Текст книги "Ковчег энтузиастов"

Автор книги: Юлия Полежаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Знаете что, – она решительно тряхнула головой, – вы пришли вовремя. Садитесь, нам есть, что обсудить.

Ридберг обходился без секретаря, поэтому Полине пришлось самой, постучав, заглянуть в его кабинет. Начальник экспедиции как раз беседовал с Арменом и прервался, вопросительно глядя на нее. Полина обрадовалась: хоть в экспедиции и не требовали пока армейской дисциплины, ей не хотелось действовать через голову непосредственного начальства. Она сказала, что хотела бы поговорить с академиком в присутствии полковника Арджиняна и, получив утвердительный кивок, вошла. Только сейчас она заметила, что Ридберг был, против обыкновения, чем-то расстроен, а зам по кадрам зол и взъерошен, но отступать было поздно. Полковник увидел за ее спиной Расиху Айратову и оскалился, но смолчал.

Уже потом, задним числом, Полина сообразила, что им с Расихой просто повезло попасть в удачный момент: академик, наконец, обеспокоился плачевным состоянием дел с набором добровольцев. Семена упали на подготовленную почву.

– Я согласна с полковником в том, что достаточное количество колонистов – это, возможно, необходимое условие, но не достаточное, – с места в карьер начала она. – Должно быть еще и определенное качество, но у меня возникли сомнения в правильности критериев…

– Надеетесь, все-таки, протащить артистку? – не выдержал Армен.

– Не только артистку, – покачала головой Полина. – Меня беспокоит сам принцип разделения людей, готовых с риском для жизни лететь на Марс, на нужных и бесполезных. Ведь мы хотим создать на Марсе кусочек человечества, верно? А полезность – это порочный критерий для права быть в составе человечества.

– Вам мало того, что демографический перекос загнал нас в угол на Земле, – возмутился Арджинян, – вы хотите перетащить здешние проблемы и на Марс?

– Как раз наоборот, – неожиданно успокоившись, холодно возразила Полина. – Я не хочу, чтобы мы тащили с собой здешние ошибки. Потребность любить и заботиться о слабых так же необходима для жизни души, как пища для жизни тела. Здесь, на Земле, именно идея собрать в резервации «бесполезных» загнала нас в угол и нанесла непоправимую рану самой душе человечества. Вы ведь не станете спорить, – повернулась она к Ридбергу, – что проблемы, которые погубили предыдущие колонии, лежали именно в сфере души?

– Хм, – академик, глубоко засунув руки в карманы, с любопытством воззрился на нее, подняв брови. – Признаться, душа есть категория настолько ненаучная… Я внимательнейшим образом изучил опыт всех предыдущих экспедиций, но лишь в той части, которая может быть формализована. Не уверен, что из этого опыта можно сделать какие-то заключения о душе.

– А разве вам не бросилось в глаза, что людей там набирали точно так же, как это предлагает нам делать полковник? – Полина невольно воспроизвела его интонацию отстраненной научной дискуссии. – Здоровых, выносливых и не связанных с Землей никакими узами – ни любви, ни родства, ни обязательств. Что же удивляться появлению «отрыва биополя», когда они сами старательно рвали связи? Кстати, артисты – это тоже связь, и не просто с отдельными людьми, а с культурой человечества, связь, уходящая корнями в прошлое… Вы говорите, мы не можем себе позволить тащить с собой бесполезных – а я думаю, что мы не можем себе позволить повторять чужие ошибки, уже не раз доказавшие свою гибельность.

– Любопытное рассуждение, – Ридберг задумчиво потер подбородок. – Вообще-то разрыв биополя происходит на больших расстояниях по чисто физическим причинам, и мне казалось очевидным, что для тех, кому есть что терять, он окажется более болезненным. Хотя фатальная потеря воли к жизни, известная под названием марсианской депрессии, косила до сих пор даже тех, кто летел семьями. Этот эффект должна сгладить величина колонии…

– И полноценная жизнь души, – твердо добавила Полина. – Я уверена, что даже тоска и ностальгия, которые так пугают полковника, должны сыграть созидательную роль в формировании нового биополя. И тоска, и любовь, и страх, жалость, ответственность – нужно все!

– Вы предлагаете вообще отменить ограничения и брать всех подряд?

Полина оглянулась на Расиху. Та ободряюще кивнула.

– Нет, – сказала она решительно. – Взять всех мы просто не сможем. Я предлагаю отдавать предпочтение людям, готовым рискнуть жизнью ради возможности заниматься любимым делом. Независимо от их профессии, здоровья и семейного положения.

Начальник экспедиции перевел взгляд на Расиху.

– Вы, мадам, как я понял, как раз из таких? Вы намерены ставить на Марсе балеты?

– Это вовсе не значит, что я буду обузой! – балерина привычно вздернула подбородок. – Я в состоянии выполнять при необходимости любую работу, и не надо мне говорить о профессии. Мы все знаем, сколько приходится в любом деле на черный труд. Но балеты – обязательно! И не только на Марсе. Я слышала, дорога туда займет полгода…

– Вы и в невесомости собрались танцевать? – фыркнул Армен.

– А что вас удивляет? Я хорошо изучила вопрос. В невесомости всем необходимы тренировки, и балет в этом качестве может быть даже более эффективным, чем тренажеры. А какие художественные возможности! – глаза Расихи вспыхнули. – Труппа Дортю пыталась экспериментировать в этом направлении, но их постановки просто жалки! Они всего лишь пытались изобрести аналоги обычных па, тогда как невесомость открывает совершенно новые перспективы!

– Кхм! – несмотря на демонстративное покашливание, Ридберг улыбался. Академик умел узнавать и ценить настоящую увлеченность. Он снова повернулся к Полине. – В вашей идее определенно что-то есть – то благородное безумие, которое часто сопутствует истине. Я обдумаю этот вопрос.

* * *

За крохотными отсеками жилого купола, официально именуемыми «семейными каютами», почему-то закрепилось дурацкое название «ячейки». Когда Куликов после смены ворвался в свою ячейку раньше обычного, он мельком заметил, как Полина быстро спрятала что-то под подушку.

– Оранжерейный закончили! – браво отрапортовал он. – Почти на неделю раньше графика. По этому поводу завтра объявлен общий выходной и праздник в честь торжественного открытия!

– Очень здорово, – бледно улыбнулась жена.

– Ты чего? – удивился Куликов. – Неприятности? Ну-ка, признавайся.

Виновато улыбнувшись, Полина достала из-под подушки затрепанную распечатку письма с фотографиями новорожденного Антошки.

– И чего ты его прячешь?

Она вздохнула.

– Я боюсь. Куда ни зайду, все с фотографиями, только и разговоров о детях и внуках на Земле. Все скучают, и чем дальше, тем больше – а ведь это моих рук дело! Я все время боюсь, вдруг это первый звоночек, и полковник был прав, а я…

Он прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

– Вот чудило! Да ведь скучать по родным, ждать писем – это нормально! Мы ради них сюда забрались – значит, и должны о них думать, и правильно. Вот, давай это письмо на стенку повесим, прямо перед глазами, и скучай себе на здоровье.

Она всхлипнула.

– Понимаешь, мы уже продержались дольше, чем другие, но я не уверена, что ситуация стабильна. Пока летели, мне казалось, что мы все сделали правильно. Все так сдружились, возникла действительно цельная общность… А сейчас люди насмерть выматываются, и занимаются срочной, а не своей работой, и уж какие там бальные танцы! Все то, что должно было нас держать, перестало работать, а эта тоска, которой я не боялась, накатывает как черная туча… Конечно, мы все еще поддерживаем друг друга, но что, если я все-таки ошибалась?

– Брось. Это у тебя остатки внушения. Все же понимают, что аврал временный. Вот закончим монтаж…

– … и начнем по полной программе сельхозработы, – она подняла мокрые глаза, пытаясь снова улыбнуться. – Подумать только, с каким возмущением ты встретил год назад предложение вести натуральное хозяйство!

– Это меня не устроили старомодные декорации, – ухмыльнулся он. – То ли дело на Марсе и под куполом. Вот, кстати, завтра на празднике и потанцуем. Ну, успокоилась?

– Угу, – она прерывисто вздохнула и рассмеялась сквозь слезы. – Ловлю тебя на слове, Куликов, только попробуй завтра отвертеться.

Ночью Полина внезапно проснулась. В темноте ячейки фотографию на стене было не разглядеть, но она вдруг ярко, как наяву, увидела перед собой Антошку. Присмотревшись, поняла, что он заметно старше, чем на фото: на голове мягкие белобрысые кудряшки, и он – стоит? – стоит на ковре, цепляясь за столбик детской кроватки и глядя прямо ей в глаза круглыми испуганными глазенками. Ему навстречу протянулись руки и Наташин голос прямо в мозгу нежно позвал: «Ну, Тошенька, не бойся, иди сюда!». Малыш отпустил столбик, отважно сделал целых четыре торопливых нетвердых шага, вцепился в протянутые руки и радостно засмеялся, сверкнув тремя зубами. «Ах ты, умница, вот бы бабушка с дедушкой на тебя посмотрели!» – сказала Наташа…

На верхней койке зашевелился Куликов.

– Антошка пошел, – растерянно сказал он и свесил голову вниз. – Мне приснилось, что ли?

– Мне тоже, – тихо ответила Полина. – Только, наверное, не приснилось. Знаешь, кажется, это связь. Это, наконец, восстановилась связь.

Она физически чувствовала, как здесь, и рядом за стенкой, и по всему куполу устремленная к покинутой Земле любовь дотягивается в пустоте до встречного потока и с тихим щелчком соединяется в звенящие струны мгновенной внутренней связи единого организма.

Живое поле Земли, зацепившись вытянутым щупальцем за далекий пульсирующий островок, глубоко вздохнуло и растянулось в пространстве до самого пояса астероидов, захватив обе орбиты. Жизнь вышла, наконец, из колыбели и сделала первый нетвердый шаг. Впереди лежала Вселенная.

Юлия Полежаева © 2006