Текст книги "Меч Вседержителя"

Автор книги: Юрий Петухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Самым смышленым оказался Иннокентий Булыгин, он уже бежал по лабиринту вверх, бежал, выставив на согнутых локтях боевой лучемет и бронебой. И он первым встретил дико орущую толпу голых. Они мчались на него… и глаза их были пусты.

– Куда? Куда вы?! Спятили?! – закричал Кеша. Они уже готовы были смять его, когда пальцы сами нажали на спуск. Первый десяток особо резвых разорвало в

клочья, отбросило назад.

И тут подоспели Иван и Гуг со своей желанной ношей.

– Что случилось? – спросил Иван.

– Дурдом какой-то! – Кеша глуповато ухмыльнулся. Голые теперь шли медленно, сплошной стеной. Это были люди, самые обычные люди, бритые, голые, загнанные выползнями в подземелья. Но в глазах у них светилась пустота. Лишенные душ! Иван сразу все понял. Их гонят сатаноиды. Гонят на них, чтобы раздавить, растоптать их, завалить телами, трупами, обезоружить и загнать в подземный ад.

– Стреляй! – приказал Иван.

И сам дал полный боевой из лучемета. Кеша саданул из двух стволов. Кровавые ошметки полетели во все стороны, вверх, вниз, освобождая проход.

– Что вы делаете, ублюдки?! – зарычал сзади Гуг. – Это же люди!

Объяснять ему что-либо было бесполезно, слишком долго он проспал в своем гробу, все равно ничего не поймет. Иван обернулся, поглядел Гугу в глаза.

– На свете кое-что изменилось, Гуг, – прошептал он, ji сдавливая свободной рукой его плечо. – Потом ты узнаешь. Не сейчас!

Полтора часа они продирались сквозь сплошное месиво. Биомасса! Это всего лишь биомасса, безмозглая, бездушная, натравливаемая выползнями и студенистыми гадинами! Иван клял себя, что полез в лабиринты. С Гугом можно было и обождать… Нет, нельзя! Сейчас каждая живая душа дороже золота.

Они вырвались наверх измученные, задыхающиеся, заляпанные кровью и грязью. Оба черных бутона были опрокинуты, вдавлены в зловонную жижу, темным болотом окружающую бугор перед входом в провал. Но зато ржавой громадиной нависал над головами огромный шар.

Голос Светланы прорвался сверху, усиленный невидимыми динамиками:

– Ну что же вы медлите, быстрей! Иван первым понял, что надо бежать к вытягивающемуся из шара раструбу. И подтолкнул Гуга в спину.

– Еще немного, старина. Давай!

Гуг исчез в сером вихре, исчез вместе со своей драгоценной ношей. Тем же путем последовали Хар с оглядывающимся, посверкивающим колючими глазками Иннокентием Булыгиным.

Сам Иван задержался на секунду.

И увидел, как из болота всплыли сразу шесть огромных гадин, тянущих к нему длинные щупальца с присосками. Еще немного, чуть-чуть и они обовьют его, утащат к себе, оставались метр, другой… Иван полосанул лучеметом слева направо, обрубая извивающиеся конечности. И прыгнул к раструбу. В тот же миг его втянуло внутрь.

Шар медленно поплыл вверх, из четырех коротких труб, обрамляющих раструб, вниз, прямо в болото, на скользких гадин полился пылающий синим огнем напалм. Отвратительный зловонный пар десятками струй ударил вверх – болото испарялось вместе со всеми тварями, обитающими в нем. Но вечная ночь над мрачной землей, над тихими черными водами не развеялась. Лишь откуда-то снизу доносились стоны, вой и нечеловеческий истеричный плач.

А тем временем внутри корабля, в рубке дрожащая и испуганная Лива плакала и прижималась лицом к груди огромного Гуга Хлодрика. Она ничего не понимала. В голове у нее шумело, перед глазами все кружилось и мельтешило. Но слезы ее были счастливыми, светлыми.

– Я ни черта не понимаю, – раздраженно сказал Глрб Сизов, – договор они, что ли, подписали о невмешательстве? Или, может, играются с нами как кошка с мышью?!

Он нервно вертел в худой жилистой руке свой собственный ошейник. Его распилили еще вчера, но это ничего не прояснило – срез был ровный, черный, не намекающий ни на какие внутренности: где инъектор, где содержимое? Не во сне же ему приснился ад кромешный!

Но говорил сейчас Глеб о другом.

– Подписали, – пробурчал Иван, – и мир поделили на две части – в одной рогатые, в другой трехглазые. Эти сволочи на Землю не лезут, работают по кораблям и станциям…

– На наше счастье, – вставила Светлана, – а вот уйдем с Земли, они про нас-то и вспомнят. Нет, нельзя уходить!

Они сидели в рубке боевого корабля негуманоидов – кто в креслах, кто прямо на полу. Гуг примостился у серой стены, не выпуская из своей огромной руки запястья мулатки, ему все казалось, стоит только разжать кулак, и Лива растворится в воздухе сказочной синей птицей. Гуг еще мало чего понимал, хлопал своими выцветшими глазами, вникал, а в голове у него вертелась навязчивая дурацкая поговорка: «за что боролись, на то и напоролись!»

Глеб, напротив, начинал приходить в себя. И с каждым часом, с каждой минутой его жгло сильнее и сильнее. Проклятые адские подземелья! Он здесь, в безопасности, тепле и сытости. А миллионы голых, измученных и безмерно страдающих там, в аду. Им этого не понять. Они там не были. А он был! И пусть Иван прав по-своему, пусть, сгоряча можно такого напороть, что потом сам пожалеешь… но и сидеть, сложа руки, никакой мочи нет. Плевать на трехглазых негуманоидов Системы! Сейчас надо сделать все возможное на Земле!

– Короче, – заявил он как отрезал, – через час я ухожу туда, вниз! Или вы решаетесь на что-то или…

– Он верно толкует, – поддержал Сизова из своего угла Иннокентий Булыгин.

Хар лежал у него в ногах, Хару никто права голоса не

давал.

– А ты что думаешь? – Иван обернулся к Гуту Хлодри-

ку.

– Хреноватые делишки, – глубокомысленно пробасил Гуг. И добавил ни к месту: – Зря ты меня, Иван, из каторги вытащил! Лучше б я там сдох!

Лива ткнула его маленьким смуглым кулачком в бок, раздвинула губы в улыбке. Но улыбка получилась жалкая. Лива тоже была потрясена тем, что узнала про Землю. Уж лучше бы и ей не просыпаться… нет, проснуться бы, но позже, значительно позже, через годы, через века, когда все уладится, когда снова заискрится лазурное море и так сладостно будет лежать на золотистом песочке. Но не теперь!

– У нас мощный боевой корабль, – гнул свое Глеб, – у нас есть оружие, мы знаем, где склады с боеприпасами. Надо убивать этих гадов! Убивать как можно больше! Ни один из вас не стоял в чане с пиявками! Из вас не пили кровь! Не уродовали, не били дубинами, не секли плетьми!

– Ну, хватит! – остановил его Иван. – Первым делом надо сделать рейд на одну из станций… из уцелевших станций, забрать побольше провизии и доставить в Храм. Задача ясна?

Светлана посмотрела на него странным проницательным взглядом. Но не ответила.

– Значит, ясна, – обрубил Иван, – исполняйте! И не гляди на меня так. Лучше запоминай – ни в какие драки не ввязываться, беречь звездолет, одна нога здесь – другая там, мигом: сначала к Храму, разгружаетесь, потом сюда, за нами! Ты командиром, Гуг с тобой, пускай немного оклемается…

– Обижаешь, Ваня, – седой викинг набычился, поглядел исподлобья угрюмо и недобро.

Но Иван в корне пресек недовольство.

– Молчать! И не обсуждать приказы!

Допустить на боевом корабле базарную демократию он не имел права. Одно дело выслушать мнение команды – каждый имеет свою точку зрения. Но после слова командира разногласий быть не должно. Гуг старый бузотер, известный анархист, но и он поймет, и он в свое время в своей банде не допускал лишней болтовни. Тем более, что ему надо после летаргии малость очухаться.

Иван пристально поглядел на притихшую и напуганную Ливадию Бэкфайер-Лонг. Нет, ничего, все нормально, и взор ее прочистился, стал ясным, никакой тьмы в глазах, и личико просветлело – по сути дела, и ее с того света вернули. Что ж, умеешь разбрасывать камни, умей и собирать их.

– Приготовиться к высадке!

Иван молча ткнул пальцем в Глеба Сизова и Иннокентия Булыгина. Но оборотень Хар тоже поднялся с пола, потянулся и зевнул будто заправская зангезейская борзая, коих в природе и не существовало.

Светлана молчала. Она знала, раз Иван решил, его не свернешь, как гору. И что-то он не договаривает, опять не договаривает. Может, она зря прилетела за ним? может, нарушила какие-то его планы?! Светлана была в растерянности. Но виду не подавала. Она сделает все как надо. Ему видней.

Черный бутон распустился над единственной уцелевшей крышей Форума. Все четверо вышли наружу, во мрак непроглядной земной ночи. Трое были в скафах со стеклозаб-ралами, позволяющими видеть в темноте. Хару никаких приборов не требовалось, на Гиргее бывает мрак и помрачнее.

Кеша медленно подошел к краю крыши, заглянул вниз, в пропасть. Огромнейшая, необъятная площадь Величия и Процветания Объединенных Наций Мирового Сообщества, была пустынна и мертва, да, она была мертвей любой самой гиблой и безводной пустыни, в которой ветер перекатывает сухие колючки, в которой под слоями песка шуршат суетные шестиногие, проползают не понимающие жара змейки, над которой кружат стервятники. В этой мертвой пустыне был лишь пепел окаменевший, застывший пепел, покрытый корочкой грязного, впитавшего в себя кровь и нечистоты льда.

Богом проклятый, вымерший Нью-Вашингтон!

– И чего ради мы сюда сели? – недовольно вопросил Глеб. В скафандре с его могучей гидравликой он почти позабыл про больную ногу. Лишь саднила незаживающая, иссеченная плетьми спина.

– Ты видишь эту махину? – вопросом на вопрос ответил Иван. И ткнул пальцем вниз, в уцелевшую часть полутора-мильного дворца Форума, который был когда-то хрустальным колоссом, ослепительно-огромным, фантастическим чудо-цветком, возносящимся посреди мегаполиса, всемирного вавилона XXV-ro века, возносящимся меж бесчетного числа алмазноструйных фонтанов, экзотической зелени, свезенной со всей Вселенной и высаженной по площади Величия и Процветания.

– Вижу!

– Так вот, – неторопливо проговорил Иван, – вниз этот город уходит на еще большую глубину. Понимаешь, о чем я думаю?

Еще бы, Глебу Сизову, узнику подземелий, рабу ада, вырвавшемуся наружу, и не понимать. Он все понимал… кроме одного.

– Чего ж мы медлим?! Надо спускаться!

– Сейчас. Спустимся, – спокойно ответил Иван.

И дал малым залпом из всех шести стволов бронебоя по пятидесятиметровому шпилю, чудом державшемуся на трех титановых прутьях. Раскаленный, расплавленный металл огненным комом, гудя и рассыпая искры, полетел вниз.

Иннокентий Булыгин оглянулся с неудовольствием и опаской.

Хар жалобно заскулил и припал к крыше.

– Зачем? Ты же привлекаешь и х к нам! – занервничал Глеб.

– Конечно, привлекаю, – сказал Иван, – ты сам рвался в бой. А теперь испугался?!

Верховный говорил так спокойно, неторопливо и уверенно, что Глеб Сизов сразу сник и даже опешил. Никого он не боялся, но в таком деле без осторожности и оглядки никак нельзя, это знает любой салага, об этом не надо говорить десантнику-смертнику или командиру такого подразделения как альфа-корпус. Глеб тут же горько усмехнулся – какой он, к черту, командир! и где его альфа-корпус! Командир без команды, беглый раб с расшатанными нервишками.

И все же он заметил черную тень.

– Назад!!!

Иван еле успел отпрыгнуть. Из черных небес прямо на то место, где он только что стоял, камнем упало непонятное черное существо. Оно успело вывернуть над самой крышей, взмахнуло огромными перепончатыми крыльями, взвыло, оскалило пасть и, растопырив когтистые лапы, ринулось на Глеба.

Залп бронебоя отбросил мерзкую тварь. Ослепительно-синий луч вонзился в черную чешуйчатую грудь – это не сплоховал Кеша. Но ярость и дьявольский напор зубастой гадины оказались сильнее. С перебитыми крыльями и рваной раной, из которой хлестала зеленая жижа, тварь снова бросилась на Сизова. Тот успел нажать на спусковой крю, к парализатора. Но не это спасло его. В отчаянном диком прыжке оборотень Хар опередил гадину, вцепился зубами в глотку. И рухнул вместе с ней.

Схватка на крыше продолжалась недолго. Иннокентий Булыгин даже не успел пустить в ход свой заветный сигмаг скальпель, как крылатая тварь забилась в предсмертных судорогах. Хар делал свои дела на совесть.

– Готова! – процедил Глеб.

Они сгрудились над мертвым телом. Только оборотень сидел поодаль, зализывал рану на плече. Его не интересовали трупы.

А поглядеть было на что. Весу в мертвой гадине было не меньше десяти пудов – огромное вытянутое тело, покрытое морщинистой толстой кожей с наростами чешуи, шесть длинных мосластых и голенастых лап, крылья как у гигантской летучей мыши или у самого дьявола, когти, шипастые крючья, вытянутая вперед хищная морда с оскалом кривых клыков… и остекленевшие, почти человеческие глаза.

Первым опомнился Иван.

– Это человек, – тихо сказал он. – Я видел таких. Их начали выращивать в секретных лабораториях еще до прихода нечисти.

– Теперь этим занимаются рогатые, – добавил Глеб.

– В Пристанище есть умельцы, – как-то уклончиво пояснил Иван.

– Причем тут Пристанище!

Иван грустно улыбнулся и прошептал себе под нос:

– Пристанище везде и повсюду, и Земля лишь часть Пристанища, вот причем… Никто его не понял. Но Кеша решил прервать прения.

– Да плевать мне, где их выращивают! – просипел он.

– И из кого! Бить их надо, гадов поганых, вот и все!

– Бить надо, – согласился Иван, – да вот беда, материалу много, слишком много… вон, Глеб-то понимает, о чем я толкую.

Сизов стоял в оцепенении. До него только стало доходить, что такую вот тварь могли сотворить из любого его бойца, из жены, из брата, из друга, из него самого. Материала очень много, чудовищно много – в подземельях миллиарды людей! Биомасса!

– Там еще двое, – сказал вдруг оборотень Хар, задирая свой влажный черный нос к небу, – я чую их.

Иван вскинул одновременно и бронебой, и лучемет. Теперь и он видел, как из мрака беспросветных небес несутся прямо на них две крылатые твари с мордами птеродактилей. Они были еще больше и отвратительнее, чем первая. Но он не стал разглядывать гадин, Люди? Ну и пусть! Они были людьми, пока не продали свои души… Выстрелы грянули сразу из пяти стволов, грянули с такой убойной силой, что гадин разорвало в клочья, бросило вниз, в черную пропасть над площадью Величия и Процветания.

– Ловко они нас обдурили! – с неожиданной злобой процедил Кеша, забрасывая лучемет за спину, в наскафную тулу. – Правильно умные люди говорят: век живи, век учись

– дураком помрешь!

– Чего ты психуешь? – Глеб уставился на Булыгина, будто впервые увидел его.

– А ничего! Все кончено. Крышка! – Кеша скрипел зубами и матерился. – Сперва они развели у нас этих са-танистов долбанных, из них вырастили рогатую сволочь, выползней всяких. А потом до остальных добрались… Ты сам был там, а ни хрена не понял!

Глеб возмутился, пошел на Кешу.

– Чего это я не понял?!

– А того, что таких как эта тварь, – Кеша пнул ногой труп крылатой гадины, – у них будет сорок пять миллиардов! Это ж получается, что мы своими руками, вот этими,

– он потряс металлопластиковыми перчатками скафа,

– должны перебить каждого бывшего человечка, всех до единого, а там клоны всякие пойдут, мать их! И-эх!!

Иван похлопал Булыгина по спине, похлопал успокаивающе.

– Позднее у тебя зажигание, Кеша, – сказал он с доброй улыбкой. – Но ты не отчаивайся, всех сразу в демонов и гадов они перестроить не смогут, иначе тут бы сейчас летали тысячи таких. Но процесс пошел, в этом ты прав.

Кеша притих. Потом спросил робко, с надеждой, будто провинившийся юнец:

– Значит, драться будем? Бить гадов?!

– А чего ж нам еще остается. Иван первым вошел в черный бутон бота. И через полчаса, вдосталь покружив над развалинами Нью-Вашингтона, они опустились в его пригороде, в центре того самого форта Видстока, где в прежние времена была собрана вся «мозговая» мощь Мирового Сообщества.

– Об этот орешек Дил Бронкс обломал себе зубы,

– пояснил Иван. – Тут мы потеряли Цая ван Дау. Потом взяли…

– Взять то взяли, – не выдержал Глеб Сизов, – да сколько народу положили. А разблокировать тайники Исполнительной Комиссии так и не сумели.

– У нас было мало времени.

Глеб скривился, желваки на его худых, обтянутых желтой кожей скулах заходили ходуном.

– Зато у них на все времени хватило!

Развалины форта были покрыты таким же толстенным слоем окаменевшего, оледеневшего пепла, что покрывал и саму бывшую столицу бывших Всеамериканских Штатов. Но приборы показали, что именно здесь наибольшая глубина освоения – до трех миль. Там, внизу, были тысячи ярусов-этажей, путеводы, шахты, подземные дороги, лаборатории, энергоустановки, убежища и еще черт-те что.

Едва ступив шаг из бота, Иван бросил наземь шнур-поисковик. Тот вздрогнул, свился спиралью и уполз. Кеша поглядел на Ивана как-то особенно тепло, будто припоминая что-то давнее, полузабытое.

– Вот так-то, друг Иннокентий, – улыбнулся Иван. – А вот эта штучка тебе ни о чем не говорит, а?

Иван разжал кулак. На ладони у него, на матовом метал-яопластике перчатки, лежал черный подрагивающий шарик.

– Зародыш! – изумленно выдохнул Кеша. – Ты помнишь, как мы ползли по этим чертовым норам! На Гиргее! Как пробивались на базу?!

– Помню, помню, – Иван прервал Кешины излияния, сдавил шарик-зародыш в кулаке и отбросил его метров на десять от себя.

Глеб стоял насупившись. Он ничего не понимал. Хар терся облезлым боком о Кешину ногу и с подозрением поглядывал на раздувающийся зародыш. Серая подрагивающая масса росла снежным комом, пучилась, дыбилась, становилась все больше.

– Живохо-од! – наконец выдал Кеша. И прихлопнул себя по бокам.

– Угадал, – подтвердил Иван. – Бот по ярусам не пройдет. А на этой животинке можно попробовать, других у нас нету. Кроме того, – Иван обернулся к Сизову, – проверим, как нечисть реагирует на чужую биомассу, верно?

Глеб недоуменно развел руки.

А Кеша все стоял с полуразинутым ртом, и слезы умиления текли из его воспаленных глаз на заросшие щеки. Он все помнил. На проклятой Гиргее точно такой же живоход спас их от смерти. Они прорвались на нем к базе, к огромному Д-статору… и потом, уже на Земле, лежать бы его косточкам в лесу, возле роскошной дачки предателя и выродка Толика Реброва, которого сожрали его собственные рыбины, там был капкан, дачу взяли в кольцо броневики спецназа, так называемого Управления по охране порядка, они с Харом вырвались чудом, их буквально из пасти смерти вынесла эта послушная и резвая животинка, тогда пришлось бросить ее, в спешке сматываться с Земли куда подальше… и вот так встреча!

– Ладно, хватит нюни распускать! Вон, шнур ползет обратно.

Иван подтолкнул Кешу к плоскому шевелящемуся «языку», что высунулся большой лопатой из чрева живохода. Глеб засомневался было. Но Иван поглядел на него строго. Язык сграбастал сначала одну пару, потом другую. Извивающийся и раздувшийся шнур остался снаружи, показывать дорогу.

– Родная моя!

Внутри было тепло, светло и удобно. Пахло почему-то ладаном и медом. Кеша с ходу прыгнул в полуживое кресло-полип. Оно уныло обвисло, не подчинилось ему.

– Чего это… – начал обижаться Булыгин. Но Иван не дал ему долго думать.

– Скаф сбрось, Кеша! – сказал он.

Разоблаченного Булыгина полип принял с удовольствием, потек живым стволом по хребту, выгнулся мягким изголовьем, облепил затылок. Первым делом Кеша дал полный обзор – и передняя стена будто рухнула, исчезла напрочь.

– Вперед! – скомандовал Кеша, уставившись на чуть светящийся во тьме шнур-поисковик.

Вход в подземелье оказался за три сотни шагов от места их высадки, приборы черного бутона не наврали. И все же живоходу пришлось прожечь дыру, расширить ее метра на полтора, чтобы протиснуться внутрь.

– Почему не срабатывает блокировка? – подал голос после долгого молчания Глеб. Он стоял на желеобразном, но плотном настиле прямо за спиной у Булыгина и старался ни к чему не прикасаться, он еще не очень-то доверял этому серому полуживому чудищу, в утробе которого находился.

– Скорее всего, выползни все разрушили, им блокировки не нужны, – предположил Иван. – Им нужны емкости для хранения консервантов и биомассы. Им нужны откормочные помещения, виварии, инкубаторы, отстойники плоти и крови хранилища мозговых тканей… и они думают, что сопротивление землян подавлено полностью и никаких не то что врагов, а даже внешних раздражителей у них нет и быть не может.

– Ничего, мы им рога посшибаем, – прохрипел Кеша, – они по-другому думать будут. Вперед, родимая!

На верхних ярусах было темно я пустынно. И они по отвесным шахтам ползли вниз. Живоход лишь содрогался немного, опускаясь с уровня на уровень, пробиваясь в потаенные глубины подземных лабиринтов форта Видсток.

– Понастроили, мать их, на свою голову! – злился Кеша. А Иван думал о другом. Как плохо он знал Землю! Его носило по Вселенной из края в край, он блуждал по чужим и чуждым мирам, странствовал и плутал по уровням, ярусам, лабиринтам Системы со всеми ее Харханами и Меж-арха-аньями, скитался по утробам и внешне-внутренним мирам планеты Навей, ползал по скрытным тропам Пристанища, думал, что эти звериные норы только там, в иных пространствах и измерениях, что на Земле все просто, чисто, ясно, красиво и открыто… Нет, и на Земле жили звери, страшные, подлые, гнусные звери-выродки, которые изрыли ее своими норами-лабиринтами, убежищами, логовами по всем ее подземным ярусам и уровням, каких в ней не было и впомине. Они докопались до мантии, до слоя раскаленной лавы. Дай им волю, они бы добрались и до ядра, как добрались до него на Гиргее совсем другие… Другие? Нет. Выродки всех пространств и вселенных одним мирром мазаны.

– Вот они, падлы!

Кеша с каким-то плохо скрываемым вожделением бросил живоход на выскочившего яз-за поворота подземной дороги выползня. От рогатой гадины не осталось и мокрого места.

– Стоп! – приказал Иван. – Дать задний обзор! Кеша повторил команду. И просветлело позади – никаких следов сатаноида ни на полу, ни на стенах, ни на потолке овального трубовода не было.

– Запроси его! Кеша понял с лету.

– Эй, родимая, – потребовал он, – отвечай: куда девала гада рогатого?

Помолчал с полсекунды. И вдруг выдал ошалело:

– Говорит, что гад этот на топливо пошел, на заправку, стало быть! Во дае-ет!

Хар, лежащий в ногах у Кеши, радостно заскулил, почуяв, что хозяин радуется и ликует.

– Это хорошо, – сдержанно заметил Глеб. – По моему представлению, живоход, как вы называете эту машину, являет из себя биоматериальный агрегат, а потому ему для энергетической подпитки нужен не бензин, не гравизон, а обычная биомасса… значит, он четко различает одушевлен-кую плоть и неодушевленную.

– Точно мыслишь, – закрепил мысль Кеша, – ведь нас-то он не сожрал, стало быть, разбирается! – И тут же бодро вскрикнул: – Нно-о, родимая!

На восемнадцатом сверху уровне брезжил призрачный свет. И все помещения, все бункера были забиты запаянными ледяными чанами с наростами из смерзшейся крови, нависающей сосульками.

– Консерванты? – спросил Глеб, заранее зная ответ.

– Они самые.

Живоход уже поглотил в себя не меньше десятка выскакивавших на его пути выползней. И с каждым ярусом становилось все яснее – или никаких систем раннего оповещения у нечисти вовсе нет, или на живоход они просто не реагируют.

– Давай вниз! – приказал Иван.

На двадцать третьем уровне несколько тысяч голых и обритых людей висели по стенам вверх ногами. Все они были измождены, измучены, изодраны, но живы. Под каждым стоял сосуд размером с ночной горшок. В горшках этих копошились мелкие и противные желтые личинки. Прямо сверху на них, из ран висящих, из носов, ушей, разинутых ртов каплями стекала в горшки кровь. Но личинкам, видимо, хватало этих капель – они бодро наползали друг на дружку, всасывали грязную, смешавшуюся с жиром их же скользких тел кровь, кишели кишмя.

Глеб побледнел как сама смерть – это было видно даже сквозь забрало скафа. Иван с тревогой смотрел на него – еще неизвестно, что вынес его заместитель, командир разбитого в пух и прах альфа-корпуса из адских подземелий, неизвестно, что было у него в голове, ведь и его кровью выкармливали каких-то зародышей-пиявок.

– Сжечь!

Кеша непонимающе уставился на Верховного. Как это сжечь, ведь там люди?!

Тогда Иван откинул шлем. И уселся на соседний полип. Теплый мягкий язык тут же облепил его затылок. Он не стал ничего говорить, он просто очень образно и живо представил, как тонкие струи огня, направленного огня выжигают сосуды и их содержимое. Живоход все понял правильно, он и не мог понять иначе: наверху висели люди, причинять им страдания и боль нельзя, внизу… шевелящаяся масса, которую надо уничтожить. Не огонь, но вязкие мерцающие струи полились на пол, потекли к сосудам.

– Мать моя! – выдохнул Кеша, узрев, как лопаются горшки, как сгорают, обращаясь в грязно-серый пепел личинки – миллиарды, триллионы личинок.

Но каждый молча вопрошал себя, а что же дальше, как можно помочь несчастным рабам подземелий. Ни продовольствия, ни воды, ничего не было. А если отключатся незримые источники адской энергии, если исчезнут пронизывающие эти голые тела инфернополя, что тогда? Почти все вымрут сразу, за две-три минуты. Уцелеют очень немногие. Но останутся ли и они здоровыми – телесно и душевно?! Мало, совсем мало сжечь эту нечисть, эту погань!

– Глеб и Кеша, наружу! Быстро! Десять минут на все дела!

За десять минут справиться не удалось. Булыгин, Сизов и оборотень Хар провозились больше часа. И все же они обрезали, оборвали, перегрызли все путы. Люди падали, сползали, застывали измученной плотью на грязных сырых полах, ползли вслед своим спасителям, тянули к ним высохшие, ослабевшие руки, молили о чем-то бессвязно и горько. Нет, это были не бойцы, не бунтари. Нечего и надеяться на них. Иван сразу понял свою ошибку. Если в подантар-ктических зонах у рабов оставались силы, чтобы бросить камень в своих мучителей, забить вдесятером, дюжиной одного, то эти были уже не способны ни на что, они сами ползали червями во прахе, стенали, рыдали, натыкались друг на друга слепо, беспомощно. Они вызывали острую, отчаянную жалость. Но помочь им было невозможно.

Кеша вернулся в живоход весь в слезах, подавленный и тихий, Глеб угрюмо молчал. Все его надежды поднять в подземельях бунт, восстание, рухнули. Глупость! Бред! Такие надежды лишь юношей могут питать! Глеб был расстроен, убит горем. Именно горем. Лучше бы ему сдохнуть там, в дыре под пробитой, разодранной Антарктидой!

– Чего скисли! – взъелся на них Иван. – Кто рвался наружу, кто кулаками тряс, может, я?! Теперь-то начинает доходить, или нет?!

– Я тридцать лет дрался на Аранайе, – взъярился вдруг Кеша, – тридцать лет в боях! в лагерях! в побегах! в огне и пламени! в окопах ледяных! Я весь изранен, контужен… меня убивали, резали, гноили, пытали, увечили, мать их, но я никогда не рыдал! я всегда держался назло всем! А потом меня мурыжили в этой проклятой каторге! жилы тянули, суки! живьем убивали! Но я не плакался, не молил о поща-Де. Иван, ты же сам все знаешь, чего ты молчишь?! Я никогда не боюсь! Не родилась на свет еще та падла, что Кешу Мочилу на колени поставит! Не родилась и не родится… Но на этих не могу глядеть, хоть убей, не могу!

– Ладно, браток, не горюй, – начал вдруг успокаивать Кешу Глеб Сизов, – горю мы нашему не поможем, ну и дьявол с ним, а бить гадов будем. Ведь будем, Кеша?

– Будем, – сказал тот, переставая хрипеть и яриться, – будем давить их, сук поганых! Ежели надо, еще тридцат-ник воевать буду, пока не пришибут самого! А ну, родимая, пошла! Вниз!

Иван сидел и молчал. Карающий Меч? Ну какой он карающий меч! И что за радость давить выползней, если людям от этого легче не становится, что толку?! Он видел многое, ему открывалось незримое для иных, но главного он нащупать не мог – что делать?! Что?! И через какие еще очистительные круги ему надо пойти? Свобода воли, свобода выбора! Уж лучше быть подневольным, пусть укажут ясно, четко – куда идти, кого бить, как спасать несчастных! Нет, сейчас он не желал никакой свободы своей воле. И в него еще верят. Как можно в него верить? Иди, и да будь благословен! Куда еще идти?!

– Вниз!

Внизу был сущий ад. Внизу висели десятки, сотни тысяч распятых. Прозрачные шланги гроздьями свисали сверху, расходились к каждому распятому, были воткнуты в разинутые рты, в глотки. По шлангам сползали жирные, разъевшиеся личинки и пропадали в утробах мучеников. У тех действительно были не животы, но утробы – огромные, обвисшие, морщинистые бурдюки на пять-шесть ведер. Что-то колыхалось, дергалось и бурлило внутри этих бурдюков, а временами из разверзающихся свищей выскальзывали черные мокрые безглазые черви. Они падали в чаны, стоящие внизу и пропадали в мутнозеленой густой жиже.

– Этих тоже снимать будем? – мрачно пошутил Глеб. Иван промолчал. Шутка была зловещей и неуместной. С этими бывшими человеками уже покончено, их не спасешь. Где обитают их души, вот в чем вопрос вопросов? Неужто и в таком теле, в этом живом кормилище червей, может быть душа?!

А Кеша тем временем не задавался вопросами. Он для себя уже решил все. Он беспощадно и даже с изуверской жестокостью бил изо всех орудий живохода выползней и студенистых гадин, появлявшихся на их пути.

– Еще одна. Получай, тварь! Шестьдесят третья!

– Ты хоть зарубки делай, – посоветовал Глеб, – а то собьешься.

– Не собьюсь! – Кеша больше не желал шутить. Он сейчас оживал, воскресал. Он снова становился тем самым Иннокентием Булыгиным, который прошел уже через три десятка смертных барьеров и не терял духа… нет, было, конечно, временно, после Храма, после смерти Ивана, в склепе на заброшенном кладбище, там он был сам мертвым, во всяком случае, неживым, но и тогда он бил нечисть! бил беспощадно! а теперь он ее будет бить вдесятеро беспощадней.

– Семьдесят первый!

– Давай еще ниже!

Живоход послушно переползал с уровня на уровень. И не было ему преград в подземельях, будто скрывал он себя и всех сидящих в нем под какой-то волшебной шапкой-невидимкой. Никто не поднимал тревогу. Никто не делал ни малейших попыток вышвырнуть чужака вон, уничтожить его, подавить!

– Они как муравьи, – сказал вдруг Глеб. – Если в муравейник лезет явно не свой – бросаются все. Но есть такие жучки, похожие на муравьев, только побольше, они могут пролезть везде и повсюду, и всем плевать. Он у них половину яиц сожрет, другую перепортит. А они хоть бы хны… А знаешь, почему?

– Почему? – спросил Иван.

– А потому что от вторжения этих жучков ни черта не меняется, все восстанавливается и отлаживается быстрее, чем они могут навредить. В конце концов их сминают будто между делом. Понимаешь, Иван, они не страшны для муравейника! Потому что муравейник – это не что-то одно, живое, смертное, а это система. Система будет существовать вопреки всем жукам.

– Про системы я кое-что знаю, – согласился Иван. И спросил, будто у себя самого, с сомнением: – Ну, а ежели этот муравейник взять и сжечь со всеми потрохами?!

– И с людьми?

– Да, и с людьми… которым уже ничем нельзя помочь, которых не спасешь.