Текст книги "Последний рывок советских танкостроителей"

Автор книги: Юрий Апухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Попытка организации работ с НИИАП

К осени 1990г всем стало понятно, что ЛНИРТИ не в состоянии сделать ТИУС, ни одна из подсистем за эти годы так и не заработала. Министерство созрело к тому, чтобы реанимировать не начавшиеся контакты с НИИАП.

Через Министерство им предложили начать работы с нами по танку, они сразу же согласились и командировали к нам свою бригаду специалистов. Мы сразу же почувствовали класс этой фирмы, им не требовалось долго объяснять, что и зачем. Посмотрев наш задел за эти годы, они также подтвердили правильность выбранного нами пути и принятую технологию работ и заверили нас, что сделать такую систему для них не составляет труда

После этого я был в НИИАП и знакомился с их разработками. Они показали свою БЦВМ Бисер-5 и разрабатываемую новую машину Бисер-7, о которых я много слышал еще с выставки 1983года.

Меня знакомили с работами различных подразделений института и везде я видел неподдельный интерес к нашим работам. Для них работа с вооружением Сухопутных войск была в новинку и они были удивлены разнородностью и сложностью решаемых системой задач в танке и насторожены тяжелыми условиями эксплуатации аппаратуры в танке – минус сорок, удары, пыль грязь и т.п.

Они предложили мне ознакомиться с разрабатываемым ими комплексом управления нашего космического челнока Буран, к тому времени совершившего свой первый и последний полет. В громадном зале в натуральную величину был смакетирован Буран, в котором была установлена вся аппаратура управления им для отработки задач электромагнитной совместимости систем корабля.

Челнок поразил меня своими размерами, я считал что он меньше. Аппаратуры было очень много, а условия ее установки намного проще, чем в танке. У нас практически каждый блок размещался в определенном ему компоновкой месте, на Буране же блоки были в основном прямоугольной формы и этажерками стояли вдоль бортов.

Еще раз увидел рабочее место экипажа и пульты управления, с которыми я знакомился в 1983г на секретной выставке ЭВМ-83, они практически не изменились.

После посещения макета мы зашли к главному конструктору систем управления Бурана по его приглашению и за чаем он рассказывал, что работы по ракетно-космической тематике сильно сокращены и после полета Бурана в верхах ничего и никого не интересует.

К своему изумлению я узнал, что им вместо Бурана предложили разрабатывать систему контроля для автомобиля КаМАЗ! До чего же страна могла опуститься, что таких высококлассных специалистов, запустивших и посадивших в автоматическом режиме челнок, хотят использовать, может и нужной работы, но не требующей таких квалифицированных специалистов. Воистину собираемся микроскопом забивать гвозди!

Без выхода директивных документов начали готовить ТЗ на систему, по их канонам форма была другая и за основу взяли ТЗ на систему ракетного комплекса Тополь. По технике наши и их бригады посещали друг друга и согласовывали все вопросы, у конструкторов НИИАП возникли проблемы с размещением аппаратуры, мы в очередной раз из-за автомата заряжания поменяли компоновку боевого отделения и большинство блоков должно было быть треугольной формы, что серьезно усложняло их конструирование.

В НИИАП оказалось очень сильное направление по гироскопии и они сами предложили нам свои услуги по разработке гироскопических узлов прицельного комплекса и системы навигации.

Началась заинтересованная с двух сторон работа, но всеобщий развал начал и здесь сказываться, директивные документы так и не вышли, а наступивший август 1991 на всем поставил точку.

Четырнадцать лет упорных поисков фирмы, способной сделать для танков ТИУС, привели нас в конце концов к лучшему в стране КБ по системам управления, которое без сомнения реализовало бы все наши идеи. Но судьба в очередной раз показала нам гримасу, страна развалилась и все наши мечты пошли прахом.

Украинская танковая программа

С приходом Борисюка работы по перспективному танку принципиально не изменились и коренного перелома не произошло. Во-первых, он до этого никогда не занимался разработкой танков, только электрооборудованием для бронетанковой техники, что далеко не одно и то же, и, во-вторых, он был представителем разрушающейся системы, которую он не мог, да и не хотел менять. Его попытки по-хорошему договориться с нашими смежниками типа ЦКБ КМЗ и ЛНИРТИ вызывали у них легкую иронию и естественно ни к чему не приводили, а смелости кардинально изменить подходы к работе у него явно не хватало.

Работы с ЛНИРТИ показывали все большую свою бесперспективность, а Коробейников во всем им потакал и покрывал все их провалы, с чем я естественно не мог согласиться, и отношения между нами дошли до серьезной конфронтации. Борисюк несколько раз пытался нас примирить и обещал принять крутые меры, но когда разобрался и понял, что Коробейников во многом просто блефует и не хочет серьезно разбираться в технике, то принял кардинальные меры, не интересуясь нашим мнением.

Вышел приказ по КБ об освобождении Коробейникова от занимаемой должности и переводе его в ведущие конструкторы в группу подготовки документов, было восстановлено мое отделение, я назначен вновь его начальником и мне подчинили исследовательские отделы.

Оглядываясь назад можно только удивляться, насколько было ошибочным решение Шомина о назначении Коробейникова, оно не только не улучшило работу, а наоборот способствовало обострению существующих проблем. Коробейников довольно неразумно повел себя, мы много лет работали вместе и хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга. Не зная существа дела, видно под воздействием Полякова и Исаева, начал от всего отстранять меня, бездумно, не разобравшись, пошел на поводу у ЛНИРТИ и верил во всем этой импотентной фирме, к тому же во всем старался угодить руководству. Соглашательская политика никогда не дает положительного результата, для того чтобы добиться чего-то, надо быть бойцом, а он им не был.

С развалом Союза началась какая-то безысходность, Москва начала относиться к нам настороженно, а Киев много чего обещал, но практически ничего не делалось для организации работ. Да и кто мог там организовывать, если во вновь образуемые государственные структуры набирали людей по главному критерию – знанию украинского языка и ничего не смыслящих в разработке военной техники.

Поездки в Министерство промышленности показывали, насколько эти люди далеки от понимания как и для чего создается военная техника и вполне серьезно собирались производить всю военную технику, которая была в Украине до развала Союза. У них даже и мыслей не возникало, что это стоит громадных финансовых затрат и невозможно без сложившейся взаимной кооперации.

Очень показательным по этому поводу является приезд в 1992 году к нам первого украинского Министра промышленности Лобова. На опытной базе мы показывали ему Боксер, я докладывал по комплексу управления и показывал уже существующие узлы и приборы, которые практически все производились в России.

Он выслушал меня и пошел дальше, но неожиданно вернулся ко мне и спросил – а вы договорились с Ельциным о поставке этих узлов? Более дурацкого вопроса трудно было ожидать от так называемого министра.

Я ему ответил, что с Ельциным я не договорился, так как это уровень президента или премьер-министра Украины и его задача довести это до них. Он молча меня выслушал и двинулся дальше, а для меня это был наглядный урок кретинизма народившегося государства, которое имеет таких министров.

Мы еще пытались продолжить работы по Боксеру и искали смежников теперь уже в Украине. О ЛНИРТИ, с которым работы после начала контактов с НИИАП практически прекратились, никто не хотел и вспоминать и тут родилась идея вернуться к контактам с КБЭ, которое к тому времени уже было переименовано в НПО Хартрон.

Борисюк договорился с Айзенбергом, который стал генеральным директором НПО Хартрон, о встрече и мы с ним поехали на эту фирму. Айзенберг радушно принял нас и показал нам все последние разработки, у них была такая же провальная ситуация по всем их работам по ракетно-космической тематике.

Мы ходили по их лабораториям и цехам, которые были уже в запустении. Если в НИИАП нам показывали разработку системы управления Бурана, то в НПО Хартрон мы ознакомились с системой управления ракеты Энергия, выводившей его на орбиту. И здесь аппаратуры было очень много, которая десятками блоков пылилась и никому не была нужна.

Мы вновь встретились с нашими старыми знакомыми Златкиными и Калногузом, Златкин возглавлял уже комплекс по ракетной тематике, а Калногуз отделение, которым когда-то руководил Айзенберг.

Работу с нами они с удовольствием поддержали, в Киеве только приветствовали это, мы теперь находились в одном министерстве и сидели без заказов и финансирования.

В беседе с одним из начальников лаборатории он рассказал, что в поисках заказов они даже ездят по колхозам и ищут работу, которую они могли бы им сделать! Такого провала я не ожидал и искренне удивился, как можно было оставить такую фирму без средств к существованию. В это время я еще не знал, что где-то через год и мы окажемся в такой же ситуации и я буду заниматься по своей инициативе разработкой системы электронного впрыска для автомобиля Таврия.

НПО Хартрон сразу же подключил к нашим работам серьезные силы и они начали разбираться в деталях. Принцип организации работ у них был такой же, как и у НИИАП и мы начали заново с ними проходить все этапы от согласования ТЗ, алгоритмов, стыковочных характеристик и размещения аппаратуры. Структура КБ у них была очень громоздкая, рассчитанная на масштабные работы по ракетно-космической тематике и ее приходилось приспосабливать под взаимодействие снами.

Работа пошла, но не решался главный вопрос к которому неизбежно все мы должны были прийти – это финансирование. НПО Хартрон при всей своей громадной численности сотрудников требовал серьезного финансирования и ранее они ни в чем себе не отказывали. С их стороны начались попытки запросить объемы финансирования, превышающие затраты на разработку всего танка, что естественно никого не устраивало.

Мы долго притирались друг к другу, к тому же у Борисюка как-то не сложились с Айзенбергом личные отношения, каждый из них считал себя более главным, что также накладывалось на работу В начале по технике работа шла и очень хорошо, но финансирование по танку практически прекратилось и мы были не в состоянии оплачивать даже уже выполненные работы. Примерно года полтора мы в таком режиме работали, но потом работа медленно умерла, как и весь танк. Единственным ответвлением от этой работы стала разработка и запуск в производство НПО Хартрон баллистического вычислителя для нашего серийного танка.

В этот период началась работа с КБ Южное по созданию ракетного вооружения для Боксера и серийного танка. Эти работы также ни к чему не привели, они делали слишком большие ракеты и их задел оказался недостаточным для создания ракетного вооружения для танка. Они попытались получить такой задел в КБТМ, но им было отказано. Эти работы также медленно умерли, к тому же КБЮ не проявляло к ним серьезного интереса.

Конец разработки Боксера

С момента развала Союза мы все-таки сумели довести конструкцию автомата заряжания и основные узлы танка до приемлемого уровня работоспособности. С автоматом заряжания у нас не получалось из-за его сложности, обусловленной компоновкой машины и вынесенной пушкой. Все-таки было найдено простое и удачное решение разместить АЗ в корпусе в виде двух барабанов вдоль бортов танка, что позволило добиться его безотказной работы.

Начали решаться вопросы и с пуском двигателя, было принято решение установить пускач и проработаны два его варианта – турбина или специальный дизель, который обеспечивал устойчивый запуск двигателя во всех температурных режимах.

Разработку ТИУС отдали в надежные руки, сначала НИИАП, а затем НПО Хартрон, и ни у кого не вызывало сомнений, что система будет реализована

Но произошло самое страшное, рухнула страна, которая могла позволить себе вести такую дорогостоящую разработку военной техники. Мы еще года два пытались найти способ продолжить разработку танка в рамках нового государства, но никому и ничего не было нужно, руководство государства интересовали совершенно другие проблемы, тем более взаимоотношения с Россией, правоприемницей Союза, еще до его развала начали серьезно ухудшаться.

Просьба Москвы передать документацию на Боксер украинские руководством было категорически отвергнута, а самим вести эту разработку явно было не по силам.

Машина медленно умирала, жизнь заставила КБ переориентироваться на работы по серийному танку и модернизацию ранее выпущенных в Союзе танков.

Начали происходить и кадровые изменения в КБ, как только мы ушли из подчиненности Москвы Борисюк начал избавляться от всех своих заместителей, доставшихся ему в наследство от Шомина. Постепенно все они по разным причинам покинули свои посты и на их место он назначал новых выдвиженцев. Встал вопрос, кто будет главным конструктором вместо Полякова, Борисюк рассматривал различные варианты и мне было известно, что там в том числе были кандидатуры Бусяка и меня.

Меня это несколько удивило, что Борисюк рассматривает в том числе и мою кандидатуру, между нами всегда были сложные отношения, но при его напористости в делах он видно ценил в людях работоспособность и преданность делу. Не знаю, насколько серьезно он это рассматривал, но в его заместители я явно не годился. И было здесь много причин, начиная от наших личных отношений и кончая моим отношением к этому образовавшемуся государству.

Ко всему этому я относился спокойно, пример Ковалюха остался для меня наглядным примером, к чему могут привести излишние эмоции. Борисюк негласно интересовался у моих сотрудников их отношением к нам и из-за моей жесткости и требовательности к подчиненным многие из них естественно были сторонниками Бусяка. Через некоторое время мой подчиненный Бусяк стал главным конструктором и первым заместителем Борисюка, я это воспринял спокойно и продолжал заниматься медленно умирающей работой по перспективному танку.

В конце концов работы просто прекратились, да и Борисюк потерял к ним интерес и занялся в основном работами по серийному танку. Мои подразделения и я остались практически без работы и от безделья я занялся разработкой системы электронного впрыска вместо карбюратора для автомобиля Таврия. Довольно оперативно я организовал кооперацию из предприятий военно-промышленного комплекса, оставшихся в Украине, и по заданию Запорожского автомобильного завода начал разрабатывать систему. Нам выделили два автомобиля, мы оборудовали их системой и испытывали в Харькове и Мелитополе, потом даже ездили на научную конференцию в Суздаль по перспективам развития этих систем.

Система электронного впрыска оказалась слишком дорогой и не очень нужной для этого маленького автомобиля и постепенно автозавод потерял к ней интерес.

Направление по перспективному танку в основном простаивало без дела, заниматься серийным танком у меня не было никакого желания, а сидеть без дела я не мог и надо было принимать решение, что делать дальше. В начале 90-х в стране бурлила политическая жизнь, я занялся политикой и в 1994 меня избрали депутатом Харьковского областного совета. Я возглавил депутатскую фракцию и совместно со своими соратниками по взглядам, начал борьбу с нарастающим украинским национализмом, который с неистовым упорством стремился перечеркнуть все наше великое прошлое.

КБ медленно деградировало, с меня никто и ничего не спрашивал, мои сотрудники самые достойные и способные достичь чего-то, начали покидать его. В итоге и у меня созрело решение уходить и осенью 1995 я написал заявление.

Причин, приведших к этому, было несколько и из них можно выделить две главные. Первое, это прекращение работ по перспективному танку и моему детищу ТИУС, как ни трагично, но работа по многим объективным и субъективным обстоятельствам оказалась не завершенной и надо было признавать поражение. Дорабатывать и доводить ранее разработанные танки, после такой многолетней работы на самом острие последних достижений техники и достигнутого уровня поддержки во всех сферах, я не мог и не было никакого стремления к этому. К тому же я отлично понимал, что Украине не по силам вести серьезные разработки по танкам и, в первую очередь, по финансовым соображениям.

Второе и не менее существенное, для меня имело принципиальное значение, для кого это я делаю. С юношеских лет и особенно после работы в комсомоле я всегда гордился своей страной и у меня была Родина с большой буквы, которая, как это ни пафосно звучит, очень многое для меня значила. С развалом Союза я сначала потерял Родину, а потом все эти события отняли у меня и любимую работу.

Я был свидетелем всего, что происходило с начала 90-х и тогда уже видел, что люди, рвущиеся к власти в Украине, сделают все возможное, чтобы оторвать ее от России и привить ненависть ко всему русскому. Последующие события только подтвердили это, взаимоотношения между нашими странами с годами ухудшаются и украинские националисты способны на все, в том числе и развязать конфликт с Россией. Практически всю свою сознательную жизнь я посвятил разработке этого грозного оружия, которым теперь могли стрелять в моих соотечественников. Отдавая себе отчет о возможном развитии ситуации я не мог переступить через свои убеждения и разрабатывать танки для этих ничтожеств.

Правопреемницей Союза была Россия и я, как советский офицер, давал присягу на верность и не собирался ей изменять. Настоящий офицер дает присягу один раз, а последующая служба под знаменами других государств – это удел наемников. К сожалению, не все военные выдержали испытание на верность, но были и целые воинские подразделения, которые остались верны данной присяге.

Насколько я знаю на территории Украины нашлось только две дивизии Воздушно-десантных войск, отказавшихся давать присягу новому государству, и после долгих разбирательств они со знаменами и под звуки оркестра покинули военные городки и отбыли на свою Родину, которой давали присягу.

Вот с таких я всегда брал пример, а не с тех наемников, которые за деньги или подачки готовы служить кому угодно. В 1992 эти жалкие правители через военкоматы вызывали всех офицеров запаса для подписания присяги на верность вновь образованному государству, подавляющее большинство игнорировало столь низменные предложения, но нашлось и такие, которые пошли на это, бог им судья. Наиболее мерзко выглядел переезд из России офицеров за чинами и званиями в создаваемой армии Украины. Особенно мне запомнился случай с одним полковником из Министерства обороны Украины, которого я помнил еще довольно посредственным капитаном на Кубинке, часто приезжавшего к нам в начале 90-х и рассказывавшего, как он удачно сбежал оттуда и получил высокую должность на своей исторической родине.

Для меня Советский Союз и Россия всегда были словами с большой буквы, а Украина – так, ничего не значащий для меня пустой звук, которому я не собирался и не собираюсь верно служить. Все мои действия в последующие годы направлены были на борьбу за восстановление исторической справедливости, при которой и история танкостроения в моем родном КБ является не историей Украины, а принадлежит всем нам, работавших в разных республиках под руководством Москвы.

Вот две главные причины, заставившие меня покинуть КБ. Были и другие, более мелкие – мои разногласия с руководством, занимаемая должность, повальное и безнаказанное безделье и верноподданческое стремление руководителей служить новой власти, но они не имели для меня принципиального значения. Я знал, что если бы была настоящая работа по Боксеру и ТИУС в рамках с таким трудом сложившейся кооперации, Борисюк и Бусяк дали бы мне возможность работать так, как я считаю нужным, но этого не могло уже быть по определению.

Конечно можно задаться вопросом – а почему я не уехал в Россию. Наверно самое существенное заключалось в том, что настоящей работы, которой я полностью отдавался, там не было и она вряд ли могла появиться. Я прошел школу ХКБМ от молодого специалиста до идеолога танковых систем управления и хорошо знал, что наши конкуренты – Н.Тагил и Ленинград стояли намного ниже нас и для достижения нашего уровня, даже если бы они этого и захотели, им бы потребовались многие и многие годы. Но они к этому и не стремились, а прошедшие два десятилетия показали их полную несостоятельность в разработке танка нового поколения. У руководства и ведущих специалистов ХКБМ, в том числе естественно и у меня, всегда была гордость за наше КБ и мы не считали их серьезными конкурентами. За все годы советского танкостроения все новое рождалось именно в нашем КБ и после Т-34 мы задавали тон и направленность его развития. Как конструктор я вырос в КБ и впитал в себя мысль, что «уральские мужички» и «ленинградские прохиндеи» способны только скопировать и дальше развить рожденные нами идеи. Прошедшие годы подтвердили это, если Н.Тагил десятилетиями продолжает мусолить затасканную карту Т-72, придумывая ему всякие экзотические названия, то Ленинград со своим Т-80 и на это оказался не способен и тихо скончался.

Перед уходом, когда все документы были оформлены, я зашел попрощаться к Борисюку. Мы спокойно с ним поговорили и пожелали друг другу успехов. В разговоре он бросил мне интересную фразу, которую я не ожидал. Он сказал, «знаешь, тебя бы все равно не назначили главным конструктором, потому что ты русский». У меня и в мыслях не было вспоминать ему какие-то прошлые обиды и я был удивлен такой его откровенностью. Все уже было решено и ко всему я относился спокойно, но как-то покоробило, что эти новоявленные правители где-то там наверху интересуются еще и национальностью.

Прошли годы и практически каждый день Победы на Воинском мемориале мы встречаемся с Борисюком, обнимаемся и желаем друг другу успехов. При всех наших разногласиях мы делали общее дело и со временем именно служение такому делу оставляет самые лучшие воспоминания.

Уходил из КБ я практически на улицу и сильно рисковал, но тот опыт и закалка, полученные мною в жестких противостояниях с моими оппонентами позволили мне достойно войти в бизнес и проявлять свое рвение совершенно в другой области. Появилась возможность поездить и показать ребенку мир, раньше меня и близко не подпускали к границам, и увидеть как живут другие.

Многие не знали истинных причин моего ухода из КБ и почему-то считали, что я вернусь. Мой рабочий стол, как мне потом рассказали, около года стоял пустой и его никто не занимал, но все пути назад я сам себе окончательно обрубил.