поули собственной персоной, которого популярный театр Джеймса Бербеджа любезно пригласит на исполнение этой ведущей роли.

Сейчас он никого не боялся: дядюшка Энтони готовится к выходу в море!

– В таком случае, Крис, вернемся к Гомеру, – совершенно серьезно и сдержанно сказал Поули. – Троянская война длилась десять лет. Еще десять лет путешествовал, по твоему удачному определению, хитроумный шеф Си-Ай-Си ахейцев сэр Одиссей из Итаки. Дадим Гомеру минимальный срок на сотворение "Илиады" и "Одиссеи" – пять лет. В целом имеем четверть столетия, то есть прошло немало времени, когда тайны уже не имели смысла. А ты собираешься писать о событиях, которые и доныне имеют свое развитие. К примеру, возьмем твою драму "Тамерлан Великий". В ней ты использовал секретный трактат Поля Ива по фортификации, и наши враги, французские католики, дознались, что планы их крепостей выкрадены. Уже за это тебя следовало бы покарать, потому что ты выдал врагам государственную тайну. А нам ничего другого не оставалось, как напечатать французскую "Практику фортификации", хотя она могла бы сыграть куда более значительную роль. Кому это было надо, сэр Гомер?

– Да, все это как-то хорошо укладывалось в пьесу, – неловко пробормотал Кристофер, потому что действительно тогда провинился.

– "Хорошо укладывалось", – буркнул Ингрем и со всего размаху вогнал нож в стол. – Если бы не сэр Френсис, тебя бы самого уложили. Если я не ошибаюсь, с того времени твоим личным цензором – обратите, какая честь! – вынужден был стать сам Томас Уолсингем, который первым читал твои рукописи. И я знаю, сколько всего, что "хорошо укладывалось", он повычеркивал!

– Что было, то сплыло! – резко отрубил Кристофер. – Война миновала, мы – победители, и время поэту отложить мушкет и вынуть звонкую лиру из солдатского мешка.

– Красиво говоришь…

– Надеюсь, теперь Томас уже не будет читать-мои произведения.

– Да, возможно, теперь он уже не будет читать, – задумчиво согласился Фрайзерс.

– Черт бы тебя побрал, Крис, вместе со всей твоей писаниной! – неожиданно разъярился Никол Скирс. – А я еще слышал, будто ты угрожал членам Тайного совета. Ты мировой парень, и мне просто жаль тебя…

– Не пьяней так быстро, Ник, – сказал Кристофер. – В корчме еще достаточно вина.

– Оставим эту болтовню, а то еще поссоримся, – сверкнул глазами Поули.

– Кристофер сам выбрал свою судьбу. Лучше, пока у нас еще есть время, попьем винца и послушаем трагедию "Герцог Гиз". Для писаки нет большего удовольствия, чем прочитать что-нибудь новое друзьям. Верно, Крис?

– Верно, Роб, это давняя слабость нашего брата.

– К слову, сколько у тебя экземпляров?

– Только этот черновик и еще оригинал у Джеймса Бербеджа.

– Разве ты до сих пор не отдал в печать?

– Как-то не пришлось… Так вы будете, наконец, слушать?

– А что ж, послушаем. Читай на наш суд.

– Три судьи – один подсудимый, – пошутил Кристофер и улегся с рукописью на горку подушек.

ТРИ СУДЬИ – ТРИ ПАЛАЧА

Дептфордский коронер Джон Шорт[8]8
  короткий (англ.)


[Закрыть], в противовес своей фамилии, был на редкость высоким, могуче сложенным мужчиной, что много значило при исполнении им нелегких служебных обязанностей слуги ее величества. По крайней мере, один его вид лишал преступников и наименьшего желания оказать сопротивление. Одним словом, кулачищи Джона Шорта снискали в округе больше почета и уважения, нежели его квадратная голова на бычьей шее. Однако его кулачищи были только крайне необходимым дополнением к упрямой бульдожьей челюсти на пол-лица. Если Джон Шорт за что-нибудь принимался, то он держался за это мертвой хваткой, от чего его показательная челюсть еще больше каменела.

Возбужденные крики за дверями вынудили его подняться во весь богатырский рост, и он в своем монументальном величии с достоинством ждал, что же будет дальше.

А дальше настежь растворились двери, и в сопровождении констебля Томаса Доджа в уголовное святилище Джона Шорта ввалилась целая толпа портовых грузчиков и моряков, которые здоровенными, крепкими тумаками подталкивали трех неизвестных с залитыми кровью лицами – безусловно, преступников, которых поймали на горячем. Коронер в этих делах знал толк!

Появление внушительного Джона Шорта сразу прекратило гомон.

– Том, – обратился он к констеблю, словно никого, кроме них, в помещении не было, – это еще что за мешки с костями?

– Убийцы, шеф, – ответил бравый Томас Додж. – В корчме "Скрещенных мечей" они порешили Кристофера Марло, постояльца вдовы покойного добряка Булля. А все эти честные люди, – констебль широко повел рукою, – схватили убийц на месте преступления. Все они – свидетели.

– Так! – резюмируя, изрек Джон Шорт и мудро объявил, чем вызвал значительное оживление среди присутствующих: – Где убийцы, там и палачи. Закон есть закон!

Он подтянул пояс со шпагой и приказал констеблю:

– Посади этот харч для воронья под замок и не спускай с них глаз. А я пойду в корчму и посмотрю, что там.

В сопровождении толпы любопытных свидетелей, которая двинулась за ним на почтительном расстоянии, он направился в корчму "Скрещенных мечей".

Ясное дело, вдова Булля умывалась ручьями слез – женщина есть женщина.

– Слезами горю не поможешь, – произнес вторую за этот день сентенцию Джон Шорт и решительно принялся за дело: – Рассказывай, что тут произошло.

– Не знаю, господин, – всхлипывая, ответила женщина. – Я была внизу, а они вчетвером веселились наверху. Меня они не звали, потому что с утра набрали всего вдоволь. Неожиданно послышался такой жуткий крик, что волосы зашевелились. До сих пор тот крик слышу, господин, – Элеонора Булль приложила уголок подола к покрасневшим, опухшим глазам. – Я побежала к ним, но у них двери были закрыты. Тогда эти люди, – она указала рукой на свидетелей, толпившихся за широкой спиной коронера, – тоже прибежали и высадили дверь. Потом били тех троих, а затем повели их к вам, господин.

– А что там, наверху?

– Не знаю, господин, – боюсь зайти.

– Я знаю! – вдруг отозвался пискливый голос, и Джон Шорт поискал внизу глазами, чтобы выяснить, кто это осмелился нарушить ход весьма важного следствия. Шлепок, которым вдова наградили Своего малолетнего сорванца, выдал его с головой.

– Помолчи! – рассердилась она на сына.

Вот это "помолчи" и сделало рыжего от веснушек, взлохмаченного Питера Булля самым главным свидетелем по делу, ибо Джон Шорт считал, что при данных обстоятельствах право наказывать имеет здесь только он. – Ты, женщина, сама помолчи, если тебе нечего сказать, – сурово проговорил он и уставился на малолетнего Питера: – Что же ты знаешь?

– Те трое, пока их не побили, бросали в камин бумаги! – одним духом выпалил юный наследник корчмарей.

– Откуда ты знаешь?

– С дерева, – ответил Питер.

– Как это – с дерева? – не сообразил Джон Шорт.

– Я сразу влез на дерево, что растет под окном, и все видел, – гордо сообщил Питер. – А тот, пузатый, заметил меня и швырнул в меня бутылкой. Эта бутылка до сих пор валяется на огороде.

– А ну, принесите-ка кто-нибудь бутылку, – приказал коронер, и важное вещественное доказательство свидетельства Питера было вмиг доставлено.

– Так! – сказал Джон Шорт и одобрительно похлопал юного Булля. – Молодцом! Что ты еще видел?

– А еще я видел, как лупили тех троих. Но вы, господин, отлупили бы их куда как лучше. Это всем известно!

Джон Шорт хмыкнул, чтобы скрыть удовлетворенность от такого громогласного признания его способностей, и спросил Элеонору Булль:

– Откуда убитый появился у вас?

– Не знаю, господин, – снова прослезилась та. – Он был такой тихий и уважительный…

– Я знаю! – уже храбро вмешался мальчишка. – Он целую ночь пьянствовал с мистером Джоном Хинтом на корабле капитана Энтони Марло!

– Марло? А это тебе откуда известно?

– Когда он пришел к мистеру Хинту, я был на палубе "Золотой лани", – скромно сообщил Питер.

– Вот что! – ни к кому не обращаясь в отдельности, сказал могучий коронер. – Я сейчас пойду на берег, а вы тем временем внесите тело в каплицу. – И еще властно предупредил: – Но до моего возвращения больше ничего в комнате не трогать! А ты, Питер, за этим проследи! – напоследок припугнул он присутствующих и вышел из корчмы.

Еще издалека был слышен пронизанный неподдельной яростью голос капитана Энтони.

– Паршивые крысы! Папские кадильницы! Акулий корм! – рычал он, тяжело опираясь руками на перила капитанского мостика. – Когда я научу вас, бездельников, быстро бегать по вантам? Господи! – он поднял глаза к небу.

– За что ты покарал меня этими трухлявыми мощами? Эй, на юте! Чего рты раскрыли? А ну, быстрее загружайте трюм, загружали бы вами черти котлы в пекле!

Капитан гремел в полный голос – работа на корабле кипела.

На верхней ступеньке трапа, ведущего на капитанский мостик, сидел хмурый, подавленный Джон Хинт с трубкой в зубах и черной бутылкой рома на коленях. Конец его деревяшки, окованный медью, торчал словно ствол мушкета. Когда коронер подошел к трапу, Джон Хинт, не меняя позы, сказал ему, словно они уже давно беседовали:

– Напрасно парни привели тех душегубов к тебе…

– А чего их жалеть? – удивился Джон Шорт, не удивляясь, однако, тому, что Хинту уже известно про убийство: в небольшом Дептфорде все новости распространяются моментально.

– Это уж точно, поторопились, – так же задумчиво продолжал старый боцман. – Им бы сейчас сушиться на рее "Золотой лани". Скажу я тебе, Джон, если бы тут был адмирал Дрейк, он бы собственноручно накинул им петли, потому что сэр Френсис любил беднягу Кита.

– Если они виновны, от виселицы не уйдут! – твердо изрек здоровяк.

– Но на рее – видней, – как знаток разъяснил ему мистер Хинт. – Не следует, Джон, пренебрегать морскими законами джентльменов удачи.

– А ты что, хорошо знал погибшего?

– Как не знать? Кит всегда таскался с сэром Френсисом, когда тот бывал на берегу. Он собирался написать про нас с адмиралом целую книгу! Толще Библии. Вот такой толщины, как эта бутылка, – от дна до горлышка. – И для убедительности мистер Хинт показал бутылку.

– Капитан! – позвал коронер. – Этот Марло – не ваш родственник?

– Я впервые увидел его вместе со стариной Джоном, – хрипло ответил капитан Энтони. – А для меня старина Джон – лучшая рекомендация. Жалею, что не оставил его у себя. Но кто же предполагал, что через каких нибудь два дня появятся его убийцы? – И тут капитан Энтони опять совершенно разъярился, потому что рявкнул, нисколько не боясь кары небесной. – Видно, украл сатана у господа всякое милосердие божье!

– А о чем думал я, старый дурень? – поддержал его Джон Хинт. – Ведь на "Золотой лани" хватает места! Мы бы вдвоем превосходно провели время, а висельников утопили бы, как крыс!

– Джон, – спросил коронер, – а кто он этот Кристофер Марло?

– Большого ума человек, дружище, ученый магистр из колледжа Тела Христового в Кембридже, – и для окончательной похвалы добавил: – Его даже повесить нельзя было, потому что Кит имел право на спасительное "шейное стихотворение"! [9]9
  «шейное стихотворение» – 50-й псалом англиканской церкви «Miserere mei»; право состояло в том, что подсудимый клирик (а в те времена каждый выпускник высшего учебного заведения был духовным лицом), прочитав по-латыни 50-й псалом, спасался от виселицы, но на большом пальце правой руки ему выжигали букву "Т" – тавро висельника


[Закрыть] – Джон Хинт поднял глаза, красноречиво глядя на корабельные реи. – Ну, что тебе еще сказать? Наверное, коронеру эта специфическая характеристика показалась вполне достаточной, потому что он заторопился:

– Ну, ладно, я пошел.

Возле "Скрещенных мечей" толпились люди и возбужденно разговаривали. При появлении Джона Шорта разговоры стихли, ибо все уставились на него. Коронер вошел в корчму и стал подниматься наверх по скрипучим ступенькам. Перед закрытыми дверями комнаты, где произошло убийство, стоял на часах гордый своим ответственным поручением Питер Булль.

– Никто ничего не трогал? – сурово спросил Джон Шорт.

– Так бы я и позволила – мальчишка оскорбленно надул губы.

– Ну что ж, пойдем посмотрим.

Так: на столе грязная после еды посуда, бутылки и кубки, постель смята, на полу темнело замытое пятно, в погасшем камине чернел бумажный пепел.

– С этого места, – сообщил Питер, – тот, что с пузом, чуть не сбил меня, словно кегль. – Он присел и добавил: – А под кроватью – чемодан.

– Вытаскивай!

Содержимое чемодана поразило его – там были одни бутылки с ромом. Пьяницей, что ли, был этот магистр? Подумать только: при таком запасе и заказывать у корчмарки еще!

Когда он одну за одной выставил бутылки на стол, то нащупал под кожаной подкладкой тугой сверточек. Оказалось, что это была исписанная мелко, но четко и разборчиво, какая-то рукопись. Джон Шорт спрятал ее в карман, чтобы потом просмотреть. В эту минуту непоседливый Питер Булль, успевший хорошенько вымазаться в саже, положил перед ним два пожелтевших от огня листочка бумаги. На них еще проступали буквы, исписанные тем же почерком. – Не догорели, – медленно сказал мальчишка.

Джон Шорт с большим интересом окинул взглядом сообразительного мальчишку, который уже вторично помог ему при расследовании, и после минутного размышления предложил:

– Слушай, Пит, не пойдешь ли ты ко мне на службу? Сначала будешь бегать туда-сюда, привыкнешь, а после поглядим.

Мальчишка вспыхнул от радости, даже уши порозовели, и, запинаясь, пробормотал:

– А чего ж, если мать не выдерет…

– Об этом не беспокойся! – грозно насупил брови могучий Джон Шорт. – Это уже моя забота!

Констебль Томас Додж встретил Джона, едва не пританцовывая от нетерпения.

– Что прикажете, шеф? – спросил он, таким явным способом торопя своего начальника.

– Давай на допрос… того, с пузом, – воспользовался коронер своеобразной терминологией маленького Булля.

– Одну минуту, шеф!

И действительно, через минуту пузатый буквально влетел через порог, чуть ли не растянувшись от крепкого тумака необыкновенно старательного Тома. Был он в расстегнутом камзоле с оторванными пуговицами и разорванной рубашке, с синяком под глазом и противно распухшими губами и носом. На подбородке у него запеклась кровь. Он хотел было сесть на скамью, но коронер скомандовал:

– Стоять!

Томас Додж воспользовался случаем и без всякой на то надобности дернул арестованного за воротник.

– Славный король Генрих, отец ее величества королевы Елизаветы, – многозначительно начал Джон Шорт, – повесил семьдесят две тысячи крупных и мелких преступников, чтобы дать стране покой. Но я вижу, он и нам кое-кого оставил в наследство… Как твое имя, ты, живой труп?

– Роберт Поули, ваша честь, – пролепетал пузатый.

– А тех двоих мерзавцев?

– Ингрем Фрайзерс и Никол Скирс, ваша честь.

– Ворочай языком дальше, пока он ворочается.

– Это не убийство, господин, это фатальная случайность. Все расскажу, как на исповеди! – горячо заверил Поули. – Чтобы вы знали, ваша честь, на днях Кристофера Марло выпустили из тюрьмы для уголовных преступников Нью-Гейт под расписку о невыезде из Лондона. А он сразу нарушил закон. Мы, его друзья, знаем его давно, ну и решили уговорить его возвратиться в Лондон. Хотели как лучше, а вышло… А! Ну, тост за тостом, видно, перебрали… А Кристофер был вспыльчив, из-за чего уж дважды побывал в тюрьме Нью-Гейт. Первый раз за участие в убийстве Вильяма Бредли, сына корчмаря в Нортон Фольгейте. Он и духовной особой не стал, хотя учился в известном набожностью и другими достоинствами колледже Тела Христового в Кембридже и имел звание магистра. А учился – ого! – на стипендию самого кентерберийского архиепископа преподобного Метью Паркера! Буйный он был, ваша честь, разъяренный и опасный, если опьянеет…

– Слушай, ты, пустомеля: почему же тогда вы трое живы, а он мертвый? – к утешению Томаса Доджа веско спросил коронер.

– Господи! Если бы я знал, что произойдет, разве бы поехал? И для чего?

Чтобы быть вздернутым на виселице? А я же – человек порядочный, господин, семью имею, деток… Маленькие еще… Двое их у меня…

– О детях вспомнишь в завещании!

– Молчу, ваша честь!… Я это к чему говорю? Ведь Кристофер – человек молодой, неженатый и как увидит какую-нибудь юбку, то и конец! А корчмарка, вы сами видели, женщина дай боже всякому, да еще и вдовушка. Мы его прямо-таки умоляли не лезть к ней, но вы же знаете пословицу: "Ройстонский битюг и кембриджский магистр никому дорогу не уступят". На беду, Фрайзерс повесил свой пояс с кинжалом на спинку стула. Кристофер в запале и схватил тот клинок. Ингрем сжал его руку и повернул кинжал. Кристофер же обеими руками впился ему в горло и начал душить. Тогда Фрайзерс в ярости и ударил его. К несчастью, удар оказался фатальным… Это была самозащита…

– Красиво рассказываешь, – прищурился Джон Шорт. – Самозащита, говоришь? А для какой же самозащиты вы после убийства жгли бумаги покойного?

– Кто жег? Разве же мы жгли? Чтоб вы знали, ваша честь, Кристофер был поэтом и драмоделом. А это такие люди: если им что-то не нравится – рукопись в огонь! Он еще до ссоры бросил в камин целый ворох каких-то исписанных бумаг. Мы и не спрашивали, что он там бросает…

– А зачем затворились?

– Растерялись и испугались, ваша честь, не знали, что и делать, ведь такое горе случилось… Беда, да и только!

"Брешет как пес! – отметил в мыслях Джон Шорт. – Но пусть брешет! Пусть еще сбрешет на суде в глаза окружному шерифу, а потом выслушает свидетельства маленького Питера. И свидетельство Элеоноры Булль тоже… Вообще, во всем этом деле одно хорошо – со свидетелями все в порядке! Но на что этот шут надеется? Ведь надеется же на что-то?"

– Том, – приказал он, – гони сюда взашей и тех двоих бакалавров виселицы.

– Один момент, шеф!

Разумеется, приказ коронера старательный и дисциплинированный Томас Додж исполнил буквально.

– Послушайте, вы, тройка негодяев! – поднялся во весь свой рост и положил руки на пояс Джон Шорт. – Я не буду расспрашивать вас каждого в отдельности, потому что уверен, что в ответ вы начнете чирикать одинаково лживую песенку. Ведь вы успели договориться между собой, разве не так? Значит, самозащита, надеетесь на смягчающие обстоятельства… Сейчас я вам расскажу, какая это была самозащита… Кто из вас двоих Ингрем Фрайзерс?

– Это я, ваша честь.

– Том, погляди только на этого бугая. Ничего удивительного не было бы, если бы он действительно вырвал у кого-нибудь нож. А ты, значит, Никол Скирс? Чего молчишь? Том, я впервые вижу такого здоровенного младенца… Так слушайте! Значит, ты, – он ткнул твердым, как гвоздь, пальцем в грудь Фрайзерса, тот даже пошатнулся, – в порядке самозащиты вырвал кинжал и за милую душу насадил на него уже беззащитного приятеля? А вы двое, если поверить вашей лживой побасенке, спокойно сидели, сложив руки, и глядели себе, как ваши друзья схватились за грудки? А может, все было наоборот? Может, вы не сидели, сложив руки? Может, вы за руки схватили Кристофера Марло, которого здесь называете другом, чтоб вот этому Фрайзерсу удобнее было убить его одним ударом? Так и было, верно я говорю? – Он обвел тяжелым взглядом побледневшие лица убийц. – Вы все рассчитали наперед. По какой-то причине, о которой не говорите, вы хотели тихо-мирно погубить постояльца вдовы Булль, уложить его, будто пьяного, в кровать, а затем быстренько исчезнуть. Мол, ищи ветра в поле! Потому что кто же вас здесь, в Дептфорде, знал? Или не так? Одного вы не учли: что бедняга успеет вскрикнуть…

– Шеф, петли для них уже намылены! – не удержался Томас Додж, растроганный этой разоблачительной речью.

– Представим себе такую картину, – не обращая внимания на Томаса, держался своего Джон Шорт. – Или, как у нас говорят, проведем судебную экспертизу. Вы втроем кидаетесь на меня, а я знаю толк в самозащите, – он сжал кулачище и недвусмысленно покачал им перед замершими убийцами. – Предупреждаю: опыт выйдет неудачным. Я из вас сейчас месиво сделаю!

– Шеф, позвольте выйти, чтобы не свидетельствовать лишнего на вас под присягой. А едва я почувствую что-либо подозрительное, как немедленно брошусь на помощь, – с большой охотой предложил свои услуги трудяга Томас Додж.

ТАЙНАЯ РУКОПИСЬ И ДВА ОБГОРЕЛЫХ ЛИСТКА

Дело было ясным, как на ладони. Со времен незабываемого (не вспоминать бы на лихую беду к ночи) короля Генриха Вешателя судопроизводство в Англии было упрощено до быстродействующей формулы: кое-какое обвинение – короткий, однозначный приговор – виселица. Чтобы другим неповадно было… Завтра утром он, коронер ее величества Джон Шорт, отведет преступников и свидетелей к окружному шерифу и до вечера, даст бог, увидит всю троицу на перекладине с высунутыми лживыми языками. Не забыть бы только прихватить уважаемого Хинта. Пускай старый пират, который очень горюет по Кристоферу, утешится, по крайней мере, этим зрелищем. Старику оно будет приятным… Однако, хотя дело, собственно, было выяснено, Джон, как человек усердный и добросовестный, все-таки решил просмотреть бумаги, найденные в чемодане погибшего.