Текст книги "Офицерская честь"

Автор книги: Юрий Торубаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6

В кабинет Павла I, неслышно ступая по мягкому, ворсистому ковру, зашел генерал Спренгпортен и молча положил два вскрытых конверта. Император, занятый чтением какой-то бумаги, не обратил на это никакого внимания. Дочитав, он швырнул лист на стол, поднялся и нервно заходил по кабинету. Подойдя к окну, он увидел подлетевшего на карниз воробья, который, проскакав взад-вперед по подоконнику, деловито отряхнулся и, не найдя ничего полезного для себя, зачирикал. Это рассмешило императора, успокоило его. Вновь вернувшись к столу, он увидел первый конверт. Он был от генералиссимуса. Он взял его в руки и машинально взглянул на второй. Прочитав адресат, он отложил письмо Суворова и взял другое. Оно было от первого консула Франции Бонапарта. Царь весьма удивился. Он ненавидел Наполеона, особенно после того, как французы разгромили корпус Римского-Корсакова, этого самодовольного генерала, который в свое время не послушал совета генералиссимуса. Это дорого обошлось русским войскам, в плен попало много русских солдат. Что же заставило победителя обратиться к нему с письмом? Интерес победил, и он стал его читать. Каково же было его удивление, когда он узнал, что Бонапарт предлагает вернуть всех пленных и не требует даже обмена. Он дважды или трижды прочитал его, внимательно выискивая какой-нибудь заковырки. Но все было ясно и просто. «Возвращаем Ваших пленных…». Это что-то вроде маленькой победы. Император пришел в восхищение. Он тут же вызвал к себе Спренгпортена и приказал ему ехать в Париж для окончания дела по возвращению пленных.

Бонапарт окончательно вернул ему хорошее настроение. Потом он взял второе письмо. Это было представление тогда еще фельдмаршала к присвоению звания генерала графу П. А. Шувалову. Павел было взял перо, но… задумался. Он хорошо знал нравы дворов. Как он многое знал о действиях французских консулов, так и они знали, что делается в России. Присвоение же генеральского звания Шувалову, так отличившемуся в войне с французами, по его мнению, могло осложнить налаживающиеся, как он это понял, отношения с французами.

– Подождем, – сказал он и отложил письмо.

Год с небольшим пролежало оно без решения. И вот сменился император. В первые же дни начала своего царствования уже Александр I, перебирая бумаги, доставшиеся ему от отца, увидел это прошение. Он знал своего отца, его изменчивое настроение, но он знал и другое: Суворова тот уважал. Это его были слова: «Ставя Вас на высшую ступень почестей, уверен, что возвожу на нее первого полководца нашего и всех веков». Так почему он не подписал? Он тоже отложил письмо, только не в сторону, а на самое видное место, засунув его в чернильный набор.

Пригласив к себе канцлера Румянцева, он показал ему представление Суворова. Тот внимательно прочитал и положил его аккуратно на стол. Царь пристально поглядел на него. Румянцев понял, какой вопрос мучил нового царя.

– Император, – Румянцев не стал называть его имени, – повернулся лицом к Франции после письма первого консула, где тот предложил вернуть всех пленных.

– Вернул? – вставил Александр вопрос, зачем-то проверяя канцлера.

– Вернул, да еще как. Одел всех в новую форму, вернул оружие.

– Понятно! После этого установились хорошие отношения. Они стали думать о совместном походе в Индию. Император, – так и Александр назвал своего отца Павла I, – послал, как мне известно, атамана Платова даже на разведку пути…

Румянцев кивком головы подтвердил слова царя.

– Ясно, – Александр провел пальцами по своей пышной шевелюре, – а присвоение графу звание генерала могло осложнить обстановку, ибо тот проявил себя в войне с Францией. Так. А что нам делать? – он вопросительно посмотрел на Румянцева.

– Это боевой, опытный офицер, – он чуть не сказал генерал. – Был тяжело ранен. Сейчас в отставке, хотя ему нет еще и тридцати.

Император вернулся к столу.

– Присвоение, я думаю, – сказал Александр, – поможет вернуть его в армию. А что касается французов, то…

Фразу за него закончил Румянцев:

– Как бы опять нам с ними не пришлось воевать.

Император улыбнулся, обмакнул перо. На какое-то мгновение рука замерла в воздухе, и… Павел Андреевич стал генерал-майором и шефом Глуховского кирасирского полка.

Румянцев оказался прав. А все началось издалека. Англия, весьма напуганная тем, что подготовленный Бонапартом Булонский лагерь был весьма грозной силой, и он готовился для высадки в Англии, развила бешеную деятельность. Премьер Вильям Питт, чтобы собрать третью коалицию, денег не жалел, тонко играя, а иногда и создавая такие условия, чтобы заставить Австрию, Пруссию и, главное, Россию, присоединиться к ней. И это ей удалось.

Австрия не могла терпеть самовластного поведения Бонапарта, который распоряжался малыми германскими государствами, как своей вотчиной. Особенно возмутил их, – а Англия умело подлила масла в огонь, – арест и расстрел герцога Энгиенского. Герцог проживал в нейтральном государстве, в Баденском Великом герцогстве. Сами баденские власти вели себя весьма смиренно. Но австрийцы и Александр I решительно осудили эту выходку Бонапарта и направили ему весьма нелицеприятную ноту, протестуя против нарушения неприкосновенности границ другого государства, с точки зрения международного права.

Молодому царю очень хотелось стать на одну ногу с ведущими европейскими государствами. Но это послание почему-то задело молодого первого консула. И он, будучи дипломатом не хуже, чем был полководцем, ответил далекому северному царю весьма недипломатично. Смысл ответа, который передал министр иностранных дел, был таков: «Герцог Энгиенский был арестован за участие в заговоре против жизни Наполеона. Если бы Александр узнал, что убийцы его отца находятся хоть и на чужой территории, но что возможно их арестовать, и если бы Александр в самом деле арестовал бы их, то Наполеон не стал бы протестовать против нарушения чужой территории Александром». Это было глубочайшим оскорблением царя. Ибо вся Европа знала, что убийцами Павла I были Пален, Беннигсен, Зубов, Талызин. Но они спокойно жили в Петербурге, встречались с царем, и их никто не арестовывал. Этот ответ не был Александром прощен, и он его никогда не забывал.

Позже Нессельроде доверительно рассказал Шувалову об этих взаимных обменах. Изучивший уже Бонапарта, тот заметил:

– Насколько я знаю Наполеона, он не только отменный полководец, но и неплохой дипломат. А раз письмо шло через руки Шарля, которые очень охотно любили грести к себе золотые фунты, не дело ли его рук – поссорить двух самых влиятельных владык?

На это замечание русский министр иностранных дел только загадочно улыбнулся.

Тем не менее эти владыки встретились 2 декабря 1805 года, ровно через год после коронации Наполеона, западнее деревни Аустерлиц, но ни в каком-нибудь салоне мадам Терезы или в пышных дворцах Тюильри, а на поле боя. Как видим, предвидение канцлера стало действительностью.

Какова была обстановка к этому дню? Война коалиции с Бонапартом уже шла. Англия добилась своего. Главнокомандующим союзными войсками был назначен М. И. Кутузов. Кутузов тотчас выразил пожелание, чтобы все войска Австрии и Пруссии подчинялись ему. Но… Пруссия еще не решила, будет ли она участвовать в этой войне, и задерживала ответ. Австрийцам нечего было подчинять Кутузову, потому что пока они обдумывали это требование главнокомандующего, Наполеон успел разгромить армию Мака, взять крепость Ульм, а самого Мака в плен.

Обрадованные такой победой, французы – корпус Мортье – напал на Кутузова. Но был им разгромлен. Тем временем Бонапарт взял Вену. Александр срочно приехал в Берлин и стал склонять прусского короля к немедленному объявлению войны Наполеону. Но тот упорно сопротивлялся. Александру помогло его уговорить то обстоятельство, что Бонапарт приказал своему маршалу Бернадотту по пути в Австрию пройти через южные границы Пруссии, не спросив у короля разрешения. Это не могло не возмутить Фридриха. Перед гробом Фридриха II Великого они поклялись в вечной дружбе, и Александр спешно укатил в Австрию, на театр военных действий.

Буквально через несколько дней Бонапарту стало известно об этом решении. Его могучий военный гений быстро сообразил: «Пока немцы не раскачались, надо добить австрийцев и прогнать русских». Чтобы это сделать, надо было переправить войска на левый берег. С ним связывал единственный мост. Австрийскому генералу Ауэрспергу было приказано: «При первом появлении французской армии взорвать мост».

И вдруг перед охраной появляется несколько французских генералов: Мюрат, Ланн, Бертран, которые неожиданно заявляют, что произошло перемирие и им нужен генерал. Те их пропускают. Они спокойно прошли мост и явились перед генералом Ауэрспером, сказав ему то же самое. В это время спрятанные в засаде французские гренадеры ворвались на мост и захватили его.

Сам Бонапарт, боясь отступления русских, предпринял тонкий дипломатический шаг. Он послал генерал-лейтенанта Савари к Александру с предложением о перемирии и мире, просил личного свидания с Александром, в случае невозможности просил прислать доверенное лицо для переговоров. В это же время он приказал передовым частям при появлении русских отступать. Все выглядело так, что Наполеон истощил себя, стал трусить! Сила – на стороне русских.

Под таким впечатлением Александр собрал военный совет. На нем присутствовал только что вернувшийся от Бонапарта князь Долгоруков. Он доложил о своих встречах с Бонапартом. По его мнению, Наполеон был расстроен и боится встреч с русскими.

Такое заключение посланника воодушевило царя. Он жаждал славы, и ему казалось, что вот она, в его руках. Первым поднялся генерал Буксгевден. Поглядывая на Александра, он заявил, что у нас «собрана такая мощь, что никакой Бонапарт не страшен». Его поддержали и другие генералы. Да и сам царь считал, что пришла свежая гвардия и собраны громадные силы и бегать от Бонапарта просто постыдно.

Кутузов сидел с опущенной головой, порой было даже непонятно: не дремлет ли он? Как иногда хотелось Шувалову, рядом сидевшему, или толкнуть его ногой или ущипнуть, чтобы он послушал этот бред подхалимов. Когда высказался последний генерал, Кутузов поднял голову и посмотрел на своего соседа. Сколько он прочел в его взгляде! Разглядел даже упрек в свой адрес. Но он был не только военным, но был и отличным дипломатом. Он чувствовал настрой царя, людей – а их было абсолютное большинство, – поддерживавших царя. Он посмотрел на Багратиона, голос которого для царя не имел никакого значения, потом на Шувалова. Только их взгляды придали ему уверенность. Прокашлявшись, он сказал:

– Мы имеем фактически 50 тысяч человек. По моим данным, у Наполеона около ста тысяч. Мне непонятна эта сдача моста.

Он посмотрел на Александра. Царь заерзал на месте. Он понял, что полководец намекает на отступление.

– Вы что, – Александр привстал, – предлагаете… отступать?

– Нет, государь, я предлагаю сменить позиции. Для этого отойти от Кремса к ольшанской позиции, что южнее Ольмюца. К этому времени подойдут прусские войска. Там мы его и встретим.

Как ему хотелось сказать: «Разве вы не видите всю эту игру? Да Бонапарт вас, как несмышленых, обведет вокруг пальца. Ему выгодно сейчас напасть на нас, пока мы не объединились». Но он понимал, что эйфория победы кружит им головы. Царь, чтобы не оставлять тяжести от выступления Кутузова, сказал:

– Сегодня, завтра у Наполеона будет Гаугвиц, который и объявит ему, что Пруссия начинает военные действия.

Из этих слов было понятно, что он не желает их дожидаться. Лавры победы делить с кем-то он не хочет.

С тяжелым сердцем ехал к своим кирасирам генерал-майор Шувалов. Он, конечно, понимал и царя, и главнокомандующего. Но все же, как опытному военному, ему было ясна правота Кутузова.

– Ничего, жизнь научит слушать знающих людей, – утешал он себя.

Прибыв в расположение и взяв ротмистра Поливанова, он поехал осматривать позицию. Она была не очень удобной для наступления. Впереди были замерзшие озера. Шувалов остановил коня. Он стал представлять общую диспозицию.

«Мы хотим отрезать французов от дороги на Вену и от Дуная и загнать его в горы», – подумал он.

И вдруг в голову пришла мысль: «А где же враг?» Ротмистр подъехал ближе:

– Вы, генерал, что-то сказали?

– Поедем, посмотрим, где же французы.

– Может, возьмем охрану?

– Пока поедем за охраной, ночь наступит.

Они ехали час с лишним, никого не встретив. Правда, сбоку подходили войска. Но они шли с востока. То были свои. Впереди маячили Праценские высоты, но до них было далеко.

– Если там окажутся французы, – он показал на высоты, – боюсь, нам не устоять.

Ротмистр тоже смотрел туда. Но он был слишком молод, чтобы понимать такие штучки.

Начинался ясный морозный денек. Послышались отрывистые слова команд. То готовилась к наступлению русско-австрийская армия. При первом же натиске французы стали отступать. Царь выглядел победителем.

На противоположной стороне во главе развернувшихся войск за полем боя наблюдал другой император. А сзади стояли маршалы, готовые по первому его жесту двинуть свои силы. Он все предусмотрел, все рассчитал и только ждал момента, который он так тщательно готовил. И он настал.

Русские вошли в его ловушку. Сигнал подан. И вот огромная масса войск, оставив высоты, двинулась на противника. На русских кавалергардов обрушилась конница Мюрата. Завязалась жестокая сеча. Но не зря Бонапарт славился умением сосредотачивать войска на главных участках. На одного кавалергарда приходилось до трех-четырех французов. Русские были истреблены почти полностью.

Русские изумляли французов своей храб-ростью. Но что храбрость против картечи! Русские стали отступать. Французы погнали их к полузамершим прудам. Там, где лед мог выдержать, его разбивали французские ядра. Тонули целые полки.

Шуваловцев спасло умело выбранное генералом место. Он чуть отодвинул своих людей, и озера, угрожавшие сзади, теперь спасали, оказавшись сбоку. Русские яростно обрушились на врага. Гвардейцы, прославленные французские гвардейцы не выдержали напора кирасир, хотя и их полегло немало. Если бы все дрались так!

Шувалов вовремя заметил угрозу. Русские войска отступали, вернее, побежали, и он с остатками полка стал отходить. Ему удалось пробиться южнее озер, и тем он спас своих людей. Уходя от преследования, он заметил группу мечущихся офицеров. Он знал, что они из личной охраны Александра I.

– Где император? – подскочив к одному из них, крикнул он.

Тот только пожал плечами.

Улыбка быстро сбежала с лица Александра, когда он увидел, как густая масса французских войск обрушилась на его войска. Он в растерянности посмотрел на Франца. Но что мог сказать побледневший австрийский император, который понял все. Они стали разворачивать коней.

Зимний день короток. Скоро в темноте императоры потеряли друг друга. Александр сильно напугался, когда услышал за спиной конский топот. Сопровождавшие его несколько человек пришпорили своих коней. По лицу царя побежали слезы. Это были страх и горечь. Царь потерял самообладание. Он готовился сдаваться.

– Государь? – раздался над ухом чей-то голос.

Переполненными от слез глазами он посмотрел на всадника. «Да это же генерал Шувалов!» Он видел тогда, на совете, как он переглядывался с Кутузовым. Тогда он даже обиделся на него. Он же вернул его к жизни, сделав генералом. А он… Как все переменилось! Ах, как старик был прав! Глупо, что не послушался его!

Два дня они были вынуждены уходить от преследования. Наконец, когда стало ясно, что погони нет, они остановились в какой-то деревушке. Хозяева, узнав, что это русский царь, оказали гостеприимство. Царь впервые за это время сумел помыться и отведать простого крестьянского варева. Хозяева по этому случаю зарубили несколько кур, зарезали поросенка и козу.

Выпив пару глиняных кружек домашнего вина, отведав курицу, царь пришел в себя. Ему потребовалась встреча с Францем.

– Граф, Павел Андреевич, – обратился он к Шувалову. – Мне необходимо встретиться с императором Францем, и я прошу вас разыскать его.

Отыскавшийся Франц прямо с порога заявил Александру, что продолжать борьбу совершенно немыслимо. Александр согласился. Они прошли к столу.

– Я хочу, – сказал Франц, – просить о личной встрече с Бонапартом. Не желаете ли вы, мой брат, присоединиться ко мне?

Император задумался. О чем он думал? Может быть, гордыня не позволяла это сделать? Или вспомнил ответ Бонапарта.

– Нет, – покачал он головой.

Франц расправил усы, провел по бакенбардам.

– Жаль! Вдвоем, я думаю, легче было бы вести с ним переговоры.

Он критически осмотрел комнату. По сравнению с его покоями, это была собачья конура. Но Александр чувствовал себя в ней хорошо. Ему понравился простой крестьянский уют. Главное – было тепло. Он вспоминал тот несчастный день, где помимо всего, что обрушилось на него, он еще промерз до костей и боялся после этого выходить на улицу.

– Может, переедешь ко мне, Александр? – спросил Франц, скорее просто из приличия.

– Нет, мне надо домой. Там ждут ответственные дела.

– Ну, – Франц подошел к нему и, обнимая, произнес: – Не горюй, Александр, когда-нибудь мы этого супостата одолеем, бог даст, – и он похлопал его по спине. Александр как-то жалко улыбнулся. После такого разгрома трудно было представить чудо.

– Аа-а! – воскликнул Франц, заметив притаившегося в уголке Шувалова.

И пошел к нему с протянутой рукой. Подойдя, он взял его руку и повернулся к Александру:

– Брат, – произнес он, – награди этого офицера. Граф Павел оказался очень дотошным человеком. Когда мне сказали о его поиске, я, – он повернулся к Шувалову, глаза его смеялись, – испугался, что он разворошит всю Австрию. Ха, ха! Молодец! – он прижал его к груди.

Этот жест Александр вспомнил, когда надо было выбирать посланника в эту страну.

Расставшись с Францем, Александр приказал собираться в дорогу. К этому времени отыскались его сопровождающие. Но император, обиженный на них за проявленную трусость, доверил свое сопровождение Шувалову с его остатками кирасир.

На этом переходе у графа открылись старые раны, и он чувствовал себя отвратительно. Лицо было бледным, покрыто капельками пота. Он неуверенно держался в седле. Видя такое состояние, царь пригласил графа к себе в карету. Тот долго не соглашался, но перед Петербургом вынужден был пересесть. Когда они уже в городе подъехали к Зимнему, Александр приказал кучеру и своему врачу сопроводить графа в его имение.

Неожиданное возвращение мужа и отца вызвало переполох в семействе. Он лежал в царской карете бледный, с закрытыми глазами. Дыхание его было прерывистым и сопровождалось свистом. Варвара бросилась ему на грудь, сдерживая рыдания.

– Милый, милый, что с тобой? – шептали ее вмиг высохшие губы.

Что-то заставило его открыть глаза.

– Ты! – тихо, но радостно произнес он.

– Я, милый, я.

Он снова закрыл глаза.

– Вы – лекарь? – спросила она, увидев на сидении второго человека.

Тот кивнул.

– Что с ним?

– Открылись старые раны и воспаление.

– Ой, – опомнилась она, – его же надо скорее в дом. – Федор, Сысой, где вы? – крикнула она.

– Мы здесь! – грубовато пробасил один из них.

Они стояли за дверью, два рослых крепыша. Один в рубахе на голом теле, несмотря на март, у другого – наброшенный на тело кожушок. Это был Сысой. Федор держал в руках огромный тулуп. Он развернул его. Сысой нагнулся в повозку и, легко подняв графа, вытащил наружу. Они закутали его и понесли в дом.

– Несите графа в его комнату, – приказала графиня.

Его положили на постель. Лекарь заставил снять с него рубашку и долго слушал, прикладывая ухо к его груди. Потом, положив пальцы одной руки, стал стучать по ним другой. Вздохнув, он велел одеть его. Взяв свой саквояжик, достал несколько пузырьков и сделал графине наставление, как их применять. Варвара поблагодарила его, а он посмотрел на нее каким-то стеснительным взглядом:

– Я, пожалуй, поеду. А сейчас поите его. На днях я загляну.

Когда он вышел, комната тотчас набилась челядью.

– Надо бабку Акулину, – раздался сзади чей-то голос.

– Акулину, Акулину, – заговорили все.

Варвара растерялась. Тут был лекарь самого государя, он дал лекарство, а что бабка… Хотя знала, что в округе все шли или ползли к ней. И всех она поднимала на ноги. Что-то в ней взыграло. Но совету позвать Акулину она не вняла. Может быть, ей было неудобно, что узнает государь, как она подменила его лекаря какой-то бабкой, но она… отказала. А мужу день ото дня становилось все хуже и хуже. Теперь этот лекарь приезжал не один, а с несколькими своими коллегами. Они осмотрели его, стучали по всему телу, ворочая, а он не приходил в сознание. Те настойчиво рекомендовали свои лекарства.

Времени прошло много, а конца лечению не было видно. Как-то к нему зашла его бывшая няня. Глянула на него и всплеснула руками:

– Ну, мертвец, чистый мертвец! – и, повернувшись к графине, умоляющим голосом упросила позвать Акулину.

И та, наконец, согласилась. Видать, и сама увидела безвыходность положения. Акулина была старая женщина с горбинкой. Ни на кого не глядя, шаркая ногами, она подошла к постели. Бесцеремонно стянула с него одеяло и задрала рубаху, при этом стала что-то говорить, да так быстро, что никто не мог разобрать ее слова. Потом, достав откуда-то пузырек с какой-то жидкостью и, набрав ее в рот, обрызгала графа. Накинув на него одеяло, повернулась к Варваре:

– Слышь, Варварушка, вели Федотке баньку топить. Да чтоб дров не жалел. На полати пусть соломки, да поболее, бросит. Как станет она горячей, чтоб рука еле терпела, пусть барина на солому положит и соломой закроет. И пусть так он лежит, покудава сам не встанет.

– А если ему плохо будет? – спросила Варвара.

– Бог даст, все обойдется. А не даст… не суди. Так он захотел, – и пошла к выходу.

Но на пороге задержалась:

– Да, – сказала она, обернувшись, – медком липовым его натрите после баньки-то.

Федор принес еще пару березовых веников, распарил их и положил на раны. Так и лежал наш генерал: в соломе да под вениками.

Павел Андреевич очнулся с необыкновенной легкостью в теле. Огляделся и ничего не мог понять. Он весь мокрый, лежит в соломе, а кругом темень, хоть глаз коли. Где он? Есть ли кто рядом? Он пошевелил руками, ногами. Все в порядке. Сбросил солому, хотел было сесть, да ударился головой о потолочину. Он начал что-то понимать. По банному запаху и жару в помещении.

– Эй, есть кто-нибудь? – хоть он старался громко крикнуть, но так не получилось.

Он еще раз крикнул. Его услышали.

– Сысой, – толкнул его в бок Федор, – никак кричит?

Они прислушались. И опять услышали голос графа.

– Ожил! – радостно воскликнул Федор.

А Сысой добавил:

– Наша Акулька лучше всяких лекарей.

И они ринулись в парилку.

– Свет давай, свет, – приказал Федор.

Сысой раздул лампу. Они увидели своего господина, который, свесив ноги и согнувшись, сидел на лавке.

Они сгребли на пол солому и, закутав барина в тулуп, торжествующе, словно это была их работа, понесли его в дом. Там они, как говорила Акулина, насухо его обтерли, натерли липовым медом, завернули в простынь и, дав раствору, принесенного Акулиной, уложили его спать. Вошедшая Варвара обратила внимание, что у графа заметно улучшилось дыхание, не стало свиста. Потом она дала ему еще лекарского настоя, и он уснул мертвецким сном под одеялом и тулупом.

На другой день он проснулся к обеду и запросил еды. А тут как раз подоспела Акулина с чашей, завернутой в шубейку. Она, ничего не говоря, прошла в его спальню. Он уже сидел на кровати в ожидании еды.

– Накось, выпей, – подавая горшок, сказала она.

Он взял его, понюхал.

– Пей, пей, – приказала она, увидя, что тот поморщился.

Подчиняясь ее воле, он стал пить. Жидкость напоминала растопленный жир, и пить его было не очень приятно. Но старуха не спускала с него глаз, и ему пришлось все допить.

– Ну, все, милок, – сказала она ему, – больше тебе лекаря не надобно.

И действительно, граф почувствовал, как в его теле прибавляется сила.

День или два он провалялся в постели, и ему уже захотелось знать, чем живет мир. Он приказал слуге съездить в Петербург и привести свежих газет. В первой из них он прочитал, что Бонапарт сосредоточивает войска в Эльзасе, Лотарингии. Это грозило началом новой войны.

«Что же предпринимает Александр?» – подумал он.

В другой газете он прочитал, что император послал Убри вести переговоры. Было также сообщение, что Англия тоже послала лорда Ярмута вести переговоры. Павла Андреевича эти вести несколько успокоили. Если Бонапарт подпишет мир с Англией и с нами, то, пожалуй, в Европе может наступить мир. Но следующие газеты известили, что в Англии скончался министр иностранных дел Фокс, поборник мира с Францией. Положение враз осложнилось. Несколько дней граф не получал известий. Но дело шло на поправку, и он посчитал, что можно ехать в город, чтобы узнать новые вести.

Состоялась встреча с вице-канцлером Куракиным. Еще в карете он надумал ехать к этому человеку, знатоку закулисной жизни. Когда слуга доложил князю, что в его приемной находится граф Шувалов, вице-канцлер отложил все бумаги и приказал немедленно его пригласить. Кабинет его был не очень большим, довольно скромно обставлен. Большой стол красного дерева и кресло с высокой коричневой спинкой. На столе подсвечник, писчий прибор с набором перьев, часы в лапах льва. И стопка бумаги. По правую руку от него по диагонали расположен камин. Слева, у окна, – длинный стол, обставленный стульями тоже с высокими спинками. Правда, у камина стоял небольшой столик с двумя креслами. Вот и все.

Куракин встретил генерала у порога кабинета и сразу провел к столику у камина. Усевшись, Шувалов почувствовал всю прелесть потрескивавших в камине дров. Они разговорились, и Куракин сообщил ему довольно неприятные вести.

– В начале октября Бонапарт отдал распоряжение о вторжении в Саксонию, союзницу Пруссии. Пруссия вынуждена была посылать свои войска. Сражения были при Шлейце и при Заальфельде. Оба были проиграны. Погиб принц Людвик. Вскоре произошли еще две битвы: под Ченой и Веймаром. Прусский король потерял свою армию. А в Англии, – Куракин заговорил тише, – этот разгром Пруссии сочли чуть ли ни своим поражением. В Россию срочно был направлен один лорд, который посулил кучу денег.

– Царь? – одним словом спросил Шувалов.

Куракин только вздохнул. Но было ясно, что под предлогом оказания помощи Пруссии Россия вступает в войну.

– Ну а Австрия?

– Австрия? – переспросил Куракин.

Шувалов кивнул.

– А что Австрия? С одной стороны, продолжает дрожать: а вдруг Бонапарт повернет армию на нее, а с другой – злорадствует: так тебе и надо. Звали же тебя…

– Значит, война? – спросив, Шувалов как-то особенно посмотрел на Куракина.

– Вот-вот будет отправлена 100-тысячная армия. Это без гвардии. Поляки нам все портят. Просят Бонапарта восстановить их страну.

Шувалов недобро рассмеялся:

– Этот человек за благодарности не воюет.

– То-то, – поддержал его Куракин.

– Понятно. Значит, хочет быть поближе к нам. Да, долечиться не придется.

На другой день, слегка прихрамывая, – еще побаливала рана, – граф шел по звучному коридору Зимнего. Царь с улыбкой на лице встретил Шувалова. Он вышел из-за стола и поздоровался за руку. Возвращаясь на свое место, спросил:

– Как вы, граф, себя чувствуете? Как мой лекарь? Помог?

– Как видите, Ваше Величество! Жив-здоров.

– Он у меня специалист, – не без хвастовства промолвил царь.

– Да, Ваше Величество. Починил, теперь готов продолжать службу Отечеству.

– Похвально, похвально, – воскликнул царь.

Сам сверлил Шувалова глазами, точно стараясь выяснить истину. Но граф выдержал его взгляд.

– Хорошо, – сказал он, – примите дивизию.

Но какую, не сказал.

– Весьма благодарен, Ваше Величество, за такое решение. Жду не дождусь посчитаться с этим Бонапартом. Если он мне встретится, мой государь, в живых я его не оставлю.

– Да, – государь поднялся, – я думаю, что прошлое не повторится. Армия наша хорошо вооружена, во главе опытные военачальники.

Не успел он произнести это слово, как Шувалов спросил:

– Кто командует армией?

– Генерал Беннигсен.

Лицо графа посуровело. Царь быстро уловил изменение в лице Шувалова.

– Вы, граф, чем-то недовольны? – спросил царь и, опережая ответ, добавил: – Многие считают его самым подготовленным.

Шувалов промолчал. Он знал этих многих, видел их перед Аустерлицем. Чувствовалось, что император сделал не очень-то правильные выводы.

– Разрешите, мой государь, идти?

Царь кивнул головой. На этом они расстались.

Итак, 100-тысячная русская армия была готова для выступления против Бонапарта. Это был ответ Александра I Наполеону, который в нескольких сражениях практически уничтожил прусскую армию. Бонапарт, узнав о готовности русских начать движение на запад, решил их предупредить и вступил в Польшу. Большинство поляков с надеждой, что он поможет воссоздать их государство, встретили его с восторгом. Но для России это была реальная угроза. И русские полки пересекли польскую границу. Наполеон, узнав о движении русских, приказал встретить их маршалу Ланну, тому Ланну, который однажды сказал: «Если до 30 лет гусар не убит, какой он гусар!». Он и сам погибнет в 36 лет. Только по этому можно судить, каким он был отчаянным маршалом. Естественно, своим настроением он заражал и своих солдат. Вот с кем готовилась схватиться русская армия.

Генерал Беннигсен назначил военный совет. За несколько часов до его начала трое конников в солдатских шинелях объехали местность, где русские ориентировочно готовились встретить Ланна. Это было недалеко от Пултуска. Они ехали неторопливо, рассматривая каждую поляну, болотце, лесные кочки. В одном месте тройка остановилась.

– Как думаешь, капрал, – обратился один из них к солдату средних лет, показывая на небольшую возвышенность посреди ровного поля.

– Думаю, подходяще, вашбродь.

Они поднялись на эту возвышенность.

– Конечно, это не Сен-Готард, – говоривший улыбнулся и посмотрел на капрала.

– Да, не Сен-Готард! Если бы не вы, господин генерал, лежали бы мои кости на дне той речушки. Век не забуду.

– Ладно, Семен, тем и сильна наша армия, что каждый готов помочь друг другу. Ну что, будем занимать эту позицию.

Вечером, на докладе у Беннигсена, генерал-майор Шувалов один из всех точно доложил расположение своей дивизии и попросил еще артиллерию.

– А это почему? – спросил командующий.

– Думаю, Ланн будет наступать главными силами на этом участке.

– Интересно, – командующий покачал головой, – какая сорока на хвосте принесла эту весть?

Послышался редкий хохот.

– А та, – невозмутимо ответил Шувалов. – Там берега Наревы более пологи, дно каменисто, впереди большая поляна. Где как не тут ему проходить.