Текст книги "Кулинарные приключения в прошлое (СИ)"

Автор книги: Юлия Обушная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 36. Март 1919 г.

Быстро сбежали с пушистой подругой по лестнице. «Господи, пожалуйста, пусть там найдется все, что пригодится для перевязки!» – молила я про себя. Ох, ну и площади! Несмотря на холод в помещениях, от бега по родовому поместью я взмокла, расстегнула кофту.

Столовая поражала масштабом. Кухонная утварь, когда-то вычищенная и убранная на свое место, сейчас валялась помятая где попало. Пол сверкал от осколков посуды и остатков еды.

– Марта, стоять! – отдала команду подруге. – Не дай бог, наколешь лапы! Как я тебя понесу? Ты уже взрослая девочка, тяжёлая!

Я начала обыскивать ящики столов, шкафов. Припасов в виде муки, круп, банок с мясом, засоленных овощей не было. Нашла нож, большую железную миску. На самом высоком шкафу, не знаю как он называется, увидела ополовиненную бутылку с коричневой жидкостью и глиняный горшок. Пододвинула тяжеленный табурет, встала и достала горшок – в нем действительно был почти засахаренный мед, такой, наверное, тоже подойдет! Зубами открыла пробку бутыли, понюхала, там коньяк или бренди, я не разбираюсь. Главное, что как антисептик подойдёт! Нашла бутылочку с белой жидкостью, осторожно понюхала, это тоже берём. В нижнем отделении стола нашла плотные тряпки, наверное, салфетки.

Нож, салфетки, горшочек с медом, бутыли с алкоголем и уксусом сложила в миску.

«Нужна ещё вода! Блин, нужно будет делать две ходки, все не донесу», – командовала я себе, торопясь.

– Я могу помочь, сударыня?! – произнес тоненький детский голосок. Я обернулась – в дверях стояла маленькая девочка, что плакала возле раненого.

– Просто Лиза, – качая головой в знак согласия, произнесла я. – А тебя как зовут?

– Ирина Дмитриевна Листовская, мне почти 6 лет. А в каминном зале лежит мой брат Жорж, ему почти 12. А дедушке вчера исполнилось 86 лет, – прояснила обстановку малышка.

«О боже, старый дед с детьми в разграбленном, холодном здании, без еды и защиты», – с ужасом думала я.

Руки тряслись, хотелось пить и бежать отсюда за квалифицированной помощью. Я открыла кран, полилась чистая вода! Сполоснула руки, попила с ладоней. Наполнила кастрюлю водой, отнесла попить Марте. Нашла ведро побольше, сложила в него ковш и дала Марте нести в зубах.

В голове прозвучал девиз Воздушно-десантных войск – «Никто, кроме нас!». Господи! Мамочка! Все святые! Помогите!

– Держи! – сунула в руки ребенка миску с ножом, завёрнутым в салфетки и горшочек с медом.

В карманы своей кофты сложила бутыли, взяла полную кастрюлю с водой.

– Пошли, поможем твоему брату! – ласково попросила я.

Девочка с серьезным лицом быстро шла, постоянно оборачиваясь и проверяя, не заблудились ли мы. Я двигалась медленно, стараясь не расплескать воду. Завершала процессию Марта, неся ёмкость с ковшом в зубах и вертя головой – она осматривала обстановку. Ковш бился о ведро и издавал неприятный звук, напоминая набат.

– Начнем! Мне понадобится ваша помощь! – сообщила я собравшимся.

– Антон Никитич, пожалуйста, подогрейте воду! И мне нужно больше света! – попросила я, наливая воду из кастрюли в ведро и миску.

Камердинер подбросил дров в камин, на крюки как-то пристроил ведро. Иришка носилась по залу, собирая свечи. Отнесла деду, он их зажигал от каминного огня, передавал девчонке, она расставляли на полу возле брата.

– Антон Никитич, будете держать мальчика, пока я постараюсь достать пулю. А ты, Иришка, будешь класть мокрые салфетки ему на лоб, чтобы сбить жар, – как заправская медсестра, объясняла собравшимся их действия.

Над кастрюлей я сполоснула руки уже подогретой водой, что из ковша лила Иринка. Потом под тонкой струйкой коньяка из бутылки, что поливала на руки малышка. В миску с водой я налила уксус, смочила салфетку и протёрла лицо, руки и тело мальчика. Увлажнила ещё салфетку и дала Ирине, чтобы прикладывала на лоб раненому. Взяла ещё тряпицу, хоть бы их хватило, пропитала алкоголем и протерла кожу вокруг раны. Камердинер крепко держал Жоржа, Марта улеглась на ноги ребенка. «Моя умница! Все понимает и помогает», – похвалила я собаку.

Как только пораженные место было более-менее осушено, развела края раны в стороны ножом, сполоснутым крепким напитком. Пуля находилась с краю, ударившись об кость, но не раздробив ее. Повезло тебе, пацан!

Аккуратно, стараясь не дышать, поддела кончиком ножа кожу и добралась до пули, вытащила ее. Мальчик дёргался, крутил головой. Дед держал его крепко, скрепя зубами. Иришка протирала лицо и что-то напевала тоненьким голоском.

Я бросила пулю в кастрюлю. В ране не было волокон ткани от одежды и прочего мусора, который затолкала туда пуля. После промыла рану и наложила повязку с медом. Бинтов не было. Поэтому ножом разорвала подол туники, пришитый широкой рюшей. Перевязала ребенка.

Жорж был бледен, дышал тяжело. Дед наклонил голову моего пациента и я напоила его. Теперь вся надежда на больного! С одной стороны, мальчик молодой, организм должен бороться. С другой, тело истощено от голода и холода. Камердинер накрыл ребенка пледом.

Когда в первый раз узнала о меде, применяемым в лечении ран, ожогов, то не поверила. В интернете узнала, что бактерии плохо размножаются в меде – в нем содержится очень мало воды, которая необходима для роста. В продукте также содержится перекись водорода, помогающая бороться с бактериями. Мед обладает высокой кислотностью, уменьшает боль и воспаления. Здорово, что я это запомнила!

Об этом я сообщила своим ассистентам, когда мы расположились у камина, рядом с прооперированным. Дед выдал нам по маленькому сухарику, по железной кружке кипятка. Мне в кружку подлил пару капель коньяка.

Так и сидели мы, уставшие от проведенной операции, от накаленных нервов. Смачивали сухарик в теплой воде и ели, смотря на языки пламени. Ирина, сидела прижавшись ко мне, согрелась и начала посапывать. Марта осталась у ног маленького графа. Антон Никитич, не отводя взгляда от огня, начал свой рассказ.

Глава 37. Март 1919 г.

Революция 1917 года поначалу никак не отразилась на жизни семьи графа Листовского. После переезда из столицы в марте 1917 года граф и графиня с детьми обосновались в усадьбе Листово на окраине города. Поначалу все надеялись переехать в поместье рядом со столицей, но доклады управляющего и письма соседей о беспорядках в близлежащих деревнях, заставили их отказаться от этой идеи.

Финансовые дела графа пошатнулись уже через три месяца после кровавых событий. Доходы от имений перестали поступать, стало трудно покупать еду. Любимые продукты исчезали, крупы, мука и сыр продавали по фунту на человека, а мясо, любимое французское вино и сигары графа достать было невозможно.

Летом доходный дом господ в столице был разгромлен, а квартиры разграблены – собрания картин, скульптур, коллекции произведений искусства, библиотека с редкими экземплярами – растащены или испорчены.

Между местными крестьянами были споры – громить усадьбу графа или нет. И было решено пока оставить поместье в покое, так как хозяин был добр и много делал для их благополучия.

Постепенно, вести о погромах и беспорядках стали поступать из губерний одно за другим. Наше поместье разорение не обошло стороной, как видите, но мы успели многое припрятать.

Несколько дней солдаты и крестьяне устраивали пьяные дебоши и сожгли несколько близлежащих усадеб. А началось с того, что группа солдат, искавшая оружие в соседнем поместье, нашла огромный винный погреб. Напившись, они разгромили барский дом, позже к ним присоединились крестьяне и солдаты гарнизона, расположенного рядом с усадьбами.

Господа звали на помощь прекратить бедлам, да войска и даже некоторые офицеры, примкнули к погромщикам. Аристократы боялись вечером нос из дому высунуть, так как на улицах орали, пели и пьянствовали толпы людей, вооруженных винтовками и ножами.

– Вскоре пришла беда пострашнее – графиня слегла с тифом. Ухаживала за ее сиятельством верная горничная и подруга Анна. Выходили барыню. Слава богу, дети не заразились. Граф, ослабленную жену вместе с Анной, послал в свою усадьбу в Финляндии для поправки здоровья. Уж очень она была худа, бледна, истощена, – вспоминал бывший камердинер.

Когда в 1917 году Финляндия провозгласила независимость, неожиданно для себя женщины оказались в эмиграции, отрезанные от родных. Вскоре закончились деньги, и графиня продала земли в Финляндии и уехала в во Францию. Часто писала и слёзно умоляла мужа присоединиться с детьми к ней.

– Почему граф не отослал детей вместе с графиней? И сам не уехал? – спросила я Антона Никитича, вытянув ноги к костру. Без движения я стала подмерзать.

– Дмитрий Георгиевич, не в обиду ему будет сказано, был очень добросердечный и немного наивный человек. Он надеялся, что это кровавое братоубийство и беспорядки скоро закончатся. Верил, что дети должны учиться, жить на родине и усваивать науку управления родовыми поместьями. Он ждал, что и жена вернётся домой.

Весной крестьяне начали захватывать земли. В апреле Листовский был вынужден передать крестьянам более семисот десятин земли. Беднейшие крестьяне мятежом захватывали имения графа одно за другим.

– Письма от графини стали доходить все реже и реже. Я пытался вразумить его сиятельство отвезти детей из дома и спрятать их, но граф был непреклонен, – срывающимся голосом произнес старый мужчина.

– Мы крутились как могли, многое распродали. На оставленных для нас землях, я с детьми и уцелевшими верными слугами сажали картофель, капусту, свеклу, морковь. Тем и спасались, – оповещал бывший камердинер.

– Две недели назад, каким-то чудом, пришло письмо от ее сиятельства лично для меня.

«Зная мою преданность к их семье и любовь к ее ненаглядным отпрыскам, она умоляет привезти детей в условное место, где их будет встречать надёжный человек. По вторникам и четвергам до апреля, верное лицо будет ждать ребят в холле местной гостиницы весь день, чтобы сесть на корабль, идущий до Константинополя. Оттуда отправятся в Париж. Поверенный переправит ребят к матери. Граф может сидеть в разрушенных стенах и мечтать о былом», – так значилось в послании.

– И что граф? – в волнении, тихим голосом спросила я, оглядывая детей.

Иринка перелезла к брату под левый бок, укрывшись пледом. Дыхание мальчика стало ровнее, он уже не метался, а спал. На щеках вместо бледности появился слабенький, но румянец. Справа лежала Марта, тоже как-то умудрившись укрыться.

– До апреля осталась неделя, – онемевшими губами произнес Антон Никитич.

Меня прошиб холодный пот.

– Почему дети ещё здесь, в богом забытом поместье, а не с любящей матерью? – шепотом поинтересовалась я у деда.

– Я не успел их вывезти! – с горечью в голосе прошелестел камердинер. – Не уберёг их отца! – скупая слеза потекла по морщинистой щеке.

– Мы с кухаркой Анисьей и верным кучером собрали немного вещей для детей, еды. Их отец вчера продал за копейки семейную драгоценность, чтобы дать отпрыскам денег на дорогу. Сам хозяин не собирался ехать за границу. В письме для графини он указал причины отказа, – сказал мужчина, отпив кипятка из кружки.

– Сегодня утром кучер намеревался отвезти детей в условное место, два дня пути всего. Ребятишек одели как крестьянских, чтоб в дороге не приставали и не обижали маленьких господ. Наказали слушаться кучера Гордея, не болтать и не шалить. Гордей им, вроде как, тятька. На том и порешили.

Глава 38. Март 1919 г.

Граф в последнее время был очень рассеян. Тут сложились вместе многие обстоятельства – тяжёлое время страшных потрясений и больших жертв братоубийственных войн, унижение, эпидемии, голод, бандитизм, расставание с детьми. Дмитрий Георгиевич чувствовал, что никогда не встретится с деточками, – всплакнул старик, утирая выступившие слезы грязным платком.

Я плакала не скрываясь. Жалко было всех – этого одинокого старого человека, послужившего верой и правдой всю свою жизнь не родным людям. Вырастившего детей и заботившегося о них как родной дед. Графа, который потерял семью, друзей, собственность, Отечество. Переживающую графиню, жившую далеко от своих кровиночек.

Себя было жалко тоже, мы мотались с Мартой по времени, не зная, когда вернёмся обратно.

«Оох, как я хочу к маме и папе, к Мише и деду-у! Хочу быть простой девушкой! Ходить в школу, встречаться с друзьями, читать, гулять! А не это все! Хочу домой! Чтобы у всех все было хорошо!» – бесновалась я внутри себя. На голову легла костлявая рука Антона Никитича, неловко погладила.

Дед продолжил рассказывать:

– Граф вчера продал драгоценность, видимо, кто-то заметил, что у него появились деньги. Хоть не такие большие, но средства. Проследили за ним, а сегодня у нас был погром. С самого утра разбойный отряд из бывших крестьян, не знающих нравственных законов, безбожники, ворвались в усадьбу требовать у графа денег, – возмущался камердинер.

– Дети уже были готовы к отъезду, поэтому Гордей быстро их спрятал в подвале и наказал не высовываться, чтобы не происходило, – вздохнул старый человек.

– Несколько бандитов ходили по комнатам и складывали понравившееся вещи в большие мешки, какие не нравились – разбивали. Опустошили все съестные запасы, – качая головой рассказывал бывший слуга.

– Когда небольшой отряд намеривался спуститься в подвал, Гордей с кухаркой начали отвлекать главного разбойника. Сообщили, что сейчас сюда идут три отряда вооруженных солдат, которые приквартированы в поместье. Мародёры засуетились, засобирались, приказали кучеру и кухарке следовать за ними, – вспоминал Антон Никитич.

– Дмитрий Георгиевич категорически отказался давать денег, его ударили по голове прикладом. Его светлость упал кулем, бандиты из внутреннего кармана достали злосчастные деньги. Бездыханное тело графа повесили на воротах поместья, – старик рыдал в голос.

– Не знаю как, но дети вышли из укрытия. Георгий видел, что произошло с отцом. Выхватив из сапога кортик, подаренный дедом, кинулся на предводителя банды. Кухарка заголосила, видя, что задумал барчонок. Молодой разбойник, бывший на веселе, выстрелил в Жоржа из револьвера, попал в плечо, – сморкаясь в грязный платок, пожаловался старик.

– Тут и Иришка подбежала, стала руками и ногами пинать стрелявшего в брата бандита, голося на весь дом. Еле я оттащил ее. Главарь увел своих, пригрозив вернуться и поквитаться с оставшимися в усадьбе, очистить и поджечь все к чертовой матери, – качая головой, прошептал бывший камердинер.

– Когда убийцы покинули нас, мы подтащили Жоржа к камину, который мне пришлось разжечь антикварной мебелью. Пытался остановить кровь. А дальше Вы все знаете, Елизавета Александровна, – устало сообщил дед.

– Я слишком стар, мне почти 90 лет, собираюсь помирать. Семьи, кроме графской, у меня нет. Ничего нет – ни дома, ни его светлости, – констатировал со вздохом Антон Никитич.

– Помогите мне, Елизавета Александровна! Христом богом прошу! Отвезите детей к родной матери! Всего два дня пути! Я припрятал маленькую телегу с лошадкой! Вы молоденькая, сойдете за старшую сестру барчонкам. Приоденем Вас, будете крестьянскими детьми. Скажете, что едите на заработки в соседний город, – слёзно умолял старик, сжав мою руку.

– Денег у меня нет, но за мою отличную службу, Дмитрий Георгиевич недавно одарил золотыми карманными часами! Берите! Перед смертью я хочу отмолить грех, что не сберёг их отца – помочь невинным детям избежать трагедий.

– Антон Никитич, дорогой мой, не надо денег! У меня есть золото! Я помогу!

– Спасибо Вам большое от старика! – крепко пожимая мои руки, благодарил мужчина. – Ребятки не будут в тягость! Еда, вода, вещи уже сложены! Возьмите остатки коньяка для перевязок мальчика, чтобы рана не загноилась.

– Подремлите пару часиков, как темнеть начнет, так и езжайте. Боюсь, что вернуться сегодня разбойники. Бегите! Бегите!

Глава 39. Март 1919 г.

Я оттягивала мысли о сне, боялась, что опять меня с Мартой перебросит во времени, как в прошлые разы. Я очень хотела выручить Антона Никитича и детей. Я помню, как мне оказали поддержку после трагических событий 1996 года, мне требовалось участие, оно мне помогло. Нужно дать людям опору в жизни, обязательно помочь!

Но силы не бесконечны, их надо подкреплять, требуется сон, так как питания здесь никакого. В предыдущих переходах была чудесная еда – особенно прекрасно и душевно было у Евдокии Афанасьевны! Ммм, вкусно! У купчихи мне понравились только пирожки и сладости.

Разбудило меня прикосновение костлявой руки бывшего камердинера, дед погладил плечо и позвал по имени:

– Елизавета Александровна, пора! Уже скоро стемнеет! – тихо прошептал мужчина. Я вскочила, дети ещё спали.

Дед передал мне ворох одежды, посоветовал хорошо спрятать белокурые волосы в платок, снять золото. Пока я напяливала поверх лосин и туники длинную темную юбку, Антон Никитич собирал узелок для перевязки – оставшиеся пару салфеток, нож, мед. Поверх кофты повязала теплый платок серого цвета, и яркий платочек на голову. Сапоги были старые, но, вроде, крепкие, но очень большого размера. Я сунула ноги в обувку прям в кроссовках, подошло, удобно и теплее будет.

Сбегала на кухню за свежей водой для нас всех и Марты. Чудом нашла мешочек с сухими травами, понюхала, оказалась ромашка. Отлично! Я любила полоскать ею горло, а для ран, за неимением лучшего, тоже подойдет.

Дед быстро затопил потухший камин, на что ушло ещё одно кресло, вскипятил на огне воду. Я разлила по кружкам и добавила немного травки – ромашковый чай готов. Оставшуюся траву оставила запаривать для промывки ран. Повезло!

Мы разбудили детей. Иришка, как испуганный воробушек, жалась к деду, потихоньку отходила от сна. Георгий открыл глаза, улыбнулся, он чувствовал себя лучше.

При помощи камердинера, я промыла плечо уже остывшим настоем ромашки, наложила мед и опять перевязала мальчишку. Рана выглядела не так страшно, как перед операцией, процесс заживления заметен. Я была счастлива, я не навредила ребенку, и дай бог, обойдется без осложнений.

Расселись у огня пить «чай» на дорожку. Дед выдал всем по вареному яйцу, что нас очень удивило – в такое время раздобыть яйца! Чудо! Марта получила тушку какой-то птицы, даже не буду выяснять какой. Барчуку досталась маленькая бутылка с козьим молоком для поправки здоровья. Быстро поели, обговорив детали поездки. Ребята слушали внимательно, серьезно качая головой. Они, кажется, после всех совершенных событий, в одночасье повзрослели.

Сухонький старик дал инструкции – где и с кем нам встретиться, как передать детей. Вручил письмо, написанное им для графини, где описал последние события, случившиеся в усадьбе, и смерть мужа.

Спускались уже почти в темноте при дрожащих пламенях свечей, что несли мы с Иришкой. Дед, обхватив Жоржа, помогал ему спускаться по лестнице к повозке. Марта несла в зубах узелок с перевязочными материалами.

На улице, со двора дома, стояла худая коричневая лошадка на тоненьких ножках, запряжённая в небольшой двухместный экипаж с поднимающимся верхом. «О боже! Я не умею водить!» – вот такая глупая мысль пролетела у меня в голове.

Я ожидала увидеть телегу с сеном, в которую лягут и спрячутся дети и собака, положим припасы! А это что? Хоть и конец марта, но бездорожье для неумелого «водителя» как я, смерти подобно.

«Вдруг занесет экипаж при повороте, или застрянем в грязи или с лошадью беда случится?» – панически думала я.

Дед, видя мою обеспокоенность, показал и объяснил как управлять лошадью, как открыть верх коляски.

– Это пролетка графа, ещё с лучших времён осталась. Бандитская рука не добралась до нее. Единственное средство, на чем можно уехать, – сообщил слуга графа.

Дети уселись в экипаж, у их ног притулилась Марта. Ребят укутали в плед.

Антон Никитич поставил между худенькими детскими тельцами мешок, в котором оказался котелок, две серебряные ложки, одна вилка, железная кружка, полотенце, фонарь, спички, свёрток с салом, три сухаря, луковица, немного пшена, три варёных яйца, бутыль с водой. Немного овса для кобылы лежало в мешке на переднем сидении. Туда же дед сунул кочергу, как говорится, от «злых людей».

Прощаясь с детьми, дед обнял и расцеловал их, перекрестил. Сняв с себя пальто, шарф, повязал на меня.

– А как же вы? – распахнув глаза от удивления, спросила я. Это была единственная более менее теплая одежда мужчины.

– Мне уже это без надобности, – ответил Антон Никитич и протянув руку к моему лицу, марая его сажей.

– Берегите себя! Вы молодая и очень красивая барышня! Сторонитесь злых людей. Из колодца не пейте, какие непотребства с водой сделают, так отправитесь или заболеете, – наказывал верный графский слуга, кладя в карман теперь моего пальто, золотые карманные часы.

– Я так и не успел узнать у Вас, Елизавета Александровна, зачем вы вернулись в Россию? Ну ладно, что теперь-то… Прощайте! Храни Вас Господь! – с поклоном произнес старый слуга.