Текст книги "Вечная сказка(СИ)"

Автор книги: Юлия Чеснокова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я открыла дверь домой и, по какой-то неловкой тишине и затаённости, почувствовала что-то неладное. Свет горел в конце слева, в моей комнате. Скинув кеды и стянув рюкзак с плеча, я понесла его с собой в спальню. С порога я обнаружила сидящую на моей кровати маму и стоявшего возле моего компьютера отца. Лица их были тревожными, а мамин взгляд, нащупавший мой, крайне обеспокоенным. – Вы чего здесь? – застыла я, силясь улыбнуться. Мать посмотрела на отца, передавая инициативу речи. – Мама прибиралась в твоей комнате, – начал он. Я тут же обежала глазами каждый уголок и нашла на компьютерном столе и за мамой, на постели, все те книги, которые я нахватала в библиотеке и пока что не вернула. – И нашла кое-что. Вернее, обнаружила странное... – Папа подтвердил мои догадки, указав на книги. – Я включил твой компьютер, чтобы убедиться, что это мимолетный интерес... – Ты залез в мою личную информацию?! – оскорбилась я, как и каждый человек, наверное, попытавшийся бы на моем месте отвоевать частное пространство и свои права на свободу. – Я не лазил нигде по файлам, просто посмотрел, на каких сайтах ты бываешь... – Но это отвратительно! – кинула упрек я. Наконец, вступилась за их поступок мама: – Мы увидели, что все книги, которые ты так увлеченно читала, не имеют отношения к учебе! Что мы должны были думать? – Она нервно сплела пальцы. Ей не нравились ссоры и скандалы, как и мне. Но если папа начинал, то его было трудно остановить. – Что у меня есть хобби и интересы? – логично предположила за них я.

– Но какие! – всплеснул руками отец. – Что это за дребедень? Мистика, призраки, привидения, переселение душ, реинкарнация... что это такое, я спрашиваю?! – Любопытство! – чуть не оскалилась я, защищая святое и неприкосновенное, связанное с Луханем.

– Ты учишься в старших классах! И забиваешь себе голову этой мутью? – Отец ткнул на экран. – Тут тоже самое! Ты не была на школьных сайтах уже пару месяцев! Одни сказки, мифы и байки о полтергейстах! И это тогда, когда надо усиленно учиться? Я доверял тебе, – он поправился: – мы с мамой считали тебя рассудительной и умеющей отвечать за себя, но ты пропадала в библиотеке вот с такими целями?! А что же ты делала всё остальное время, когда обманывала нас, что у подруг? Вызывала духов или чертила пентаграммы на заднем дворе? – Как он был близок к разгадке! – С вашей стороны было некрасиво копаться в моих вещах! – огрызнулась я.

– Я спросил тебя о том, где ты проводила время, и где была сейчас? Ты можешь ответить? – Я встретилась с ним глазами. Что, прямо вот так сказать ему в лицо, что встречаюсь с призраком? Он вызовет скорую. Он ничего не поймет, даже не попытается. – Я не собираюсь говорить с тем, кому плевать на то, что мне приятно, а что нет! – Я стала опускать рюкзак на пол. – Тогда ты больше никуда из дома не выйдешь, а до школы и из неё провожать тебя буду сам. – Рука остановилась и сжала лямки крепче. – Ты шутишь? – Никаких шуток! Если ты не отчитываешься за своё поведение и так нагло ведешь себя с родителями, то нечего тебе таскаться, где попало! Хватит! Посидишь дома, обдумаешь своё поведение. – Начиналось то, чего я боялась больше всего на свете. Я сделала шаг назад. Отец его не заметил: – Не понимаешь слов – буду принимать меры! Тебе же всё равно, что о тебе волнуются? Тебе же трудно сказать, где ты пропадаешь? Или стыдно? – Он уже накручивал себя. – Ну, ладно тебе, – попросила мама.

– Что "ладно"? Что "ладно"? Если она что-то скрывает в семнадцать лет, то это уже тревожный знак! Тут уже из-под контроля лучше не выпускать. С кем ты связалась, а? – Я вышла в коридор, направляясь обратно, в прихожую. – Я с кем говорю? Куда ты пошла? – прокричал он следом. Я напялила рюкзак обратно и села, чтобы обуться. Похоже папа догадался, что я делаю, и быстро вышел из спальни. – Это что такое? Куда ты собралась? – Никуда, – проворчала я под нос. – Тогда нечего тут характер показывать, шнуруя свои ботинки! Ты время видела?

– Видела, – так же резко пробубнила я, радуясь, что не выпустила связки ключей из руки. Быстро развернувшись, я воткнула нужный в скважину и, повернув, открыла дверь. – Ты что творишь? Ты совсем оборзела? Стой сейчас же! Куда ты пошла?! – заорал отец. – Дочка! – подхватила мать, но я, боясь, что они меня поймают, рванула на скорости и побежала, побежала, куда глаза глядели, как я обычно делала, когда ссорилась с кем-то из них или с ними обоими. Но так поздно, фактически ночью, я это совершила впервые. В ушах ещё отдавались их грозные призывы и угрозы, что не пустят меня домой, если я так себя буду вести, но меня ничего не остановило. Я знала, куда идти. Ноги сами вели меня. Ночные улицы не пугали, безлюдность не настораживала, я не огибала темные углы без просветов. Я спешно шла к старому особняку, месту, куда могли бы забраться бездомные, воры или какие-нибудь беспризорники, нюхающие клей, но я верила, что буду там под охраной Луханя, который и муху не мог бы сдуть. Плевать. Я достигла знакомой изгороди. Во мраке не очень-то удобно было хвататься и лезть – плохо видно, куда ступать, не напороться бы на штыри наверху, не вывихнуть бы ногу на камнях, отколовшихся от фундамента ограды. Преодолев всё успешно, я подошла к парадным дверям. Ночью это выглядело страшнее и немного пугало. Нет-нет, ничего не случится. Внутри Лухань, главное до него дойти. Неприятный скрип, и я пересекла порог. – Лухань? – позвала я, ничего толком не видя в темноте. – Лухань! Со второго этажа показалась белёсая тень. Она сплыла до верха лестницы. Это был он. – Лухань! – успокоено выдохнула я, и принялась подниматься. – Что ты здесь делаешь? – изумленно ждал он, когда я поднимусь. Неустойчиво плавая над полом, он моргал, выглядя совсем юным мальчишкой. – Поругалась с родителями. Кажется, ушла из дома. – Приподняв и опустив плечи, я отмахнулась, продолжив подниматься после пролета уже вдвоем с призраком. – Всё равно! Они не имели права лезть в моё личное... – Они что-то узнали? – волновался Лухань. – Что я увлекаюсь жизнью после смерти, а не учусь. – Мы посмотрели друг на друга. – Они всё равно не поймут. Они никогда не интересовались, что меня беспокоит, и чем я занимаюсь. Пока я была дома и слушалась, им большего и не надо! А душа и мысли своего ребенка для них глухой лес, в который незачем соваться. Будто там их мысли и то, что они хотят там видеть. И так удивительно, когда там оказывается что-то иное! – Я не знаю, чем помочь тебе, – отозвался Лухань.

– Ничего не нужно. – Достав телефон, я включила фонарик, чтобы как-то отогнать окружающий мрак. – Теперь я с тобой настолько, насколько захочу! – Я бы обрадовался этому, но ты – не я, тебе нужно есть, спать... а ты, судя по всему, даже не поужинала? – Позавтракаю в школе. – Я посветила на розетку. – Блин, тут же нет электричества! Я не подзаряжу телефон... – Вот видишь... – Ничего, в школе завтра и заряжу, – снова нашла выход я и стала бродить по комнатам, собирая простыни, которые прикрывали брошенную и поломанную мебель. – И устроиться спать здесь запросто можно. Лишь бы с тобой рядом. – Лухань бродил следом, не в силах ничем помочь, и только смотрел, как я волоку добычу в нашу избранную, любимую залу с роялем, как стелюсь возле него, подложив прорванные подушки-сиденья с двух обветшалых кресел на холодный пол, накрываю их простынёй, другие комкаю, имитируя подушку, а последнюю оставляю, чтобы укрыться. – Вот так-то, – плюхнулась я на сооруженную постель, не раздеваясь, потому что понизу дули сквозняки. – Даже лучше, чем дома. – Я улыбнулась Луханю. Он сел рядышком, любуясь и сияя, как никогда. – Ты не представляешь себе, как я счастлив! Я безмерно счастлив. – Завороженный, очарованный, он перебирал невесомыми пальцами воздух. – Я смогу смотреть, как ты засыпаешь. И спишь. – А сам? – Я же говорил, что не умею засыпать... я не знаю, как и каким образом, но просто впадаю в прострацию, когда рассредоточиваюсь. – Он завалился на бок, вдоль меня. – Но я прилягу с тобой. Это чудесно. – Это чудесно, – повторила я шепотом, широко улыбаясь, вопреки неприятности, которая произошла со мной дома. Наши взгляды совпали, и мы, не отводя друг от друга глаз, опять изобразили соприкосновение ладоней. – Сегодня я устала, но в следующий раз обязательно расскажу тебе какую-нибудь сказку. – Одну? Я надеюсь, что у нас будет столько ночей, что ты расскажешь мне много-много историй. – Как Шехерезада? Тысячу и одну? – Губы Луханя восхитительно изогнулись, улыбаясь. – Мало. Я хочу провести с тобой бесконечное количество ночей. – Просто слушая меня и глядя на меня? – напомнила я о том, что мы не в силах заниматься тем, чем занялись бы другие, обычные, не обделенные ничем пары. – Просто слушая, просто глядя, просто существуя рядом, – шепотом признал Лухань.

– Тогда мне придётся придумать очень длинную сказку. Вечную. – Он согласно кивнул. – Спокойной ночи, половинка. – Спокойной ночи, половинка. – И вместо поцелуя лишь воспоминание о нём, приносящее тепло, не заменяющее настоящее, но самое драгоценное, что у нас есть.

Я проснулась, кажется, до будильника. Он ещё не звонил. На новом месте всегда плохо спится, но я вырубилась беспробудно. Осознание того, что рядом Лухань, защищало сон, обволакивало. Пошевелившись, я завертелась в простыне, запутавшись. Большая, с проеденной молью здоровой дырой и созвездием маленьких, она пахла затхлостью и застоявшимся флером пыли и крахмала, но человеческим не пахла ничем, утеряв давным-давно запах прежних жильцов. Упершись в стену в своей возне, я ткнулась в неё лбом. Зевнула, не открывая глаз. Полежать ещё чуть-чуть или успею даже уснуть и поспать до будильника? О, эта мука, когда не знаешь, сколько времени! Минуточку, я же ложилась не у стены, почему же я в неё уперлась? Насторожившись, я открыла глаза. Что-то светлое. Наверное, очередная простыня, размотавшаяся из кома подушки. Нет, не белое, а красноватое, с белыми полосками, квадратами... я отстраняла голову и понимала, что это рубашка Луханя. И это он спит там, где и лег ночью – возле меня. И это о него я... я что?! Едва не подскочив, я растопырила веки до предела, видя, что Лухань не прозрачен, не призрачен, не... Да в нем больше нет никаких "не"! Одни утверждения – он жив, он дышит, он осязаем, он ощутим! Не сон ли это? Что, если мне, как ему, в этом доме снятся реалистичные сны? Я коснулась его щеки. Теплая. Мягкая. Какой и представлялась, вернее, вспоминалась. Ладонь пошла вниз, по шее, по плечу. Всё было твердым, не прорывалось насквозь, не исчезало, всё плотское, всё материальное. Не веря, недоумевая, я запустила пальцы в его волосы. О, эти льющиеся волосы! – Лухань, Лухань, Лухань... – защебетала я, наклоняясь к нему. Сказка стала явью, мы смогли, мы сделали! Но как? Какая разница! – Лухань! – громче позвала я. – Лухань! – Опустившись к нему, я обхватила его в кольцо рук, прижимаясь щекой к щеке. Слезы наворачивались на глаза. Он заворочался. – Ты чувствуешь? Ты чувствуешь меня, Лухань? – шептала я на ухо ему, но, странно, чем сильнее он пробуждался и шевелился, тем быстрее у меня уходило ощущение его тепла. Руки мои стали проваливаться и терять то, за что хватались. Я испуганно выпрямилась, отстранившись. Потирая глаза, парень просыпался, и рассыпался в этом мире, редея и бледнея. Выходя из фантастического сновидения, он возвращался на этот свет, где был миражом. И чтобы вернуться сюда, он избавлялся от груза тела. Я ничего не понимала, но факт свершался. Из человека, которым он стал ночью, в том бессознательном коматозном состоянии, Лухань превращался в привидение... Когда тело его просветилось насквозь, на него упал первый луч солнца. – Уже рассвет? – сонно пробормотал молодой человек. – Как же я его не люблю!

Лухань никак не мог поверить моему рассказу, которому я и сама, счастливая и взбудораженная, не могла поверить. Пока он спал – он становился человеком, созданием из крови и плоти! Как, почему, по каким причинам? Сотни вопросов, но все они отошли на задний план по сравнению с великим событием – я смогла ощутить его, почувствовать Луханя, на короткие мгновения, но руки мои касались его, губы осязали нежную кожу щеки. – Это всё-таки возможно... – обнадеженный, заулыбался постепенно мой возлюбленный. Из какой-то прошлой жизни мне в голову внеслись строки из Библии: «Не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно», – только в моём случае речь шла от женского лица. Не стоило его будить и тревожить, нужно было дольше наслаждаться наградой Небес. Но откуда я могла знать? Я восприняла это как окончательное возвращение, но нет, так просто судьба не желала нас отдавать друг другу и дарить нам покой, разрешение всех проблем, рай без бед. – Но почему только когда я сплю? – Не знаю. – Довольная, глядела я на него во все глаза, предвкушая, как следующей же ночью обниму его снова, уткнусь, как мечтала, в его плечо, устами приложусь к устам, чего не успела проделать этим утром. О, теперь я понимала, почему он не любил рассветы! Теперь и у меня была причина испытывать к ним враждебное чувство, соперническое, словно они отнимали у меня то, что принадлежит мне по праву, выстраданному дюжиной жизней. – Что, если произошло какое-то замыкание, и твоя душа спутала реальность? Она попала в сновидения, оттуда черпая силы для существования в этом мире... – Я запутался и ничего не понял, – засмеялся он. – Я сама ничего не понимаю, – ответила я таким же весельем. – Но дело не в этом! Дело в том, что теперь мы хоть что-то знаем... Какая-то возможность есть... Если ты во сне настигаешь меня и ощущаешь, то, стало быть, и сам оживаешь. Ты потому, наверное, и видишь такие реалистичные сны, что обретаешь тело... – Скорее всего. – Лухань поднялся и бодро забродил по залу, остановившись напротив зеркала и разглядывая себя в нем. Прозрачная оболочка излучала уверенность, которую истребила в себе за семнадцать лет. Она обрела смысл и уверовала во что-то. Я подошла и встала рядом. – Не обидишься, если я буду проводить по ночам над тобой кое-какие эксперименты? – Смущаясь, но кокетливо посмотрела я на него и на его отражение. Лухань озорно ответил мне взглядом через зеркало. – Делай со мной, что хочешь. – Эй, о чем ты подумал! – захихикала я, не имея возможности толкнуть его в бок, а потому просто взмахнув руками. – Я попытаюсь быть очень осторожной, чтобы ты не просыпался раньше времени, и я могла бы подольше трогать тебя... это было бы справедливо, учитывая, что ты творишь со мной во сне! – Я не рассказывал подробностей, – удивленно приподнял Лухань брови.

– Всё было ясно по твоим глазам. – Он вернулся на пол возле моей самодельной постели, подогнув колени и задумавшись, о разном, о нашем открытии и том, как это можно применить ко взаимной радости. Посмотрев на свои плечи, я сделала жест культуриста, хвалящегося мускулами. – Я вытащу тебя из этого особняка, вдруг именно он делает тебя призраком? Вдруг на улице ты навсегда останешься человеком?

– А что если... там я вовсе растворюсь? – недоверчиво нахмурился Лухань. Я притормозила в своих планах. А что, если он прав? Нет, я не могу подвергнуть его такой опасности. – Да, не будем спешить. Достаточно того, что я надену тебе на палец кольцо, – покрутив дешевые серебряные колечки на пальцах, любое из них подразумевала я. – И тогда ты будешь точно обрученным призраком. – Только не раздевай меня, не хотел бы остаться на весь день голым, и бродить в таком виде. – Мы засмеялись, щебеча так, будто уже завтра была свадьба или намечался медовый месяц обычных молодоженов. Я стянула простыню и, вернувшись к зеркалу, пришпандорила её к затылку, придерживая рукой. – Я могу переодеть тебя в свадебный костюм, только схожу домой, пока там не будет родителей, позаимствую наряды мамы и папы. А я буду ничего так невестой? Мы ляжем спать в часовне, и тогда, если я проснусь пораньше, мне не надо будет тебя никуда тащить. Нет, всё равно, конечно, никакому священнику не объяснишь, почему жениха нельзя будить... венчание не состоится без произнесения "да" с обеих сторон. Как считаешь? – Позади стояла тишина. Я решила, что Лухань слишком ушел в свои мысли, и наклонилась к зеркалу, чтобы посмотреть, что происходит за спиной. Лицо моего возлюбленного излучало ужас, но он смотрел в сторону входа. Не понимая, отчего его глаза остановились, я посмотрела на проём, где отсутствовала дверь, и вскрикнула. Там стоял мой отец. – Господи... – прошептал он, уставившись на меня. – С кем ты разговариваешь? – Я... я... – заикаясь от страха, я обернулась к Луханю. Тот стал приподниматься, но его движение не вызвало никакой реакции папы. Ведь Лухань говорил мне, что никто из тех, кто забирался в дом, не видел его! Неужели кроме меня, на самом деле, никто не в силах лицезреть призрака? – Что происходит, дочка? – Опомнившись, я убрала руку от головы, выронив простынку, имитирующую фату. Так, после спрошенного, хотя бы стало ясно для Лухаяа, кто такой этот появившийся. – Как ты нашёл меня? – севшим голосом, спросила я. – А ты думала, я мог спокойно спать, когда ты не пришла ночевать домой? – Его тон почему-то не был грозным, как обычно, он сделался елейным, что пугало ещё больше. – Я обыскал весь район, спрашивал, не видел ли кто. Каково же было моё изумление, когда мне сказали, что похожая по описанию девушка чуть ли не ежедневно бродит у заброшенного дома! – Он не видит меня и, наверное, не услышит, – произнес Лухань. Я кивнула ему.

– Я знаю. – Отец недоумевающее покосился туда, куда поглядывала я. Для него там было пустое пространство. – С кем ты? Что ты делаешь? – сузились его глаза. – Пап, это трудно объяснить словами... пожалуйста, подожди до ночи, ладно? Ты увидишь, что будет, когда... – Пошли домой, а? – Протянул мне руку отец, но его выражение говорило о том, что меня пытаются умиротворить, а не понять. Я подобрала руки к груди, сжав пальцы. – Дочь, пошли отсюда, хорошо? Всё в порядке. Мама переживает дома и ждет нас.

– Папа, не говори со мной, как с ненормальной! Я понимаю, о чем ты подумал, увидев, как я говорю с невидимкой, но... – Умалчивать и дальше смысла не было. Никакая ложь не оправдает вертящейся перед зеркалом девчонки, тараторящей непонятные вещи и собирающейся обвенчаться с привидением, которое кроме неё никто не видит. – Здесь Лухань... просто ты его не видишь... я объясню тебе, только выслушай... – Хорошо, хорошо, ты расскажешь всё дома, договорились? – Озираясь по сторонам и водя взором напрасно: стены и полоток, обшарпанные, с остаточными следами былой роскоши и чьего-то богатства, вот всё, что он мог наблюдать, отец заискивающе манил меня, но интонация чуть погрубела. – Лухань, как ты сказала, может пойти с нами... – Не может! – оборвала его я, теряя терпение. Он даже не пытается услышать! Он принимает всё за мои фантазии, за больное воображение. – Папа, Лухань живет здесь и не может покинуть особняка... – Не надо, не пытайся объяснить, – сказал возлюбленный, подойдя к отцу впритык и заходив вокруг него. – Он не поверит... он не чувствует... видишь? Я для него ничто, – Рванув вперед, Лухань проскочил насквозь мужчины, но тот даже не шелохнулся. – Ничто... – С испугом и дрожью, я проследила за этой сценой. – Дочка, мы поговорим о том, кто тут живет и том, почему ты здесь, дома, ладно? Уйдём отсюда. – Я не пойду с тобой. – Что-то подсказывало, что отец сделает всё, чтобы никогда не пустить меня сюда больше. – Ты что, решила уйти из дома? – насторожился родитель, ещё на балл строже произнося слова. – Я... если бы вы с мамой не полезли в мои дела, я бы никуда не уходила... – Мы забудем об инциденте, договорились? Просто тебе нужно немножко больше уделять время учебе. – Я буду хорошо учиться, обещаю, – попыталась я расслабиться. Лухань скептично хмыкнул: – Сейчас он скажет, что тебе нужно немного отдохнуть... – Ты немного отдохнешь, и всё устаканится, – повторил прогноз парня отец. Я напряглась, сглотнув слюну. – Я никуда не пойду отсюда, если не буду уверенна, что ты меня станешь пускать сюда. – Если тебе это будет нужно... но разве до прогулок сейчас? Мы же только что решили, что учеба... – Никогда он тебя сюда больше не пустит, – обозлился Лухань, нервно закружив позади него, и заговорив поверх. – Мы всё это уже проходили! Он из тех, кто вечно разлучает нас... если наши судьбы не меняются из века в век, то потому, что не меняются люди, которые нас окружают! Они – причина наших расставаний! Потому что даже мы с тобой готовы измениться, сделать, что угодно ради воссоединения, но эти – не изменятся никогда! Такова природа большинства людей: не верить, не чувствовать, не понимать других, не видеть дальше собственного носа! – Я не верю тебе! – попятилась я от отца, заметив, что он осторожно подходит ко мне. – Почему? Дочка, что с тобой? Ты хоть помнишь, кто мы с мамой такие? – Папа, я не безумная! – крикнула я, пытаясь разрушить его непроходимое неведение, которое он и не собирался сдвинуть в сторону. – Это ты не слышишь меня, а не я! – Не безумная! – не выдержал и он уговаривать меня. Его характер был слишком взрывной для сдержанности. – Ты забыла о школе и обо всем, бегая в пустой дом, где рядишься в рваные простыни, представляя себя невестой и разговаривая с кем-то несуществующим! И ты называешь себя здравомыслящей?! – Он не несуществующий! – топнула я, посмотрев на Луханя. Отец двинулся ко мне, зажав в угол и я, не сумев выскользнуть, была поймана им за запястье. – Отпусти меня! Лухань не выдумка! Я не сумасшедшая! Папа! – Я не говорю, что ты сумасшедшая! – немного притих отец, когда я оказалась в его власти. Он потянул меня на выход. Я упиралась пятками, но по гладкому полу было тщетно. – Просто тебе нужно быть немного меньше фантазеркой. У всех подростков бывают свои причуды... – Отпустите её! – бросился Лухань навстречу, но пролетел насквозь. – Отпустите! – Развернувшись и ринувшись снова, он раз за разом проходил через отца и меня, ничего не в силах сделать и изменить. – Лухань, пожалуйста! – тихо начала плакать я. – Ты ничего не сможешь! Попробуй сыграть! Пожалуйста, сыграй нашу музыку! – Ощущая неловкость, будто столкнулся с каким-то полтергейстом, отец быстрее потащил меня вон. – Прекрати разговаривать сама с собой! – гаркнул он, спеша удалиться из особняка. Возлюбленный вмиг подлетел к роялю и сосредоточился над ним, начиная плакать, как и я, от бессилия. Он был мужчиной, он был моим защитником, но не смог даже вступить в борьбу с отцом. Я слышала, как воет его душа, не в силах сосредоточиться разрываемая эмоциями и чувствами. Молча, что-то кричало, какой-то звук исходил от него, умоляя ворвавшегося в нашу обитель мужчину оставить меня ему. Но слышала это глухое рыдание только я. Отец обхватил меня за плечи и стал спускаться со мной по лестнице. Крича и вырываясь, я пыталась вернуться назад. – Лухань! Лухань! – надрывалась я, но силы были не равными. Отец только убеждался в том, что я не в себе, и я пыталась успокоиться и прекратить свою истерику, но слишком боялась, что это последнее моё посещение особняка. Когда мы уже были на пороге, я услышала первые ноты мелодии, отдаленно доносившейся со второго этажа. На миг, отец что-то услышал, мне показалось, что сейчас он образумится и остановится, но, тряхнув головой, словно стряхивая с себя заклятье, посмотрел через плечо, приняв расходящийся звук за ветер и его пение в опустевших помещениях. – Ничего, ничего, дочка, с тобой всё будет хорошо, – вытолкал он меня за порог и, дико закричав от ярости и немощности, я ощутила внутри какой-то надрыв и потеряла сознание.

* * *

Когда я пришла в себя, то была в своей комнате. Переваривая произошедшее, я бы предпочла некоторое время побыть одна, но родители вскоре зашли ко мне. Сначала со мной попыталась говорить мама, но едва только я стала повторять то, что пыталась донести до отца, я поняла, что и она принимает точку зрения своего мужа, что их ребенок тронулся умом. Стоило им выйти, я поднялась и, бродя по спальне, убедилась, что все мои книги о привидениях, реинкарнации и мистике они унесли. Скорее всего, вернули в библиотеку. Интернет они отключили, наверное, считая, что это лучшее средство вернуть меня в реальность, если я перестану сталкиваться с тем, что возбуждает моё воображение, то я приду в себя. Да и вообще, они готовы были поверить в то, что меня загипнотизировали через компьютер, сведя с ума, только не в то, что где-то неподалеку существует страдающее одинокое существо, которое могу видеть и слышать только я. Все люди считают реальным только то, во что верят сами. Мама верила в Бога, никогда его не видев, потому что ей так хотелось, или так было принято, но поверить в Луханя было выше её достоинства, потому что общество бы с ней не согласилось и, в первую очередь, её супруг. С этого дня они всё меньше становились моими родителями, приобретая черты посторонних людей, которых попросили приглядеть за мной в этой жизни, чтобы я не нарушила свою карму, не смогла её исправить. Лухань всё верно сказал, какая разница пытаться нам и делать что-то, когда обстоятельства против, а они состоят из тысяч и миллионов людей, серой массы, никогда не испытывавшей любви, не встречавшейся с ней, даже, порой, не задумывавшейся о ней, как и о других чудесах, с которыми не сталкивались. А любовь – это настоящее чудо, разве нет? Во все временна людям первостепеннее было найти пропитание, хорошо устроиться, заслужить признание, получить должность, много денег, приблизиться к власти, а тех романтиков, что интересовались лишь любовью и счастьем, осуждали, придавали анафеме, казнили, унижали, втаптывали в грязь, называя дураками и пустыми мечтателями. Прожив столько жизней и сейчас очень подробно их вспомнив, я поняла, что вокруг нас с Луханем попадались единицы таких же, как мы, и чаще всего они ничего не могли сделать, потому что, руководствуясь такими же ценностями, как и мы – духовными, высокими чувствами, они не добивались ничего в жизни, ни богатства, ни титула, ни авторитетности. Они желали мира, любви и покоя, и уничтожались, как мы, стремящимися к материальным целям, чью картину жизни мы портили тем, чего они не могли понять и почувствовать. Мы были наглядными образцами того, чего не дано низким, пошлым и слабым людишкам, коих большинство. Мы относились к ним с жалостью, равнодушием или дружеским расположением, а они к нам с завистью, ненавистью и злобой, и ничего никогда не изменит этой ситуации, потому что, как нищий кошельком завидует богатому, так нищий душой завидует любящему, насмехаясь и пытаясь доказать своё превосходство. "Какая любовь? Разве ей наешься? – говорят они. – Главное деньги, а для этого нужны образование, работа, связи...". Так ешьте же, учитесь и работайте. Без любви, без счастья и взаимопонимания, раз быть сытым обладателем бездушного хлама – ваша конечная цель. Моя судьба, моя с Луханем судьба доказала, что ничего из этого с собой не возьмешь ни в смерть, ни в следующую жизнь, а любовь и вечную привязанность не погубит ни одна форма умирания. Жуйте свои богатства под могильными плитами, если сумеете, а блаженным даруется вечная жизнь... через любые страдания и потрясения, она сделается сказкой, но не со счастливым финалом, а вовсе без него. Она станет вечностью счастливой любви. Мои странные рассуждения, прорвавшиеся будто из всех моих существований, а не из головы семнадцатилетней девчонки, немного успокоили меня. После того, как я коснулась Луханя сегодня утром, я знала, что справедливость есть. Не всем хватает терпения, чтобы её дождаться, но я пообещала себе, что ради Луханя, не ради себя, я добьюсь того, к чему мы так долго шли.

Отец взял отпуск на две недели, чтобы провожать и встречать меня из школы. Оставалось ровно столько до каникул и меня пугало, что они предпримут после?.. Попытаются увезти меня подальше? Мне было всё равно на себя, у меня было то, от чего я могла бы избавиться, прекратив страдания – жизнь, я беспокоилась только о Лухане, представляя, в какую бездну отчаяния погружается он с каждым днем, понимая, что я не приду. Сутки за сутками, проходит его неосязаемая беспрерывность существования, но ничего не меняется. Я пыталась дважды сбежать по пути из школы или в неё, но отец слишком зорко за мной приглядывал. Я перестала с ними разговаривать – с этим мужчиной и с этой женщиной, которые озабочено и любяще смотрели на меня, стараясь убедить меня в том, что я нездорова, что Луханя нет – он галлюцинация, порождение расстройства мозговой деятельности. Я попыталась играть по их правилам, тревожась за приближающиеся каникулы, сделала вид, что забыла обо всем и даже улыбалась, говоря только об учебе и занятиях, но меня не спешили никуда выпускать, а когда я однажды пришла домой, то обнаружила гостя, которого никогда раньше не видела среди друзей отца. Когда же они усадили меня в свою взрослую компанию и мужчина попытался заговорить со мной, я поняла, что он психотерапевт, а никакой не приятель или коллега. Возмутившись этому отвратительному обману, я ушла в спальню и хлопнула дверью. Они хотят убедиться, что я здорова? Они не верят мне... они хотят лечить меня разговорами с таким же циником и скептиком, как они сами? Разве я так много просила? Хотя бы одно свидание в неделю! Если бы они пускали меня хоть на пару часов к Луханю... я бы больше ничего не требовала, не бунтовала, не противилась, не обижалась, только пустите меня к нему! Если я пока ещё в своём уме, то это может измениться, потому что без Луханя, с каждым днем, мне становилось всё хуже. А ему каково? Когда я только натолкнулась на него, он был похож на немного странного. Семнадцать лет одиночества! Он был силен и выдержал, но выдержал однажды, а если это повторится? Я бы сломалась и с первого раза. Во время уроков я не могла думать ни о чем другом. Как я буду сдавать экзамены? Я обещала наверстать упущенное и стать хорошей ученицей, но это давалось всё труднее. Беспокойство за Луханя изводило, истощало, отнимало все силы и владело всеми мыслями. Я должна подать ему какой-то знак... Я попросила лучшую подругу пробраться в особняк и передала ей записку, объяснив, что её нужно развернуть и положить на пол в том доме. Я написала в ней о своей любви, о том, что ни на миг не забываю о нем, что каждую минуту думаю, как вырваться к нему. Я знала, что ответа не последует, но что поделать... Лишь бы Лухань знал, что я с ним, что не добровольно покинула его. Подруга трижды выполнила мою просьбу, но потом отказалась, сказав, что это слишком глупо и странно, что ей страшно ходить в заброшенный дом, и что она не видит смысла в этих записках, ведь их никто не берет, и они лежат там, одна рядом с другой, никем не тронутые. Кажется, она стала что-то подозревать, видя, что отец ходит со мной до школы и от неё. Как и они – все те люди и подобные им, – она заподозрила во мне ненормальность, которой стоило сторониться, чураться, остерегаться. Будто это зараза какая-то. Я осталась совершенно одна, не понимаемая никем, отлученная от единственного, кто любил меня по-настоящему, для кого я родилась и жила.