Текст книги "Семь верст до небес"
Автор книги: Юлия Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Впрочем, на качество действительно грех жаловаться.
Балашов расслабленно потянулся, стоя в очереди к кассе.
В Москве наверняка найдется кто-нибудь на смену Беллочке. Выбор за ним.
– Алексей, отойдемте, пожалуйста, – вдруг раздался совсем рядом задушевный шепот.
Ах, черт!
За ним стояли двое накачанных ребятишек в деловых костюмах, которые выглядели на них так же уместно, как рабочая роба на премьер-министре.
Грабеж посреди бела дня на людном вокзале?!
Или чего хотят от него эти ряженые урки?!
– Нужно поговорить, – прошелестело над ухом. Он позволил отвести себя в сторону, лишь испуганно озираясь в надежде на чудо.
Что им надо? На ментов совсем не похожи. Конкуренты его заказчиков? Но какое им дело до него?
– Куда вы собрались, господин Балашов? – с неуклюжей любезностью осведомился один из братков.
– Я еду в отпуск, – покрывшись испариной от дурного предчувствия, доложил Алексей.
– Извините, но вы еще не выполнили свою работу.
– Ка-какую работу?
– Вы нужны нам здесь, – проникновенно сказали ему. – Отпуск придется отложить.
Честное слово, он и не предполагал, что все так серьезно!
Он провернул нехилое дельце и намеревался лишь оттянуться немного на свои кровные! Он заслужил это, в конце концов! Что же происходит?!
Растерянность, вероятно, отчетливо проступила на его физиономии. Ребятки переглянулись и доверительно проинформировали, что отдыхать он по-прежнему сможет в «Тарханах».
– Что?! – пискнул Балашов.
Откуда они знают про заповедник? Стало быть, за ним следили?! Зачем? Почему?
– Вы не волнуйтесь. Мы просто обеспечивали вашу безопасность. Но уезжать из города вам ни в коем случае не рекомендуется.
Суки! Грязные твари! Что они себе возомнили?! Что купили его с потрохами и теперь вправе командовать, указывать, куда ходить, что делать и с кем играть в песочнице?!
Весь ужас заключался в том, что именно так и обстояли дела.
Он понял это неожиданно и обомлел от догадки.
Это все было известно с самого начала. Им, но не ему. Все заранее продумывалось как раз таким вот образом.
У него был выбор только тогда, в кафе с красоткой. Он мог сказать «нет», но сказал «да», и теперь выбора не осталось. Бумаги с подделанной им панинской подписью и действительной печатью «Русского дома» в руках этих бандюков. Или кто они там?! Он даже не удосужился это выяснить. Впрочем, такие задачки явно были ему не по зубам.
К тому же, обезумев от открывшихся перспектив, он совершенно не вникал в суть дела. Он знать не знал, зачем им понадобились эти документы. Доверенность, пара договоров, что там было еще? Какое им найдут применение? Ему недосуг было раздумывать об этом, он считал свои денежки и мечтал о Багамах. О собственном доме с джакузи и подогревом пола, идиот!
В считанные секунды ему вспомнилось все – и встречи с девицей, и собственная безрассудная смелость вперемешку с приступами головокружительного страха, и кабинет шефа, и свет фонаря, и триумфальное шествие по парку Белинского с пачкой баксов в кармане.
– Возвращайтесь домой, господин Балашов, – напомнили о себе цепные псы его нанимателей.
Домой, вашу мать?!
Да в гробу и в белых тапочках он видел этот дом! Теперь, после того как попробовал совершенно другую жизнь – беззаботную, сладкую, на роскошной перине номера люкс, с утренним кофе в постель, с морской водой в бассейне, с серебряными вилками и фарфоровой супницей за обедом, – как он может вернуться в прежнюю?!
Туда, где ничего такого в помине нет!
Чтоб вы провалились, гады!
– Конечно, – сказал он вслух, – я понимаю.
Он прикинул, можно ли уйти от слежки. Вряд ли ему угрожает слава Джеймса Бонда, стало быть, надо брать не сноровкой и силой, а хитростью. Стоп, а вообще кто сказал, что они караулят его день и ночь?! Надо всего-навсего дождаться темноты и потихоньку ускользнуть из дома.
Навсегда!
И плевал он на эту чертову работу! Распоряжаться собственной жизнью он не позволит. Пошли они к дьяволу, эти уголовники!
Он еще не совсем понимал, что значит вся эта бодяга. Им пока руководило только оскорбленное самолюбие, которое не могло стерпеть подобного обращения.
И ясно было одно – жить по указке он не согласен. Пусть даже за деньги! Какая от них радость, если он даже не может потратить их по собственному усмотрению? Так что – спасибо, и адью!
Осталось только придумать, как и куда свалить из города.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Утро еще не окрепло, но, отодвинув накрахмаленную белоснежную занавеску, Ольга увидела осень, едва поспевавшую за поездом. Лысый ветреный ноябрь мелькал в окне, рассвет за забором худых деревьев казался узником, навсегда лишенным возможности стать новым днем. Но день этот настал, и с удовольствием выпив кофе – в вагоне СВ его готовили вполне прилично, – Ольга достала мобильный.
– Кирилл, ты еще дрыхнешь? Мы подъезжаем.
– Мы?! У тебя с этим Мишей все так серьезно?
– Не с Мишей, а с Митей! – обиженно засопела сестра. – И одна я еду, не волнуйся ты так!
– Я наоборот… обрадовался.
Ага, обрадовался он. Просто не поверил, вот и все. Оба они – что Кирилл, что Ольга – длительных отношений с противоположным полом не признавали. Не хотели или не могли, она еще не поняла до конца. Так получалось.
С тех пор как умерла бабушка и обнаружилось вдруг, что никому на свете они не нужны, началась бешеная гонка. Финиш в ней был невиден, приз – неведом.
Но движение было обязательным, все время казалось: стоит остановиться – и случится непоправимое. Хотя что-то непоправимей бабушкиной смерти представить было нельзя.
Дом в Русском Ишиме, где они выросли – грязь по колено, леса дремучие, поляны клубники, одна-единственная лавка с горами слипшихся леденцов и батареей кильки в томате, наглухо заколоченный клуб, покосившиеся избы и пара шведских домиков местных богатеев дяди Гриши и бывшего председателя бывшего колхоза Семена Карпыча – пришлось продать.
Корову Белочку – тоже.
Гусей и поросят сдали на ферму.
Полкана – вихрастого задиру с вечными репьями на хвосте и надорванным ухом – доверили соседке тете Глаше.
А что еще оставалось?!
Ольга понимала, что – ничего. Всю жизнь в Пензу из села не наездишься. С этюдником вообще в автобус не влезешь. А когда она решила снять квартиру в городе, оставив на брата хозяйство, он взбунтовался.
– Ты в художку поступила, чтобы потом в деревню вернуться, что ли? С Карпыча портреты писать? Вот и я говорю, что нет. Значит, ты сюда не вернешься. А мне одному с тоски, что ли, вешаться?
Пожалуй, он мог бы. В доме, где каждая половица скрипела, будто вздыхая о бабушке, оставаться было невыносимо. Но бросить все это?!
Год они промаялись кое-как, а следующей осенью Кир должен был пойти в армию. Ольга втайне надеялась, что убедит его не продавать дом – надо же будет ему, молодому и неприкаянному, где-то жить. Она чувствовала себя собакой на сене, не желая расставаться с домом и одновременно не представляя себе жизни в нем. Вот если бы Кирилл остался, обзавелся бы семейством… А она бы приезжала на выходные и в праздники, нянчилась с племянниками, гуляла в лесу…
Это были настолько эгоистичные мечты, что ей становилось стыдно. Но от своего она не отступала, ненавязчиво, но упрямо внушая Киру, что продажа дома – это просто предательство.
Кирилл в ответ на дипломатичные и тонкие намеки орал, негодующе размахивал руками и хлопал дверью, сбегая от разговора. А осенью вместо повестки в военкомат предъявил сестре студенческий билет. Ему удалось поступить на исторический в пединститут.
– Молодец, – вздохнула тогда Ольга, – только ездить-то далеко… я вот вся прямо измучилась за этот год!
– Измучилась она! – фыркнул Кирилл. – Давай объявление, и хватит уже друг друга мурыжить. В город нам надо перебираться.
Дальше тянуть не имело смысла. Оки сняли «двушку» в Кривозерье у самой железной дороги, и с тех пор Ольга научилась засыпать, даже если бы рядом шли подрывные работы.
Продажей дома занимался Кирилл, и так увлекся этим делом, что чуть было не завалил первую сессию. Зато нашел себе хобби помимо истории.
Кто мог тогда предположить, во что это хобби выльется? Он просто играл в важного дядьку, осматривал дома, беседовал с соседями, помогал землякам находить нужные варианты обмена или купли-продажи. Безвозмездно, как выражался герой одного старого мультика.
Вот и доигрался. Ни единого дня Кирилл не работал по специальности, хотя к пятому курсу у него было столько связей, что он мог бы легко устроиться в теплое и престижное местечко. Например, на местное ТВ, и передачу не мудрствуя лукаво назвали бы, допустим, «Тайны истории». Все равно каждую вторую программу провинциальные телевизионщики слизывали с ОРТ или с НТВ.
На экране Кир смотрелся бы великолепно. Смуглый высоченный красавец с яркими синими глазами – настоящий мачо, да и только. Язык у него, опять же, подвешен.
Только вот что-то не тянуло его в эту кухню.
Мог бы навострить лыжи в только что отстроенную школу для ребятишек пензенской элиты. Поговаривали, что учителям там платят очень даже пристойно. Вот и преподавал бы себе историю. Сейчас так вообще школу лицеем назвали, забор вокруг поставили и педагогов на стажировку в Москву отправляют.
Однако, и школьные будни Кирилла не привлекали. Связи свои он использовал исключительно для создания «Русского дома». И вместо телеведущего, учителя истории или профессора – чем черт не шутит?! – стал называться загадочным словом риэлтор. А потом уселся в кресло и начал руководить.
Ольга хмыкнула, забавляясь поворотами судьбы. Ей бы тоже не поверилось, если бы лет семь тому назад, когда после училища она уехала в Нижний Новгород, кто-то сказал бы, что никакой художницы из нее не получится, а получится очень даже перспективный модельер.
Что из квартиры на улице Ленина, где в гордом одиночестве она строчила наряды для местных модниц (без всякого дальнего умысла, лишь бы денег заработать), она переберется в Москву. Сначала – в полуподвал с тремя швейными машинками, шаткой гладильной доской и занавесочкой в горошек, за которой примеряла новые костюмы застенчивая девушка Надя – ее первая модель. Потом – в подмосковный городишко Лыткарино, где цены позволяли снять целое ателье. Жила Ольга здесь же, по принципу кота Матроскина «а я экономить буду!» В ее распоряжении теперь был большой гулкий цех и еще три комнатенки. Правда, с потолка сыпалась штукатурка, от стен тянуло сыростью, и модели приходилось хранить тщательно завернутыми в целлофан, а руки было помыть невозможно, потому как из крана лилось что-то совершенно невообразимое – бурое и густое.
После «Модного Десанта» появились первые инвесторы, и Ольга арендовала приличную студию на Ленинском проспекте (опять Ленин, куда ж без него?), взяла еще двух моделей, познакомилась с Тимуром – восточного вида толстячком, который очень быстро стал незаменимым помощником, и млел, когда его называли «господин администратор», – и зарегистрировала торговую марку «Бабышина». Это была девичья фамилия матери, а стало быть – и бабушкина. Она казалась Ольге звучней, чем Панина, да и прославлять отца, из-за которого мама погибла, ей не хотелось.
Последний факт нередко становился предметом ожесточенных споров между нею и братом, который никак не хотел считать отца виноватым в маминой гибели. Да, он бросил ее с двумя детьми, но Кир считал, что это не достаточно веская причина, чтобы в ответ этих самых детей оставить вообще сиротами. Ольга плакала, всегда плакала, стоило ему жестким, не своим голосом заговорить на эту тему. Ни отца, ни мать они не помнили, и каждый сам решал, кого в этом винить. Мужчину, который трусливо сбежал попытать счастья на стороне, подальше от деревенских «радостей»? Женщину, которая не смогла жить после этого?
– У вас пепел падает.
Ольга вздрогнула. И пепел снова упал на безупречный пиджак.
Мужчина, чье появление в тамбуре она пропустила за экскурсом в прошлое, смотрел озабоченно поверх очков.
– Вам нехорошо?
– Нет, все в порядке. Спасибо, – добавила она зачем-то.
Он не отводил взгляда. Вот пенек-то, сказали же – все в порядке!
– Вы очень бледная, – доложил пенек.
– Это сейчас модно, – криво улыбнулась она и прислушалась к собственной шутке, будто со стороны.
Устала. Просто устала, вот и все. Перед отъездом пришлось дважды менять билет. В последний момент оказывалось вдруг, что ее присутствие в Москве просто необходимо, иначе настанет вселенский потоп – не больше, не меньше. Никто не хотел работать, вот в чем дело. Молоденькие девицы из бригады закройщиц то и дело норовили вылезти в модели, почитая шитье за своеобразный трамплин, который приблизит их к вожделенному «языку». Тимур Николаевич устоять перед ними не смог и уже все уши Ольге прожжужал, какие красотки пропадают в «цеху». Эх, что-то надо делать с администратором. Хороший он, конечно, мужик, и хваткий, и услужливый, и предприимчивости не занимать. Но слишком уж впечатлительный. Одна зазывная улыбочка, и Тимур поплыл. И нет ему уже дела ни до чего. И кто будет вместо этих амбициозных закройщиц работать, его не волнует. И что аренду подняли втридорога, как только стало известно, что коллекция Ольги получила первое место в «Русском силуэте». И что на последнем показе в Нижнем все едва не полетело к чертям собачьим из-за безалаберности моделей. И что…
В общем, обо всем и сразу должна думать только она одна! И крутиться, как белка в колесе. В итоге она проторчала в Москве еще две недели. Митька радовался поначалу, что отъезд откладывается, но постепенно улыбка с его хорошенькой мордашки исчезала. Ольге было абсолютно некогда шататься по клубам или играть в теннис, чем Митя только и занимался. Едва доползая до постели, она встречала его обиженно надутые губы, что-то бормотала в свое оправдание и в который раз зарекалась связываться с ровесниками.
Найти бы дядьку солидного, с умными глазами, и чтобы ласковый был, тетешкался чтобы с ней, до студии подвозил и наказывал нарочито строго: «Ты там поешь обязательно!», чтобы дарил к Рождеству не брюлики поддельные или диск «Зверей», а, например, уютный халат с капюшоном, и обнимал крепко, и командовал уверенно, и смотрел заботливо. Вот как этот – напротив. Которому почему-то было дело до того, что на ее пиджак сыпется пепел.
Ольга вдруг поняла, что сама пялится на попутчика с любопытством.
У него был хищный, крупный нос, на котором очень забавно смотрелись маленькие стильные очочки. Тонкая линия рта. Породистые, не слишком аккуратно выбритые скулы, залысины, а волосы – богатые, похожие на лоснящуюся шкуру диковинного рыже-седого зверя.
– Вы до Пензы? – спросила Ольга, хотя вовсе не собиралась с ним разговаривать.
Он чуть заметно двинул губами, будто раздумывая, не улыбнуться ли.
Она подумала, что вопрос чрезвычайно глуп. Куда, кроме Пензы, мог ехать этот очкарик, коли фирменный поезд «Сура» уже в десяти минутах от конечной станции?
– Да, домой возвращаюсь, – наконец, соизволил ответить он и, пристально глядя ей в лицо, спросил: – А вы точно нормально себя чувствуете?
Господи, да что ж такое! На кого, спрашивается, она была похожа, ударившись в воспоминания?! Что он так перепугался-то, а?
– Вы, что, врач? – ехидно осведомилась Ольга. Он подался назад.
– Да. А как вы догадались?
Ничего она не догадалась. Просто так спросила, из вредности.
– Я подумал, у вас сердце больное. Вы то краснели, то бледнели, и руки у вас тряслись, пардон, как у бабки столетней.
– Вот спасибо! – не сдержалась она.
– Пардон, – повторил он, и Ольга вдруг расхохоталась.
– Вы какой врач?
– Хирург, – глядя на нее с беспокойством, доложил он.
Ну да, решил, что припадочная. То краснеет, то хохочет-заливается.
Всегда мужчины думали о ней что-то не то и не так. Одни были уверены, будто она – акула. Ими, бедолагами, закусывает. Не пожирает, нет, а так – попробует и выплюнет, словно побрезговав. Другие считали ее леди и обхаживали соответственно – долго расшаркиваясь и сморкаясь в кружевные батистовые платки, танцуя загадочные ритуальные танцы, соблюдая никому не нужные правила этикета, когда даме ни в коем случае нельзя входить в лифт первой или выходить из машины самостоятельно, не дождавшись мужской поддержки.
Умереть можно с тоски!
Еще попадались вроде Митьки – избалованные красавчики, требующие к своей персоне неугасаемого и постоянного внимания.
А бабушка, между прочим, всегда говорила, что Оля своего не упустит. Имелось в виду как раз-таки удачное замужество. Но никакой семейной жизни – удачной или хотя бы спокойной – попробовать не удалось. Все было некогда и недосуг и, в общем-то… не с кем.
Жаль, что бабушка ошиблась.
Поезд качнулся и поплыл медленней, к тамбуру двинулся народ – в основном подтянутые, лощеные мужики с элегантными дипломатами и мобильниками, будто прилепленными к уху. Были и женщины – безупречно накрашенные, в стильных дубленках и коротеньких шубейках. СВ – все равно что закрытый клуб для избранных: ни челноков, ни разудалых студентов здесь не встретишь.
Ольга с удовольствием наблюдала за попутчиками. Было приятно осознавать, что она – одна из них, этих самоуверенных, сильных людей, состоявшихся и состоятельных.
– Вам помочь?
Давешний очкарик, одетый поверх костюма в скромную куртейку неопределенного цвета, доброжелательно улыбался. От этой улыбки морщин на его лице поприбавилось, а настороженности в глазах – поубавилось.
Ольга подумала-подумала и улыбнулась в ответ.
Хотя куртка – обыкновенная куртка, наверняка с Черкизовского рынка – вовсе не располагала к обмену любезностями. Странно, что у него вообще хватило денег на СВ.
– Было бы неплохо, – пробормотала Ольга. – У меня куча подарков, так что сумка неподъемная. Но вы не беспокойтесь, меня встречают…
– Еще бы, – хмыкнул хирург.
Или кто он там? И что значит это насмешливое «еще бы»?
Ольга пожала плечами и двинулась из тамбура, затылком ощущая внимательный взгляд заботливого джентльмена.
* * *
– Ты собралась дачу в Золотаревке строить? – осведомился Кирилл, таща ее чемоданы вдоль перрона.
– А?
– Ага! Кирпичи из Москвы перевозишь потихоньку, да? Или что у тебя в сумках? Бревна распиленные?
– Дурак! Там презенты.
Она посмотрела вокруг и далеко впереди увидела спину в мятой дешевой куртке. На ней болтался тощенький рюкзачок. Обладатель спины шел очень быстро, прижав руки к бокам.
Где-то она читала, что если даже при стремительном движении человек не размахивает руками, в жизни его тоже не расшевелить. Он замкнут, невозмутим и предпочитает уединение.
Черт, разве врач может рассчитывать на уединение?! Очкарику надо было стать сторожем или продавцом в затрапезном магазинчике на улице Калинина. Там за стеклянной витриной всегда было пусто.
Или она что-то путает, и магазинчик уже давно не магазинчик, а вполне жизнеспособный торговый центр?
В любом случае, при чем здесь очкарик?!
– Ты кого высматриваешь? – спросил ее проницательный брат.
– Никого, – покачала головой она.
* * *
Он был разочарован. Пустить их в расход, что ли, этих безмозглых кретинов? Все равно ни на что не годятся! А он хоть потешится немного.
Впрочем, смотреть на перепуганных амбалов, жмущихся к стене, тоже достаточно забавно. Обойдемся пока этим. Не время устраивать разборки в Бронксе.
– Ну? – только и спросил он.
Амбалы переглянулись с видом нашкодивших котят и приготовились оправдываться.
– Коротко и внятно! – велел он, угадав по их физиономиям, что сейчас начнется.
– Босс, мы его ищем, – выдавил один, пряча глаза.
– Это понятно, – хмыкнул он. – Хотелось бы знать, какого черта вы его потеряли?
Им явно хотелось возразить. Даже рты раскрыли, чтобы заявить, что приказа круглосуточно охранять Балашова не поступало.
Он глянул в их сторону с любопытством. Неужели рискнут?
Нет, захлопнули варежки, стали думать.
– Да не мог он сбежать! – пожал мощными плечищами тот, что постарше. – Мы его так уделали!..
– Что?!
– В том смысле, что запугали. Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут?
– Однако, уже двое суток его нет дома, – напомнил он, впившись в них страшным взглядом.
Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой.
– И бабы, как я понимаю, тоже нет?
Они помотали башками. Уроды!
– Перестарались, значит, – насмешливо протянул босс. – Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье.
– А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, – решился выдвинуть предположение тот, что помладше.
– И почему же вы до сих пор на той даче не были? – поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться.
– Виноваты, – едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже.
– Вот именно! – с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. – С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?!
Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям.
Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании.
* * *
– Мне надо уехать, – вот что он сказал тогда, аккуратно складывая в сумку рубашки и свитера.
Алена сидела в кресле и сосредоточенно вязала шарф. Крючок все время застревал между нитками. И еще она никак не могла запомнить очередность петель. Все время приходилось сверяться со схемой. Она сама придумала этот узор, и он ей очень нравился, и будущий шарф тоже нравился.
Но почему-то с каждой новой петлей возникала некая пауза.
– Зачем, Алеша? – спросила она, ковыряясь с нитками и крючком.
Ей хотелось посмотреть ему в глаза, но она не смотрела.
– Что «зачем»?! – кажется, начал раздражаться он.
– Зачем тебе уезжать?
– Потому что так надо! Это мой свитер или твой? Дома она иногда любила носить свободные, широкие свитера.
Но при чем тут это?..
Она все-таки взглянула на него. Все как обычно. Две руки, две ноги, голова и остальное на месте. Бородатый профиль. Чуть сгорбленная широкая спина, к которой так уютно было прижиматься. Стильная водолазка, которую они выбирали вместе в каком-то престижном магазине. Отглаженные ее руками брюки.
Что еще?
– Надо значит надо.
Алена пожала плечами и снова уткнулась в рукоделие.
О чем было говорить? Допытываться, почему он уходит? Куда? С кем?
И так было ясно.
Еще тем субботним утром, когда она обнаружила его записку, и стала придумывать ему оправдания. И сама почти поверила в них, и, придя сегодня с работы, уселась в кресло, и стала тихонечко дожидаться, пока он проснется, чтобы посмотреть ему в глаза, увидеть привычную теплую улыбку, вздохнуть с облегчением, посмеяться над собой и своими нелепыми подозрениями, прижаться к его сонным еще губам, как всегда слегка досадуя на колючую, щекотную бороду.
Ничего этого не случилось.
И в какой момент ей стало не интересно. Совсем, ни капельки. Навалилась вдруг усталость – тяжелая, безразличная ко всему. Алена прикрыла глаза, продолжая на ощупь возиться с вязанием.
– Я позвоню, – услышала она из коридора. Звякнули брошенные на полочку ключи. Скрипнула дверь.
Алена старательно вывязывала сложный узор и думала о том, что хорошо бы встать, включить свет, ведь за окнами уже совсем темно и ни черта не видно в этом дурацком узоре!
И не вставала.
Прискакала с улицы Ташка.
– Ма, а Балашов в командировку укатил, что ли? Я его щас во дворе с сумкой видела…
– Садись за стол.
– А ты?
– Иду.
Она с трудом вылезла из кресла и удивленно взглянула на собственные ноги, которые отказывались двигаться. Что еще за шуточки?
– Мам, ты чего? – Ташка влетела в комнату. Алена стояла на полусогнутых, опираясь рукой о косяк.
– Мам!
– Все нормально. Нога затекла. Я сейчас. Значит, все-таки я расстроилась, поняла Алена. Она была уверена, что спокойна. Конечно, жаль, что Лешка не захотел поговорить по-человечески. Но она держала себя в руках, она всю жизнь держит себя в руках и очень хорошо владеет этим искусством.
Ноги тряслись, будто последние суток трое она поднималась в гору. Одна и без страховки.
Впрочем, так оно и было.
Просто ей казалось, что она не одна.
– Он надолго, Балашов-то? Судя по сумке, месяца на два, а, мам?
– Ташка… Ташка, я его очень люблю, – вдруг сказала Алена и неровной походкой двинулась в кухню.
Дочь бросилась за ней, размахивая руками.
– Ну извини, мамочка! Если это тебя так расстраивает, я не буду больше над ним издеваться. Правда, я стану паинькой! Только ты, пожалуйста, не бледней больше, ладно?
Алена машинально кивнула и огляделась. В кухне все было по-прежнему. Странно. А чего, собственно, она ждала? Разгрома или наводнения? Следов разбушевавшейся стихии, которая прошлась по ее душе?
Брось, какая еще стихия, шепнул ей кто-то. Любимый муж ушел – это не бедствие, не катастрофа, это просто очередное предательство.
Какое страшное, окончательное слово.
– Вареники, – объявила Алена, выставив на стол блюдо.
Ташка облизнулась и достала сметану.
Как они станут жить дальше, а?..
Алена смотрела на дочь, и жалость толкалась в горло, давила на веки, мешала дышать.
«Но ведь Ташка не любила его. И никогда бы не полюбила. Она проживет. А ты сама?»
«Запросто. Я ведь сильная. Я боюсь боли, но я – сильная! Я просто не стану обращать внимания на эту боль, вот и все. Я умею улыбаться сквозь сведенные судорогой губы, сквозь стиснутые зубы, сквозь разочарование и страх».
Той ночью ей так и не удалось заснуть, а под утро раздался звонок.
– Я тебя разбудила? – довольным голосом осведомилась Юлька.
– Нет.
Алена посмотрела в окно и решила, что надо умыться и почистить зубы. Утром надо умываться и чистить зубы.
– Между прочим, я знаю, что у вас каникулы, – заявила Юлька, – так что никакие возражения не принимаются.
– Ты о чем это? – спросила Алена, хотя ей было все равно.
Юлька на том конце провода насторожилась, но виду не подала.
– Я вас хочу! В смысле видеть! Мы второй этаж закончили, Влад горку поставил, говорит, надо опробовать. И вообще, я пирогов напекла на целую роту! И нечего вам в городе сидеть, пока каникулы! А Балашова на работу Влад может отвозить.
Алена с трудом соображала, о чем говорит подруга. Только последняя фраза и отложилась в голове.
– Балашова никуда отвозить не придется. Он теперь сам по себе.
– Поругались? То-то я слышу, голос у тебя того… печальный. Вам просто отдохнуть друг от друга надо, вот и все. Собирайся давай, мы сейчас приедем.
И решительная Юлька нажала отбой.
Куда собираться? Зачем? Кто приедет?
Алена не стала думать. Она вспомнила, что по утрам правилами установлено умываться, чистить зубы, делать зарядку и есть обезжиренный творог.
Хорошо, когда точно известно, что надо делать.
Ташка еще не встала, когда прогремел звонок в дверь и в прихожую ворвался тайфун.
– Ну, что? У меня пироги остывают! Фу, зачем ты эту гадость жрешь? Аппетит, блин, только перебила! Где Ташка?
Пока Юлька металась по квартире, расталкивая сонную Наташку, разыскивая Аленины джинсы и безостановочно тарахтя, Алена сидела в пижаме за кухонным столом и жевала творог.
Действительно, гадость.
Как это Юлька догадалась?
Как она догадалась приехать именно сейчас, когда сегодняшний день так пугает, а завтрашний – не нужен совсем?!
У Юльки с Владом они прожили целую неделю, и временами Алена думала, что это похоже на бегство.
– У нас в салоне ремонт затеяли, – объявила Юлька, – так что на несколько дней я свободная женщина! Это надо отметить!
И они отмечали. Алена несколько раз пыталась воспротивиться, но сил у нее практически не было, да и остановить подругу, которая решила устроить праздник каждый день, не представлялось возможным. Юлькино представление о празднике было весьма экзотичным. С раннего утра она волокла Алену с Ташкой на пробежку во двор. Влад потешался, глядя на них из окна, и демонстративно откусывал здоровенный кусок пирога, и громко прихлебывал ароматный чаек. Волей-неволей тянуло позавтракать. Наскакавшись вокруг яблонь, Алена неслась на кухню, будто там ожидала ее последняя спасательная шлюпка на «Титанике».
Днем у Юльки были намечены культпоходы.
– Пока есть время, надо просвещаться! – грозно сдвигала она брови, едва заслушав слабые возражения подруги. – И ребенку на пользу пойдет! – добавляла последний убийственный аргумент.
Ребенок прятался на чердаке, не желая просвещаться. Но после парочки таких походов перестал. Культурно обогащаться Юлька предполагала никак не в Драматическом театре или в галерее Савицкого. И даже в Музей одной картины вести Алену с Ташкой не собиралась.
Все было намного проще. И интереснее.
Набрав бутербродов, они забивались в пригородный автобус и ехали куда глаза глядят. И глаза глядели, глядели, и наглядеться не могли. Алена, конечно, знала, что край родной богат всяческими красотами, и на экскурсии ездила, как все в пятом классе и еще, кажется, в девятом. Или в шестом тоже?
Когда кажется…
Голова становилось пустой и легкой, когда на горизонте вставали плотные леса, а перед ними лежал простор коротко стриженных полей, золотые травы, прижатые к земле, паутинки дорог, развалины монастырей, воскрешенные церкви, бревенчатые избы, откуда валил дым и доносился визг пилы, лениво бредущая корова в веселеньких пятнах по бокам, широкие звонкие ручьи, срывающиеся с холмов. И не было больше ничего на свете. Только это приволье, взволнованное осенними ветрами.
Алена думала, что не любит осень.
Что она знала об осени?
И что она знает о себе?
Была уверена, что все. Ведь давным-давно сделана работа над ошибками – кропотливо, очень-очень старательно, с высунутым языком и капельками пота на висках. Все учтено, законспектировано, разложено по полочкам.
Правда, оставались еще мечты.
Она старалась запихнуть их подальше, но они норовили вылезти на первый план, хватали ее за руки, пихали в спину, подгоняя и сбивая с намеченного пути.
Вкрадчивым шепотом осенней листвы и густого дождя, воспоминаниями о том, чего не было, случайной упоительно нежной мелодией они предлагали другой, совсем другой путь. Вдоль набережной Сены в белом пальто. В то кафе, где можно дождаться чуда.
А ей было до тридцати лет уже всего-ничего, и она не верила в чудеса.
Оказалось, правильно делала.
Какие еще чудеса, если она не нужна собственному мужу?! Любимому мужу, вот как.
Нельзя, нельзя об этом думать! Она умеет забывать, разве нет?
Она будет есть Юлькины пироги, дышать осенью, смотреть на горизонт, где рыжеют холмы, и все само собой пройдет.
Вечерами топили баню – маленькую, старенькую настоящую баню, привалившуюся боком к забору между Юлькиным двором и соседским.
Ташка фыркала и визжала, убегая от Юльки с веником. Алена сидела на раскаленной лавке, закрыв глаза. Пожалуй, она могла бы просидеть так всю жизнь. Но в дверь начинал долбиться Влад, и Юлька спохватывалась, орала, что так долго париться нельзя, и пироги, должно быть, сгорели давным-давно, и самовар поспел, хотя, конечно, вовсе не самовар это был, а обыкновенный чайник. Они выползали, рассаживались за столом, пили чай из обыкновенного чайника с необыкновенными пирогами, и все казалось не так уж страшно.
