Текст книги "Евангелие от Кирилла"

Автор книги: Юра Хадзис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Иисус схватился за пояс, где висел большой галилейский нож. Человек резко подался к стене, еще больше перепуганный этим движением.

Иисус ободрился и миролюбиво развел руки.

– Кто ты? – стараясь говорить приветливо, спросил он. – Как твое имя?

– Закхей, – голос человека дрожал и звучал сипло и сдавленно от страха.

– Ты хозяин? Не бойся, я не обижу тебя.

– Нет, я сын его.

– Сын мытаря Фалева? Ух ты.

– Я не виноват. Я только помогал отцу. Ведь в Законе сказано: сын, да поможет отцу во всем. Правда?

– Ты знаешь Закон?

– Да, господин. Я учился у равви Иехонии.

– Не зови меня – господин. Я малый у господа.

Закхей кивнул все еще испуганно и настороженно.

– Это хорошо, что ты изучаешь Закон. Тогда ты должен быть честный, богобоязненный и полный любви к людям, как этот сосуд. Ты никогда не станешь таким, как твой отец.

– Но…мой отец тоже знает Закон. Он и сейчас ходит к садоку Авиуду. Мой отец хороший. Он всех любит и никому не хочет зла.

– Он мытарь, а это уже зло. Он обирает вдов и сирот до последней нитки и забирает у них вдесятеро больше положенного.

– Отец все, чем владеет, получил в наследство и приумножил трудом своим.

– Если бы было так, по улицам бы не ходили нищие, которых он ограбил. Не будем спорить, сын своего отца. Ты тоже будешь, как твой отец и тоже станешь мытарем. Верь мне, я верно говорю, потому что в Законе говорится: иди тропой, которой отцы идут. Но придет день, когда ты раскаешься и сам вернешь то, что получил неправедным путем. Перестань трястись, отряхнись и приведи себя в порядок. Когда придет удобное время, я выведу тебя из города. А сейчас помоги мне собрать субботние корзины, и я отнесу их наверх, потому что меня послали именно за ними.

Закхей, уже осмелев, неожиданно усмехнулся.

– Прости, что я скажу тебе, господин.

– Говори.

– Ты ведь тоже знаешь Закон и чтишь его.

– Истинно.

– Но ты тоже берешь то, что тебе не принадлежит. Ты тоже подобен моему отцу и не вправе судить его.

Иисус покраснел и резко ответил.

– Отряхнись от муки и соломы. Твои слова написаны на лице твоем.

Смутившись, Закхей стал торопливо и шумно отряхиваться, а Иисус быстро пошел к лестнице, ведущей наверх.

Только после второй стражи восставшие стали успокаиваться. Но прошло еще немало времени, когда Иисус осмелился спуститься в подвал.

Закхей спал в углу на соломе, свернувшись в калачик. Он не только почистился сам, он еще убрал все следы недавнего разрушения, все поломанное и ненужное сложил в одну кучу, туда же сметя рассыпанные и раздавленные продукты.

– Эй, эй, сын подати, – насмешливо позвал Иисус, осторожно трогая спящего за плечо.

Закхей, еще не проснувшись, рывком сел и так и остался, растерянно моргая и усердно протирая лицо ладонями. Глаза его беззащитно и сонно щурились на свет факела, с которым пришел Иисус.

– О, Хабер, ты пришел! – воскликнул он, придя в себя.– Я думал, что умру здесь, и труп мой осквернит все съестное.

– Ты фарисей? – Иисус, зная, что времени у него еще много, вставил факел в кольцо на стене и сел рядом с Закхеем. Только сейчас он разглядел того: крепко сбитый, маленький и круглый, он был приятен лицом и носил небольшую рыжеватую бородку.

– Мой отец фарисей, и братья…и я. А что, ты не любишь фарисеев?

– Отец Небесный одинаково изливает благодать на всех. Мы тоже должны любить всех, – ответил Иисус, в который раз думая о лживости слов и дел на земле.

– Ты это хорошо сказал. А ты совсем еще молодой. Наверное, и неженатый.

– Нет. А ты?

– Женат. Жена с бременем поехала к родителям в Вифанию-портовую. Хорошо. Наверное, уже родила там. В ее семье все женщины должны рожать в Вифании.

– Почему?

– Так им рек пророк Одетта.

– Еще при древнем Царстве? Так давно?

– Она из древнего рода. Увижу ли я когда-нибудь мое дитя, плод мой.

– Хватит, вставай, – Иисус резко поднялся, словно недовольный чем-то.– Надо идти.

Закхей замолчал и быстро встал.

– Я готов.

Иисус вынул из кольца вставленный туда факел.

– Иди за мной и не шуми.

– Хорошо, хорошо. Ты добрый, очень добрый.

Иисус, не слушая его больше, первым стал подниматься наверх.

Осторожно пройдя через привратную, они оказались на улице Иерусалима. Это была боковая улочка, довольно узкая для большого города, но она своим концом упиралась в широкую улицу, ведшую к Храму. Иисус хорошо знал эту улицу, по ней в праздничные дни шли паломники на поклонение. Тогда на ней бывало шумно. Сейчас же стояла тишина, и тьма окутывала все вокруг, только выломанные ворота, валяющиеся дальше по мостовой, напоминали о недавнем сражении.

В молчании, стараясь держаться стен, Иисус и Закхей быстро пошли, направляясь к восточным воротам. И если Иисус шел хоть и осторожно, но уверенно, то Закхей заметно отставал. Он все больше потел, ноги его немели от страха и подгибались.

Египтянин был бы плохой стратег, если бы не поставил стражу у городских ворот.

К счастью Иисус знал одного из стражников. Узнав его в свете костра, он заговорил первым.

– Мир тебе, Ахим.

– А, Иисус, – живо ответил тот, сонно щурясь. – Что ты здесь делаешь в такое время?

– Раббони послал меня за маслом на Масленичную гору. Пока дойду туда, солнце начнет всходить.

– К чему такая спешка, брат?

– Масло нужно покупать отстоявшееся, пока маслодавка не начала работать, и его не помешали с только что выдавленным.

– Вот не знал. Теперь и я буду так делать. Спасибо, что научил. А этот тоже с тобой?

– Его послал равви Аса, друг моего раббони.

– Смешно ты зовешь его, по-галилейски.

– Я сам из Назарета.

– Тоже смешно.

– Открой ворота, мы пойдем уже. Давно пробили третью стражу, а мне нужно вернуться к молитве.

– Мне ли не знать про это. Пойдем, я выпущу тебя.

Остальные стражники лишь слабо зашевелились у костра. Иисус, вслед за Ахимом обошел их и пошел к воротам.

Ахим, отпирая калитку, еще раз посмотрел на его спутника.

– Слушай, Иисус, а он здоров? Что-то он выглядит больным.

– Он всегда такой, – ответил Иисус, пригибаясь и проходя в калитку.

Закхей догнал его уже снаружи, среди полей и деревьев.

– Спасибо, – горячо зашептал он.– Ты спас меня, и я хочу отблагодарить тебя.

– Иди и постарайся жить праведно, – сказал Иисус, останавливаясь.

– Да-да, конечно, и отец мой мне так же говорит.

– Прощай, сын отца, ты никогда ничего не поймешь.

Иисус подтолкнул сына мытаря.

Деревья скрывали от них стены Иерусалима с его кровью и ужасами. В небе светила луна, круглая, как блюдо. В ее сероватом свете ветви деревьев сплетались в мрачные фигуры. Это пугало Закхея.

– Слушай, брат, – повернулся он к Иисусу. – Пойдем со мной. Тогда я отдам тебе все, чем владею, И все, чем буду владеть.

– Искушаешь меня? – Иисус засмеялся. – Ты не владеешь ничем, кроме своей души и своего тела. Прощай, – он первым повернулся назад.

– Нет, это не так, ты не знаешь…

Иисус побежал и свернул за изгородку, скрывающую инжирный сад.

Ему не хотелось так быстро возвращаться, тем более, что он соврал стражникам у ворот. Тут он увидел дыру в изгороди – кто-то в пылу битвы решил разжиться инжиром. Пролезая сквозь нее в сад, Иисус оглядывался из осторожности. Среди деревьев, в мраке, мог прятаться и вооруженный римлянин, а не только такой бедолага, как безобидный сын сборщика податей. Но сад оказался пуст – ни души человеческой, лишь ветер с сухим шелестом колыхал тяжелую листву.

Стоял жаркий месяц элул – шестой месяц лунного календаря. Ветви смоковниц никли от спелых плодов, трава у корней высохла и мягко стелилась под рукой.

Иисус тихо опустился на нее, прислонясь к стволу старой смоковницы, и сам затих, как все в ночи. Он только дышал и думал, наслаждаясь покоем и одиночеством. Он знал, что Закхей ушел, знал, что он уже никогда не вернется в Иерусалим. Предчувствие давалось ему легко, он был уверен в правдивости своих предсказаний и ни разу не обманулся.

Он с прежней силой любил своего небесного отца – тем более, что земная мать отвернулась от него. Она больше не принадлежала ему, у нее были другие дети, а у Отца он был единственный.

Отец прислал его в мир, чтобы спасти людей. Но он молод, его никто не слушает. Слушают таких, как Египтянин, больших, сильных, с длинной бородой, тех, кто говорит много и громко. Люди верят седым волосам и поясу назорейства. Святыми считаются постные лица и громкое молитвы.

Если бы Отец захотел, то родил бы его сразу таким, но он создал его молодым и мятежным. В его груди билось сердце, полное любви к людям, он был силен для своего возраста, высок и строен. Он полон стремлений, он знает путь к спасению, он и есть тот путь, но люди слепы и глухи. Они пошли за Египтянином, и он тоже пошел, а должен был сам вести. Отец покарает его за это. Иисус готов ко всему. Но пусть за карой последует благодать израненному Израилю, пусть накажут его одного, пусть Египтянин воцарится на Давидовом троне, лишь бы и на земле обетованной воцарился мир.

Иисусу стало жарко в душной ночи. Божии пророки жили долго, но его Отец заберет к себе быстро – это Иисус знал с детства. Поэтому он так спешил.

Сейчас он тоже вошел в то состояние беспокойства, которое толкало и гнало его по свету. Ему словно не хватало воздуха, он вскочил, оттянул ту ветошь, которая прикрывала его грудь и рванулся из сада.

С шумом отскочила от пролома и бросилась вон бродячая собака. Она ожидала преследования, но, обернувшись, увидела, что странный человек бежит прочь от нее. На этот раз ей повезло – ни камень, ни палка не покалечили ее старых боков.

Иисус бежал к Иерусалиму и пыль поднималась от его босых ног.

– Что случилось? Римляне? – открыв ему калитку, спрашивал Ахим. – Эй, ответь, назаретянин? Где твое масло?

– На деревьях, – ответил Иисус, пробегая мимо.

– Что? Масло и на деревьях? Где такое видано?

Иисус не слушал его. Сейчас ему нужно было быть среди людей, в гуще, одиночество больше не для него. Уже не бегом, а быстрым шагом пошел он по скрытой в тени домов улице города. Она казалась ему длинной и мрачной, как чрево удава.

Найдя дом, в котором остановился его раббони, Иисус вошел в ворота. Проходя вовнутрь, он услышал разговор в задней комнате и направился туда через внутренний дворик, по пути размышляя.

– Важно, чтобы о нашем разговоре никто не узнал, равви.

– Да, брат.

Иисус остановился. И пока он думал, как поступить, голос, не знакомый ему, продолжал.

– Братья решили поддержать Еммануила.

– На нем сходятся все пророчества, – это был голос его учителя.

– Так же, как и на Галилиянине. И на…

– Не надо слов. Исая рек, что спаситель будет рожден от колена Давидова…

– По линии Нафана, брат, как предрек Иеремия…

– По линии Нафана рожден молодухой. Праведная Реббека, мать его, родила в 14 лет.

Иисус пригнулся, чтобы о нем не узнали. Тихо ступая, он дошел до окна, из которого доносились голоса. Он знал уже, что слышавшие тайные разговоры быстро умирают, поэтому старался двигаться беззвучно.

– Соблазняй не нас, а народ земли, – продолжали разговор скрытые за стеной люди.– Мудрые давно знают истину. Не нам увидеть Спасителя, не для нас он будет дан.

Сердце Иисуса забилось, и он сжался.

– Но за Египтянином идет сила и мы признаем его.

– Неверующие. Вы убедитесь в своей ошибке, но будет поздно.

– Мы с вами. Разве этого мало? Зачем же ты искушаешь нас. Египтянину царские одежды вручит сам первосвященник Анна, и он же всенародно назовет его Еммануилом из рода Давида. Чего же еще тебе надобно?

– Хочу вернуть свой сан и достоинство.

– Все твое к тебе вернется.

– На том порешим. Завтра, перед Субботой, на площади. И не забудь про чудеса.

– Будут чудеса. Лишь бы не видеть проклятых идолов в святом городе.

– Не перестаю удивляться вам, о последователи Саддока. Вроде вы и с римлянами и против. Чему верить, брат?

– Саддок, предок мой, был правоверным иудеем и достойным потомком святого Аарона. А римлян мы терпим вопреки своей вере и чувствам для того лишь, чтобы уберечь землю Авраама от окончательного разорения. Если бы не мы, голытьба бы уничтожила всех.

Иисус вздохнул. Ему хотелось видеть, что происходит в комнате, но он не смел.

– Напрасно ты сомневаешься в Еммануиле. Верно тебе говорю, он из рода Давидова.

– Я узнавал. Его бабка была служанкой у Сары, жены Левия. Хочешь видеть нового Исмаила? Лицезрей, но имя Давидово не оскверняй. Не то произнесут тебе хэрам за святотатство.

– Как ты обиделся, сын Саддока. Пусть будет, как ты скажешь, но всенародно вы возвеличите его Еммануилом и Спасителем.

– Тому быть. Пришли ученика, как договорились.

– Пришлю бен-Стаду.

– Кого?

– Иисуса. Я показал тебе его.

– А почему такое странное имя?

– Он сын плотника и пряхи из Назорета. Брат его носит пояс назорея.

– Достойный старший брат.

– Нет. Второй после него.

Иисус даже не дышал. Он слишком хорошо знал, что за слова дальше последуют.

– Он дал обет на время или навсегда? Очень достойный молодой человек.

– Нет. Он был посвящен Богу еще до рождения.

– Посвящают Богу первенцев.

– Вот поэтому я и называю его бен-Стада.

– Грех старшего искупает младший. Все понятно. Что ж, пришли его, посмотрю.

В комнате зашевелились. Иисус скользнул к стене. Слышно было, как внутри комнаты кряхтели и шаркали. Вот скрипнула дверь. Теперь надо было действовать. Иисус проскользнул во внутренний двор и хотел выскочить на улицу.

– Назоретянин, – неожиданно окрикнули его.

Иисус обернулся, не узнав голоса. Матфан-книжник из Эммауса звал его, стоя у входа в анфиладу.

– Не слышишь? Тебя зовет равви, скорее, я тебя полночи ищу.

Иисус согласно кивнул и пошел назад в дом.

«Бен-Стада»– слышалось ему, когда он подходил к двум старикам, ожидавшим его в тусклом свете лампадки в передней комнате

– Иисус, сынок, – начал его учитель, кашлянув. – Иди с этим господином, он передаст тебе масло для помазания.

– Слушаюсь, раббони, – Иисус привычно склонился.

– Следуй же за мной, – торопливо проговорил второй старик и первым пошел к двери.

– Спеши за ним.

Иисус послушно кивнул и почти побежал за мелко, но быстро ступающим потомком Саддока.

Идя уже по темной улице в почтительном отдалении от саддукея, Иисус обдумывал услышанное. То, что не надо верить всему, что говорят люди, он понял еще, живя в Назорете. Многое из того, что еще недавно ему казалось прекрасным и справедливым, улетучилось, как дым. С этим он давно смирился. А то, что он услышал о самом себе, касалось только его и было больным и обидным лишь вначале. Если смирить гордыню, можно и это признать справедливым. Он родился сыном своей матери, это верно. Имя же отца его ни один саддукей не посмеет произнести прилюдно. Быть же назиром, это лицемерие, истина не там.

– Эй, назоритянин.

– Да, господин.

Иисус, все еще думающий о своем, догнал потомка Саддока на углу Дворцовой улицы.

– Умеешь ли ты быть немым и глухим, назоретянин?

– Как прикажешь, господин.

– Надеюсь, ум твой длиннее твоей бороды.

Саддукей постучался в калитку и когда ему отворили, вошел в нее первым.

Иисус еще днем заметил, что ни один из восставших не заходил на эту улицу, но он даже не думал, что первосвященник остался в своем доме. Он очень удивился, идя за провожатым и видя вокруг себя привычную жизнь знатного иудея.

– Жди, назоретянин и прояви терпение.

Иисус кивнул и остался стоять возле маленького оконца, выходящего на темную улицу.

Что находилось внутри, он плохо видел. Тьма, едва освященная лампадкой, окутывала его. Мысли его были на редкость спокойны и безмятежны. Он не боялся великих, потому что сам был велик.

Ему не пришлось ждать долго. Маленький и истощенный человек в полосатом халате вышел к нему из черноты распахнувшейся двери.

– Иди за мной, человече, – коротко сказал он и повернулся назад.

Комната, в которую попал Иисус, была ярко освещена светильниками. У дальней ее стены, в кресле, напоминающем трон, сидел грузный человек с длинной курчавой бородой. Волосы его скрывала домашняя шапочка. Домашняя одежда его была сшита из дорогой ткани и богато украшена золотым шитьем.

– Подойди ближе, назаретянин, – нетерпеливо велел он.

Иисус подошел и поклонился почтительно, сразу узнав первосвященника Анну.

– Ответишь мне толково, и я награжу тебя, – важно сказал Анна, поднимаясь из кресла.

– Осторожно, господин, – попытался удержать его, старик, приведший Иисуса.– Он может иметь спрятанный нож.

– Господь Небесный оградит своего раба, верно служившего ему.

Прозвучало это излишне высокомерно. Старик, привыкший к такому, лишь поклонился.

Иисус же даже не шелохнулся, словно не замечая ничего вокруг себя. Он спокойно и равнодушно смотрел на первосвященника.

– Кто ты, юноша, и откуда родом?

– Я Иисус, сын Иосифа из Назарета, что в Галилеи, – ответил он бестрепетно.

– Что ж, ты можешь отвечать. Тогда спросим еще. Давно ли ты служишь Иисусу Египтянину?

– С того времени, когда спеет виноград, с месяца севана, господин.

– Я вижу, что ты учился. Кто твой учитель?

– Рабби Азор.

– Фарисей. Что ж, видно, ты стал знатный книжник. Отвечай и дальше так же складно, и награда твоя найдет тебя.

Чем дальше говорил он, тем выше становился в своих глазах и в глазах присутствующих тут, а Иисус при этом становился все мельче и незначительнее. Он уже готов был превратиться в мошку или земляного червя, когда опомнился и, взяв себя в руки, глубоко вздохнул.

– Меня прислал к тебе мой учитель, и наградить меня может только он, – ответил ему Иисус, стараясь говорить вежливо. – Спрашивай дальше, господин, я отвечу тебе так, как на моем месте ответил бы тебе он.

Анна вспыхнул и быстрыми шагами вернулся к своему креслу. Он не ожидал такой дерзости от мальчишки, у которого едва пробивается борода.

– Язык у тебя длиннее твоего пояса, смотри, как бы это не довело тебя до беды. Знаешь, как поступают с юнцами, у которых слишком бойкая речь? Их забивают камнями.

– Нет, господин. По Закону камнями забивают за грех перед Всевышним и людьми, я же не сказал ничего грешного.

– Хорошо же. Речешь ты гладко, – первосвященник сел и собрал в кулак свою бороду, чтобы успокоиться. – Если же ты так же гладко будешь отвечать на мои вопросы, твоя жизнь в дальнейшем будет более счастливой. Чего от нас хочет равви Азор?

– Не понимаю.

– Равви Азор желает вернуться в Синедрион, или хочет чего-то большего?

– Я думаю, он хочет вернуть Царство Божие Израилю.

– Мальчишка! Ты сам не знаешь, что говоришь. Зваться мессией и не являться потомком Давида – это преступление по Закону. Тут даже и тайного сыска не надо. Он сам себя обвиняет, – Анна весь подался в кресле, словно готовясь вскочить. – Мне сказали, что ты ездил в Вифлеем к матери Египтянина. Верно ли, что ты там видел царский пояс Давида, даренный ему священником Ахимелехом в Номве, городе священников?

– Да, видел.

– Клянешься ли ты страшной клятвой в этом?

– Да, клянусь.

– И имя Божие вышито на нем золотыми нитками?

– Да.

– А если это поддельный пояс? – уже другим тоном, мягко и задумчиво спросил Анна словно бы Иисуса, и словно – самого себя.

– Никто не посмеет вышить святые буквы впустую, господин, – ответил Иисус, и Анна кивал в такт его словам.

– Верно. Но верно и другое, – Анна больше думал вслух, чем обращался к присутствующим.– Что ж, попробуем проверить это. Юноша, ты умен и пытлив. Силен ли ты в грамоте так же, как в пререкании со мной?

– Прости, господин, не желал тебя прогневить.

– Сможешь ли ты написать то, что чел на поясе в Вифлееме, в доме вдовы Ребекки?

– Да, господин.

– Принесите доску и уголь! – хлопнул в ладоши Анна, возвращаясь к повелительному тону.

Во внутренней двери показался слуга, поклонился, и вскоре доска и уголь уже были доставлены к подножию кресла первосвященника.

– Возьми же уголь, сынок, – необыкновенно ласково проговорил Анна.– И напиши все, что ты прочел на поясе в доме вдовы Ребекки и как ты запомнил это.

Иисус кивнул и, мало не сомневаясь в своей правоте, взял уголь и быстро написал четыре буквы:

I

– Вот, отче, и все.

Анна наблюдал, весь напрягшись. Ни движения, ни выражения глаз Иисуса не ускользнули от него. И только когда Иисус отложил уголь на полочку и вытер пальцы о полу одежды своей, отступив; откинулся Анна в своем кресле на спинку и прикрыл глаза рукой, размышляя.

– Сможешь ли ты прочитать сие вслух? – спросил он, по-прежнему не глядя перед собой.

– Да, господин.

– Не спеши, – Анна убрал руку и пристально вгляделся в лицо Иисуса. – Знаешь о каре за произнесения имени божьего всуе?

– Я не согрешу, господин.

– Грешен в гордыне! – прогремел Анна, порывисто вскочив.

Иисус неожиданно даже для себя попятился.

– Клянись клятвою страшной и именем Вседержителя запечатай клятву сию, что ты, человече, истинно видел в руках вдовы Ребекки из Вифлеема пояс святой.

– Клянусь небом и землей, огнем и водой и призываю Бога отцов наших Ийао в свидетели клятвы сей, – без запинки произнес Иисус, стоя в четырех шагах от первосвященника.

– На колени! – прогремел тот, хватая посох, приставленный к креслу и с силой ударяя им в мозаичный пол.

Иисус быстро, почти упав, встал на колени.

– Повтори снова святое имя Господа нашего и помни – не избежать тебе кары небесной, если солжешь.

– Клянусь отцом Ийао, – закричал Иисус. – Пояс держала в руках вдова Ребекка и шитое имя на нем горело огнем.

– Встань, – тихим голосом проговорил Анна. – Подойди ближе. Так. Стой. Опустись на колени, сниму с тебя грех произнесения имени тайны.

Конец посоха коснулся коленопреклоненного юноши: сначала плеча, потом головы.

– Прощаю тебе грех произнесения, грех знания и все остальные грехи вкупе. Поднимайся. А вы идите вон. Я хочу остаться наедине с этим юношей.

Дождавшись, когда за последним служителем закроется дверь, Анна отставил посох и стал просто усталым человеком. Он спустился с настила на каменный пол и обнял Иисуса.

– Ты верно думаешь плохо, сынок, обо мне и о всех потомках Аарона? Думаешь, мы служим римлянам? Предаем святыни на поругание? Молимся на идолов? Нет. Но мы вынуждены делать много мерзостей. Ибо только мы и никто больше, поставлены пасти стадо Израилево, только мы поддерживаем мир и порядок на этой несчастной земле, мы спасаем несчастную дочь Израилеву от разрушения и поругания, а грешный народ сей – от изгнания и рассеяния. Мы пастыри и стражи. Но как тяжела наша ноша. Если бы грешный народ Божий только согласился разделить с нами тяготы нашего бремени, он бы согнулся в две погибели, до самых колен бы спустилась его шея.

Иисус молчал, глядя на первосвященника ясным и чистым взглядом.

Анна вздохнул, удивляясь его поведению в который раз.

– Что ж, иди. Уже светлеет небо. Я должен отдохнуть. Мирро тебе дадут в превратной. Да, стой. Какой награды ты ждешь за нашу беседу?

– Я ее уже получил. Я в Израиле, со своим учителем и царем.

Анна усмехнулся.

– Иди, – жестко сказал он, возвращаясь к креслу.

Иисус быстро пошел к двери, но на полпути обернулся.

– Господин!

– Что тебе, дерзкий мальчишка?

– Господин, – Иисус шагнул вперед. – Позволь еще раз однажды прийти к тебе.