Текст книги "Я – ТВОЯ ЖЕНЩИНА!"
Автор книги: Юлия Руденко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Сумочка! Сумочка лежала на полу! Нет такой ни у одной из женщин в общежитии. Сам ее покупал для жены в Питерском бутике. Е-о-о-о-о! Так это она – там, в мужском туалете, на грязном подоконнике – с голыми ногами, обвившими чью-то спину!
«Сука!» – пронеслось в мыслях, остро режущих голой правдой голову Пузанова. «Сука!» – сказал он вслух. «Сука-а-а-а!» – закричал во весь голос. Открыл дверь туалета, подошел к одевающейся жене. И, не замечая Малковича, бросил ей в лицо: «Сука!». Развернулся и направился в комендатуру.
На утро ночной инцидент облетел всех и каждого. Пузанов пожаловался другу Никишову. Никишов предложил обсудить дальнейшие действия Пузанова с Рыжовым, потом имел неосторожность сказать новость жене со строжайшим приказом никому сию тайну не разглашать. Та клялась и божилась, но дружба с Веркой ведь дороже. Так и пошло-поехало. Верка – Таньке. Танька – мужу. Перешептывания окружили кольцом семью Пузановых. Пузанов не стал долго ходить в роли обманутого мужа. Подвез как-то секретаршу начальника УНР – длинноногую Оксану. В машине с ней и покувыркался, раз пять или побольше. Об этом снова рассказал Никишову. Никишов – Рыжову. Опять понеслось. Разводиться Пузановы не стали. Очнулась Даша от истошного женского крика, доносящегося из-за стенки. Огляделась. На соседней койке рядом лежал какой-то мужчина. По трубке, спускающейся из-под его одеяла в ведро, медленно стекала желтая жидкость. Даша осторожно пощупала под одеялом свой живот. Гладкий! Вот холодная грелка в самом низу. А выше? Нет ни бинтов, ни пластыря? Как же они доставали ее ребенка?
Господи! Как страшно спросить! Что с ним? С ее сыном? Или все-таки дочерью? Да собственно пока и не у кого спрашивать. Темно за окном – значит ночь. Под кроватью началась капель. Сил только и хватило – чуть приподнять одеяло. Оказалось: от нее тоже спускалась трубка в ведро как у мужчины напротив.
Вошла медсестра со шприцом. Отвернула край Дашиного одеяла. Протерла ватой чуть выше колена. Уколола. Даша слегка вскрикнула. Спросить про ребенка не успела. Медсестра ушла. О сыне сказал анестезиолог, зашедший на минутку утром. Прежде чем Даше пришлось увидеть сморщенное красное тельце, ей стали массировать грудь. Холодные руки акушерки опускались и мяли так сильно, как будто не человек перед ней, а тесто. И процесс этот был какой-то унизительный. Даша действительно чувствовала себя тестом, апельсином, из которого выжимают сок. Было очень больно, но кричать не хотелось. Сдержалась.
– Надевайте халат и переходите в роддом! – сказала на прощанье медсестра.
Покидая реанимацию, Даша придерживала рукой низ живота. Бывшая одноклассница не обманула: хирург сделал очень маленький горизонтальный разрез. Пространство, сближавшее ее с мужем, мамой, подругами, раздвинулось на невероятно огромное расстояние, когда взяла в руки пеленчато-одеяльчатый комок и приложила его к ярко-красным соскам. Чадо впивалось с невероятной жадностью, тянуло молоко все сильнее и сильнее. Наконец насытилось.
«Мой ребенок! Никому никогда не дам в обиду!». По кровати рядом с Дашей пробежал таракан. И она не выключала свет всю ночь, чтобы насекомые не потревожили ее кроху.
Казалось, удача стала сопровождать Малковича бесконечно. Утром он со Смирновым и Гаровым нашел покупателей на спасенное оружие. Смирнов списал его как не пригодное. Малкович пообещал открыть друзьям счет в банке и положить обоим по немаленькой сумме.
– Гарик! У тебя дети есть? – спросил Малкович.
– Не успел. Только женился.
– А чего жену не прихватил с собой?
– Куда? В этот крысятник? Да и работу не может оставить – потом не устроишься, – печально произнес Саша.
Крысы, будто почуяв, что про них вспомнили, с новой силой зашуршали по круглым стенам вагончика. Одна вылезла в дыру и обнюхивала воздух. Пахло жареными котлетами, приготовленными несколько ранее Светланой на электрической маленькой плитке. Вадим Смирнов, стараясь как можно тише, достал пистолет. Раздался выстрел. Попал. Через минуту в комнату осторожно зашел огромный черный гладкошерстый пес Джохар и утащил убитую крысу. Смирнов по-киношному дунул в дуло пистолета, положил его рядом:
– Жена у Гарика – изнеженная барышня. Не такая как моя Светка – через все огни и воды ко мне доберется. Ничего не боится.
– А тебе оно видимо надо! Проверяет она тебя своим неожиданным появлением. Вдруг ты ей изменяешь? – проговорил Малкович.
– Пусть проверяет. Все равно правды не узнает. Даже если что-нибудь услышит про меня, не уйдет. Куда ей с детьми?
– А прапорщица-то ничего! Очень даже сексуальная! – оскалил ровные белые зубы Малкович.
– Но-но! Попрошу не выражаться! – играя ревнивого соперника, схватился за пистолет Смирнов.
– Ну, вы тут сами разбирайтесь, а я умываю руки и сматываю удочки, – произнес, смеясь и вставая, Гаров.
– Куда ты? – спросил Смирнов. – А кто будет моим секундантом?
– Да пойду ребят проверю. Задание дал – вычистить баню, убрать под навесом. А то страшно подойти! Порядок солдаты у меня наводят, короче говоря.
– Эт правильно. Иди-иди, проверь. – Смирнов замолчал. Дождался, пока Гаров закрыл за собой дверь. Повернулся к Малковичу: – Смурной он какой-то ходит. Тоска у него. Изменять еще не научился. Верность хранит. По-честному думает жизнь прожить… Трудно ему будет…
– А ты не жалей. Чем можем – поможем парню. Идет? – Малкович заговорщицки подмигнул Смирнову. – У меня тут план один созрел. Смотри сюда!
Андрей достал чернильную ручку Паркер, схватил какой-то неиспользованный бланк со стола и стал чертить круги: – Это строительная фирма «Кентавр». Она должна была выполнить строительные работы в порту Ейска. Не уложилась в срок. Сейчас на грани банкротства. Я приезжаю, оплачиваю векселями заказчику то, что не выполнил «Кентавр». «Кентавр» – должен мне! Я даю ему время заработать. Через год фирма возвратит мне эту сумму с процентами. Или дом мне на побережье построит. Бум строить порт? А Смирнов? – Малкович слегка толкнул плечом рядом сидящего майора.
– Ты-то может и будешь. А я причем? Нам в Грозном – стрелять всякую тварь, не перестрелять!
– Это одно, – воодушевленно продолжал Малкович, не замечая ответа Смирнова. – В Волгограде у меня есть подружка – замша начальника УКСа. Она уже кое-что подписала. Сейчас еще с ее помощью взаимозачетом закрою долг УКСа перед вкладчиками долевого строительства. УКС – должен мне! Через год-два потребую с них квартиры на сумму с процентами. Как? Квартира тебе нужна? А, Вадим Геннадьевич? Или ждешь, что государство о твоей верной службе вспомнит? Детям твоим крышу над головой предоставит? Где они сейчас у тебя кстати?
– В Ставрополе, в общаге. С соседкой по комнате остались.
– Ты подумай, подумай! Жить в этой стране можно! Если хотеть. А ты ведь не хочешь, майор. А? Не ждать надо, а брать! Причем легко, весело, с достоинством! И Гарика твоего с собой возьмем.
– Гарика хоть не тронь! Не дам испортить парня. Да и сам не поеду.
– Ладно. Жизнь покажет, кто прав. Ключи привезу тебе в следующий раз от квартиры в Москве. И тогда не поедешь со мной?
– Зачем мне в Москве? Я в Ростове получу. В очереди стою.
– Сколько?
– Что – сколько?
– Сколько стоишь?
– Пять лет.
– Ну еще двадцать пять простоишь!.. Верно говорю, Светлана? – игриво обратился Малкович к зашедшей жене Смирнова.
– Хватит вам тут шептаться. Небось, нас женщин все обсуждаете? Пойдемте котлеты есть – остынут ведь… И когда ты, Андрюха, женишься? Ездишь все – моего соблазняешь…
– Соблазнишь его! Я ему – посмотри на эту, на другую! А он – отстань, да отстань. Жену, говорит, одну люблю.
Смирнов незаметно, шутя, ударил Малковича кулаком поддых.
Лариса Ивановна Гарова нажала кнопку звонка, выведенного за калитку плотного высокого забора. Раздался лай короткошерстного боксера Ван Дамма, затем – голос Валериной матери:
– Место! Я сказала – место! Молчать! Да заткнешься ты, наконец? Чертов Ван Дамм.
Постепенно лай затих. Видимо, хозяйка сумела загнать псину в вольер. Раздались шаркающие приближающиеся шаги. Открыв, новая родственница не смогла сдержать разочарованного зевка:
– А! Это ты? Что-то случилось?
– Да нет. Я – к Валерии, – тон Ларисы Ивановны получился какой-то оправдательный.
Не пожелав продолжать разговор, хозяйка двухэтажного дома кивнула головой, показывая, что можно зайти. Захлопнула калитку, направляя взгляд все время куда-то поверх Ларисы Ивановны или сквозь нее.
На балкон вышла Валерия:
– Ма-а! Кто там?
– К тебе. Не можешь задницу поднять, чтобы самой выйти? Я со своим давлением должна бегать на все звонки? – высокомерно выговаривала дочери высокая крупная женщина с крашеными белыми волосами, заходя в дом. – И Шварценеггера своего не забудь покормить. Разорвать меня готов. Еле успокоился.
В прихожую вышел огромный персидский кот. Мать Валерии – Людмила Гавриловна Лаврова – томно подняла его на руки: «У! Ты мой хорошенький! Лапусенька!» – и прошла в зал. Лариса Ивановна шла следом. Остановившись перед круговой лестницей, она не знала, подниматься ли ей, или Валерия спустится сама. Как будто услышав ее мысли, Валерия перегнулась через перила:
– Поднимайтесь, Лариса Ивановна.
Запыхавшись, Сашина мама сразу плюхнулась в кресло. Тонкие губы Валерии незаметно растянулись в улыбке. Она села напротив:
– Что-нибудь случилось?
– Ну почему сразу случилось? Все хорошо. Саша передал со знакомым письмо и деньги.
– Какие деньги?
– Он получил первую зарплату. Написал, чтобы тебе отдала. Хочешь, на книжку положи. А хочешь – купи что нужно.
Лариса Ивановна собиралась рассказать о письме сына. Но ее поразил железный тон снохи:
– Я денег не возьму. Мне ничего не нужно.
Лариса Ивановна осеклась. Она не понимала, что произошло. Неведомые силы подняли ее с кресла. Находясь в каком-то оцепенении, она едва слышно прошептала: Хорошо. Я пойду. До свидания.
И не будет она ничего рассказывать. Что-то не хочется.
Валерия не поняла, почему свекровь вдруг переменила свое намерение.
– Куда вы?.. Лариса Ивановна?
«Она даже мамой ее не зовет».
– У вас тут кот в туалет сходил на ковер, – выходя к лестнице, так же тихо произнесла Лариса Ивановна, оставляя вопросы Валерии без ответа.
– А?.. Да пускай… Давайте чай попьем! Куда же Вы?
– Спасибо, Лерочка. Не стоит волноваться. Всего доброго, – Лариса Ивановна почти выбежала за калитку.
Никогда в жизни она не пересечет порог этого холодного дома! Никогда.
– Гаров! Да не дозвонишься ты! Вторые сутки не соединяют даже с Ростовом. В Моздок колонну не могу отправить. А ты говоришь – жена.., – четко печатал каждое слово начальник управления работ.
– Михал Андреич, прошу разрешить мне попробовать. Очень нужно. Ведь дома каждому слову телевизионщиков верят. Волнуются.
– Ох, Гаров! Волнуются? Ладно, в порядке исключения разрешаю. Как лучшему сопровождающему колонн. Только не особо распространяйся потом, если дозвонишься. А то желающих – знаешь сколько!?
Тучный подполковник вышел отнюдь не из-за деликатности. Его ждали за праздничным столом. Если верить календарю – то наступило седьмое ноября.
– Алле, алле, папа, это вы? Здравствуйте. Это Саша. Лера дома?
Мрачное «минуту» больно резануло слух. Минуту – и все. Ни «как ты», «ни здравствуй».
– О? Сашка? – весело спросила «трубка».
– Привет, Лерк, слушай, у меня мало времени. Могут разъединить в любую минуту. У меня все в порядке. Телек не смотри – с журналистами тут никто не разговаривает – они и придумывают разные ужасы.
– А я и не смотрю, – прощебетала «трубка».
– Да? – переспросил Гаров. – А чем ты занимаешься?
– Вчера с предками только вернулись из Сочи. Маман загорела – жуть. Теперь мучится со своим давлением. Папка собирается стать депутатом. Представляешь?..
– Зайка, извини, не могу долго разговаривать…
– М-м-м. Ты когда приедешь-то?
– Надеюсь, через месяца два смогу выбраться. Ты к маме моей сходи. Скажи, что я звонил. Может, поживешь у нее?
– Да ну-у-у, неудобно как-то, – протянула Лера.
Гаров едва сдержался, чтобы не бросить трубку. Неудобно! Его жене неудобно жить с его матерью! О том, чтобы поддержать мать морально, да и просто помочь в хозяйстве, мысли и не возникает.
– Все, Валер, время вышло… – устало проговорил Гаров.
– Хм, пока… ту-ту-ту…
Неслышно вошедший прапорщик Мердыев похлопал Гарова по плечу:
– Ты трубку-то не держи, вдруг звонить будут… Что дома? Ты счастливчик, если дозвонился.
Гаров положил трубку, нервно сжал связку ключей, лежавших на столе:
– Каюк, просто каюк…
И быстро вышел.
За столом собрались почти все. Жены надели красивые платья. Мужья – ордена. Опоздавшему Гарову освободили место рядом с прапорщицей Любой Антоновой. Она тут же взяла над ним шефство. Но Александр отказался от выпивки и многочисленных салатов. На заботливые Любочкины вопросы отвечал односложно. Поведение ее было оправдано тем, что по правую руку от нее находился Вадим Смирнов с супругой Светланой. Люба чувствовала себя не ахти как. Попыталась соблазнить Гарова в отместку Смирнову. Пригласив его на медленный танец, Любочка, расчувствовавшись под песню Талькова, особо страстно прижималась к Гарову на словах «…Ты придешь, но будет поздно…».
Гаров вначале не реагировал никак. Потом, почувствовав, что что-то в нем отвечает взаимностью упругим бугоркам без лифчика на теле Антоновой, несколько отодвинулся. А когда «Летний дождь» прозвучал последним аккордом, ринулся на улицу.
– Ты куда, Саша? – ласково произнесла Любовь.
– Пойду воздухом подышу. Душно здесь чего-то.
– Я с тобой. Можно?
– Ну, пойдем.
Конец сего внезапно возникшего влечения двух тел был на мази. Многие девушки мечтали затащить Гарова в постель. Не получалось. Антонова, предвкушая предстоящее, притворилась пьяной. Схватила Гарова под руку. Но почувствовала, как ее другую руку взял… Кто?.. Смирнов!
Смирнов не вытерпел. Вышел следом, в темноту, оставив свою разговорчивую Светлану болтать с женой Никишова.
– И куда мы собрались? Голубки?
Антонова не растерялась:
– Я что – не имею права гулять с кем хочу? Иди-ка ты, товарищ майор, к своей Светочке…Смирнов шепнул Гарову:
– Слышь, оставь нас, а? Мы тут немного пообщчаемся.
Гаров возвращаться не стал. Пошел спать. Но так и не смог уснуть. Вышел снова на улицу. Звезды мерцали. Откуда-то из бани доносились голоса Смирнова и Антоновой. Потом стихли. Майор вскоре вышел, затягивая ремень. На прощанье бросил в темный проем, оставшийся позади: «Смотри у меня! Увижу с кем – накажу!». Не замечая Гарова, Смирнов, проходя мимо, сам себе буркнул: «Хм! Гарова она захотела! Щас!».
Тишина накрыла все вокруг. И только ракетницы, летящие стрелой в ночное небо, изредка ее нарушали. К сидящему на ступеньках вагончика Александру Гарову подошел Джохар. Уткнулся мокрым носом ему в грудь. Человек крепко обнял собаку, как будто зверь мог понять его тоску…
Даша Свириденко вышла на балкон. Где-то вдалеке темноту рассекал салют. Ночной мрак непонятным образом соотносился в Дашиных мыслях с тем, что происходило за ее спиной – в квартире, подаренной молодой паре свекром со свекровью. Новоселье, приуроченное к седьмому ноября, было в разгаре. Тост за тостом, анекдоты, смех, водка, разбитая посуда.
– Где хозяйка? Вы не слышали, как она поет? Она у нас – певица! – хвалился свекор перед гостями.
– Да? – ответил чей-то пьяный мужской голос. – А что она поет?.. Пусть про соловья споет.
– Какого тебе соловья? – ответила резкая полная тетка с красным от выпивки лицом. – «Виновата ли я» ваша «хозяйка» может? А?
И тут же не дожидаясь ответа, заголосила. Пьяная компания подхватила «…что люблю…». Даша присела на корточки, закрыла уши ладонями и слова сами собой стали складываться в рифмованный узор:
«…Среди шумной бесстыжей борьбы
За конфетки игрушечной власти
Сын растет. И уже у судьбы
Я прошу не себе – ЕМУ счастья…»
– Дашк! Ты че тут делаешь? Дашк! – выскочил на балкон разгоряченный супруг.
– Я? Я стихи пишу, – просто сказала Даша.
– Что? Пойдем. Замерзнешь ведь. Чего ты ушла?
– Подожди! Давай чуть-чуть постоим. Смотри – вон Млечный Путь. Интересно, есть там кто-нибудь живой? Такой, как человек?
– Даш! Не обижайся. Но не умею я сюсюкаться. Ну и Млечный Путь. Ну и что из этого? Какая разница, есть там кто, или нет? Меня больше волнует мое распределение. Твоя тетя Галя, между прочим, еще месяц назад обещала переговорить об этом со своим сыночком – полковником. Ну и где?
– Да ведь целый год впереди!
– Это так кажется, что времени много. А оно пролетит – не заметишь. И что – в Грозный прикажешь ехать? Сына без кормильца хочешь оставить? Да? Может, ты меня не любишь, а? Может, тебе в напряг мои предки? Чего ты сюда ушла, а? Макса мамаше своей заранее оттащила! Что – моя мама не умеет с детьми обращаться?
– Саш! Два месяца ему! Маленький! Зачем он на этой пьянке?
– Все! Не хочу ничего слышать! Хочешь здесь торчать – оставайся! – стекло в балконной двери зазвенело. Александр Свириденко хлопнул ею с силой, от души.
– Господи! Я выдержу! Выдержу! Выдержу! Я сильная! Сильная! Сильная! Все будет хорошо! Хорошо! Хорошо! – сжав кулаки, твердила Даша. – Пожалуйста! Пусть все будет хорошо! – но слезы не удержались в глазах.
Молодая красивая женщина смотрела на звезды и умоляла о счастье. Для себя. Для сына. Для мамы. Для всех людей на земном шаре.
Начинался 1996 год. Малкович думал. Крепко думал.
Проблема № 1 – скрыть доходы фирмы, зарегистрированной в Москве как «Малкович и К». Проблема № 2 – отвязаться от «ореховской» группировки, которая упала ему на хвост с предложением быть «крышей» его фирмы. Проблема № 3 – шантаж бывших двух «друзей» по бизнесу с требованиями «подарить» им квартиры в Москве. Проблема № 4 – Жанна, с которой он встречался на протяжении последнего года в Питере, забеременела.
Болела голова. Нужно было что-то предпринимать. Что?
Малкович снял трубку телефона. Набрал номер. Ответила Жанна. Андрей не стал говорить сразу. Слушал красивый голос любимой женщины. Мягкий, кошачий, с предыханием. Он действительно любил ее.
– Почему вы молчите?.. Алло…
Малкович представил ее коварные розовые пухлые губы, ласково, умело целующие всего его. Представил ее обнаженную, прижимающуюся к нему тонкой белой кожей. Как она обнимает его!.. В тумане… Туман! Он все больше обволакивал Малковича. Он же видел ее в тумане во сне! Чувство страха как молния пронзило Малковича: «Это была не Жанна! Не Жанна! Со скалы упала тогда Мата Хари. Но не Жанна. Нет.» Малкович встряхнулся. Но сердце ныло.
– Алло! Жанна, это я, – получилось устало, тяжело, глухо.
– Я знала, что ты. Просто боялась спросить: вдруг все-таки муж.
– А он не дома?
– Уехал. Вчера. В Ганновер…
– Как ты?
– Хорошо.
– Правда?
– Конечно.
– Что решила? – осторожно произнес Андрей.
– …Андрюш, ты не обижайся только. Я была сегодня у врача…
– …И что?
– Ребенка не будет.
– Не будет? – еще тише отозвался Малкович.
– Ну вот, я знала, что ты расстроишься… Ты где сейчас? В Москве?
– Да… Почему ты это сделала?
– Андрюшечка! Ну перестань! Не трави душу. Зачем я тебе? Замужняя старуха с двумя детьми?
– Ты не старуха.
– Я старше тебя. На десять лет. От этого никуда не денешься.
– Я люблю тебя.
– Андрей! Милый! Прости… Прости меня!..
Она плакала в трубку.
– Не надо. Не плачь. Я к тебе приеду.
– Когда?
– Сейчас.
– Ты купил самолет?
– Не потеряла чувство юмора. Это радует… Я сейчас выезжаю. Давай… Пока?..
– Пока…
Малкович вышел из своего кабинета. Арендуемый им офис на Арбате состоял из двух комнат. В соседней, не смотря на поздний час, еще работали.
– Андрей, ты куда сейчас?
– Я в Питер.
– Когда назад?
– Послезавтра.
– Что делать с «ореховскими»?
– Скажи, никак не можешь со мной связаться. В понедельник приеду, решим.
Счастье Даши Свириденко заключалось только в растущем и уже говорящем сыне. Кроха радовал маму: то новогоднюю елку на себя перевернет, то с испугу начнет впервые говорить вместо ожидаемого «мама» – «баба». Курсант Свириденко успешно закончил училище. И искал возможность наилучшего распределения где-нибудь недалеко от родного Ростова. Отдохнув в отпуске летом, отправился на службу. Через две недели Даша получила письмо.
«Дорогая моя, ненаглядная женушка! Это письмо, возможно, станет последним в моей жизни. Я взял направление в город Грозный. Других вариантов не было. Сын твоей тети Гали так ничего и не сделал. Сказал, что нужно было взятку дать. Но ты не расстраивайся: в случае моей гибели вы с Максом получите денежную компенсацию. А если выживу – тоже заработаю неплохо. Надейся на лучшее. Твой Санек. Люблю. Целую. Прощай».
Появление Александра Свириденко в Грозненской комендатуре аэропорта «Северного» совпало с внезапным наступлением боевиков. В начале августа колонна возвращалась из Ханкалы в аэропорт по Моздокской улице. Свириденко с Гаровым ехали открыто, не прячась, на первом БТР-е. Свиста неожиданной пули слышно не было за шумом машин. Свириденко как раз повернул голову к Гарову, начал что-то кричать. Гаров не расслышал и чуть подался вперед. В это время Свириденко вдруг протянул руку и стянул с последнего косынку цвета хаки. На самом ее краю угла дымилась крохотная дырочка. Гаров смотрел на нее, и чувство гневной силы накрыло его всего как океанской штормовой волной. Свириденко среагировал быстрее, резко встал, выстрелил в воздух. Затем они быстро прыгнули в люк и закрылись. Больше никто не стрелял. Пока не стрелял.
От танковых гусениц в воздух поднимался рыжий песок, который ни с каким больше не спутаешь – пыльный, прожженный, чеченский песок. Прошло минут пять. Вокруг не было ни души. Местные жители, которые часто раньше встречались – грязные оборванные мальчишки, торгующие женщины в темных одеждах – незаметно исчезли. Во всех пяти танках молчали, ожидая нападения противников. Оставался километр до автошколы ДОСААФ, где располагались подразделения федеральных сил. Хотелось поскорее добраться к своим.
Из девятой городской больницы вышел старик-чеченец и стал усиленно махать руками, показывая в сторону наших танков какие-то знаки. Видимо, звал к себе. Гаров успел спросить Свириденко о том, что делать, как раздались выстрелы. Мишенью оказался дед. Раненый в руку, он скрылся за стенами клиники.
Пули полетели, казалось, со всех сторон. Так же и отстреливаться пришлось: вокруг себя. Но постепенно поняли – больница единственное место, откуда огня не было. Танки стали пятиться к зданию. Один из них взорвался, едва Смирнов с двумя солдатами выскочил и скрылся в дверном проеме. Свириденко крикнул Гарову: «Уходи! Прикрою!». Гаров заскочил в больницу и наткнулся на Смирнова, ругающегося с какими-то людьми в белых халатах. Из их крика понял, что они здесь главные, и что они отказывают им в укрытии за больничными стенами. Отстреливаясь, спиной уткнулся в спину Гарову Александр Свириденко. Развернулся:
– Я не понял! Что здесь происходит? Вы чего столпились? Что – места мало? Хотите, чтоб нас поубивали нахер? Там сщас Рыжов еще в танке с парнями. Должны свалить.
– Я сказал: нет! – оборвал возгласы лейтенанта один из врачей. – Мы никому не даем убежища. Мы – больница! И вести военные действия на нашей территории ни кому не позволим. У нас – больше трехсот пациентов! Мы должны их лечить! А ваше присутствие поставит под угрозу их жизнь! Многие из них не могут встать на ноги. В здании находятся люди, которым приходится за ними ухаживать. Они все мирные жители. А дети? Вам не жалко детей? Находясь в здании, вы подпишите им смертный приговор! Как еще вам объяснить? Уходите!
На фоне непрекращающейся стрельбы, раздался взрыв гранаты. Дверь, итак свободно болтающуюся на петлях, снесло взрывной волной. Через секунду в нее протиснулся Рыжов, весь в крови и копоти, несущий на своих плечах одного из солдат. Смирнов заорал так, что даже Гаров со Свириденко переглянулись – никогда таким майора не видели:
– Как там тебя: Мовсар, Умар?.. Мне без разницы! Но ты ведь, сука, – врач! Перед тобой раненый! И ты сейчас прикажешь своим сестричкам немедленно оказать ему необходимую помощь!
Заметив у врача отрицательное мотание головой и желание ответить, Смирнов закричал еще резче, передергивая одновременно затвор автомата и направляя его на видневшиеся вдали коридора палаты:
– Ты не понял, врач? Ты не понял? Я за себя не отвечаю, я – чокнутый, я всех сейчас здесь положу, мало не покажется! Я за своих ребят глотку любому перегрызу! Так что давай шевелись быстрее! Врач тяжело вздохнул и стал что-то по-чеченски говорить тем, кто стоял рядом с ним. Смирнов перебил:
– При мне говорить только на русском! – И, как когда-то киношный Жеглов, добавил: – Я сказал.
Один из чеченцев направился вглубь коридора, к лестнице, ведущей в подвал.
– Гаров, Свириденко! – скомандовал майор. – Сопроводите товарища...
– Умара, – подсказал врач. – Умар – хирург. Ведите своего раненого с ним.
Гаров подхватил тяжелую ношу с плеч Рыжова на свои. Свириденко, держа автомат перед собой, шел за Умаром, за ним – Гаров с раненым. Спускаясь в подвал, они то и дело встречали молоденьких медсестер. Девушки не стеснялись в выражениях, высказывая свое отношение к русским, и Свириденко пришлось пару раз выстрелить рядом с ними. Картинно причитая, девушки бросились убегать.
Обойдя всю территорию больницы и не заметив ничего подозрительного, Смирнов с ребятами засел в сыром подвале, куда перебралась большая часть больных из-за минометного обстрела боевиками здания. В который раз майор попытался связаться по рации с федералами из ДОСААФА. Сквозь шип и хрип, состоялась долгожданная связь двух командиров. Смирнов просил помощи, но тот, другой командир, в поддержке им отказал, посоветовал: «Держитесь!». Майор обвел взглядом своих, задержал взгляд на перевязанном солдатике. Все ждали, какое майор примет решение.
– Будем обороняться сами, – сказал Смирнов. – Гаров, расставь ребят по этажам. Никого из больницы не выпускать. Наблюдать за улицей.
К вечеру все входы и выходы больницы были заминированы. Гаров заглянул в одну из комнат на первом этаже – единственную оставшуюся неприкрытой. Окна ее вели во двор, откуда в здание приносили воду и продукты из пищеблока. У окна стоял спиной к Гарову старик с перебинтованной рукой. Александр шагнул внутрь, и в оконном проеме увидел двух девушек в черном, пригнувшись, бегущих от больницы.
Гаров выхватил из кармана разгрузки пистолет, подскочил к окну, намереваясь стрелять, закричал: «Куда? Назад!». Дед развернулся и ахнул:
– Вот и свиделись, лейтенантик!
На Гарова смотрел старик из самолета, с которым он летел в Грозный. Раздумывать было некогда:
– Дед! Потом поговорим! – Гаров направил пистолет на бежавших чеченок. Но дед схватил его руку, и выстрел ушел вправо.
– Дед? Ты чего? Они же завтра с боевиками нас убивать придут! Знают ведь, как нас здесь мало. – Гаров с силой оттолкнул руку старика и снова прицелился.
В это время одна из чеченок развернулась, держа в руках автомат Калашникова. Дед, покачнувшись, набросился на Гарова, силой всего своего тела пытаясь изменить направление руки с пистолетом: – Лейтенантик! Внучка то моя! Зуля! Приехала за мной, а тут – та… – не успел договорить дед. Автоматная очередь прошила его, повиснувшего на руке Гарова, почти насквозь. Теперь Гаров подхватил старика и упал вместе с ним на деревянный пол. Дед смотрел широко раскрытыми глазами на Гарова:
– Зуля там, лейтенантик… Не стреляй… Не надо… Пусть она живет… Она красавица у меня… – голова старика вдруг задергалась, жадно ища воздуха.
– Дед! – Гаров с трудом сдерживал слезы. – Дед! Не умирай! Де-ед! Это же она сейчас стреляла! Она тебя убила! Де-ед! – совсем уже по-мальчишески плакал Гаров.
Старик, наконец, вздохнул, сухими потрескавшимися губами прошептал: «Ни…но…», голова его повернулась набок и застыла.
На выстрелы примчался Свириденко с двумя солдатами:
– Санек! Что? Живой?
Спрятавшись за стеной у окна, он направил автоматную очередь во двор.
– Не стреляй, – сказал Гаров, закрывая глаза старика. Смахнул одним движением свои слезы, встал.
Свириденко удивленно посмотрел на него:
– Не стрелять? Почему? Гаров! Что происходит?
– Просто прошу тебя: не стреляй!
– Гаров! Ты е……ся совсем?!... Ну ладно! Не буду.
Спустя часа два после этого события, когда совсем стемнело, к Смирнову подошли знакомые врачи:
– Чеченцы сказали, если ты со своими уберешься этой ночью, они нас не тронут. Уйди! В подвале от грязи и спертого воздуха умерли десять больных…
– Ты откуда имеешь такие сведения? От кого? – схватил его за грудки Смирнов. – Посылал к боевикам своих людей? Посылал? Говори!
Врач упрямо молчал. Сверху раздался истеричный женский вопль. Зуля, вернувшись и доложив предложение чеченцев, снова уходя, наткнулась на тело деда. Она долго громко оплакивала его.
Ее не стали трогать из-за Гарова, твердо сдержавшего натиск друзей. Он и сам не понимал, почему так поступает. Просто не смог по-другому. Внутри все переворачивалось, его коробил ее плач, но вспоминал слова и взгляд старика, и они оказывались сильнее всех отношений со Смирновым, Свириденко… Хотя, кажется, Смирнов его понял… Ей дали уйти со словами майора о том, что ночевать они останутся в больнице.
– Так и скажи им, девочка: и среди нас могут оказаться басаевы, захватывавшие буденновские больницы…
В три часа ночи, когда больные спали, Смирнов по-тихому сообщил всем:
– Уходим по двое с перерывом в пятнадцать минут, в одежде чеченок, завернув лицо платком, незаметно. Я – последний. Прорываемся к зданию автошколы. Как-нибудь пройдем. Желательно не стрелять, стараться не привлекать к себе внимание. При встрече с противником использовать штык-нож.
…Дошли все.
В начале октября Дашу разбудил ранний звонок телефона. Незнакомый приятный веселый мужской голос предложил встретиться.
– А вы собственно кто? – спросила Даша.
– Я – маг-чародей, который сделает Дарью Свириденко богатой и счастливой.
– Кто? Какой мак?
– Не мак, а маг! В смысле «чародей»! Волшебник. Никогда волшебников не видела?
– Нет, – совершенно ничего не понимая, машинально ответила Даша.
– Волшебники – это те люди, которые делают чудеса. Понятно, что тебя ждет при встрече со мной?
– Понятно, – осторожно отвечала девушка.
В это время проснулся и заплакал Макс.
– Максик, я здесь! – крикнула Даша.
– Вообщем, ближайшие полчаса ты дома?
– Дома. А что?
– Значит, я подъеду.
– Зачем?
– Я же сказал: чтоб сотворить чудо. До встречи.
– Алле! Подождите! – Даша не успела больше ничего сказать: незнакомец положил трубку.
Ровно через полчаса раздался звонок в дверь. Даша открыла. На пороге стоял симпатичный темноволосый мужчина в черном джинсовом костюме. Энергия добра, так активно излучаемая «волшебником», окончательно сразила Дашу. Она опустила глаза.
