Текст книги "Горнист"

Автор книги: Юрий Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Осторожно ступая босыми ногами, они выскользнули со двора. Шли по сухой водосточной канаве вдоль шоссе в тени деревьев. Там, где шоссе круто поворачивало к опустевшему лагерю, Сергей остановился.

– Стань под деревом. На дорогу не выходи. Если кто с шоссе свернет на эту дорожку – свистнешь. Свистеть-то умеешь?

– Не-е-ет, – упавшим голосом признался Саша.

– И чему вас только учат! Мелочь пузатая, – рассердился Сергей. – Ну хоть квакать, как лягушка, умеешь?

– Уме-е-ю.

– А ну квакни тихонько.

– Ква-а-а, ква-а-а.

– И это, по-твоему, лягушка? – усмехнулся Сергей. – Ну ладно, сойдет. Только громко квакнешь. Понял?

– Понял…а…а… он стрелять не будет?

– Кто?! Вот чудило! Кто же в лягушку стрелять будет? Квакнешь два раза и сиди под деревом, пока я подойду. Ну, понял?

– Угу-у-у…

Сергей свернул на узенькую дорожку и исчез в темноте.

Саша бодрился. Он сам себя уговаривал: «Ну и что ж тут такого? Посижу немножко… А там и Сережа придет. И ничего страшного нет. И луна вон как высвечивает…»

Но луна, будто ей кто шепнул, нырнула в темные тучи. Саша протянул руку. Нет. Уже и пальцев не видно. Он стал приближать руку к носу, бормоча: «Не видно… не видно… Ой!» Хоть и ожидал, но когда палец коснулся щеки – вздрогнул. А что, если? Во рву кто-то зашелестел сухой травой!.. Кто это?.. Сердце стало быстро-быстро толкаться в ребра. А в голову полезли воспоминания. Они все лезли и лезли. И не отогнать их ничем…

Однажды отряд, растянувшись длинной цепочкой, шел узкой тропкой по дну ущелья между горами Три Сестры. Саша так увлекся ежевикой, что отстал от остальных. А куст попался на удивленье! На стороне, обращенной к тропинке, почти не было спелых ягод. Но зато когда он обогнул куст с другой стороны!.. Сотни больших черных ягод висели на ветках. Он ел их, позабыв обо всем. Потянулся к новой ветке и… обмер. Там, где, пробившись сквозь густую крону дикой груши, солнце круглым пятном упало на землю… в нескольких шагах от него, свернувшись кольцами, подняв маленькую сухую головку и высунув жало, лежала потревоженная им, приготовившаяся к прыжку змея. Саша заорал. Хотел бежать и не смог. Ноги не слушались. А оторвать глаз от змеи не мог… И тут мимо него пролетел большой белый камень. Ударил в змею. Из-за спины выскочил Сережа и несколькими ударами самшитовой палки раздробил змее голову…

Луна снова вырвалась из-за туч. Саша, зажав в руке камень, смотрел на то место, где шелестело… Из рва на шоссе выпрыгнул маленький лягушонок. И – скок, скок – заторопился через дорогу к канаве, где еще не высохла вся вода.

«У-у-у-ух-х! – отлегло от сердца, лоб покрылся каплями пота. – Хоть бы Сережа скорей приходил».

У колючей изгороди пекарни мелькнула тень. Раздался тихий шорох пересыпающейся гальки. Еще. Еще. Кто-то, сопя, пролез по сухому руслу арыка под забором из веток колючего кустарника. Тень скользнула к окну. Опять послышалась возня. Чуть звякнуло стекло. Тень притаилась у куста. Луна надолго нырнула в большую темную тучу. В пекарне что-то грохнуло… Лучик света внутри мазнул по стене и пропал. Что-то большое с трудом протиснулось через раму и мягко опустилось на траву. Мелькнула гибкая тень в окне. Скользнула на землю. Снова звякнуло вставленное стекло. Хрустнуло дерево от вдавливаемых в раму гвоздей.

– Ква-а-а-а! Ква-а-а! – раздалось с шоссе.

Тень метнулась в кусты. Через несколько минут из сухой дренажной трубы у поворота шоссе высунулась голова. В слабом свете луны мелькнул силуэт человека.

– Ой!.. Кто тут?! – раздался сдавленный голос.

– Саша… Сашка! Ты?

– Я-а-а-а.

– Ты что заорал? Зачем квакал?

– А я… шепотом попробовал – не получается. Охрип почему-то… Я и попробовал погромче… чуточку.

– Квакнуть бы тебе по башке!.. Чуточку. Жди. Я сейчас.

Вскоре Сергей вернулся с раздутым мешком. Саша попробовал поднять.

– Тяже-е-елый! А что там? Золото?

– Голова!.. Не золото, а хлеб. Пошли.

– А откуда столько хлеба?

– В магазине купил. Шагай молча.

Не доходя до изолятора, они перебежали дорогу и через соседский сад вошли в свой двор.

– Сережа, а ты… украл его, да?

– Нет. Я законно взял. По накладной.

– По какой?

– Вот привязался. Что я, жулик, по-твоему, да?

– Нет. А страшно это, Сережа… Почему так много?

– Ну слушай. А то ты до утра не отстанешь. Завхоз дал бумажку, накладную, чтобы мы получили хлеб для изолятора. Я пошел. А пекарь, грек такой вредный, знаешь, не дал мне. А это незаконно. И есть нам всем нечего. Вот я и взял сам четыре буханки. А им оставил накладную. Все законно. Понял?

– Ох понял, Сережа! – и Саша в избытке чувств ткнулся ему носом в шею.

– Ну-ну! Без объятий. Не люблю этого. Не девчонка…

У калитки раздался шорох. Сергей раскрыл большой складной нож, взял в левую руку фонарик и стал подкрадываться к калитке.

– Стой! Кто идет?!

Яркий свет электрофонаря выхватил из темноты скорченную фигуру.

– Руки вверх! Стрелять буду!

– Это я! Я!

Сергей и так уже видел, что это вернулся Витька.

– Что дрожишь? Зачем пришел?

– Страшно… Там волки ходят по лагерю. И шакалы воют… Еле убежал… Всю дорогу гнались…

– Страшно?!! А?..

– Не гони его… ему страшно… – Теплая рука Саши коснулась Сережкиной.

– Небось все запасы сожрал?

– Не ел я! Ни крошечки… и не спал… Кто-то все ходит, рычит… воет. Я все принес… бери. – И Витька ткнул в темноте Сережку рюкзаком в живот…

– Ладно… – голос Сережки смягчился. – Мне-то ничего не надо. Это девочкам… им же трудно… Саша, иди ложись с ним на нашей койке… Ну?! Опять спорить будешь? Я тоже сейчас лягу.

Сергей отворил окно. Мирно посапывали девочки. Он влез, открыл дверь и впустил Сашу с Виктором. Принес охапку сена со двора. Снова заложил дверь палкой. Расстелил сено у двери и лег, не раздеваясь, положив под голову рюкзак, а рядом – раскрытый складной нож и тонкую самшитовую палку.

Только сейчас он понял, как устал за этот день. Глаза закрылись сами. Сразу навалился сон. Засыпая, думал: «Встать надо на заре. Я обещал им хороший завтрак…»

Сергей проснулся на рассвете. Тихонько открыл двери. Побежал к ручью. Умылся до пояса студеной водой. Положил на пенек свой голубой блокнот и начал писать:

28 августа 1933 года

ПЛАН

1. Организовать питание.

2. Распределить хлеб.

3. Распределить обязанности.

4. Всем дать дело.

5. Распределить багаж.

6. Найти автомашину.

7. Устроиться в поезд.

И командир принялся за выполнение первого пункта плана. Через два двора от изолятора жила старая армянка Ануш. Сергей не раз приходил к ней за фруктами, поэтому знал ее хорошо.

– Доброе утро, тетушка Ануш.

– Здравствуй, Сережа. Кому доброе, а мне, старой, недоброе. И тебе тоже… Машина не приехала?

– Нет, тетушка Ануш. А вам плохо, потому что кушать нечего?

– Ох, Сережа! Что кушать? Яблук есть. Груша есть. Алыча. Слива. А где хлеб? Что кушать будешь?

– Тетушка Ануш, а вы не продали своих пеструшек?

– Зачем продала? Кому продала? Худые курочки. Яйцо нет. Кормить чем? Сами кушать ищут..

– Тетушка Ануш, а знаете что? Продайте мне одну.

– Зачем деньги, сынок? Что деньги? Пыль…

– А я на хлеб куплю. Променяю. Я вам кило хлеба, а вы мне курочку, а?

– Зачем тебе пеструшка? – удивилась Ануш. – Что делать будешь?

– Суп сварим. Мне моих кормить надо. Чтоб сил набрались на дорогу. Четыре девочки. Слабые они…

– Хороший малчик. Умный малчик. Как мой Карпуша. О других думает.

Она заплакала. То ли от жалости к внуку, уехавшему с отцом в город, то ли ей стало жалко девочек из изолятора. Сережа не понял. Ануш вытерла слезы, улыбнулась и сказала:

– Сама сварю…

Через час, когда ребят разбудил горн и они высыпали во двор, их глазам представилась такая картина. Под большой треногой ярко пылал костер. С треноги свисала цепь с крюком, на котором висел большой медный котел. У костра на обрубке сидела тетушка Ануш и большой деревянной ложкой помешивала что-то в котле. А это «что-то» распространяло такой чудесный запах, что у всех слюнки потекли. Сергей, улыбаясь, скомандовал:

– Умываться быстро к ручью! Зарядка на сегодня отменяется. Дел много. После умыванья – завтрак. Потом поговорим.

Ели все вместе прямо под раскидистыми ветвями старой яблони. На чисто выскобленном столе, на аккуратных кусочках белой бумаги перед каждым лежала его порция хлеба. Стол накрывала Майя. Не пожалела, вырвала из блокнота для рисования белые листочки, так похожие на накрахмаленные салфетки. Посреди стола на большом деревянном блюде горой лежали румяные яблоки и груши, а рядом в эмалированной миске – крепкие красные помидоры, подарок тетушки Ануш.

Ложки так и мелькали. Ануш то и дело отрывалась от еды, чтобы подлить в миску то тому, то другому. Она сама принесла спрятанные «на черный день» фасоль и пшено. И суп вышел на славу. После ели помидоры, затем – яблоки и пили чай. Витька так налег на еду, что Сергею пришлось остановить его:

– Хватит, а то лопнешь.

Девочки помыли посуду. Сергей, не вдаваясь в подробности, рассказал о хлебе. А когда от имени всех поблагодарил Ануш и отдал ей целую буханку хлеба, тетушка Ануш расплакалась. Лицо ее улыбалось, а из глаз сами собой катились слезы. Ей же отдали две пачки соли, несколько коробок спичек, лампу-семилинейку и старые часы-ходики – все, что удалось найти в опустевших комнатах изолятора.

Остальной хлеб разделили поровну на семь частей. Сергей распределил, кому что нести. Выбросили из рюкзаков тяжелые и ненужные вещи: много разноцветных кремней, ракушек, кусков камня с золотистыми искорками, сосновых шишек. Авторитет командира неизмеримо вырос, и его приговор «выбросить» был окончательным и возражений не вызывал. Взамен выброшенного положили еще яблок, груш. Вместе убрали помещение изолятора, закрыли на замок и ключ передали Ануш. Потом расселись под развесистым орехом и стали ждать попутную машину в город.

Машины шли редко. Заслышав шум мотора, пионеры бросались к шоссе, махали руками. Но тяжелые, груженные доверху грузовики, юркие легковые «козлики», потрепанные «фиаты», и «форды», переполненные пассажирами, проносились мимо и исчезали за поворотом.

Солнце палило беспощадно. То и дело ребята бегали во двор к ручью – напиться. Когда время перевалило за полдень, во дворе Ануш пообедали сухим пайком, выпили по кружке крепкого настоящего чаю.

– Тетушка Ануш, а что будет, если Фаносопуло хватится… узнает, что хлеба нет, а одна накладная? – решился наконец поделиться своими опасениями Сергей.

Ануш как-то странно глянула на него и твердо сказала:

– Ничего не будет.

– Почему?

– Ево… свой шкура спасать нада…

Сережа ничего не понял из ответа Ануш и поэтому спросил:

– А почему он на меня накинулся? Я же ему ничего не сделал. И всегда он на нас, пионеров, смотрит, как зверь. Мимо идешь – так и кажется, что ударит.

– Почему, почему, – проворчала Ануш и вдруг, понизив голос, зашептала: – Чужой совсем… темный человек. Все на селе – светлый человек. Кто он? Что делал? Чем живет? Все знаем!.. Один Фаносопуло – ничего не знаем… Два года назад весной пришел. Ночью. Как шакал пришел. Вечером не был. Утром – уже живет… Горы ходит – неделя нет. Что делал?.. А в горы, знаешь, кто есть?.. Бандит прячется. Вот кто. Милиция в горы и то боится, да… Фаносопуло не боится. А?.. Весной соседки племянник приехал, комсомолец. Говорит: в станица Полтавская у кулаков имущество описывал. Один богатый кулак Константиниди, когда стали молотилки отбирать, машину… знаешь, такой черный, труба торчит… трудно называется…

– Локомобиль, – подсказал Сережа.

– Правильно говоришь. Все знаешь. Как мой внук Карпуша… У него три молотилки было. Косилки, сеялки, всякий инструмент – пальцев не хватит пересчитать! Вот какой богатый был Константиниди… Так он схватил ружье и – бум! бум!.. – чуть не пострелял всех. Вот как. Его милиция взяла в Ростов…

– А при чем тут Константиниди? – перебил ее Сергей.

– Ай, Сережа! Голова Ануш совсем плохо думать стала. Сказать забыла. Племянник в селе Фаносопуло увидел. Говорит: очень похож на Константиниди! Совсем похож. Только фамилия другая. Я, говорит, еще посмотрю, может, это он и есть?..

– А чего ж он его в милицию не оттащил?

– Как оттащил? В горы ушел Фаносопуло. Две недели дома не был. Племянник пожил и в город уехал. Отпуск кончился.

– Тетушка Ануш, а милиция знает?

– Все Сурену племянник говорил. Сурен потом Фаносопуло документ проверял.

– А почему Сурен его не арестовал?

– Да что, Сережа, бывает так: человек плохой, а документ хороший. Очень богатый Константиниди был… золото бумагу купить может… Только сердитый стал на Сурена. Мимо идет – зубами скрипит. В спину смотрит – как вилами колет. Очень сердитый. Сама видела.

– А может, это он Сурена… убил? – понизив голос, спросил Сережа.

– Ты знаешь?! – вскинула голову Ануш. Потом глаза ее затуманились, и она заговорила, всхлипывая: – Какой человек был! Умница. Красавец… Никому бедный человек обижать не давал. У-у-у, шакалы! Закон все равно найдет – зубы вырвет!.. – Ануш помолчала, вытерла слезы и почти спокойно закончила: – Нет, Сережа. Не он убил… Но он знает! Фаносопуло все черный дела знает… Мне сердце говорит…

С каждой прошедшей и скрывшейся за поворотом машиной настроение ребят все больше падало. Первой заплакала Сонечка, за ней – Нина. Сергей прикрикнул на них. Отозвал Сашу и Виктора в сторону и устроил «военный совет».

– Нужно действовать смелее! Будем останавливать машины. А там, может, и возьмут.

– Да-а, а как ее остановишь? Собьет и поминай как звали…

– Эх ты! А еще Виктор! Шляпа ты, а не Виктор. Знаешь ты, что значит твое имя?.. Виктория – это победа! Так ее, кажется, древние греки называли… А ты: ах, собьет! Ах, уедет! Трус ты. Слушайте приказ. Ты, Витька, пойдешь к лагерю и на повороте шоссе влезешь на тот дуб, где мы в Робин Гуда играли. Когда увидишь, что идет автобус, – смотри, не грузовая или легковая, а автобус! – маши нам наволочкой. На палку привяжи. А Сашка на этот орех влезет. Ему твой сигнал видно будет. Он нам передаст, а мы тут автобус обязательно остановим. Понятно?

– Вот здорово! – восхитился Саша.

– А если вы уедете, а я… не успею. Бежать далеко, – втянув голову в плечи, запинаясь, прогнусавил Виктор.

– Эх ты!.. Ну ладно. Саша, пойдешь туда, к дубу?

– Пойду! Я успею, Сережа, не бойся! Я по деревьям знаешь как лажу! Как пантера!

– Ну ладно, «пантера», беги!

Саша снял тапочки и с наволочкой в руках помчался по шоссе. Сергей подсадил Виктора, и тот, сопя и боязливо посматривая на землю, медленно полез вверх.

– Выше. Еще выше! Да что ты копаешься? – сердился на земле командир. – Видишь Сашку? Да не туда смотришь! Смотри на мою руку. Туда.

Наконец, Витька увидел и заорал:

– Вижу-у-у! Наволочку вижу. А Сашки нет.

– Его и не увидишь. Следи за сигналом. Не зевай. Да привяжись веревкой. А то сдуру еще трахнешься.

Сережа разъяснил девочкам свой план. Они насобирали больших белых камней, сложили в кучу у дороги. И снова потянулось ожидание. Время от времени проносились полные грузовики и легковые машины. А сигнала все не было.

Обшарпанный запыленный «козлик» затормозил у выстроившихся на обочине дороги пионеров. Из машины вышел пожилой мужчина в полинявшей военной гимнастерке:

– Что тут у вас, ребята?

– Да вот никак на станцию уехать не можем, – ответил Сергей.

– Я могу взять кого-нибудь, а то и двух, а?

– Да ведь нас семь человек.

– А пусть пока двое едут. Остальные на других попутках доберутся. Ну вот хотя бы вы двое, – указал он на Сонечку и Нину.

Те было встрепенулись, схватились за рюкзаки, но тотчас, не подняв их с земли, разжали руки.

– Нельзя нам. Нас семь. Мы – один отряд, – ответила за обеих Нина и покраснела. Уж очень неловко было отказывать этому хорошему человеку с ласковыми карими глазами.

– Ну раз так… конечно, – развел руками человек в гимнастерке, – отряд распылять нельзя. Противника нужно бить сообща, – пошутил он. – Будьте здоровы. Желаю удачи! – захлопнул дверцу, и машина укатила.

Девочки тяжело вздохнули. Помрачнел и командир.

– Едет! Едет! – заорал Витька. – Сашка наволочкой машет.

– Начи-най! – скомандовал Сергей.

Девочки кинулись к груде белых камней и стали перетаскивать их на шоссе. Сережа расставлял камни так, чтобы машина не смогла проехать… Из-за поворота выскочил маленький голубой автобус. Все пятеро вышли на дорогу и стали махать руками. Шофер увидел на дороге преграду, кричащих пионеров и резко сбавил скорость. Взвизгнули тормоза. Из окон выглядывали обеспокоенные пассажиры. Шофер выпрыгнул на шоссе.

– Что? Дорога не в порядке? Где обвал?!

– Дядя, обвала нет. Мы второй день не можем уехать на станцию. Нас семь пионеров, – пояснил Сережа, – у нас денег нет на билеты.

– Так что ж вы машину останавливаете?! Кто вам…

– Дяденька, возьмите нас, мы маленькие, – перебил его жалобный тоненький голос Сонечки.

Шофер остановился на полуслове. Переступил с ноги на ногу и сказал уже мягче, с оттенком сожаления:

– Не имею права… все места заняты.

– Дяденька, нам и мест не надо, мы постоим, – просила Сонечка.

– Ну куда я вас?..

Видя, что шофер заколебался, сразу в несколько голосов закричали разомлевшие от жары и трудной горной дороги пассажиры:

– Куда их! И так друг на друге сидим! Дышать нечем! Мы на поезд опаздываем. Это безобразие! Шофер, поезжайте!..

– Да мы в проходе поместимся. Что вам, жалко?! – перекрыл голоса пассажиров гневный голос Сережки.

– А чемоданы наши куда? Себе на голову?! – выкрикнула толстуха с красным, лоснящимся лицом.

– Видите, ребятки, пассажиры возражают. Уберите камни…

И тут все испортил только что слезший с дерева Витька:

– Подумаешь, цаца! Ну и убирай сам!

– Ах ты паршивец! – вскипел шофер. – Да я вам… – Он зло расшвырял сапогами камни и вскочил в машину.

– Дяденька! У нас хлеб есть. Мы можем…

Но шофер уже не слушал. Автобус рванулся, и Сережка, не успевший выпустить ручку дверцы, упал у колес. Вскочил. Хромая, сделал еще несколько шагов за машиной и стал. Девочки кинулись к нему. Подбежал запыхавшийся Саша:

– Что? Не взяли? Вот… – и осекся, увидев сбитое, окровавленное колено Сергея.

Майя открыла сумку с красным крестом. Помазала ногу Сережи йодом и завязала бинтом. Затем девочки стали спешно приводить в порядок разодранную командирскую одежду, на все лады ругая при этом шофера и его зажиревших пассажиров. Потом все набросились на Витьку:

– Кто тебя просил?! У-у-у, болтун несчастный!

В суматохе позабыли о дороге.

– Ой, девочки, едет! – взвизгнула Нина.

По дороге приближалась большая грузовая машина с брезентовой крышей над кузовом. Первым пришел в себя Саша. Он кинулся к дороге. Сорвал с себя галстук и замахал им над головой.

Машина остановилась. Из кузова выпрыгнули парни и девушки. Бросились к пионерам:

– Что у вас? Несчастье? Что случилось? Чем помочь?!

Сергей, успевший уже за кустом облачиться в свои залатанные штаны, хромая, подбежал к ним:

– Ура-а! Вот кто нас выручит! Это же комсомольцы!

И правда. На платьицах и кофточках девушек, на рубашках и гимнастерках парней горели красные значки КИМ.

Сергей рассказал о случившемся. Комсомольцы заспорили с шофером. Потом высокий парень в голубой ситцевой косоворотке с белыми пуговицами, тряхнув чубом, решил:

– Крой, братва, в машину! Правда, нам крюку километров пятнадцать дать придется. Да и времени маловато. Ну да ничего! Довезем вас до самого города.

Сильные молодые руки подсаживали девочек в машину, другие втаскивали их в кузов. Замелькали в воздухе мешки, сумки. Вмиг опустела лужайка под ветвями громадного ореха.

И тут к машине подбежала запыхавшаяся тетушка Ануш:

– Сережа!.. Сережа!.. Иди сюда! Иди!

– Что случилось? – Сергей побежал ей навстречу.

– Ой, Сережа, что скажу тебе. Поймали. Красноармейцы бандитов поймали… который Сурена убили. Сама видела. Черный. Страшный!.. А один бандит – Коста. Завод сгорел, знаешь? Так это сын хозяина завода. Самый главный бандит!.. Кто думал?..

– Ага, сволочи, попались! – обрадовался Сергей.

– А что Ануш говорила?.. Советская власть все найдет! Зубы вырвет!.. До свиданья, Сережа. Фу-у-у, сильно бежала. Думала – не успела. Приезжай, Сережа…

Обрадованный, Сергей мячиком влетел в кузов грузовика. На дороге осталась одна старая тетушка Ануш. Она махала им платком, пока поворот не скрыл и ее, и орех-великан, и все селение.

В кузове было тесно. По-прежнему немилосердно палило солнце. Но ребята были веселы. Всю дорогу не смолкали песни. Вдоль борта машины, чуть не во всю длину кузова, лежало несколько стальных прутьев. На поворотах они перекатывались и звенели.

– А зачем это? – указывая на прутья, спросил Саша.

– Щупы, малыш! – улыбаясь, ответил парень в косоворотке. – Будем хлебушек кулацкий из земли вынимать.

– Как это – из земли? Прямо буханками?

Комсомольцы грохнули смехом. Саше объяснили, как ищут хлеб щупами. В глазах Саши загорелся огонек зависти:

– И весь хлеб себе заберете? Вот наедитесь здорово!

– Что ты, малыш. Мы же комсомольцы. Себе, как всем, пайку хлеба в магазине, по карточкам. А что найдем – государству отдадим. Оно знает, кому послать, где хлеб нужней…

Сергея больше всего интересовало, что везут в больших ящиках, уложенных у самой кабины грузовика. Но спросить боялся, чтобы, как Саша, не попасть впросак. Неожиданно его выручила десятилетняя Сонечка:

– А вам не будет скучно? Так и будете целый день ходить с железными палками?

– Зачем же целый день?! – ответила быстроглазая тоненькая девушка в красной косынке, которую все называли Анкой. – Щупы – это если потребуется. Мы ведь помогать колхозу едем. У нас все специалисты, – с гордостью заявила она. – Степан, вон тот, длинный, и этот, – тыкала она пальцем, – слесари. Будут трактора ремонтировать. Мы и запчасти с собой везем. Видишь ящики? А я и вот они, – показала она на двух ребят и девушку, – курсы трактористов кончили. Будем хлеб молотить, пахать. Все, что надо. Глеб с Гришей – кузнецы. Им работы больше всех будет. Шура – токарь. Вон в том самом большом ящике мы и токарный станок маленький везем. Колхозу в подарок. Сами отремонтировали! А вот это – бригадир наш Петр… Афиногенович. Он у нас, Сонечка, волшебник, машинный доктор!

Вокруг засмеялись. А чубатый парень в голубой косоворотке улыбнулся смущенно:

– Эк ты меня, Анка, разукрасила. Да не слушайте вы ее, ребята. Это она насмехается. Отродясь никто по отчеству не звал. Петя я. Механик… Подожди, Анка, я тебе еще не такое отмочу. Будешь помнить!..

Комсомольцы ехали на Кубань, в станицу Уманскую. Туда посылал их Туапсинский горком комсомола.

Длинная платформа вокзала. Пути, пути… В стороне от пестрой, разноголосой, бестолково-суетливой, спешащей куда-то толпы пассажиров – кучка ребят в пионерских галстуках. С рюкзаками у ног они жмутся к стене вокзального здания. В глазах беспокойство, растерянность…

Приходят и уходят поезда. Чаще – товарные. Длинные вереницы кирпично-красных вагонов, белые громады вагонов-ледников, черные, с лоснящимися боками, круглые цистерны с нефтью, мазутом, бензином. Реже – пассажирские. Впереди – высокий паровоз с громадными красными ободьями колес, блестящими локтями шатунов, поршней, кривошипов. За ними – десять-двенадцать вагонов-коробочек с открытыми и закрытыми окнами, блестящими на солнце медными частями поручней, множеством труб-вентиляторов на крышах.

Сергей с тоской смотрит на крыши и тормозные площадки, думает: «Влезть бы по тонкой железной лесенке на крышу или на тормозную площадку товарного вагона – и пошел колесами версты отстукивать!..» Но взгляд его падает на растерянные лица девочек, и глаза темнеют. Ответственность за них тяжелым грузом легла на командирские плечи.

Уже в который раз ходил он к разным железнодорожным начальникам. Сколько раз пересказывал свою историю. Одни отмахивались: «Подожди, мальчик, некогда. Поезд отправлять надо!» Другие охали и ахали. Удивлялись. Ругали лагерное начальство. Но посадить на поезд, стоящий на путях, Отказывались: «Вот придет другой, тогда…» Или говорили: «Не могу. А ну как наскочит ревизор с дороги? Беда!» И посылали к другому начальнику. И все повторялось сначала.

Отчаявшись, командир решил сесть в поезд самовольно.

– Через тридцать минут отправляется поезд «Новороссийск – Москва». Вот этим поездом мы и поедем, – объявил он свое решение. – Предупреждаю: слушаться с полуслова. Понятно? Никаких ахов и слез! Когда сядем, никуда не выходить. Ни за водой – наберите полные фляжки, ни еще куда… Сходите. Вон красный домик перед водокачкой…

Девчонки фыркнули. Но сначала одна, а затем и другая пара, пошептавшись, сходили прогуляться в сторону водокачки.

Сергей сделал последнюю попытку. Он прошел вдоль вагонов состава и просил проводников посадить их в поезд. Но везде встретил отказ. Все ссылались на «главного» и ревизора. Тогда он махнул рукой и вместе с Сашей исчез под вагонами.

Шло время. Девочки волновались. Паровоз деловито пыхтел, готовясь в дальний путь.

И тут из-под вагонов вынырнул Сашка. Рот до ушей. Глаза горят:

– Быстро! Берите барахло – и за мной! Командир приказал!

Одна за другой, с бешено колотящимся сердцем (а вдруг поедет!), девочки ныряли под вагон. Саша, пригнувшись стоял под вагоном и помогал им перебраться на ту сторону. А Витька, как всегда, замешкался. Заметался туда-сюда, уронил рюкзак под колеса. Тогда Саша схватил его за руку и втащил под вагон. Витька стукнулся обо что-то твердое так, что из глаз посыпались искры, и сел на шпалы. Но Саша потянул за рюкзак и вытащил вцепившегося в лямки Витьку.

Они бежали по мелкой, пропитанной маслом и мазутом гальке, спотыкаясь о шпалы. У седьмого вагона остановились.

– Все? – командир обвел глазами свой отряд.

– Все, – тихо, побелевшими губами прошептала Майя.

Сергей влез на высокую ступеньку. Перебрался на буфер. Понатужившись, чуть раздвинул руками неплотно прилегающие гармошки между вагонами, проскользнул внутрь. Что-то зашуршало. Тихо щелкнула внутренняя задвижка, и дверь распахнулась.

– Ну, теперь живо! Саша, лезь первым! Будешь показывать, кому куда, и помогать девочкам… Сонечка, давай руку! – И Соня исчезла в вагоне. – Нина!.. Вика!.. Майя!.. Ну лезь же, увалень. Не греми…

Мелькнул толстый зад Витьки, его пухлый мешок. Тихо прикрылась дверь. Неслышно вошла в паз задвижка.

Высоко под потолком в самом начале вагона – громадный не то шкаф, не то ящик, разделенный перегородкой на два неравных отделения. У каждого – отодвигающаяся дверка. В большее отделение влезли четыре девочки. В меньшее – Саша и Витька. Командир дал последние инструкции:

– Я вас пока закрою. Без моего разрешения не вылезать. Пока поезд не пойдет и на остановках – не разговаривать. Когда тронемся – можно шепотом. Лучше умоститесь и спите пока… Когда надо, я разбужу. Воды много не пейте. Если будет очень нужно – очень! стукнете три раза кружкой в стенку. Я тут на третьей полке спрячусь – услышу.

Паровоз загудел протяжно. Звякнул колокол на станции. Прошли, громко переговариваясь, проводники в дальний конец вагона – в служебное отделение. Хлопнули одна за другой закрываемые двери. Зашипел воздух под полом. Вагон качнуло. Скрипнули колеса. Лязгнули буфера. И поезд пошел стучать по стыкам рельсов все чаще и чаще – набирал скорость.

Сергей отодвинул дверку «купе» девочек:

– Ну, поехали. Не страшно?.. Спите. Завтра будем в Ростове. Спокойной ночи… Саша, как каюта?

– Мирово! Только тюлень этот все вертится да вертится. Чихать надумал, когда проводники шли. Так я его по носу рюкзаком стукнул, он и перехотел. А теперь все кулаки в бок сует.

– Витька! Если выкинешь какой номер – вышвырну твою торбу в окно. И тебя на первой же остановке. Понял? Смотри…

– Девочки, вы уже спите? – спросил Сергей, когда за окном уже начало темнеть.

– Все заснули, Сережа, только я… – шепотом ответила Майя. Она несколько минут молчала, а потом прерывающимся голосом продолжила: – Сережа… Сережа, я тебе не хотела, а теперь скажу… Ты настоящий товарищ, Сережа…

Сергей не ответил. Промелькнули мимо огни какого-то полустанка. Снизу вверх метнулись лучи фонарей и на миг осветили потолок, багажную полку, лицо паренька. Он лежал на спине и улыбался.

«Ту-ту, та-та, ту-ту, та-та» – отстукивают километры колеса. Кто бы мог подумать, что ресницы могут быть такими тяжелыми. Не удержать. Не поднять… Снизу, через открытое окно, врывается струя свежего воздуха, шевелит русый растрепавшийся чуб. Стучат колеса…

«Та-а-а, та-та-та! Та-та» – звенит горн. Это он, Сергей, играет подъем. Зашевелились палатки. Откинулись полотняные двери. Выскакивают, ежась от утренней прохлады, заспанные ребята и девочки. Строятся и мигом исчезают за воротами лагеря. Туда, к ручью, бегущему неширокой, звонкой говорливой лентой с горы, с камня на камень… с камня на камень. Брызги. Визг. Звонкие шлепки по мокрому телу. Смех…

Сережа лежит в палатке. Палатка почему-то мелко-мелко дрожит. «Это, наверно, дождь, – думает он. – Жарко». Закрывает глаза. А когда снова открывает их, над ним уже стоит Полина Михайловна в белом врачебном халате: «Что, горнист, опять перекупался? Небось полдня торчал в море?» – «Да я немножко…» – «Немножко… Вот и жар у тебя. Придется положить в изолятор. И горло обметало… Похоже на ангину». – «Да ведь через три дня закрытие лагеря! Кто сигналить будет?» – «И закроют… Ничего… Женя потрубит». – «Он же не умеет! Он, как керосинщик, гудит». – «Ничего, поймут. Лиза, отправьте его в изолятор». – «Полина Михайловна, я не пойду…» – «Пойдешь, милый, пойдешь…» Лицо Полины Михайловны расплывается, растет, становится зыбким…

Что-то шумит… шумит… Шумит, как море, звонкими голосами столовая. Под натянутым от солнца и дождя брезентом, заменяющим крышу, – длинные дощатые столы и скамейки на врытых в землю столбах. Заняты все места. Мечутся между столами ребята с белыми бумажными ромбиками, приколотыми к майкам. На ромбике большая красная буква «Д». Это дежурный отряд. Одни разносят бачки – большие кастрюли с горячим, только из котла, борщом. Другие, быстро двигаясь между рядами, кладут перед каждым кусочек черного хлеба. Кому целый кусок, кому – с довеском. С этим строго! Каждому одинаково – 200 граммов – половину дневной нормы. 100 – в завтрак, 100 – в ужин и 200 – в обед. Ничего не поделаешь – карточки. Вся страна получает хлеб по карточкам.

Сергей ест горячий борщ и чувствует, как тепло разливается в желудке. Кусает острый, щиплющий язык чеснок и понемногу, по малюсенькому кусочку, откусывает хлеб. Нужно, чтобы хватило до конца обеда.

Вдруг он видит, как за соседним столом мальчишка с жирной шеей протянул левую руку за хлебом. Взял его и быстро, как фокусник, спрятал под стол и одновременно, как ни в чем не бывало, правой рукой берет другую порцию. «Кому-то не хватит! Вот подлец! – вскипел Сергей. Вскочил из-за стола и схватил толстого мальчишку за шиворот. – Жулик! Отдай хлеб!» – «А ты видал?» – оборачивается мальчишка. Его круглое лицо расплывается в улыбке. Он старше, здоровее Сергея.