Текст книги "Волчий берег (СИ)"
Автор книги: Юлия Шолох
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.
Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно прибила, если б увидела. Той самой колотушкой, что половики бьёт.
– Чего там вопли во дворе? – деловито спрашивает Фадей, покачиваясь на стуле. – Кричали вроде?
– Ага, кричали. Хозяйка велела вам немедленно идти помогать.
– Мне?
– Вам!
За ним на стене висело зеркало. Да уж, смешно я выгляжу – старое голубое платье, рукава по локоть закатаны, глаза сверкают, косынка повязана криво, но чтобы поправить, придётся волосы распускать, а это умываться, расчесываться… сейчас с последним половиком разберёмся, перерыв сделаю и займусь.
– Ну чего бы ей не оставить меня в покое. – Морщится хозяин. – Я же болен.
– Знаете что! Сами разбирайтесь. Мне велели вам передать, чтобы бы вы немедленно шли помогать, иначе хозяйка вас из дому погонит! Слово в слово! Я передала!
Фадей слегка отклонился, смотрит с удивлением. Кажется, я слегка повысила голос. Или не слегка.
– Ну ладно, ладно, чего ты… Схожу.
Он встал, неуверенно шагая в сторону двери, что на улицу ведёт. Наверно, хочет по улице обойти, чтобы все соседи видели, как бедного калеку жена работать заставляет.
Открыл дверь и робко взглянул на меня.
– Идти?
– Да! Немедленно идите и помогайте! Иначе я не знаю, что хозяйка с вами сделает! Я тоже сейчас буду, только магазин запру, всё равно в такую жару никто не придёт. А придут – крикнут во двор. Ну? Идите!
Фадей вздрогнул и обречённо шагнул на улицу, весь поникший и сутулый, но в дверях с кем-то столкнулся.
Не хочет идти, любой возможность отлынивать от работы пользуется! Какой упрямый! Вернее, вот лентяй! Ну, я ему сейчас всё скажу!
– Извините.
Голос мужской. Я отчего-то сглотнула и промолчала.
Так, кажется, у нас покупатели. Фадей посторонился и вышел, бочком-бочком отправился помогать-таки жене.
Покупателей было двое. Они вошли медленно, настороженно, неслышно ступая. Странно как одеты – кожаные жилеты поверх рубах с коротким рукавом, такие же кожаные штаны, толстые ботинки. Кинжалы за поясами, как у разбойников каких-то. Внешне друг на друга похожи, черноглазые и черноволосые. Только тот, что впереди, вдруг принялся так мило улыбаться, что я даже оглянулась – что тут такого чудного в нашем магазинчике?
Чёрт, нельзя же так неожиданно заявляться! От страха аж сердце зашлось. Парни при параде, хотя и с дороги. И защититься могут, раз с оружием ходить не боятся.
А я как… как после уборки. И чего им было не прийти двумя минутами позже? Я бы уже магазин закрыла и во двор ушла, так что на зов вышел бы кто-то другой.
Раньше я их не видела. Проездом, что ли? Стоят, молчат, этот, впереди, улыбается всё шире, счастье такое на лице написано, будто на небеса попал. Белки глаз на загорелом лице так и сверкают.
Потом он… вздохнул. Так, будто до этого вовсе не дышал.
Я снова сглотнула. Что-то нервы расшалились.
Что за покупатели странные? И покупатели ли вообще?
– Ну? – Не сдержалась я. – Чего надо?
– Ты смотри-ка. И правда, дикая, злая, темпераментная р… – заговорил второй, тот, что дальше стоял.
– А ну тихо! – Его толкнул ещё один парень, зашедший с улицы. Что-то его лицо какое-то…
– Здравствуй, Ожега.
– Всеволод?!
Бритый и стриженый. Ну точно он! Да уж, если бы не голос, я бы ни за что не узнала – совсем другое лицо. Был мужчина в летах – стал молодой симпатичный парень. На такого глянешь и понятно становится, с чего сестра в него влюбляться вздумала.
– Да, я. А это друзья мои – Ярый и Гордей.
Гордей, значит. Глаза невольно вернулись к первому. Почему он как идиот улыбается? Почему почти не дышит? Больной, может?
– Далеко вы, девчонки, забрались. – Всеволод отодвинул Ярого и прошёл вперёд, оглядывая магазинчик. В деревянном помещении все стены были увешаны полками, на которых лежит разная всячина.
– А что, нельзя?
– Да не ругайся ты, просто сказал. Я думал, вы в Осинах осесть собирались.
– Может, и собирались, да передумали. А что?
– Да ничего.
– И чего вы тут делаете?
Подозрительно как-то. Откуда тут Всеволод? Хотя с другой стороны, старые люди говорят, совпадения и похлеще бывают, жизнь, говорят, так складывается, что подобного никакой сказочник не выдумает. Да и преследовать нас… зачем ему? В Осинах бросил себе да пошёл по своим делам, и даже на Малинку не оглянулся.
С мыслей меня сбили слова:
– Разве тут не сдаются комнаты? На заборе объявление. Мы хотим снять жильё.
Голос у Гордея… какой-то необычный. Будто я его слышала раньше, и не раз. И рвётся из памяти… впустую, потому что не было этого голоса прежде! Не могла я его слышать!
Но что-то большее в нём. Вопрос или даже… просьба.
Соберись, Ожега! Что ты пугаешься, будто людей впервые увидала? Что тебе мерещится? Голос как голос!
– Я… сейчас хозяйку позову.
– Стой!
Теперь Гордей не попросил, а приказал, да не на ту напали! Я ничего не слышу, ну, вот ни слова не слыхала!
Я уже со всех ног бежала во двор, позабыв, что нельзя при покупателях оставлять магазин – вдруг украдут чего и сбегут. С другой стороны – заселением Глаша всегда лично занимается, должна же я ей сообщить о новых постояльцах, которые ждут. Пусть сама с ними разбирается. Только, выходит, они будут тут жить?
Аж передёрнуло от озноба. Будут тут жить, завтракать и обедать, ходить вокруг… и что? Откуда столько внимания обычным постояльцам? Не первый раз у нас останавливаются молодые красивые парни. Не первый раз они мне улыбаются. Ну, поживут немного да уедут, хватит паниковать! Это только оттого, что меня в таком виде несуразном застали, прямо во время уборки. Но кто же знал?
Фадей, оказывается, до места дошёл, однако половик поднимать не спешил, присел на скамейку отдохнуть.
Глаша, стоило ей услышать про постояльцев, как подобрела и бегом в магазин бросилась. Дела после появления оборотня-людоеда шли не очень, так что её даже не смутило, что приехало трое молодых одиноких парней, хотя в обычное время она предпочитала постояльцев взрослых и семейных.
А может, кстати, и эти семейные, кто знает?
Я тряхнула головой. Дурь какая-то в мыслях. Семейные, нет, какое мне дело?
И да, я же Малинке не сказала!
– Среди постояльцев Всеволод, – прошептала ей на ухо, чтобы Фадей не слышал.
Потемневшие глаза распахнулись широко-широко, в них задрожали облака.
– Да? Почему сразу не сказала?!
Толку было шептать, если она так орёт?
– Не кричи. Не стоит хозяйке об этом знать.
Малинка сникла, но спорить не стала. Глаша очень ревностно следила за репутацией своей гостиницы, пойдут о нас дурные слухи – мигом на улице окажемся. А знакомство со странным чужаком приятной наружности сразу перевернут во что-то неприличное.
Мы вдвоём заволокли половик на перекладину, пока Фадей стонал, пялясь на бегающих вокруг кур, и пошли за водой. Вскоре вернулась довольная хозяйка, значит, сговорилась с постояльцами.
– Давайте, этот половик домываем, на просушку его, и хватит на сегодня. На днях продолжим. Ты, милый, иди, отдыхай, нечего больную ногу тревожить, а вечером вкусненького тебе приготовлю.
Она улыбнулась Фадею и чуть-чуть покраснела.
Что тут скажешь? Стоило его заставлять что-то делать, если тут же сама передумала и от своего слова отказалась? Кажется, Глаша себе такого мужа и воспитала ленивого! Пусть теперь не жалуется!
Мы с Малинкой доскребли и добили половик, залили его водой, повесили на солнце и пошли умываться. Как раз обедать время пришло, а после обеда Глаша мне велела в магазин идти, а Малинке на кухню.
Хорошо, вход в хозяйские комнаты, одну из которых нам отдали, не там расположен, где постояльцы живут. У них отдельная парадная лестница с половиками и светильниками на стенах, у нас – простая деревянная, зато на посторонних каждый день не натыкаешься.
И вот после обеда сижу я в магазине, скучаю. Народу нет, конечно, я же говорила, по такой жаре никто не придёт, кому охота в душной пыли тащиться за покупками? Вот вечером, по прохладе…
Дверь скрипнула, словно всем моим мыслям назло.
Этот… Гордей который.
Смазливый. Улыбка светится, разворот широких плеч уверенный, поза – словно он король. Ну один в один Огний, когда заявлялся себя показать. Тот разве что не улыбался так, словно последние мозги по дороге растерял.
– Привет.
Ну, я теперь тоже не на пугало похожа, стыдиться нечего.
– И тебе не хворать. За каким товаром пришёл?
После секундной заминки – чёрные глаза недоумённо таращатся – он смеётся.
– Надо же… За каким, спрашиваешь, товаром? А у вас самих себя сватают?
– Чего?
Не поняла я ничего.
– Так, навеяло… вспомнилось, как у вас принято. Когда за невестой сватов посылают, те как раз говорят «за товаром пришёл».
– И что?
Он улыбается ещё шире, хотя кажется, куда уж? Опускает ресницы, они у него длинные, чёрные.
– Да так, в голову пришло.
– Ты будешь покупать или нет?
Судя по лицу, он некоторое время сдерживается, но всё же снова смеётся.
– Буду.
– Что?
– Может, невесту. Как думаешь, стоит?
– Да что ты несёшь?!
Солнце, что ли, голову напекло?
Но он молчит, медленно подходит ближе. Половицы тихо скрипят. Даже не переоделся, кожей пропах. Волосы цвета вороного крыла закрывают ему лоб, сходятся позади в хвосте. Я никогда такой густой черноты не видела…
А потом он… опирается рукой на прилавок, перепрыгивает через него и оказывается напротив. Приходится задирать голову – оказывается, он выше. Не знаю, от чего я опешила больше – от прыжка, как будто на это никаких усилий не нужно, или от наглости – без спросу за прилавок лезет!
И главное – стоит в проходе. А как только путь тебе перегораживают, известное дело, сразу хочется уйти. Пойду, позову Глашу, пусть сама со своими подозрительными постояльцами разбирается.
Я влево – и он туда же, я вправо – он уже тут дорогу перекрывает. Пришлось остановиться и перейти к словам.
– Думаешь, поймаешь?
– Думаю, да. – Уверенно отвечает он. – Думаешь, сбежишь?
– Думаю, да.
Однако не удалось – стоило сделать шаг в сторону, как он тут же перегораживал и без того узкий проход. Вроде почти не шевелился, но так быстро перемещался из стороны в сторону, что жутковато становилось. Ведь если он решит не просто путь преграждать, а к примеру, руки приложить, куда не следует, я наверное, и не замечу, пока поздно не станет.
– Чего ты пристал?! – Возмутилась я.
– Как чего? Может, я хочу с тобой познакомиться.
– Познакомились мы уже! Всеволод нас познакомил.
– Значит, я хочу с тобой поговорить.
– А я не хочу!
– Почему?
Я так рассердилась, что слов не нашла.
– Я тебе не нравлюсь? – спокойно улыбаясь, спрашивает он.
Ну, конечно! Стоит весь такой ладный да красивый, зубами белыми сверкает, плечами широкими поводит, думает, ему никто не откажет. Как Огний, черти его дери!
Раньше, может, так и было, но хватит с меня смазливых зазнаек! С чего это внимание такое – первый раз увидал и давай улыбками светить да душу нараспашку открывать. Только если что недоброе задумал. Сейчас и проверим!
– А что? Зачем тебе со мной говорить? Дурацкие вопросы спрашивать? Нравишься, не нравишься, какое дело? Жениться, может, на мне собрался?
Думала, поостынет-то пыл, однако он почти перестал улыбаться и до нелепого серьёзно ответил:
– Может быть.
Ну, всё, отступать неприятно, конечно, но это перебор. Сердце стучит как бешенное, а после его слов ещё и заныло, как будто оцарапал его кто когтями. Придётся отступать обратно, за спиной дверь в подсобку, а там – наружу.
Пусть Глаша сама с ними разбирается!
***
Когда Гордей вернулся, вид у него был слегка растерянный.
Ярый возлежал на кровати, заложив руки за голову и раскинув ноги, с которых так и не удосужился снять ботинки, а Всеволод делом занимался – точил кинжал.
– Сбежала? – Лениво спросил Ярый, поняв всё с одного взгляда.
Гордей недовольно поморщился и промолчал.
– Точно! – Фыркнул Ярый. – Предупреждали ведь. Говорили, не лезь напором, погоди. Ну, ты и спец по женским сердцам! То столбом стоишь, как безумный зенки пялишь, будто вот-вот бросишься. Я понимаю, конечно, наконец-то ее живьём увидать – на расстоянии протянутой руки. Столько искать, по следу как бешеная псина без сна и отдыха бежать – а она и не знает, что теперь с тобой связана. Должно быть, дикое чувство?
– Ещё какое.
– Так думать же нужно! Ты сам тут полчаса очухивался, в себя приходил, а потом что?
– Что?
– Вместо того, чтобы план какой разработать, как осторожно, невзначай с ней познакомиться, учитывая ситуацию – речь о суженой, не абы какая девка, ты напролом лезешь!
– Перестань!
– Напугал, должно быть девицу своим жарким натиском. Она ж не знает, что рысь, и про душу не знает. Любая на её месте бы испугалась.
– Ну, предположим, не любая.
– Сравнил! Бойкие вдовицы, жадные до молодых мужских тел и дикарка, что по петле прошла и не заметила.
– Молчи!
– Или она того… Тоже жадная до молодых мужских тел? Рысь как-никак.
– Смотри, не замолчишь – в ухо дам.
Ярый вытаращился и окая, протянул:
– Да ну? А любОвь как же? ЛюбОвь глаза, чтО ли, не застлала?
Гордей с места прыгнул на Ярого, и потасовка началась. Всеволод только щурился да следил, чтобы не сломали чего. А так пусть развлекаются, кровь гоняют.
Через несколько минут оба уже хохотали, свалившись на пол.
– Ну, что скажешь? – спросил тогда Всеволод.
– Да не знаю, – Гордей задумчиво почесал в затылке. – Чего-то она дикая совсем. Бросается, будто я уже обидел чем. А мы даже не знакомы толком.
– Р-рысь, одним словом…
– Молчи, Ярый! Это она?
– Это она. И знаете, что? – Гордей откинулся на спину, раскинув руки, и с блаженной улыбкой установился в потолок. – Я счастлив…
– Вот как.
И они замолчали, будто сказать было больше нечего.
Не к месту Всеволод подумал о её сестре. Такой же юной, как его собственная. Такой же красивой. И почему-то понял, что рад. Рад тому, что невестой Вожака оказалась именно рысь.
Глава 5
О хождении кругами
День с утра не задался.
Вначале глаза еле продрала, потому что ночью сон не шёл. Бывает такое, не пойми с чего. Ворочаешься с бока на бок, а мысли всё тревожные в голову лезут, пугают, хотя казалось, откуда им взяться? Всё же чудно складывается! Отчим про нас ни слухом ни духом, никак ему нас не найти! И может, вовсе искать не станет, вдруг и правда те… княжеские воины не за нами охотились. Смешно? Да, но так охота верить!
И лето впереди, душистые парные дожди да тёплая река. И работа хорошая. И здоровы мы. Так отчего же?..
– Ты чего расселась?
– А?
Малинка строит напротив, скосив глаза.
– Чего сидишь, в окно уставилась? И сколько можно косу переплетать? Пятый раз уже! Расплетёт и чешет, и снова заплетёт и снова расплетёт! А платье ты сколько раз поправляла? Красивая, красивая, пошли уже!
– Я? К чему это ты?
Разве я косу переплетала? Один раз с утра делаю.
– Уж не знаю, к чему ты с утра прихорашиваешься! Или к кому.
– Да ты что выдумываешь-то?
– Да чего выдумывать? Это ты как в тумане бродишь и всё прихорашиваешься.
– Тьфу на тебя!
О чём тут спорить? Малинке с утра примерещилось, не переубедишь. Лучше не тратить время понапрасну, она же как ослица упрямая, будет на своём стоять!
Лучше пойду работать, хозяйка опозданий не терпит.
Позавтракали мы с сестрой и по разные стороны разошлись. Иду я к магазину, а внутри словно что-то гложет, покою не даёт.
И надо же! Как я и думала… вернее, не то чтобы нарочно думала, но отчего-то вовсе не удивилась!
Стоит у закрытой двери Гордей, весь такой терпеливый, послушный, с ноги на ногу переминается. Свежий, здоровый, сила прям через край хлещет. В льняной рубахе с набивным рисунком, а пояс у него странный, как будто из кожаных верёвок. Без вышивки, конечно.
Вот как чувствовала!
Однако у магазина стоит, значит, покупатель. Если хозяйка узнает, что я на покупателя кричала, устроит выволочку, будь здоров! Рисковать нельзя.
– Доброе утро.
Видимо, вышло не очень. Он смотрит так, будто ждёт, что я вот-вот на него наброшусь с кулаками и криками.
– Доброе утро, Жгучка. Как спалось?
Ну и вопросы! Отвечать я, понятное дело, не собираюсь, не обязана. Молча отпираю дверь.
Он шумно сипит за спиной, потом словно решается.
– Слушай… извини за вчерашнее, я вёл себя… не знаю, в общем, почему, с дороги может устал, но вёл как последний дурак.
Это точно! Первым делом хотелось расхохотаться ему в лицо злодейским хохотом, но я сдержалась. И не сказала ничего, это только беседу подтолкнёт, а он и без того слишком по-свойски обращается, хотя знакомы мы без году неделя.
Так, дверь открыта, ещё ставни убрать, чтобы светло было. Это несложно, только мороки много – занавеску отодвинуть, поднять деревянный штырь вверх, закрепить в деревянном кольце. Теперь второе, третье окно и наконец, отпереть дверь, что на улицу ведёт.
Теперь за прилавок вернуться и ждать. Покупатели, они любят, чтобы их ждали и радовались им, как первым подснежникам, вылезшим из-под сугробов.
Только этот вот какой-то странный покупатель.
Хоть бы он ушёл уже!
Нет, стоит ждёт чего-то.
Ну вот, за прилавком как-то спокойней, я тут не просто так нахожусь, а по делу. А о вчерашнем лучше и не думать. Пусть только попробует заново такое проделать!
А смотрите-ка, не лезет. Только подходит и спрашивает неуверенно.
– Ну, так что… ты не сердишься?
– Нет.
– Правда?
– Нет, сказала!
– А звучит так, будто сердишься.
Ну прямо как с Малинкой с пустого в порожнее часами переливать можно.
– Ты в магазин чего пришёл? Товар предложенный покупать или языком молоть?
«Предложенный» это я специально уточнила, чтобы вчерашнего не повторилось, потому что больше «предложенного» ему никто не предлагал! Даже не хочу думать, что это было вчера такое!
Он и глазом не моргнул.
– Да, да, я за покупками пришёл. Мне многое нужно купить. Осмотрюсь тут пока.
И давай ходить, полки рассматривать. И так встанет, голову повернёт, и эдак, будто перед девицами у колодца прохаживается. Василь, помню, так со мной и познакомился – вначале ходил вокруг журавлём, а после, убедившись, что я его хорошенько рассмотрела, подошёл.
Хотя я плохо уже помню Василя. И даже обиды на него не держу, если совсем начистоту. Помню только свой восторг, когда такой ладный парень на меня посмотрел и слово доброе сказал. И как сердце вскачь пустилось.
Но то было в первый раз, кода что-то впервые случается, всегда по-особому переживаешь. С тех пор и времени прошло… Так отчего же сейчас сердце стучит? Вот глупое!
Ладно, подождём.
Села я на стул, рукой голову подперла и давай ждать. Ходит Гордей, товар осматривает внимательно, с интересом. Время от времени хмыкает.
Чего он тут забыл? Вроде по важным делам в Вишнянки явились, а он время тратит. Хотя, по приезду многим нужны мелочи всякие, которые с собой не повезёшь, которые купить проще.
Потом с улицы зашла покупательница, взяла сахару малый мешок и пряный засольный камень.
Ушла она, я дальше слежу. Ходит и ходит, и как ему не надоест?
– Может, помочь, подсказать чего?
Ладно, не сдержалась я, признаю. Но хозяйка учила, если покупатель сам не знает, чего ищет, спроси и помоги. И побольше, побольше ему советуй.
– Помоги, отчего бы и нет.
Тут как тут, у прилавка уже стоит, улыбается.
– Что делать хочешь?
– Э?..
Он так забавно на меня вылупился, будто я ему руку и сердце предложила.
Я закатила глаза к потолку.
– Для какого дела тебе нужно?
– А. – Он очнулся. – Копать.
– Копать? Что копать?
Ответ озадачил. Они приехали чёрти откуда, чтобы копать?
Молчит, глаза так и бегают. Врёт, может? А, не моё дело.
– Лопата тебе нужна.
Взгляд непонимающий.
– Ну, чтобы копать, нужно лопата. Так?
– А, ну да.
И снова улыбка до ушей, как будто ему не лопату предложили, а исполнение всех желаний.
Блаженный, может? Те как раз скалятся всегда, хоть солнце, хоть снег и дождь, им всё одно. Бывает же, что на вид всем хорош, а на голову слегка придурковатый?
Я аж подобрела отчего-то при этой мысли.
– Лопаты вон в углу стоят, выбирай, какая нравится и плати, цена на древке написана. Они из разного метала и дерева, есть тяжелей, есть легче, в руке попробуй.
Он и правда притаскивает лопату, хотя я видела, первую попавшуюся взял и даже не взвешивал!
– Вот, две серебрушки плати.
Показываю ему на цифры, чтобы сверил, а он опять на меня смотрит и ничего не видит.
– Эй! Плати две серебрушки и забирай лопату!
Снова очнулся.
– Э… Мне не только лопата нужна.
– А что ещё?
– Я посмотрю пока. А за лопату на, держи.
Вынул из кошелька, к поясу привязанного, две серебрушки, отдал мне и давай дальше ходить, круги наворачивать. Правда, теперь то и дело спрашивал, что это и зачем, будто впервые видел. На рыболовные снасти так вообще уставился, словно младенец на погремушку.
Вначале я правда думала, он поизмываться пришёл, поизводить да нервы попортить. Ну… думала бы, не плати он деньги. Но за утро он столько товара скупил, что и не каждые выходные столько удавалось продать. Кто ж станет ради дурной шутки столько денег тратить?
В общем, уже ближе к обеду Гордей собрал две корзины всякой всячины, одну отнёс, за второй вернулся, рыболовную сеть на шею повесил, потому что в корзину не лезла, и потащил покупки к себе в комнату. За лопатой обещался позже зайти.
И вот время к обеду, уже магазин пора закрывать, я с нетерпением жду, когда уйдут две девчонки соседские, которые всё никак не решат, какую краску лучше взять – красную или синюю... как входит Гордей!
Отправила я девчонок, только и мечтаю, как бы поесть, в животе урчит, а он снова у прилавка стоит и улыбается.
– Ты за лопатой?
– Ага.
– Забирай, вот она стоит.
Прям на том же месте, где ты её оставил!
– Да я вижу.
И тут, конечно, в самый неудачный момент в животе урчит! Да ещё и на весь магазин! Вот невезение.
Гордей, однако, услышал, на миг задумался и заявил:
– Ладно, иди обедай. После зайду.
И ушёл с лопатой со своей. А я чуть не вскипела. Что значит после? Он снова приходить собрался? Бродить по магазину и мешать мне работать своими взглядами да вопросами не к месту? Не знаю, что он там задумал, но от его улыбки оторопь берёт!
Всё, хватит с меня!
Пришлось после обеда идти к Глаше и просить дать другую работу по дому. Пока эти новые постояльцы не уберутся, лучше пережду в стороне.
– А чего это ты вдруг? – Всполошилась хозяйка. – Случилось что?
– Нет, что вы! Малинка просто хотела в магазине посидеть, а то всё я да я.
Признаваться не хотелось. Вначале хотелось, конечно, но я подумала – вдруг Глаша решит, будто я сама повод давала? Иначе как объяснить, что сюда парни зачастили? То Огний, то деревенские, то эти вот, пришлые. Гордей полдня в магазине торчит! С чего, если я не приваживала? Хозяйка первым делом на меня подумает. У нас вот было, чуть что про какую девку начнут болтать гадости, или случится с ней чего плохого, так бабы сразу наперебой: «а нечего было такой распомаженой ходить» да «как хвостом вертеть, так она на деревне первая, а как прижало, гляньте, скромница какая, не хотела она»! Ну и так далее.
– Ну ладно, поменяйтесь с сестрой, пока детей маленьких нет, по очереди будете торговать. С детьми у неё больно хорошо выходит сидеть, а в магазине любой справится. И не забудь – к вечеру из дальней комнаты съезжают, нужно будет сразу убрать.
– Да, хорошо.
– До вечера на кухню иди, там помогай. Малинка бельё шила, но оно подождёт.
– Хорошо. А… эти новые постояльцы – на сколько они заехали?
– На что тебе? – Глаша насупилась, но тут же оттаяла. – А, про уборку договориться? Не бойся, я сама буду тебе передавать, где убрать нужно. С постояльцами не разговаривай, особенно с парнями, знаю я, как в некоторых трактирах девушек обижают! А у меня приличное место, я их сразу выселю, если надумают приставать! Чуть что – говори. Слышала?
– Конечно, – уверенно кивнула я. – Сразу скажу. Так они надолго?
– На пять дней.
Немало. Но могло быть и хуже. Пять дней как-нибудь выкручусь.
– Пока. А потом будет зависеть от дел, по которым они прибыли. Скорее всего, дольше задержаться. – Добавила Глаша.
Я быстрее ушла, с трудом сдерживаясь от выкриков вроде: «Что за невезение! Какого чёрта они тут вообще забыли!» и тому подобного. Чего шуметь, от моего крика ничего не изменится.
На кухне дел было как всегда, немерено. Кухарка у нас не болтливая, даже угрюмая, сама себе под нос что-то бурчит, но зато не требуется одновременно десять дел делать.
Уже ближе к вечеру я выбрала минутку, чтобы навестить Малинку. Шла к ней с такими предосторожностями, словно из-за любого угла может оборотень-людоед выскочить и меня сожрать. Перед тем, как в магазинчик зайти, я выглянула из-за угла. Фух, покупателей нет, пусто, только Малинка сидит на стуле, качая ногой, и со скуки смотрит в окошко, в которое всё равно ничего не видно из-за пышных занавесок.
Как-то прямо стыдно стало, что я к собственной сестре подкрадываюсь, и я решила заявить о себе громко.
– Кхе, кхе!
Она подскочила, глаза круглые, но тут же сжала губы и скуксилась.
– А, это ты.
– Я. А ты кого ждала?
– Никого.
Но чувствую – врёт, паршивка!
– Как же, никого! Бабушке моей расскажи, что никого!
– А у нас есть бабушка?
– Не переводи разговор! Знаю я, кого ты тут поджидаешь.
– А если и поджидаю, тебе какое дело?
Я аж опешила и с ответом не сразу нашлась.
– Я твоя сестра! Старшая!
– И что?
– Я волнуюсь за тебя и… боюсь, чтобы не случилось чего. У меня больше никого, кроме тебя, нет!
Малинка упрямится, сжимает губы, но тут же сдаётся, вздыхает и бурчит.
– Никого я не жду. Если ты на Всеволода намекаешь, то…
– Где я намекаю? Я прямо говорю!
– …то он уже заходил! – Повысила голос Малинка. – И спрашивал, где можно найти тебя!
От обиды она даже носом хлюпнула.
Вот вам и новость.
– Зачем?
– Заходил зачем? Да вначале друг его зашёл, посмотрел на меня и ушёл, а после Всеволод явился.
– Который друг?
– Ой, не знаю я, похожи они, оба на одно лицо! Волосы чёрные, а глаза сверкают, как у бешенного. Посмотрел на меня с обидой, будто я украла у него чего, развернулся и ушёл.
– Ладно. А Всеволод меня спрашивал зачем?
– Откуда я знаю?
А у самой от любопытства глаза так и бегают.
– Зачем меня найти хотел?
– Откуда мне знать.
– И что ты сказала?
– Сказала, ты на кухне занята. Как освободишься, я передам, что он с тобой поговорить хотел. Так я сбегаю? Скажу, ты ждёшь?
Малинка вскочила и бросилась к внутренней двери.
– Подожди! А хозяйка если узнает, что мы знакомы? Если увидит, что мы болтаем?
– Ты во двор иди, на улицу. Если что, скажешь, хотела посмотреть, не грязное ли окно снаружи, не надо ли лавку подправить и траву лишнюю выдрать, в общем, не пора ли перед магазином порядок навести, а тут приезжий проходил, да и стал расспрашивать, где что находится. Где глава живёт, где рынок, где лошадей посмотреть и всё такое…
Выпалив это, Малинка пропала, оставив меня в растерянности. Я и не подозревала никогда, как ладно сестричка умеет врать. Вот правда, ни разу не думала даже!
Но план хорош, чего уж прибедняться.
Я вышла на улицу и с умным видом уставилась на вырезанную из дерева вывеску магазина. Он тоже звался: «У Глаши». Вывеску, кстати, хорошо бы почистить, а то буквы потемнели, издалека не прочтёшь. А лавка под домом крепкая, травы нет. Окно помыть не мешает. И сделать, как я видела в столице – витрина называется. Это когда вместо простых занавесок за окном раскладывают товар и люди с улицы видят, что в магазине продаётся, и сразу хотят зайти.
Хотя, может и не нужна тут никакая витрина. Что там класть – куски мыла да мотки пеньковой верёвки? Лопаты да корзины?
Дверь со скрипом отворилась. Смазать пора.
Надо же, как быстро Всеволод появился. И тоже оделся как местные – в льняную рубаху, подпоясанную простым поясом. Значит, один живёт. Была бы невеста или матушка, ходил бы в вышитом. Хотя… они же по-другому одеваются, всё больше в кожу, может, наших поясов у них и нет, а этот навязал, чтобы на местных походить.
Будто поможет! Сразу видно – чужак.
Всеволод заглянул в магазин, кивнул, наверное, Малинке и закрыл дверь. Повернулся, смотря свысока.
– Здравствуй, Ожега.
– День добрый.
Я слегка склонила голову. Хоть он и выглядит иначе, чем когда мы через лес шли, там как… конь, замордованный тяжкой работой, а теперь выпущенный на волю, сытый и отдохнувший, а все одно это тот самый Всеволод, который помог нам до Осин добраться.
– Сядем?
Он садится на лавку, я присаживаюсь рядом, складываю руки на коленках. В обед я переоделась – запачкала случайно рабочее платье, пришлось выходное надеть, потому что остальные как раз после стирки сохли. Оно жёлтое, в цветочек, а у Малинки похожее, только голубое. Мы одинаковые купили, только расцветка разная, когда в Вишнянки приехали, не удержались. Не ходить же в дедовых обносках? Глаша нам потом много своих старых отдала для работы, а эти праздничными остались. Она сказала, платья нам очень идут и сразу видно становится, что мы сёстры.
Я невольно поправила волосы. Рабочий фартук и косынку я сняла, когда с кухни уходила, но в зеркало так и не посмотрела. Хотя чего теперь-то переживать, поздно уже.
И всё равно – вон он, какой ладный, после леса из дикаря превратился в одно загляденье, надеюсь, и мы с Малинкой уже не те курицы в мужских обносках.
– Я хотел извиниться.
– Что? – Я чуть с лавки не навернулась. – За что?
– За то, что оставил вас без присмотра. Дед Ших просил убедиться, что вы хорошо устроились, а я делами был занят, решил, вы и сами можете.
– Мы и правда можем! У нас всё в порядке. Мы же тебе чужие совсем, с какой стати себе на шею такое ярмо вешать? Так деду Шиху и передай… если увидишь.
– Хорошо. – Он кивнул и улыбнулся. – Я и не сомневался, что вы справитесь. Значит, мир?
– Конечно. – Я даже удивилась. – Разве я с тобой воевала?
Как-то двусмысленно прозвучало. С ним-то нет…
– А что вы тут делаете, в Вишнянках? – Быстро спросила я. Всеволод помолчал, а потом неожиданно смущённо улыбнулся.
– Дело у нас тут важное.
– И надолго вы?
– Как выйдет.
Он внимательно посмотрел на меня, подумал. Казалось, хочет что-то сказать, а никак не решается.
– Ясно, – протянула я.
Вот и не о чем вроде больше говорить. Да, было время, когда он нам помог, да, я его уважаю и благодарна за подмогу, но большего между нами нет.
– Ожега… А ты не хочешь в Осины вернуться?
Опять я в лавку вцепилась, перестав вертеться.
– Зачем?
Он сглотнул, вытер рот рукавом.
– Просто… там вроде неплохо.
– Тут тоже неплохо.
– Там я чаще бываю, присмотрю за вами, раз деду обещал. Я ему должен.
Да уж, присмотрит он! А Малинка тем временем совсем от любви свихнётся. Вот сегодня на родную сестру бросалась, потому что она вместо Всеволода к ней пришла. Любовь – чувство страшное, от него и разум некоторые теряют. Будет нас навещать, забыть о себе не даст, а Малинка раз за разом будет с ума сходить и на мне отыгрываться. А то и глупостей наделает, а разбираться тоже мне.
