Текст книги "Волчий берег (СИ)"

Автор книги: Юлия Шолох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Но сейчас это не имело значения, ведь даже рысью она делала то, чего не мог никто другой – заставляла забывать его о пережитом горе. Или хотя бы не думать.

О смертях. О долге. О том последнем бое, которого не забыть, сколько бы ни прожил.

На самом деле Гордей всё ещё не верил, что остался живой. Что тысячи его собратьев остались лежать на красном от крови поле, а он живой. Что сотни ошалелых от Ярости зверей прочёсывают лес, пожирая всех, кого встретят, а он живой и даже счастливый. Сложить это счастье с горькой победой у него не получалось, да он и не пытался. Просто жил минуту за минутой, ощущая рядом свою душу.

Гордею не стоило труда представить себя на месте любого из своих воинов, мысленно он был на их месте каждую секунду, пока длился бой. И вот что думал.

Если бы он умер, то хотел бы знать, что умер не напрасно, что его семья, его потомки будут жить дальше свободными на своей родной земле.

Если бы он остался жив, то хотел бы, чтобы больше никогда не было войны. И хотел бы быть счастливым и делать счастливыми тех, кто рядом.

Ничем-то обычные звери не отличались от Князя и Вожака, а он – от них.

Сделать счастливой свою душу… Рысь по крайней мере счастлива.

Стук в дверь стал неожиданностью – так глубоко он задумался.

Это был Всеволод, который вначале втолкнул в комнату мужчину, такого скрюченного, будто хотел так спрятаться. Мужчина был небрит и нервно дёргался.

– Марк Софийко? – Спросил Гордей, уже зная ответ.

– Да.

Гордей отступил, открывая вид на кровать, где возлежала рысь. Она уже не спала, смотрела прямо, не моргая – янтарными глазами и только пёстрые бока слегка приподнимались. Кисточки на ушах стоймя стоят.

– Узнаешь?

Марк было переступил с ноги на ногу, рысь наблюдала.

– Узнаешь, спрашиваю?

– Да.

– Подойди к ней.

Рысь вывалила из пасти язык, чему Всеволод усмехнулся.

Марк сглотнул.

– Иди!

Гордей научился так говорить – негромко, но отчиму Жгучки будто в живот кулаком заехали. Он послушался, сделал несколько шагов.

Рысь с интересом наблюдала.

– У неё на шее верёвка, развяжи.

– А она… она…

– Просто делай, что велят, и ты выйдешь отсюда живым и невредимым. Иначе вовсе не выйдешь.

Всеволод замер, как и Гордей, только рысь тяжело и быстро дышала, сверкая золотом глаз. Марк не решался, мялся у самой кровати, руку то протягивал, то одергивал. Жгучка потом ещё и зевнула во всю пасть, клыки блеснули, как рыба в реке.

– Всеволод, помоги, иначе до рассвета будет на месте топтаться.

Гордей подошёл и обхватил рысь за морду, отворачивая в сторону, Всеволод тут же оттянул ошейник и сунул в руки Марка маленькие ножницы.

– Режь. Аккуратно только.

Марк нервно рассмеялся, представил, видимо, что произойдёт, если он станет действовать неаккуратно и поранит хищницу. Но теперь клыки были закрыты рукой Князя, захватившего людские земли и людскую столицу. Князя, что взялся ниоткуда и прошёлся кровавым вихрем, подавляя малейшие попытки сопротивления.

Теперь он чего-то хочет от него, от Марка. И если не сделать, жалеть не станет.

По отчиму было видно, легко читалось… Ему хотелось геройского, конечно, хотелось славы. Развернуться и воткнуть ножницы Князю в глаз, загнать лезвие так глубоко, чтобы остриё добралось до мозга и проклятый зверь издох на полу, корчась в судорогах. Только понимал, что за этим последует и его смерть – не охранник скрутит, так рысь сожрёт. Зачем ему слава, если жизнь отберут, не дадут славой насладиться?

Так что Марк стал пилить верёвку. Она сдалась быстро, почти осыпалась под ножницами истлевшими хлопьями. Даже удивительно, зачем они его тащили в такую даль, почему сами не сняли?

Как только ошейник спал, Марк отскочил, ножницы отбросил. Князь осторожно снимал остатки верёвки, гладя шею рыси, смотря на неё влюблёнными глазами. Вот так-так! Грех не воспользоваться.

– Это… – Промямлил Марк. – Я ж отчим её. А в наш двор недавно пришли, стали зерно увозить, шерсть всю выгребли! Я ж только с шерсти и живу! И сказали, снова вернутся. У меня уж ни слуг, ни денег не осталось! Может, как-то договоримся, чтобы меня не трогали больше ваши сборщики?

– Пошёл вон, – не оборачиваясь, приказал Князь, а Всеволод тут же вытолкал дорогого гостя из покоев, не озаботившись, как тот вернётся домой.

В комнате Гордей наклонился над рысью, осматривая по-новому, замечая каждое пятнышко, каждую полоску.

– Всеволод, воды горячей, чистое бельё.

– Понял.

Тот тут же исчез.

– Жгучка. – Большие пальцы прошлись по чёрным полоскам шерсти на мордочке. – Прости меня за то, что я сейчас сделаю. Но иначе никак.

Он задержал дыхание и крепко схватил морду так, чтобы рысь не смогла вывернуться или укусить. А та попыталась – так и сверкала глазами, так и скалила клыки, рыча и обвиняя в предательстве.

Будет обижаться, должно быть.

Гордей наклонился и голосом вожака приказал:

– Перекидывайся!

***

Как горишь в огне, я узнала. Не в том ласковом, когда баня растоплена жарко, до слёз, и не в том телесном, когда смотришь на него и не знаешь, чего именно хочешь… а в самом настоящем пламени, сжигающим твою плоть до углей.

Я не хотела меняться, меня всё устраивало. А мой зверь, ради которого я жизнь бы отдала, меня предал. Он заставлял меня вывернуться наизнанку, отдать ему больше, чем у меня было. Отдать не себя, а кого-то другого.

И лапы судорожно бились по полу, шерсть горела, а его глаза только сильней вбивали в голову приказ: «Перекидывайся».

Лучше этого не видеть! За что он так со мной? За что?!

Рысь в последний раз взвизгнула и исчезла.

А меня обступил туман. Тупой туман без мыслей, без слов. Комната как на рисунке, те же вещи, но словно их и нет, только пятна краски на бумаге.

Гордей.

Наклонился надо мной. Он – и словно не он, а его старший брат, проживший в два раза дольше. Одни только глаза нипочём не спутать.

– Гордей…

Он сглотнул. На его лбу выступили капли пота, он качался как умалишённый и улыбался своей улыбочкой, которая говорила: «Никуда ты от меня не денешься»!

– Жгучка.

Хотелось что-то спросить… много спросить? Но ничего в голову не приходило Она была пустой. К чему вопросы, когда его глаза такие чёрные, и тянут к себе, и зовут за собой в места, где ты будешь счастлив? Где ты станешь един с миром и со своей парой.

Он покачнулся, его рука соскользнула с меня.

А я… голая? Покрыта какой-то белесой слизью, словно только родилась. Кажется, даже кое-где прилипшей мокрой шерстью.

– Пришёл за мной?

– Пришёл.

Горло словно сухой паклей забито.

– А говорил, не быть нам счастливыми. Говорил ведь?

Он прижимает в моей щеке ладонь, обхватывает за плечи, придавливая к своей груди.

Не постучавшись, в комнату кто-то вбегает, и оторваться от Гордея, чтобы посмотреть, кто, невероятно сложно.

Это Всеволод, который накрывает меня чем-то мягким.

– Горячую воду сейчас дадут.

– Всеволод?..

– Жгучка, ты вернулась?

Разве я пропадала? Я была здесь уже… уже не помню сколько. Хотелось многое узнать, но главней всего одно-единственное:

– Малинка…

Сил не хватает даже несколько слов произнести. Но он понял.

– Всё в порядке с ней, она в Гнеше, в безопасности. Ей там хорошо, много подружек нашлось, о ней заботятся… в общем, о сестре не волнуйся.

Да и правда, раз всё хорошо, куда важней тогда снова смотреть на него. Как Гордей изменился! Глаза словно больные стали, от былой усмешки только слабая тень.

– Позвать кого-нибудь из служанок помочь с ванной? – Спросил Всеволод.

– Да, позови Людмилу, – ответил Гордей.

Шаги, стук двери, а я вижу только его лицо. Мысли тяжело ворочаются в голове, причиняя боль.

– Не думай ни о чём. – Говорит он.

Я и не думаю. Его руки сильные и горячие, он осторожно стирает тканью с моего лица слизь и остатки шерсти, а чувствую, как мои тяжёлые от влаги волосы касаются пола.

Вскоре прибежала Людмила. Вот она какая… пахнет иначе, лицо растерянное.

– Ванну набери, искупаешь её. – Не поднимая головы, приказывает Гордей.

Людмила бросается в ванну, шумит вода и вскоре Гордей поднимает меня, несёт в ванную комнату, полную пара, опускает прямо в ткани в горячую воду. Поколебавшись миг, садится на край, наклоняется:

– Я прямо тут, за дверью.

Ну что же ты, так и уйдёшь? Я сижу, не шевелюсь, но не могу его отпустить.

Вдруг он подался вперёд, сжимая мою голову руками, и поцеловал. Горячие губы, его дыхание, отчаянный вздох.

– Прямо за дверью.

Он ушёл, но ждал за дверью, как обещал. Людмила вначале осторожно подошла, потянула ткань, чтобы убрать, тогда я улыбнулась.

– Не узнаёшь меня?

Она покачала головой, но тоже улыбнулась.

– Спасибо… за всё.

– Не за что, – искренне ответила она. – Ну, давай теперь тебя отмоем?

Хотелось бы самой отмыться, но не вышло, сил не хватило. Однако не прошло и двух минут, как я готова была Людмилу торопить, возмущаться, отчего она так долго! Ведь там, за дверью, меня ждёт моя душа.

Через несколько минут с мытьём удалось покончить. Людмила помогла мне вытереться, надеть ночную рубашку, оставила полотенце на волосах.

Я сделала несколько шагов. Непривычно как-то, словно вместо летящей походки, когда ты парил, ты стал как калеченый на костылях скакать.

И руки… ими можно трогать, не как лапами, иначе. Лапой разве погладишь? Лапу разве запустишь в волосы? Сожмёшь на его плечах?

– Гордей!

– Да.

Он и правда прямо за дверью стоял, как будто лишнего шага прочь боялся сделать.

Обнял меня, а я его. Глаза закрывались. Голова просто раскалывалась!

– Ложись, отдохни. Тебе нужно прийти в себя.

– А ты?

– Тут побуду.

Людмила тихо проскользнула за нашими спинами, ушла прочь. Надо будет с ней потом познакомиться заново, ведь это единственный человек, который был рядом, заботился обо мне... Единственная светлая душа во всём этот мрачном месте.

А сколько времени прошло? Хотелось спросить, но голова закружилась.

– Ложись.

И я долго спала. И во сне я так же жила в замке Великого князя, но вот обстановка была другой. На стенах, на мебели и даже в прозрачных окнах проступала, словно всплывала изнутри, позолота. Старое золото, которое упрямо пробивалось наружу сквозь любую поверхность. Оно завораживало, хотелось встать на месте, дождаться, пока золото проявится так, что кроме него ничего больше не останется, хотелось водить по нему пальцем, любуясь, как расцветает узор, но стоило остановиться – волшебство пропадало. Неуловимое, долгожданное – было или нет?

Потом я проснулась, вспомнила и поняла. Это меня окружала его любовь.

Гордей по-прежнему сидел на краю кровати – наклонился, как только я открыла глаза. Сжал мою руку.

– Сколько времени прошло?

Я спрашивала вовсе не про сон, и он понял.

– Пять месяцев. Почти шесть. Скоро выпадет снег.

Могло быть и хуже. Могли пройти годы.

– Всё закончилось?

Он кивнул, но в его глазах не было радости. Сердце сжалось, и больше я ничего не спрашивала. Мы долго так просидели в тишине – он, сжимая мою руку, и я, неотрывно смотря на него. Между нами словно порхали невидимые, волшебные огни, связывая нас, хотя куда уж больше? Казалось, я могу услышать его мысли, если захочу, а он мои.

Но мысли даже близкого тебе человека… это слишком. Не потому, что я боюсь услышать что-нибудь, что меня напугает или вызовет отвращение. Я боюсь понять, насколько его опустошила война.

Кто передо мной? Кто он, мой любимый?

Звериный князь, который разбил людское войско. Прошёл по людским землям, сметая всё на своё пути. Тот, кто казнил Великого князя, а княжну сослал к схимникам. Тот, кто забрал на богатых людских дворах всё, что посчитал нужным.

И тот, кто спас меня и сестру от неминуемой гибели.

– Ты холодная, – наконец, заговорил Гордей. – Тебя знобит?

– Не знаю.

– Наверное, из-за смены формы. Телу сложно привыкнуть к другой температуре после перекидывания.

В тот же миг накатила паника. Память о тех мгновениях, растянувшихся в года боли, когда плоть горела и плавилась, а кожа рвалась, как старое гнилое полотно.

– Нет! Я не хочу больше перекидываться! Никогда! Никогда не хочу.

– Тише, Жгучка, тише… – Зашептал он. – Тебе не придётся больше перекидываться, никогда. Разве что сама захочешь.

– Я? Не захочу!

– Тише.

Его взгляд был каким-то полубезумным, губы дрожали. Я замолкла.

Вскоре пришёл кто-то из его подручных, и Гордею пришлось ненадолго уйти. Я не стала просить его остаться, потому что он не смог бы мне отказать.

Глава 17

О княжеской сокровищнице

Ко мне пришла Людмила и мы впервые смогли поговорить на равных, то есть по очереди. Вначале она стеснялась, видимо, вспоминала, что успела наболтать, когда предпочитала думать, что общается с животным, но после успокоилась. Рассказала, как в последние дни перед приходом звериного войска перестали поставлять свежие продукты на княжескую кухню, и кормить меня стало нечем. Как ей пришлось таскать солонину из кладовки и как её однажды за этим делом поймали и высекли.

У меня даже челюсть отвалилась. Её высекли?! Я ничего такого не помнила.

– Это в тот день случилось, когда я с утра не пришла. Ты ещё дулась потом на меня.

Что-то припоминаю такое. Она не шла так долго, что я обиделась и пряталась под шкафом, а когда пришла, не смогла сесть на корточки и заглянуть, как обычно, так и звала тихо от двери. Подулась я в тот день знатно, а выходит, она пришла после наказания? И ничего не сказала?

Стыдно стало жуть как.

– Никак не привыкну, что ты та же самая… рысь. – Призналась вскоре Людмила. – Никак не привыкну.

– Я та же самая, кого ты спасла.

– Да ладно уж, спасла! – Засмеялась она.

– Да. Если б не ты, когда войско княжеское разбили и началась паника… убили бы меня, чтобы не мешала и всё. Ты меня спасла.

– Ну и не будем больше об этом. – Смущённо попросила она.

Вот и вышло, что у меня появилась душа и подруга.

Жить я осталась в комнате Гордея, где находились его немногочисленные вещи, а вот он сам следующие два дня почти не появлялся. Но вот что странно – я в любой момент могла узнать, где он. Каким-то невидимым чутьём я видела место, где сейчас мой зверь. Так я звала его про себя, вслух было неловко. Вернее, ему я могла такое сказать, а вот той же Людмиле…

По ночам, кода он возвращался, я просыпалась. Он ложился рядом, накрывался одним со мной одеялом, обнимал меня и просил, словно через силу:

– Обними меня.

Как будто меня надо было просить!

Бывало, мы немного целовались, но словно в полусне, который замедлял нас, заставлял засыпать, улыбаясь глупой улыбкой.

Гордей не заговаривал о нас, о том, что будет дальше. Не сделал мне предложение. Почему-то в глазах остальных зверей я была его невестой, но мне самой об этом ничего не было известно. Разве можно стать невестой вот так, без спросу, без согласия?

Но не время было разбираться, ведь замок Великого князя лихорадило, а город то и дело взрывался шумными людскими сборищами. Люди волновались, потому что не знали, чьи они теперь. Они требовали показать им нового князя, а кто им станет, известно не было.

Через три дня вечером мы с Гордеем и Всеволодом ужинали в маленькой столовой, и стоило сесть за стол, как распахнулась дверь и в комнату влетел Ярый.

Я задохнулась. У него не было одной руки, не до конца зажившая культя болталась чуть ниже плеча из меховой прорехи жилета.

А я за столько времени даже не поинтересовалась, как он! Жив ли вообще?

Как я могла даже не подумать?

От стыда горели уши. Он кивнул мне, но прищурился недовольно, сразу пошёл к Гордею. Всеволод уже встал и крикнул слуге, велев нести четвёртый прибор.

– Я уж думал, ты наврал и не приедешь. – Гордей крепко обнял Ярого. – Передумаешь. Ты задержался.

– Со мной Беляк и Дода. Они устраиваются… ждут тебя после ужина.

– Садись.

Вернувшись за стол, Гордей нашёл мою руку, сильно сжал, даже не замечая этого. Вот и четвёртый набор тарелок, внизу плоская, на ней глубокая, звенят положенные на стол приборы.

А ведь каждый из нас следил с тревогой, как Ярый будет есть. Правой рукой не возьмёшь больше ложку.

– Я подумываю уйти из альф.

Всеволод вскинул голову. Теперь никто не обращал внимания, не следил, как Ярый взял ложку левой рукой, уже привычно, но всё ещё медленно и неловко сунул в тарелку.

Гордей молчал. Не стал предлагать другу сохранить за ним пост, а ведь мог.

– Знаю, знаю. – Дёрнул Ярый плечом. – Никто не посмеет вызвать на бой за звание меня, калеку. Но и сидеть на этом почётном месте, пользуясь… нет, не стану.

Тяжело было от его слов, от сознания, что ничем ему не помочь. После того, как мне вернули человеческий облик, я стала такой плаксивой… И вот уже в суп капают слёзы. Только бы не смотрели на меня, подумает ещё, что мне его жаль, а это не так. Я так рада, что они все живы! И от этого ещё грустней делается, ведь понимаешь, скольким повезло ещё меньше. Скольких погибших зверей родные счастливы были бы видеть даже без рук и ног? Только бы живыми?

Только бы видеть…

Эти огромные мысли ворочались в моей маленькой ещё голове, причиняя дикую боль. Я ещё не могла думать так же ловко, как всегда, рысья память хранила человеческий разум от всего того, что сейчас навалилось.

– Чёрт!

Ярый отчего-то опрокинул на себя тарелку, всю рубаху залил и овечью безрукавку.

Хотел убрать сам, потянулся за тряпкой какой-то, но тут как раз зашла Людмила и не раздумывая бросилась помогать.

– Ты что делаешь?

Ярый аж побелел. Незнакомая девица в фартуке бросилась стряхивать с его штанов овощи, да ещё с таким остервенелым видом – любой бы возмутился.

– А? – Словно не слыша, спросила она и распахнула его безрукавку, как ребёнку неразумному.

Людмила изменилась за последние дни, видно, стала много думать. И мысли эти были не легче моих. Мы с ней не говорили о таком, но я чувствую. Как животное.

– Может, посидишь с нами? Ты ужинала? – Предложил Гордей, внимательно смотря на них.

Вначале я сильно удивилась, а потом подумала – отчего же нет? Мы с ней каждый день чай вместе пили.

– Нет ещё.

– Так поужинай с нами! – Почему я первой не подумала?

– Да отойди ты!

Ярый, наконец, опомнился, приподнялся и оттолкнул Людмилу в сторону. Всеволод подскочил, но зря, толчок был не таким уж и сильным, Людмила скорее удивилась, чем испугалась. Но промолчала.

– Садись сюда. – Гордей встал и передвинул ещё один стул от стены, поставил на свободное место между мной и Ярым.

– Прибор бы ещё один. – Осторожно садясь обратно, проговорил Всеволод.

– Принесу.

Людмила вышла за прибором. Ярый тут же с остервенением принялся тереть салфеткой рубаху и штаны. Чертыхнулся, сбросил с плеч жилетку, остался в одной рубахе. Теперь его рука бросалась в глаза ещё больше. Вернее, то, что он неё осталось.

Не вернуть, прежнего не вернуть. Только хватит слёз!

Мы так и сидели все, отводя глаза, ждали, пока Людмила вернётся да пока Ярый утихомириться. Хоть посуду не бьёт, хотя ему, кажется, хочется.

Но вот он плюнул, что весь в пятнах, сел, накрыл колени салфеткой.

– Мы есть будем или нет? Жрать хочу, как бешеный.

– Ешь, кто тебе не даёт.

– Так вы и не даёте – сидите с кислыми минами, как на похоронах.

Тут Людмила вернулась, поставила на стол тарелку и осторожно села. А я, пожалуй, к Гордею подвинусь, вот уж кто не будет против.

Он тут же мне улыбнулся. Его глаза от улыбки становятся словно тайное озеро, вокруг которого водянки живут. Так и шепчут: «прыгни, прыгни, загляни, доберись до дна»! Так бы и смотрела часами!

– Кхм, кхм.

Всеволод. Намекает на что-то. Он и раньше так делал, помню.

И вдруг так светло на душе стало! Раз пережили войну, неужто с прочим не справимся?

– Давай я тебе салат положу.

Это Людмила Ярому пытается помочь что ли?

– Я сам могу! – Тут же вызверился он.

Она промолчала.

– Пожалуйста, не кричи на мою подругу.

Всеволод даже вилку до рта не донёс, замер на полдороге.

Нет, ну а что он вопит? Что она такого сказала? Помощь предложила.

– Почему это? – Вспыхнул Ярый с новой силой.

– А она, может, княжеских кровей, а ты кто? А?

Я припомнила, как вела себя княжна за столом, с каким видом вилку в руке держала и как на еду смотрела. Повторила.

Ну? Ну, давай, крикни, что ты альфа. Не копи в себе эту боль! Ведь каждый из нас видит, что тебе плохо. Что ты больше сам себе не нужен. Я поняла, Людмила всего за миг увидала – так за что на неё кричать?

Конечно, ничего этого я не сказала.

Ещё миг – и Ярый соскочил бы с места, как истеричная баба, бросил бы ужин и сбежал.

– Ярый.

Гордей протянул руку к другу. Молодец, вовремя. Отвлёк.

– Нам нужен Великий князь. Свой, не из числа местных князьков. Нельзя уезжать, пока Князя на трон не посадим. Вот такие дела. Идеи есть?

– О! – Ярый расплылся в улыбке и посмотрел на меня. – Ну, самый простой выход, которого все ждут – это если бы ты женился на княжне, на Анатосии. Женился бы на наследнице и всех делов. Все были бы довольны!

Так и хотелось ему язык показать. Думает, задел?

Людмила вскинула на него глаза с ужасом. Ярый от такого изумлённого взгляда аж смутился. Потупился, будто ему и впрямь стыдно стало за свои слова.

– Жаль, что я не смогу. – Невозмутимо ответил Гордей, резким ударом накалывая на вилку кусок мяса. Неторопливо прожевал. – А ты бы смог?

– Что? – Ярый нахмурился.

– Ну, жениться на Анатосии и стать Великим князем. Тебя я знаю, верю тебе… так что?

Я не сдержалась, засмеялась, представив эту супружескую чету, Людмила расхохоталась за мной следом, даже Всеволод смотрел с улыбкой. Ярый вроде хмурился да кривился, но тоже сдался.

– Чёрт с вами! Уел, Гордей, жениться мне вовсе неохота. Особенно на твоей бывшей невесте.

Ах, вот как? Интересные дела! И что это за упоминание про невесту? Давай, Гордей, лучше сам признавайся!

Его глаза смотрят прямо, честней некуда.

– Я ехал жениться на Анатосии. Как раз перед тем, как тебя найти.

Как он может говорить так равнодушно?

– Если бы… не случайность, потом поздно бы было. Женатые, говорят, душу свою уже не слышат, живут с теми, кого сами выбрали. Спасибо, Всеволод. По гроб жизни обязан, что ты вовремя сестёр в Осины привёл… Что я успел.

Ну ладно. За такой взгляд прощу всё!

– А почему только на Анатосии! – Меня словно озарило. – Не одна она дочь Великого князя. Людмила тоже его дочь!

Мы все как повернулись да как уставились на неё, прямо будто стая волков на бедную овечку, которую мечтали сожрать.

– Что? – Испугалась Людмила. – И что? У него таких, как я, два десятка! Об этом все знают.

– Ну, знают или нет, неизвестно, а ты у нас есть!

Стоило мне представить её на месте княгини – и другую я уже не видела. Она добрая, заботливая, и знает, как тяжело простым людям!

– Глупости говорите. Меня не воспитывали никогда… не учили ничему. Какая из меня княжна?

– Княгиня, Людмила, княгиня!

Людмила смутилась, а волки заговорили о чём-то своём. Я тоже молчала. Хотелось, чтобы Людмила стала княгиней, а вот насчёт князя… Кто им будет?

После ужина волки дружно встали. Я уже знала – к советникам пойдут, решать, кого Великим князем назначать. Мы с Людмилой остались в столовой одни. Как за ними дверь закрылась, для меня словно солнце погасло. И вроде прикрою глаза и знаю, где он сейчас, как себя чувствует, а всё равно сердце не на месте.

Но не ходить же всю жизнь за ним хвостиком?

– Кто это такой был? Ну, третий?

Людмила села ближе.

– Ярый. Альфа… у них это ближайший помощник Вожака. Только сегодня приехал. Руку на войне потерял… А я даже не спросила, когда очнулась, как он. Стыдно теперь.

– Чего спрашивать… Ты в себя и сейчас ещё толком не пришла, всё в облаках витаешь, будто тебе голову разрывает, столько разом впихнули. Хорошо хоть внутри остаётся, из ушей наружу не лезет.

Я усмехнулась. Как тонко она всё понимает!

– Ага. Мне иногда кажется, что мысли – это большие такие звери, которые в моей маленькой голове ворочаются, тесно им, плохо, и боль от этого ужас какая!

Она покачала головой, ушла за чаем и поднос с посудой прихватила.

И вот ещё это… Вернулась, вроде как через миг, хотя быть того не могло! И такое бывало – словно время пропадает, словно я в эти отрезки вовсе не существую.

Вечер долгим был, но спать я легла рано. И сегодня не было такого жуткого беспамятства, усталости, что и рукой пошевелить нет сил. Мысли в моей голове понемногу укладывались, теряли болезненную величину, сдувались.

Гордей раньше вернулся. Как обычно лёг рядом.

Мне захотелось его поцеловать. Почему нет?

Сегодня он словно другой, настоящий. Горячий, крепкий, сладкий.

Его губы ненасытные, а руки жадные.

И глаза сверкают в свечном огне, словно звёзды на дне бездонного колодца.

– Гордей.

– Да?

– Я хочу, чтобы ты… чтобы ты сделал со мной всё, что хочешь.

– Правда?

Он смеётся, кусает меня шутливо за нос. И кажется, вовсе ничего делать не собирается.

– Почему нет?

– Не сейчас, не здесь. Хочу, чтобы всё было красиво. И правильно.

– А чего, тут разве некрасиво?

Комната хороша, и убранством и красками. Крыша над головой и никто не посмеет войти до утра.

Он вздыхает, прижимается щекой к моей щеке.

– Не проси меня, Жгучка. Я сделаю, как принято в нашем народе. Свадьба по всем заветам и время только для нас двоих, когда никто не смеет мешать. Когда ни о чём не нужно думать, отвлекаться, помнить, что с утра нужно сделать то и то. Ждать, что в любую минуту кто-то прибежит с новостями о бунте или разбойниках. Я давно мечтал… У Сантанки, мы там штабом стояли, там в чаще пихтовой капище старое есть. Звериный бог, он же страсть как этого всего не любил, но мы настойчивые. Находили места, где ему поклоняться ходили, одно разрушат – мы другое приспособим. Он и плюнул со временем, чёрт с вами, сказал, раз вам нравится. Я там был однажды… встречался с отшельником. И это место в памяти как заноза засела. Поляна в низине, опутанная колючками, чёрная, словно кровь, земля, покрытая плоскими каменными плитами. Воздух – словно тень вперемешку с солнечным светом сгустилась. Там мы с тобой поженимся. Я думал об этом каждый раз, когда мечтал… если мечтал. Думал о тебе. Так будет правильно. Ты согласна?

– Да! Если говоришь, так правильно, я согласна! Я подожду.

И вот он снова целует, и дыхания нет, только кровь шумит. Отрывается, шальной, пьяный.

– Завтра мы определимся с князем.

– Да? Так быстро? А выйдет?

– Выйдет. И вернёмся домой. Я скучаю по дому… По Сантанке.

– Что это за место такое чудное? Чем оно тебя взяло?

– Не знаю, как объяснить… увидишь. Думаю там столицу строить. Но пока никто не знает, может и не выйдет. Ну всё! Спи.

Он прикасается губами к моему лбу. Словно задувает свечу, и разум, погрузившись в темноту, засыпает.

***

Беляк, Дода и привезённый ими волхв, с сердитым видом дёргающий себя за бороду, встали, когда молодой Князь вошёл.

За ним Всеволод и Ярый, который в последнее время ходил с ощеренными зубами, как пёс, который каждый миг ждёт нападения. Хотя кто станет нападать на калеку?

Видимо, Ярый хотел, чтобы на него напали.

Все сели за стол.

– Вначале печальная новость. – Сказал Беляк, неторопливо разворачивая свиток. – Пишут, казна пустая. Мы и так знали, конечно, от дивов мало что осталось, но теперь вовсе шаром покати. Твоя мать продала горным часть своего имущества и помогает нуждающимся, но надолго не хватит. Будет поступление от гномов за шахты, но только в середине зимы. Надо что-то делать. Торговля стоит, разве что вещи дивов продавать. А так ни урожая, ни пушнины… Нужен источник дохода, а до тех пор на что-то жить. Что делать, знает кто?

– Что делать? Сокровищницу Великого князя вывезти, что ж ещё. – Спокойно сказал Гордей.

– А есть там что? В казне его?

– Не знаю.

Беляк и Дода озадачено переглянулись.

– Так ты что, не смотрел ещё?

– Нет. Ключ с Великого князя сняли, в моих вещах лежит.

Волхв жалостливо вздохнул, закатив глаза.

– Как можно завоевать замок и не смотреть, что в казне?

Беляк, кажется, рассердился. А Дода, который в совет попал недавно, после того самого боя, на который пришлась большая часть всех потерь, наоборот, не смог сдержать смеха.

– Ну, ты даёшь! Скажи кому, не поверят. Захватить земли врага, вывозить всё, что приглянется, а самого главного – сокровищницу – не проверить!

– Я не подумал.

Эти слова, сказанные покаянным тоном, теперь уже вызвали взрыв откровенного хохота.

– Завтра схожу. – Словно оправдываясь, сказал Гордей.

Теперь даже волхв не поленился засмеяться.

– Ладно, ладно! – Беляк махнул рукой, прерывая веселье. – Мохорейна нашего бери, – он махнул на волхва. – Проверит сокровищницу, чтоб сюрпризов каких не оставили колдовских. Хоть какой толк от него будет. А только вздыхает да зудит, словно комар.

Волхв нахмурился, хотел было возразить.

– Теперь к делу! – Ловко влез Дода, не давая пререкаться волхву. – Князь людям нужен, все помнят? Вчера только говорили. Ночь прошла, надумали чего?

Беляку первому дали слово.

– Чего тут думать, ставить надо кого-то из своих, кому доверяем. И женить его на дочери княжеской, правильно вы говорили. Подойдёт любая. Та, про которую вчера мне рассказали, подойдёт. Выведем, поставим перед народом да скажем – прятал Великий князь, ибо полукровка. Но мы ей дадим защиту и мужа, и перед богами сохраним кровь княжескую, что и далее по венам людских Князей будет течь.

– Почему тогда первую в скит, а эту на трон? – Ядовито спросил волхв.

– Да потому, что первая отца хорошо знала, злобу затаит и всегда будет помнить. А эту… Людмилу если взять, так она добра от Великого князя не видала, чего ей жалеть? А так по крови окажется там, где иначе и мечтать бы не смогла.

– Беляк, княгиня не так уж и важна. – Дода почему-то посмотрел на Всеволода. – Нам нужен князь, это дело первое.

– Чего ты смотришь? – Всеволод тут же занервничал.

– Я думаю, альфу надо князем ставить.

– А чего не советника? – Отбил Всеволод, но потом покрылся.

– Советники только и могут, что советы давать. А тут нужна крепкая рука воина, который сумеет на троне удержаться и людское недоверие сдержать.

– Вот вы умные и займитесь!

– Дода правильно говорит! – Разгорячился Беляк. – Альфу надо. А неженатые из всех альф только ты да Ярый.

У Всеволода аж глаза разгорелись.

– Так пусть Ярый тогда будет! Ему всё одно теперь заняться нечем, он уйти хотел. Куда уйти, не сказал. Понятно, заберётся в нору раны зализывать да от всего света открещиваться! А тут – на тебе землю, на тебе красавицу– жену, на тебе бояр строптивых! Вот это жизнь начнётся, некогда глаза прикрыть, а уж думать и подавно…

– Ну что, Ярый тоже справится. – Беляк словно и не удивился, оценивающе посмотрел на Ярого. – Женится и поутихнет, пыл свой умерит да на правое дело пустит. Жене-то зубы не поскалишь, быстро от спальни отлучат, будешь на диване в одиночестве выть.

– Да вы что? – Голос Ярого звучал скорее испуганно, чем грозно. – Я не могу жениться!

– Чего это? – Забасил Всеволод. – Все могут, а ты не можешь?

– Да что вы сбесились?! – Ярый вскочил со стула. – Видел я эту… Людмилу эту. Не могу я на ней жениться!