Текст книги "Одни сутки из жизни обыкновенной попаданки или Мечты сбываются (СИ)"
Автор книги: Юлия Скворич
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Когда моего тела касаются даже через майку мозолистые пальцы, крепкие руки стискивают бока, поднимают и прижимают к тёплой твёрдой груди, я думаю, что сейчас просто лопну и разлечусь цветными хлопьями по комнате, от того огромного, распирающего грудную клетку чувства, которое люди называют «счастьем». Потому, что Дерек держит меня на руках.
Дерек Хейл. Взял меня. На руки.
Голоса в комнате продолжают бормотать что-то, но я их почти не слышу.
– Что ты делаешь? – невнятно бормочу я заплетающимся языком, прикрывая глаза, чувствуя, как от резкого движения вверх, из-за вращения голова сейчас открутится нафиг и покатится по полу. Лишь бы снова не вырвало. И куда он меня несёт? Судя по направлениям коридоров – в отделение «неотложки».
– Спасаю глупого человека, который мне нужен, – голос очень тихий и злой, прямо в ухо, выцеживающий по букве.
Часто смаргиваю, и всеми силами стараюсь увидеть его, понять, не послышалось ли мне. Сквозь мутную плёнку боли, наконец, удаётся разглядеть его взгляд – прямой, встревоженный, полный сердитой уверенности. И я расплываюсь в совершено идиотской улыбке. На весь остаток моих жалких сил.
Ты был прав, Питер, тысячу раз прав. И когда я приду в себя – обязательно подберу нужные слова, чтобы сказать ему самое важное. Я смогу. Потому, что преданности добиваются только преданностью.
2.1.
Снова голова раскалывается на части от резких звуков, что вынуждают открыть глаза. Несколько секунд проходит, прежде чем удаётся оценить очередную мою остановку. Больничная палата, предсказуемо. На стене стенд с символикой Бейкон-Хиллс.
Последнее, что помню – как помогала Стилински, и, похоже, отключилась. Снова снился Дерек, который говорил, что я нужна ему. Тоже предсказуемо.
Руки-ноги целы, всё двигается. Иголки торчат из вен как из дикобраза. Встать с кровати удаётся после третьей попытки, немного тяжеловато, но удовлетворительно.
За дверью – пустой коридор, и никого, как глухой ночью. Приходится спуститься вниз, до ресепшена, чтобы найти кого-то живого. Женщина за компом явно уже не первый час пялится в него замыленным взглядом.
– Простите? – из горла вырывается сиплый шёпот. Только сейчас понимаю, что оно печёт, как обожжённое кислотой.
– Мисс? – она отрывается от монитора и делает круглые глаза.
– Могу я поговорить с Мелиссой МакКолл?
– Миссис МакКолл закончила смену час назад, вы сможете увидеть её завтра. Из какой вы палаты? – она хватает меня за руку и читает бирку на запястье. – Мисс... э-э-э, Иванова, позвольте, я провожу вас в палату.
И я позволяю. По дороге узнаю, что шеф Стилински в порядке, его выписали день назад.
– Вы должны отдохнуть, парень, который вас принёс, просил дать вам выспаться, – говорит она, ловко всаживая мне иглу в вену.
Вся картинка проносится мимо глаз со скоростью света. Все воспоминания оживают. Он меня принёс. Дерек был здесь, это не сон. Это правда! Но сознание убегает, едва радостная мысль успевает мелькнуть.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, в палате я не одна. Медсестра меняет капельницу. Я должна столько спросить. Не спать, не спать!
– Как вы себя чувствуете, мисс?
Мне некогда отвечать, мне нужно знать:
– Здесь был молодой человек...
– Здесь был сын шерифа, – отвечает она. – Он ушёл полчаса назад.
И всё?
– Больше никого?
– Я больше никого не видела, – пожимает плечом она. – Скоро к вам подойдёт врач, нам понадобятся ваши данные для регистрации и номер страховки. Отдыхайте.
Она выходит. А я остаюсь с осознанием того, что Дерек больше не приходил. Что-то ещё случилось? Всё правильно. Принёс меня и ушёл. Непонятно вообще на что я надеялась. Он итак сделал больше, чем я заслуживаю. Это его блядские слова о том, что я нужна, посадили во мне надежду. Теперь я даже не знаю, правда ли это, не померещилось ли мне. И сойду с ума, прежде чем найду его и спрошу. Сознание медленно расслабляется и уплывает.
– Иванова, вставай, – кто-то больно дёргает за плечо, трясёт. Боль помогает проснуться. – Вставай, быстро. Это Дитон.
С трудом раздираю веки. И, правда, Алан.
– Алан? Боже, ты что тут делаешь? – в голове фарш вместо мозгов, кажется. Как они ещё способны думать?
Он торопливо выкладывает одежду на кровать. Майка, толстовка.
– Приехал за тобой. Одевайся.
За мной? Чёрт. А кого я ждала? Я ждала кого-то... не Алана.
– Почему ты? – я всё ещё ничего не соображаю, чёртовы лекарства.
– Потом, одевайся быстрее. Нужно уходить, – Алан сдирает с моей руки бирку и прячет под подушку. Бросает мне на колени джинсы.
А я не двигаюсь. Внезапно понимаю. Вспоминаю снова кого я жду.
– Алан. Я не могу. Я должна дождаться...
Алан замедляется, словно раздумывая, затем тихо произносит:
– Он не вернётся, Иванова, он ушёл.
Мы оба знали, что говорим об одном и том же человеке. Об одном оборотне. Я открываю рот, чтобы узнать то, что знает Алан.
– Поговорим позже,– перебивает Алан. – Здесь скоро будет врач. Твои фальшивые документы действуют только в столице штата, там, где их сделали, и если ты не хочешь провести ночь в полицейском участке – одевайся.
Коротко и ясно. Больше я не сопротивляюсь. Через пять минут мы в коридоре. А в здании уже полно людей.
– Сколько я здесь была? – озвучиваю я внезапную мысль.
– Больше недели.
– Что?! – как долго... выходит, он и правда ушёл...
Алан тащит меня, ловко лавируя между людьми, прикрывая, когда мимо проходит кто-то из медперсонала.
– Он что-нибудь тебе говорил? – спрашиваю я у Дитона, когда мы оказываемся на улице.
– Чтобы не искали, – коротко отвечает он, вынимая из кармана куртки мой телефон. – Нужно внимательней следить за вещами.
Ноги подкашиваются, когда эта пластиковая тварь падает мне на ладони. Включен. На заставке еготатуировка. Флешки нет на месте. Блядский Боже!.. Земля начинает неистово вращаться под ногами.
– Только не это. Только не так...
– Ты что, не всё сказала ему? – Алан удивлённо поднимает брови, кладёт руку мне на плечо, поддерживая мой раскачивающийся корпус.
Я только качаю головой. Господи-боже! Даже не представляю, что он чувствовал, когда смотрел всё это. Что он подумал, когда понял. Догадался ли он откуда я? Надо было ему сразу сказать. Но разве так можно? Лить раскалённое масло на незажившие раны. Такие следы никогда не заживают. Насколько же это больно – вновь увидеть Пейдж, Талию, и то, как он задыхался от боли, совершив первое в своей жизни убийство. Или, кажется, это мне не хватает воздуха.
– Эй! Эй! Тише, у тебя паническая атака. Успокойся, – Дитон встряхивает меня, пытающуюся удержаться на ногах.
– Алан, ты знаешь, что это значит? Ещё одно предательство!
Я слепо пытаюсь ухватиться за что-нибудь. Хоть какую-то опору. Но даже стен рядом нет.
– Так. Иванова, посмотри на меня. Смотришь? Слушай: всё в порядке.
Ничего не в порядке Алан. Ничего-блять-не-в-порядке. Я солгала ему. Скрыла от него правду. Эго предали. Снова. Я его предала.
– Иванова, ты немедленно успокоишься и начнёшь дышать, или я накачаю тебя,– Алан подносит к моему носу ампулу. – Галдол. Выбирай: сама или наркотики?
Нет. Хватит лекарств.
– Сама, – сиплю я.
– Тогда дыши. Медленней, – ровным голосом говорит Алан, и это помогает прийти в себя, сделать первый глубокий вдох. – Ещё. Ещё. Ещё. Хорошо. Лучше?
Тяжело киваю.
– Идём, пока нас не заметили.
2.2.
Двадцатью четырьмя часами ранее Дитон в двадцатый, очевидно, раз за вечер, закатил глаза. Хейл в двадцатый раз сделал вид, что не заметил.
– Так, – он хмуро посмотрел на такого же хмурого оборотня. – Я должен вернуться в Бейкон-Хиллс, чтобы забрать её оттуда? Ты прилетел сюда через полштата, чтобы сказать мне это? Почему ты сам её не привёз?
– Потому, что мне нужно уехать, – говорит Хейл, опускаясь на стул.
– Уехать? Ты совсем слепой, Дерек? Она любит тебя.
– Она ошибается.
– Я знаю Иванову три года, она часто ошибается, все держит в себе, но она всегда честна со мной.
– Конечно, всегда, – Хейл бросает на стол перед Дитоном телефон.
– Тогда ты и сам знаешь, о чём я, – нетерпеливо дёрнул плечом советник, включая аппарат, на экранчике которого высветилась обнажённая спина Хейла.
– Так нельзя, – возражает Хейл, кивая на телефон. – Я не могу так с ней поступить.
– Потому, что она ошибалась? Потому, что раньше ты совершал ошибки? И теперь не можешь себя простить? Все ошибаются когда-нибудь, Дерек, и это не означает, что ты не заслуживаешь другого отношения.
Дитон раздражённо смахнул телефон в верхний ящик с инструментами. Он чертовски устал от попыток убедить этих двоих, в том, что они оба достойны того единственного, светлого, что не каждому удаётся испытать. Им повезло. Но Иванова никогда не признается даже себе, а Хейл никому не позволит относиться к себе иначе, чем он сам к себе относится. Выходит, случай безнадёжный. Дитон в очередной раз вздыхает и отправляется в вольер за очередным пациентом. Меньше всего он хочет сейчас видеть упрямого оборотня.
– Она не знает кто я такой и на что способен, – мрачно говорит Хейл, когда ветеринар возвращается с животным, завёрнутым в одеяло.
– Она знает о тебе больше, чем ты сам, – возражает Дитон, и кладёт беременную самку лабрадора на стол. Щенки у собаки должны были появиться неделю назад.
Хейл чувствует, что животное испытывает боль. И кладёт широкую ладонь на раздувшийся живот. По венам оборотня ползут вверх черные струйки. Животное смотрит на него с благодарностью, тяжело вздыхает, и умиротворённо кладёт голову на подстилку.
– Она не умеет останавливаться, – поджимая губы, выдвигает Хейл, убирая руку.
– Не умеет, – согласно кивает Алан.
– Я стану причиной ее смерти, – сокрушённо заключил оборотень.
– Ты стал причиной её жизни, – отчётливо произносит Дитон, подключая аппарат УЗИ.
– М-м-м? – непонимающе мычит Хейл.
– Думаю, она попала сюда потому, что собиралась покончить с собой там, – поясняет Алан, озвучивая одну из своих гипотез, основывающихся на наблюдении за этой странной девчонкой. Он надеялся, что это прозвучит вдохновляюще, но реплика произвела обратный эффект.
– Я всем причиняю боль, – Хейл начинает злиться, по большей части на себя. – Ответственность... Она не приходила в себя, мне пришлось вскрыть ей рану! Что если в следующий раз она не проснётся?
– Ты сделал это, чтобы привести в сознание, ты ей жизнь спасал, – устало объяснял Дитон, и придвинул к себе стол, прижимая сенсор к животу уже спящей собаки. Если он сейчас найдёт любое, малейшее отклонение, придётся делать срочную операцию, и о сне придётся забыть. Но патологий не наблюдается. Алан тяжело вздыхает, похоже, придётся лететь в Бейкон-Хиллс. – Ладно. Я буду там утром.
Он отворачивается от Хейла, давая понять, что устал от бессмысленного разговора. И тот сгребает куртку со спинки стула.
– Вернёшься? – вопрос друида застаёт оборотня у самой двери.
– Не думаю.
– Что ей сказать?
– Чтобы не искала, – отвечает Хейл и выходит.
2.3.
Первой мыслью тогда было: – И что теперь делать? Как жить?
Единственным смыслом этой ебучей жизни было то, что я ещё как-то могу ему помочь. Но не теперь, не тогда, когда он сам этого не хочет и не примет.
Найти его и попытаться всё объяснить? «Извини Дерек, я скрыла правду, и ещё я имею навязчивый психоз в отношении тебя, но ты не бойся, я всего лишь чудовище, которое предаёт тебя и преследует, чтобы снова сделать больно твоему сердцу!»
Несколько месяцев прошло, пора бы и привыкнуть к мысли, что больше его не увижу, и возвращаться в столицу, но нет... Я приклеилась к Бейкон-Хиллс, уже стала его неотъемлемой частью. Это мой гребучий бермудский треугольник , который не могу покинуть. А без Дерека здесь не думается и не живётся. Не дышится.
Я хочу всё забыть. Но зачем тогда сделала тату трискелиона на плече? Ошиваюсь в лесу ночами, в надежде, что какой-нибудь охотник ошибётся и пристрелит меня или сожрёт оголодавшая пума. Но зачем тогда оставляю «маячок» Алану, на всякий «пожарный»? Я просто трусиха, что не решается сделать последний шаг и прекратить этот кошмар. Барахтающаяся в закипающей воде лягушка.
С деньгами, я могла бы вообще не выходить из комнаты, полностью вернувшись к первоначальному состоянию. Но я ещё шевелюсь... Наверное, просто не хочу возвращаться к той прошлой жизни. Наверное, это лучше, чем сидеть на постели и гореть адовым пламенем вины, снова. Каждый вечер. Нескончаемый огонь моей личной преисподней.
Кстати, о пожарах: что это за невыносимая вонь? И мне даже не надо быть оборотнем, чтобы найти её источник. Вот он, на прогалине между деревьев. Опять торчки огонь разводили и не затушили, долбоёбы...
Я хочу наступить на дымящуюся кучу, чтобы затушить, но она внезапно дёрнулась, как фильме ужасов, заставив меня отскочить на полметра и выругаться. Куча издаёт слабые хрипы. Преодолевая Кинговский барьер, я подхожу и склоняюсь ближе.
Быть того не может... Совсем рехнулась со своими психозами. Как я могла забыть?!
– Питер? Ты?!..
Дикая охота началась, а я даже не заметила. Ну, и как меня назвать после этого?
Чёрная куча открывает красные щёлки, видит меня, и вроде как пытается открыть рот, но из обугленного провала лишь немного воздуха с сипом выходит.
– Господи, тебе же больно. Сейчас.
Бросаюсь на землю и хватаюсь за то, что предположительно должно быть его рукой. Он ещё дышит, а значит, я могу успеть. Уголь осыпается с кучи, придавая ей человеческую форму. А ладони мои начинает невыносимо жечь, будто я их на плиту положила. Не выдерживаю и отдёргиваю их, любуясь на покрывшуюся пузырями кожу. Ни разу не забирала ожоги.
– Какая встреча, – хрипит он, – я думал, меня ничто не удивит.
– Заткнись, – от души прошу я, и собравшись с духом, снова прикладываюсь к его руке.
Тело приобретает красноватый оттенок местами, но чернота ещё не спадает. Хейл делает глубокий вдох, и у меня создаётся впечатление, что он не мог дышать долгое время.
– Лучше? Ещё? – спрашиваю я, игнорируя, как боль расползается по предплечьям.
Его рука дёргается и сжимается на моей. Жутковатое зрелище.
– Милая. Я весь твой, – хрипит он, скашивая глаза вниз, на наши сцепленные руки.
От него отваливается ещё пара чёрных кусков, затем его пальцы разжимаются и на этом дело останавливается. Я пытаюсь ещё несколько раз, почти не замечая боль. Но ничего не получается.
– Больше не могу, не получается. Почему? – шепчу я.
– Хватит, – шепчет он, и я ошарашено пялюсь на него. – Дальше я сам.
– Сомневаюсь, – фыркаю я, выщелкивая быстрый номер один в телефоне, извини, Алан, за испорченный вечер – и вздрагиваю, когда чёрная рука снова цепляется за меня. Твою ж!
– Уходи, – выдыхает, – они близко.
Кто, блять, они? Ах, чёрт, точно! Скотт и Малия. Я, сегодня, бью все свои рекорды тупости. Надо делать ноги. Срочно.
– Ну, тебе точно помогут, что бы они не говорили, только притворись умирающим, примерно, как сейчас, – виновато улыбаюсь я, и срываюсь с места, в последний раз встретившись с ним взглядом.
Теперь, на высоте десяти тысяч метров над землёй, эти воспоминания кажутся чем-то нереальным. Чем-то отходящим от действительности, будто долго спала, видела себя в лесу Бейкон-Хиллс, моего чистилища, видела Питера, Всадников, Дикую охоту, и наконец, проснулась от кошмара, сидя удобном пассажирском кресле первого класса. Только это тот случай, когда кошмар остаётся даже после пробуждения. Спина напоминает о происходящем новой порцией жжения. Ладони в перчатках под обезболивающем горят – вообще атас, где ж тут забудешь. И такая вселенская усталость, что даже матом ругаться не хочется... Лишь снова, как во сне зажмуриваюсь.
Бежать больше некуда. С ними не договоришься, только наблюдаешь, как плеть, светящаяся мистическим неоновым светом, словно змея взвивается над головой. Удар кнута пришёлся прямо по спине. Я зажмуриваюсь, прижавшись к стволу дерева, готовясь очнуться на призрачном вокзале. Интересно, останется ли моя память? Или я буду как все, вечно ждать своего поезда? Может это и есть моё долгожданное наказание? Открываю глаза и... Ничего не происходит.
Вообще ничего не изменилось! Тот же Бейкон-Хиллс, тот же лес. Только звуки коней исчезающих в зеленом провале всадников. Их призрачная сила не подействовала, или меня просто не забрали. С силой выдыхая, я сползаю на сырой мох у корня сосны.
– У нас в меню индейка и форель, мэм. Что предпочитаете? – сообщает вежливый голос стюардессы над ухом.
Глаза открываются. Ничего не происходит. Ничего сверхъестественного.
– Индейку. И шампанского повторить, если можно, – говорю я, вглядываясь в заставку на экране, на его трискель – единственное его фото, что Хейл оставил на моём телефоне, наверное, просто не знал, как удалить.
Из собственного мира вытолкнуло. В призрачном мире места не нашлось. А в этом мире... Кажется, пора перестать думать об этом. Люди сами в состоянии решить свои проблемы. Моя помощь здесь никому не нужна.
Я возвращаюсь в Лос-Анджелес.
2.4.
– Рад, что ты справляешься, – хвалит Алан, после очередной удачно завершённой операции. Как будто не он сам её проводил.
Я смотрю на него совершенно идиотским взглядом. Если справляться – это мечтать каждый раз перед сном о том, чтобы не проснуться утром – то да, определённо я неплохо справляюсь.
Надеюсь, бедное животное выживет после моей «помощи». Я могла бы избавить несчастную кошку от мучений за полминуты, но Алан запретил пользоваться этим. Больше никогда.
Он собирался сделать из меня «более-менее помощника врача», как он сам выразился. Именно из-за него я спустилась со своего пентхауса и сутки напролёт провожу возле больных животных, оборотней Алан больше в свою клинику не пускает почему-то, даже плинтусы и двери из рябины поставил. По его требованию я обложилась справочниками, анатомическими атласами, энциклопедиями и слушаю всё, что он говорит.
Я теперь законопослушная девочка. Ни во что не ввязываюсь. Никого не спасаю... И если очень постараюсь, может быть стану нормальным человеком.
– Самое важное – базовые процедуры, остальное будет твоим опытом, такому не научат в медицинских колледжах, – говорит он, когда проверяет, как я наложила швы или повязку. Собственно, почти единственное, что мне пока позволено делать. Один раз, правда, наложила швы на сердечную мышцу, и один – на толстую кишку.
До сих пор не понимаю, зачем он это делает. Зачем тратит на меня время. Зачем все эти многочасовые лекции, зубрёжка, практические уроки, постоянные проверки? Зачем пообещал помочь мне с покупкой лицензии, когда научусь? Зачем я на это согласилась?
Очевидно, потому, что Алан добрейший человек на моей памяти, а я в этой жизни нагрешила достаточно, настолько, что обидеть его – будет самым хуевым поступком. Ну, вот опять – надо прекращать выражаться. Он не одобрит. Вот сейчас выгоню все эти тупые мысли из головы и прочитаю, наконец, эту главу.
– Мой пентхаус больше, – раздалось у двери, и я вздрогнула, отнимая ладонь от затылка, поднимая голову от справочника по расшифровке кардиограмм, чувствуя, как затекла шея от долгого чтения.
Никого не ждала в ближайшие две недели, – Алан, уезжая, обещал вернуться не раньше этого срока, даже клинику закрыли.
– Хоть бы обставила поприличней. Что это за убожество? – сказал он дивану, на котором я сколько часов належала приходя в себя после неудачных и удачных «сеансов».
– П..привет Питер..., – голосовые связки плохо слушаются, если ими долго не пользоваться.
Хейл осматривает мои апартаменты с лёгким налётом презрения и усталости на лице.
– Ты последний кому я бы позвонил, но я боюсь за неё, с каждым днём становится всё хуже, – Дитон тяжело вздыхает, и оборотень слышит его.
– А, я здесь причём? Ищи моего психованного племянника, это он во всём виноват.
– Он не отвечает.
– И что? У неё полно денег, пусть купит себе Феррари и сбросится с обрыва.
– Питер, она тебе жизнь спасала, не один раз, между прочим! Хотя бы поговори с ней...
– Могла бы приобрести что-нибудь посерьёзнее, чем крохотную студию в аренду. Лучшее вложение денег – недвижимость, – говорит он вслух.
Да, это Питер. Пафос, ирония и самолюбование в одном стакане. Только сейчас мне пофигу. И даже не хочу спрашивать, как он нашел меня, зачем припёрся сюда, спустя столько времени и что ему нужно. Может, если сделать вид, что его нет, он сам испарится? Может, это очередной глюк, и я схожу с ума от самоизоляции?
– Шикарно выглядишь, – глупо замечаю я. – Как ты здесь...
– Ты, правда, думаешь, что мне нужен ключ? – отвечает он на мой непонимающий взгляд и качает головой. – Всё хуже, чем я думал.
Нет, не глюк, иначе мне привиделось бы что-нибудь поприятней. Что ж, обычно ко мне врываются, когда нужна помощь.
– С Дикой охотой разобрались? – спрашиваю, пытаясь вспомнить, какого хрена у них там сейчас творится.
– Вполне, – произносит он, уже у кухонной стойки, бесцеремонно эксплуатируя мою кофеварку.
– Тогда что тебе нужно? – интересуюсь, натягивая тёплую байку на майку, чувствуя внезапный холодок на спине от его взгляда.
– Милая татуировка, – говорит он, с шумом отхлёбывая из чашки, моей чашки. Ни стыда, ни совести у этого оборотня. Но следующая фраза заставляет меня болезненно сжаться, – Ты здесь одна? Где твой супермен, чудо-девушка?
Чёрт... ну, ты и сволочь, Питер. За что ты так со мной?! Ты ведь даже не представляешь, скольких усилий мне стоило прекратить думать о нём каждую секунду. И я ведь почти научилась зарывать все те мысли поглубже, хотя бы до вечера, до того, как голова коснётся подушки. А потом начиналось моё персональное чистилище. И время сна я всегда откладывала до последнего, закидываясь кофеем с учебниками на подоконнике полночи. Но тут являешься ты, и выворачиваешь все мои внутренности наизнанку.
– Мой герой спас меня, мне больше нечего ждать, – почти недрогнувшим голосом произношу, надеясь, что ответ его удовлетворит, и он оставит свои привычные издёвки, перейдёт, наконец, к основной теме своего визита. А ведь ты, кажется, ошибался, Питер – не стоит долбиться лбом в железную дверь, не откроется, только лоб расшибёшь.
Питер, словно услышав мысли, фыркнул:
– От тебя за милю несёт безысходностью, – я только пожала плечами, на это утверждение, тут нечего добавить.
– Что тебе нужно? – со вздохом спрашиваю я.
– Неужто сдашься? – продолжает он.
Господи, неужели он думает, что я не использовала бы любую возможность? Если бы была хоть одна самая маленькая надежда... Но сейчас я даже не знаю, где его искать... Ориентировочно – Мексика, и даже она – неточно. Если бы был единственный шанс, что он станет слушать.
– Я его предала.
Хейл скривился как от зубной боли.
– Только не нужно драм, – с досадой простонал он. – Терпеть их не могу. Ненавижу, когда сдаются, не получив желаемого.
– Сомневаюсь, что у меня вообще когда-то были шансы, – вот, правда, которую давно нужно было сказать вслух, хотя бы самой себе.
Подхожу к стойке, ёжась под его сардонической ухмылкой, достаю вторую и последнюю чашку, выливаю в неё оставшийся кофе.
– Шанс есть всегда, – Хейл плюхнул пустой чашкой прямо перед моим носом, склонившись вплотную, выхватывает вторую прямо у меня из-под носа и делает большой глоток. Я так и застываю с сахарницей в руках. Да когда же блин, это кончится?
– И что же мне делать? – раздражённо любопытствую, снимая кофеварку с подогрева в банке уже пусто, а Хейл нагло допивает последний кофе. – Я не знаю где он. Если Дерек захочет скрыться – его не найдёшь. Он не из тех, кто пользуется техникой, кредитками, и прочими благами цивилизации, если ты заметил.
Хейл поворачивает лицо и глаза его бликуют в темноте неоновым светом. Мои слова его разозлили.
– Найди того, кто сможет узнать! – шипит он. – Только на меня не рассчитывай.
Хейл своё чёрное дело сделал: растревоженный разум гудел, словно муравейник. Я ведь почти смирилась... Откуда же ты взялся на мою голову Питер? Внутри снова затеплилась надежда. Теперь этот вирус до имени Дерек из головы не вытравить.
– Стайлз! – неожиданно выдал мозг.
– Вот теперь я снова вижу тебя, – раздался над ухом голос Питера.
2.5.
Вопросик на зачёт, друзья: как попасть в закрытый город, с закрытой пропускной системой без разрешения правительства? Никак. И если бы не айтишник, которого нашёл Питер... Моя-то идея была проще – вызвать Стилински на встречу в Вашингтон, например. Но мы же блять, не ищем лёгких путей, да?
– Даже не надейся, что я поеду с тобой. Провалишься – я тебя вытаскивать не буду. Слушай и запоминай, что нужно говорить. Этот человек – бывший агент.
Куантико, Вирджиния. Академия ФБР. И одна дура, которая решила, что может вот так запросто попасть на режимный объект. Эх, загребут, как пить дать. Будет у меня тогда свидание в психушке.
– Нештатный переводчик? – спрашивает молодой офицер, перечитывая мои липовые бумаги в третий раз.
– Так точно, сэр.
– Ко всем, ко всем без исключения – при обращении нужно приставлять «сэр».
– Какой язык?
– Русский, сэр.
– Чем больше правды в твоей лжи – тем скорее тебе поверят.
– Привет, как твои дела, детка? – спрашивает он почти без акцента, будто вчера из Москвы прилетел.
– Можешь смело говорить, что пожелаешь, не более десяти процентов сотрудников знают русский язык на разговорном уровне. Вряд ли тебя вычислят.
Десять процентов? Или это меня так «везёт», что на КПП оказался человек со знанием моего родного языка? Ещё парочка таких ребят, и я буду думать, что всех школьников Америки обучают русскому.
– Дискриминация по признаку пола, расы, этнической принадлежности запрещены. Это может стать твоей неразменной картой, козыряй ей, как можешь.
– Ваше обращение, может расцениваться как сексизм, сэр, дискриминация по половому признаку не допустима, сэр, – на чистом русском отчеканиваю чётко и ясно, как учили, ни мгновения слабины, ни секунды неуверенности, они это за милю чуют.
– Что ж, мэм, – язвительно отвечает офицер, на том же русском продолжая вертеть в руках мои бумажки, – у вас разрешение на посещение, – снова читает бумагу, будто это древнеегипетский манускрипт. – Стажер Стилински... По какому вопросу?
– По личному, сэр.
– Вам выдали разрешение по личному вопросу? – удивился он. – Здесь экскурсии не проводятся, мы вам не городской музей. Для ваших нужд существуют стандартные процедуры связи.
Мда-а-а, ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу. Завалится твой план, Питер, ко всем грёбанным чертям.
– И последнее: ты можешь сослаться на семейные обстоятельства. В некоторых случаях это может пройти.
Перед тем, как он ещё что-то заподозрит, делаю вдох и с грустным взглядом делаю предсмертную попытку, ни на что уже не надеясь:
– Это частная консультация. Срочная. В форме указано не больше часа, – и чуть тише с придыханием добавляю, – сугубо семейные дела, сэр.
Он смотрит пару секунд, а затем неожиданно смягчается:
– У вас один час, – говорит он, и выдаёт временный пропуск, – корпус два, комната 204.
Сдержано киваю, и не медля проскальзываю сквозь металлодетектор. Ох, ты ж, блятушки, как же меня трясёт.
Искать всё равно пришлось по всему корпусу. Пропуск на шее творит чудеса: любой ответит на твой вопрос и укажет дорогу. И в это трудно поверить в первого раза.
У стажёров время обеда, но и в столовой его не оказалось. Стайлз сидел на подоконнике в коридоре, что-то нащёлкивал на ноуте, рассыпав вокруг себя ворох бумаг, маркер засунул за ухо. Стаканчик с кофе опасно стоит на клавиатуре. Я судорожно сглатываю, меня так и не удалось попить кофе сегодня.
– Стайлз? – и он дёргается так, словно в него выстрелили, оборачивается, очевидно, здесь его называют по фамилии.
У Стилински очень живое лицо, по нему всегда можно сказать, о чём он думает.
Я уже не иду, а бегу к нему, как к последнему якорю. Здесь наверняка везде камеры, так пусть думают, что мы дальние родственники, поэтому, ещё машу ему рукой.
– Привет, – широко улыбаюсь, – я Иванова, ты меня не знаешь.
Он встаёт, задумчиво хмурится.
– Я помню тебя. Это ты. Ты была в больнице у моего отца. А потом куда-то исчезла.
– Да, это я, – развожу руками. – У меня меньше часа, мы можем поговорить?
Его комната рассчитана на двух человек. Но слов, прозвучавших здесь за десять минут хватило бы и на сотню ушей.
– Погоди, так это твоя способность, она как у банши только наоборот?
Я тяжело вздыхаю, не хватит и всех вооруженных сил, чтобы остановить льющийся из него поток вопросов.
– Не совсем, я не предсказываю ничего ни хорошего, ни плохого. Я просто знаю.
– А откуда тогда ты узнала?..
– Стоп, Стайлз! Дай мне сказать, у меня двадцать минут, чтобы выйти отсюда, иначе этот сержантик на проходной доложит руководству академии, что на территории посторонние.
– Он сообщил сразу же, как пропустил тебя, стандартная процедура. Только пока ещё не руководству,– отмахнулся парень, поправляя поднадоевший галстук. Сейчас он выглядит гораздо старше, таким повзрослевшим. – Что ты им сказала про цель своего визита?
– Сказала – срочные семейные обстоятельства.
– Молодец, – похвалил он. – Кто-то научил? Или ты раньше была...
– Стайлз, пожалуйста! Слушай, это произошло на вашем первом занятии, вам показали видео с одичавшим Дереком Хейлом. Его планируют схватить. Ты можешь попасть в группу захвата? – Он открывает рот, но я его снова останавливаю, кладя на него ладонь. – Не спрашивай, откуда я знаю, просто ответь мне, это важно!
– Я над этим работаю, – он кивает на стопку бумаг на кровати.
Значит, от основной линии мы не отклоняемся. Осталось только убедить его.
– Слушай, я не буду мешать, обещаю, только сообщи мне, где и когда планируется операция.
Он плюхается задом на кровать и загребает учебные материалы в сумку.
– Зачем это тебе?
– Хочу поговорить с Хейлом, – честно отвечаю, судорожно поглядывая на время. Оно сейчас против меня.
Стайлз шокировано замирает.
– Только поговорить? – с подозрением интересуется он.
– Если получится, – тяжкий вздох. – Так, что? Возьмёшь с собой?
– В группе планируется пятнадцать человек, с полным комплектом. Знаешь, там будет жарковато, – отвечает он, и внимательно следит за моей реакцией.
– Знаю. Ты там палец потеряешь, кажется, – и с упорством маньяка повторяю, – Ты поможешь с ним встретиться?
– Это вот всё, – он обводит глазами, словно выходя на границы комнаты, – чтобы просто поговорить с Дереком? – Стайлз ухмыляется, и становится снова похожим на школьника. – Похоже это очень важный разговор.
– Даже не спрашивай.
– Ок, за мной вроде как должок. Но лучше встретимся после операции, – выхватывает из моей ослабевшей руки телефон, – дай-ка мне свой номер, я позвоню. Никуда не суйся больше, не привлекай внимания.
Я отчаянно киваю.
– Идём, выведу тебя отсюда, – он подмигивает. И я догадываюсь, что позвонит он уже вечером. И мне придется отвечать, если хочу добиться от него помощи.
