Текст книги "Теория текста. Учебное пособие"
Автор книги: Юлия Земская
Соавторы: Наталья Панченко,Алексей Чувакин,Людмила Комиссарова,Ирина Качесова
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Исходя из этого, в основе классификации текстов, характеризуемых в коммуникативном аспекте, оказывается принцип первичности / вторичности организации текстовой системности. Данный принцип нередко используется в качестве системообразующего при таксономическом рассмотрении коммуникации и коммуникативных единиц. Так, Э. Сепир в статье «Коммуникация» разграничил первичные и вторичные коммуникативные процессы. К первичным коммуникативным процессам он отнес следующие: язык, жестикуляцию, имитацию публичного поведения и др. Вторичные коммуникативные средства, по мнению Э. Сепира, должны облегчать процесс коммуникации в обществе, поэтому в них включаются создание физических условий, символизм и языковые преобразования [Сепир 1993].
М.М. Бахтин в работе о речевых жанрах, написанной в 20-х годах прошлого века, иначе понимал первичность и вторичность при характеристике продуктов коммуникативной деятельности. К группе первичных жанров им были отнесены естественно сложившие в коммуникативной практике речевые жанры (например, вопрос, просьба, требование и др.). Они противопоставлены жанрам культивируемым, регулируемым, обработанным (вторичным) – рассказу, статье, эссе, повести и т. д.
Определяя речевые жанры как «относительно устойчивые типы высказываний» [Бахтин 1979, с. 250], М.М. Бахтин отмечал, что жанровое своеобразие и жанровая модель зависят от ряда факторов, к которым относятся условия и цели коммуникации, композиционное построение, тематическое содержание и языковой стиль. Естественно, что наличие целого комплекса жанроопределяющих факторов затрудняет классификацию речевых жанров. Однако именно жанровая разнородность позволила разграничить первичные и вторичные жанры. Причем первичность и вторичность речевых жанров понимается М.М. Бахтиным нефункционально [Бахтин 1979, с. 252], т. е. как системно-структурная простота и сложность.
Несмотря на то, что подсистемы жанров не являются автономными и первичные жанры выступают в роли прототипов вторичных жанров (например, жанр «требование» выступает прототипом по отношению к жанру «приказа»), «различие между первичными и вторичными (идеологическими жанрами (курсив наш. – Ю.З.)) чрезвычайно велико и принципиально…» [Бахтин 1979, с. 252]. При этом «взаимоотношение первичных и вторичных жанров и процесс исторического формирования последних» тесно связаны со «сложной проблемой взаимоотношения языка и идеологии, мировоззрения» [Бахтин 1979, с. 252–253].
Проблема идеологии и мировоззрения в современной филологии ориентирует исследователей на вопросы эффективности коммуникации, понимания и интерпретации, картины мира и пр., в широком смысле – на проблему субъекта в языке и речи. М.М. Бахтин отмечал, что «не все жанры одинаково благоприятны для отражения индивидуальности говорящего в языке высказывания». И далее: «Наиболее благоприятны жанры художественной литературы…», «Наименее благоприятные условия для отражения индивидуальности в языке наличны в тех речевых жанрах, которые требуют стандартной формы, например, во многих видах деловых документов, в военных командах, в словесных сигналах на производстве и др.» [Бахтин 1979, с. 254].
Таким образом, разграничение текстов на первичные и вторичные должно учитывать, по мнению М.М. Бахтина, «отраженность» (реализованность) индивидуальности коммуниканта, специфику целей и условий коммуникации, устойчивость композиционной и тематической (информативной) структуры [Бахтин 1979, с. 255]. В последней репрезентируется содержательное текстовое ядро – идея, являющаяся результатом целей, намерений и установок коммуникантов, условий коммуникации и пр.
Если цель (как задача) коммуникации обусловлена необходимостью изменения мировоззрения коммуникантов, их идеологии, картины мира (как сверхзадачей), то в таком случае перестройка концептуальной картины мира не может осуществляться на уровне понимания простых команд. Когда пресуппозитивные фонды коммуникантов совпадают (т. е. при передаче / получении известной информации), возможно только понимание. Когда же поступающая информация носит принципиально новый характер, она должна быть освоена и усвоена субъектом, т. е. интерпретирована. Таким образом, определение первичности / вторичности текстов непосредственно связано с проблемой понимания и интерпретации.
Организация информативной структуры в первом случае оказывается предельно простой, одноуровневой. Идейное ядро сообщения находится на поверхности, совпадает с целью коммуникации. Этим достигается необходимый перлокутивный эффект. Реализация индивидуального начала оказывается затрудненной (пресуппозитивные фонды совпадают), что нередко выражается в наличии фраз-клише и стандартизированных выражений, ограничивающих информационную и композиционную свободу коммуникантов. Во втором случае мы сталкивается со сложной, уровневой организацией информативной структуры, на глубинном уровне которой оказывается идейное ядро. Его вычленение требует интерпретации, которая является субъективной по своей природе и, как следствие, предполагает реализацию креативного потенциала субъектов, в том числе на уровне темы (содержания) и композиции, что, в свою очередь, приводит к изменению концептуальных систем коммуникантов.
К первого рода коммуникациям относится, например, деловая коммуникация, в которой сообщение и побуждение к действиям не требуют идеологической трансформации. Частично под данную рубрику попадает коммуникация в СМИ, PR-коммуникация в таких жанровых разновидностях как информационная заметка, презентация и пр. Нередко научная коммуникация, имея целью дополнить данными имеющуюся концепцию, оказывается реализацией именно этой формы коммуникации, что отражается главным образом в тезисах как жанровой разновидности.
Однако концептуально новые научные взгляды требуют иной жанровой репрезентации. Они излагаются в монографиях. Тем не менее, основным источником вторичных жанров оказывается художественная литература. Виртуальная реальность художественного произведения, сложная, иерархическая информативная и композиционная структуры, особая идейно-эстетическая направленность и пр. – все это позволяет отнести его во всех жанровых разновидностях к группе вторичных жанров.
К подобному пониманию жанровой системы приводит рассмотрение системы говорящий – текст – слушающий сквозь призму категории коммуникативности.
Выводы
1. Итак, текст является речевым элементом коммуникативного акта в частности и коммуникативной ситуации в целом. С одной стороны, текст является продуктом деятельности адресанта, с другой стороны – объектом деятельности адресата. Он объединяет две стороны коммуникативного процесса – конструкцию и реконструкцию, которые соотносятся с такими деятельностными принципами как анализ и синтез.
2. Аналитический и синтетический подходы в исследовании текста тесно взаимодействуют и органично дополняют друг друга. Именно в сочетании они позволяют проникнуть за границу, отделяющую человека от мира текста, и постичь комплекс текстовых идей.
3. Изучение речекоммуникативного аспекта текста акцентирует ракурс исследовательского внимания на субъективном факторе в языке и речи, что реализуется в рассмотрении понятия текстовая (дискурсная) личность.
4. Основной категорией, характеризующей текст в системе говорящий – текст – слушающий является категория коммуникативности. Основываясь на деятельностной природе коммуникации, классификация текстов осуществляется в рамках оппозиции первичности – вторичности.
Вопросы и задания
1. К какому речевому жанру относится приведенный ниже текст. Аргументируйте свой ответ с опорой на характеристики «отраженности» (реализованности) индивидуальности коммуниканта, специфики целей и условий коммуникации, системно-структурной простоты и сложности.
Уважаемые соотечественники!
В эти дни мы вместе пережили страшное испытание. Все наши мысли были о людях, оказавшихся в руках вооруженных подонков. Мы надеялись на освобождение попавших в беду. Но каждый из нас понимал, что надо быть готовыми к самому худшему.
Сегодня рано утром проведена операция по освобождению заложников. Удалось сделать почти невозможное: спасти жизни сотен, сотен людей. Мы доказали, что Россию нельзя поставить на колени.
Но сейчас я, прежде всего, хочу обратиться к родным и близким тех, кто погиб. Мы не смогли спасти всех. Простите нас. Память о погибших должна нас объединить.
Я благодарю всех граждан России за выдержку и единство. Особая благодарность всем, кто участвовал в освобождении людей. Прежде всего – сотрудникам спецподразделений, которые без колебаний, рискуя собственной жизнью, боролись за спасение людей. Мы признательны и нашим друзьям во всем мире за моральную и практическую поддержку в борьбе с общим врагом.
Этот враг силен и опасен, бесчеловечен и жесток. Это международный терроризм. Пока он не побежден, нигде в мире люди не могут чувствовать себя в безопасности. Но он должен быть побежден, и он будет побежден.
Сегодня в больнице я разговаривал с одним из пострадавших. И он сказал: «Страшно не было. Была уверенность, что будущего у террористов нет». И это правда. У них нет будущего, а у нас есть.
(Речь Президента России В. В. Путина, произнесенная 26.10.2002 г.)
2. Опишите идейное ядро текста, приведенного в задании 1, представив его информационную модель (базовой при моделировании может быть, например, методика контент-анализа).
3. Охарактеризуйте дискурсные / текстовые личности, репрезентированные в следующем тексте:
UGLI 666
Я давно заметила, что конспирология у атеистов вместо религии. Им всё время кажется, что ими кто-то манипулирует, кто-то их гипнотизирует, зомбирует, подслушивает, поднюхивает. А этот кто-то – просто дьявол, и всё. Дело в том, что от атеизма до шизофрении один шаг, и в большинстве случаев он уже сделан. Вот ты, Организм. Тебе кажется, что тобою кто-то манипулирует?
Organizm(-:
Если честно, да.
UGLI 666
В чем же манипуляция?
Organizm(-:
Ну, например, в том, что меня здесь заперли. Или в том, что второй день кормят оладьями.
UGLI 666
А, в этом смысле. Ну так это не манипуляция, это кара божья.
В. Пелевин «Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре»
Глава 3
ЗНАКОВЫЙ ХАРАКТЕР ТЕКСТА
3.1. Из истории изучения знакового характера текста
Текст, являясь признанным объектом лингвистического описания, представляет собой знак и одновременно, будучи уровнем языка, сам состоит из знаков. (Имеется в виду язык в семиотическом смысле: «Под языком мы будем понимать всякую коммуникационную систему, пользующуюся знаками, упорядоченными особым образом» [Лотман 2000в, с. 20]). Текст есть осмысленная последовательность любых знаков – вербальных, визуальных, аудиальных и пр. – выступающая как целостность для передачи информации различного характера в процессе коммуникации. Втягиванию текста в орбиту лингвистических интересов способствовало проецирование семиотических идей и принципов не только на язык и его традиционные единицы, но и на речевые произведения, состоящие из этих языковых единиц. Наиболее значимые идеи мы и приведем в первом параграфе настоящей главы.
Понятие знака и текст. Решающим для текста стал взгляд на произведение речи как на знак. Семиотика усматривала знаковую природу текста не только в функционировании в нем других языковых знаков (слова, предложения), что традиционно изучалось лингвистикой, но и в том, что текст сам являлся целостным знаком, означающее которого – действительность (или фрагмент действительности), а означаемое – представление автора текста об этой действительности. Знаковый характер текста вытекает уже из самого определения знака как двусторонней сущности. С одной стороны, знак материален (имеет план выражения, денотат), с другой, он является носителем нематериального смысла (план содержания, сигнификат). Знак обычно представляется в виде треугольника Фреге:
Рис. 3.1. Структура знака
По замечанию Ю.С. Степанова [Степанов 1971], знаком называется такой элемент знаковой системы, структура которого представляет собой треугольник Фреге с возможными изменениями ее по одному из двух типов: 1) «обобщение треугольника Фреге путем вращения», 2) «обобщение треугольника Фреге путем сближения сторон или по тому и другому типу одновременно». Первый тип изменений предполагает то, что заменителем действительности, посредником при взаимодействии двух вершин может стать любая вершина треугольника. Второй тип изменений предполагает соединение двух ребер в одно в определенных ситуациях (например, при рассмотрении жеста как текста знак и денотат соединяются в одной вершине, или при рассмотрении дефиниции как текста соединяются денотат и сигнификат и т. д.). Подобная способность знака позволяет рассматривать текст как единство внешней и внутренней знаковости.
Вычленение двух планов – плана выражения и плана содержания – в знаке также стало решающим при определении феномена текста. При этом разделение на форму и содержание не является абсолютным: информация (содержание) не может быть передана вне данной структуры (формы). Ю.М. Лотман использует для иллюстрации этой мысли архитектурную метафору: «План не замурован в стену, а реализован в пропорциях здания. План – идея архитектора, структура здания – ее реализация. Идейное содержание произведения – структура. Идея в искусстве – всегда модель, ибо она воссоздает образ действительности. Следовательно, вне структуры художественная идея не мыслима. Дуализм формы и содержания должен быть заменен понятием идеи, реализующей себя в адекватной структуре и не существующей вне этой структуры» [Лотман 2000в, с. 24]. Сказанное можно применить не только к тексту художественному, но и к тексту вообще. Например, структура делового текста отражает иерархическую организованность и регламентированность официально-деловых отношений, а структура научного текста соотносится со стремлением науки объяснить мир, отыскав определенные принципы и закономерности его устройства и т. д.
Таким образом, семиотическая идея структурности любого явления лежит в основе знакового толкования текста. Текст имеет структуру знака, обладая планом выражения и планом содержания.
Иерархичность знаковой структуры текста. Следующая семиотическая идея связана с идей структурности. Это идея иерархической организации знаков в определенные последовательности. Поэтому понятие структуры по отношению к тексту требует уточнения в сравнении с другими языковыми единицами. Знак сам по себе обладает определенной структурой, предполагающей соотношение означающего и означаемого. И текст как целое есть знак, означающее которого (денотат) – фрагмент действительности, содержание текста и означаемое (сигнификат) – авторская интенция, смысл текста. Однако текст – это еще и последовательность знаков, вступающих друг с другом в разнообразные отношения, связи. Структура обычно определяется как целое, части которого, функционируя, приобретают специфический характер. Принято говорить, что целое есть нечто большее, чем сумма частей, его составляющих. Взаимоотношения между частями (элементами) структуры являются динамическими по своему существу: «В нашем понимании структурой может считаться лишь такой комплекс элементов, внутреннее равновесие которого непрестанно нарушается и снова создается и единство которого представляется нам поэтому комплексом диалектических противоположностей» [Мукаржовский 1994, с. 276]. В своих взаимоотношениях элементы и компоненты структуры постоянно стремятся подчинить себе друг друга, развиться один за счет другого, что приводит к состоянию постоянной перегруппировки иерархии элементов.
Таким образом, текст представляет собой определенную структуру, при этом сложность структуры находится в прямо пропорциональной зависимости от сложности передаваемой информации. Усложнение характера информации неизбежно ведет к усложнению семиотической системы (ср.: структуру текстов-примитивов – плаката, афоризма – и структуру публицистического или художественного текста). Структурность текста задается как процессом порождения, так и процессом понимания.
Иерархичность – это самый общий структурный принцип, существующий в любых знаковых системах, проявляющийся в парадигматике как иерархия классов, в синтагматике – как иерархия длин или иерархия развертывания.
Парадигматическая иерархичность заключается в вычленении в тексте уровней его организации и единиц его составляющих. Текст раскладывается на фонетический, грамматический, лексический, синтаксический и пр. уровни, из которых каждый может рассматриваться как самостоятельно организованный. Чаще всего, говоря об уровневой организации текста, имеют в виду изоморфность текстовых уровней уровням языка и выделяют соответственно фонетический, морфологический, лексический, синтаксический уровень. Однако при этом сама специфика текста как особого феномена редуцируется и текст сводится к простой реализации языковой системы, тем самым отождествляясь с речью. Другие исследователи считают, что не может быть полного совпадения между уровнями языковой системы и уровнями текста. Так, может быть исключен морфематический уровень, а Л.В. Щерба говорил о наличии суперсегментных уровней в структуре текста: ритмического, ритмо-мелодического, метро-ритмического [Щерба 1957, с. 35–37].
Многие исследователи текста усматривают в его структуре композиционный, стилистический, образный и т. д. уровни. Все они выделяются на разных основаниях, имеют разную природу и, как правило, не сводимы в единую классификацию. Это объясняется, с одной стороны, сложностью самого объекта, с другой стороны, позицией исследователя. Некоторые исследователи пытаются представить комплексный подход описания уровневой организации текста. Так, Н.С. Болотнова выделяет два аспекта в организации текста: лингвистический и экстралингвистический. В соответствии с этими аспектами она рассматривает два универсальных уровня, выделенных в тексте – информационно-смысловой и прагматический [Болотнова 1992; 2007]. В лингвистическом аспекте она описывает следующие подуровни: фонетический, морфологический, лексический, синтаксический в информационно-смысловом уровне и экспрессивно-стилистический, функционально-стилистический в прагматическом уровне. «К экстралингвистическому аспекту художественного текста в плане его порождения отнесено все то, что формируется в сознании субъекта – создателя текста в процессе воплощения замысла (темы, идеи, образы, материал действительности, эмоции, подлежащие выражению, принципы построения)» [Болотнова 1992, с. 29], т. е. предметно-логический, тематический, сюжетно-композищюнный подуровни к информационно-смысловому уровню и эмоциональный, образный, идейный к прагматическому уровню. Однако и эта классификация не обладает единством оснований для выделения подуровней, особенно в экстралингвистическом аспекте, т. е. на собственно текстовых уровнях.
Синтагматическая иерархичность проявляется в том, что между различными уровнями текста могут устанавливаться дополнительные структурные связи – отношения между типами систем. Структурные отношения между уровнями становятся определенной характеристикой текста в целом. Синтагматическая иерархичность обеспечивается семиотическим законом эквивалентности, согласно которому два знака должны быть тождественны и в то же время различны в том или ином отношении. Эквивалентность знаков проявляется в двух направлениях: вверх-вниз по иерархической лестнице и вширь (в пределах одной ступени иерархической лестницы). Так, в парадигматическом отношении отношения эквивалентности текстовых уровней и элементов этих уровней носят модельный характер: знак одного уровня является моделью знаков другого уровня, моделирует те или иные его свойства. В синтагматическом отношении эквивалентность проявляется во взаимозаменяемости элементов или совокупностей элементов. Так, описание одного из текстовых уровней заменяет описание целого текста как структуры, где важность приобретают не сами элементы, а отношения между ними.
Именно устойчивые связи между уровнями и внутри уровней придают тексту, по мнению Ю.М. Лотмана, характер инварианта. Уровни текста являются здесь вариантами, вступающими в отношения синонимии, что создает вторичные функции знаков – один из принципов развития семиотической системы. Текст представляет собой инвариантную систему, что особенно становится очевидным, если смотреть на текст не с позиции говорящего, а с позиции слушающего. Инвариантная сущность текста также проявляется наглядно, если взять группу изоморфных в каком-либо отношении текстов и описать их как один текст (например, цикл стихов, «петербургский текст», любовный роман, деловой текст, рекламный текст и т. д. или постмодернистский текст, сотканный из интертекстуальных элементов) [Панченко 2007а; 20076; 2008]. Подобное описание будет описанием системных элементов, а сами тексты будут являться по отношению к нему сложным сочетанием организованных и неорганизованных элементов. Текст-инвариант, текст высшего уровня, будет выступать по отношению к текстам-вариантам, текстам низшего уровня, языком описания – метаязыком.
Таким образом, текст является сложным знаком, имеющим иерархическую организацию элементов и уровней, между которыми устанавливаются отношения эквивалентности.
Типы знаков и текст. Следующая семиотическая идея, применимая к тексту, – это идея типологии знаков. Разнообразие отношений между означаемым и означающим конституирует возможные классификации знака. Пирс подразделяет знаки на индексные, иконические и символические.
Данная классификация основывается [Якобсон 2001] на противопоставлении смежности и сходства и противопоставлении фактичности и условности. Индексное (указательное) отношение предполагает наличие фактической, действительной смежности между означаемым и означающим в пространственном или временном отношениях. Иконическое отношение (по принципу подобия) – «простая общность, по некоторому свойству», ощущаемое теми, кто интерпретирует знак, т. е. форма и денотат такого знака сходны, похожи друг на друга в том или ином отношении. В символическом знаке означаемое и означающее соотносятся «безотносительно к какой бы то ни было фактической связи» (или в отношении, по Пирсу [Пирс 2001], «приписанного свойства»), т. е. это условные или конвенциональные знаки. Текст может быть знаком-индексом, т. е. указательным или дейктическим знаком (например, рекламный плакат или прогноз). Текст может быть текстом-символом (например, герб, гимн и т. д.). Текст может быть и знаком-иконой (например, информация об изделии на этикетке, различные рекламные объявления и т. д.). Одновременно текст является сложным феноменом и совмещает в себе свойства всех трех типов знаков. Скорее можно говорить либо о доминировании одного из типов, либо о различных точках зрения на текст. У. Эко (в «Отсутствующей структуре» [Эко 1998]) полагает, что изображение не обладает свойствами отображаемого им предмета, а знак-икона столь же произволен, условен и немотивирован, как и знак-символ. Речь должна идти, по мнению У. Эко, не о воспроизведении в знаке-иконе свойств объекта, а о специфике восприятия. В этом случае выясняется, что иконический знак воспроизводит не свойства отображаемого предмета, а условия его восприятия.
Здесь в полной мере проявляется способность текста как знака к изменению при одновременном обобщении сторон треугольника Фреге путем их объединения и путем вращения сторон. «Из материала естественного языка – системы знаков, условных, но понятных всему коллективу настолько, что условность их на фоне других более специальных "языков" перестает ощущаться, – возникает вторичный знак изобразительного типа. <…> Этот вторичный изобразительный знак обладает свойствами иконических знаков: непосредственным сходством с объектом, наглядностью, производит впечатление меньшей кодовой обусловленности и поэтому – как кажется – гарантирует большую истинность и большую понятность, чем условные знаки» [Лотман 2000в, с. 66]. Таким образом, у подобного знака два неразделимых аспекта – сходство с обозначаемым им объектом и несходство с ним.
Еще один тип знаков – метазнаки – возник в математике и математической логике как тип знаков описания, при помощи которых описываются другие знаки-объекты. Все научные тексты включают в себя метазнаки; тексты рекламы, PR-тексты также активно используют этот тип знаков. Тексты современной художественной литературы (постмодернистские) не только активно включают в свой состав метазнаки, но и сами являются метазнаком. По замечанию Барта [Барт 1989], в контексте становления неклассической культуры «литература стала ощущать свою двойственность, видеть в себе одновременно предмет и взгляд на предмет, речь и речь об этой речи, литературу-объект и металитературу». Сама литература разрушается как язык-объект, «сохраняясь лишь в качестве метаязыка» [Барт 1989, с. 132]. В этом контексте постмодернистские тексты (литература) фактически являются трактатами о языке, романами о приключениях языка, повествованием метаязыка о самом себе.
Гетерогенность текста. Следуя соссюровской традиции, текст в лингвистике текста чаще всего рассматривается как манифестация языка. В этом отношении текст противопоставлен языку как материальное – идеальному, выраженное – невыраженному, пространственное – внепространственному. Одновременно язык выступает в качестве устройства, кодирующего текст, следовательно, то, чего нет в языке, не является смысло-различительным элементом в тексте. В этом случае текст является гомогенным и гомоструктурным. Этим объясняется отождествление текста и речи, поиск в тексте уровней, изоморфных языку, поиск единицы текста в лингвистике текста в 60 —70-е годы XX века.
Исследования текстов культуры позволило Ю.М. Лотману выделить, помимо коммуникативной функции текста, еще одну функцию языковых систем и в том числе текстов – смыслообразующую. В этом случае текст выступает не просто упаковкой языка, а генератором смыслов. Особенно наглядным это становится, когда текст предшествует языку и слушающему необходимо сконструировать язык для данного текста. Подобная ситуация постоянно присутствует при восприятии произведений искусства, инокультурных текстов. В этом случае текст принципиально гетерогенен и гетероструктурен, он является манифестацией многих языков. «Сложные диалогические и игровые отношения между разнообразными подструктурами текста, образующими его внутренний полиглотизм, и являются механизмом смыслообразования. <…> Механизм смыслообразования всегда один: система внутренних переводов субьязыков данного текста, находящихся в отношении относительной непереводимости» [Лотман 2002, с. 190].
Текст как последовательность знаков также не представляет собой гомогенного явления. Текст, даже вербальный, является гетерогенным объектом, так как во-первых, иерархически организован, его структура состоит из уровней различной природы, во-вторых, текст включает в себя знаки-индексы, знаки-символы, знаки-иконы и метазнаки. С особой очевидностью гетерогенная сущность текста проступает в таких текстах, как рекламные (в рекламном плакате, телевизионной рекламе, радиорекпаме и т. д.). Но и традиционно вербальные тексты (деловой, научный и т. д.) не однородны по своему составу: они могут включать знаки-иконы (таблицы, схемы, рисунки и т. д.) и пр.
Таким образом, гетерогенность текста определяется двумя факторами: 1) использованием в тексте разных типов знаков, 2) закодированностью текста как минимум двумя языками. Эта двойная закодированность текста является его принципиальным свойством. В любом тексте присутствуют два кода (языка) – язык естественный и язык текста. Каждый знак в тексте реализует одновременно два значения: буквальное языковое и текстовое, появляющееся у этого элемента структуры только в пределах данного текста. При этом если все многообразие текстов расположить на шкале реализации текстового и языкового значения, то к языковому полюсу будут приближаться официально-деловые и научные тексты, а к текстовому – художественные, остальные будут располагаться между полюсом делового текста и полюсом художественного.
Семантика. Синтактика. Прагматика. Следующей семиотической идеей, которая нашла отражение в теоретическом описании текста, является идея уровнего подхода к отношениям знака и незнака (действительности и пользователей знаками). Ч. Моррис [Моррис 2001] разделил семиотику на семантику, синтактику и прагматику. Если применить это деление к тексту, то семантика исследует отношение описания к описываемой действительности (отношение изображения к изображаемому), синтактический уровень исследует внутренние структурные закономерности построения описания, наконец, прагматика исследует отношение описания к человеку, для которого оно предназначается. Б.А. Успенский продемонстрировал это разделение по отношению к композиции художественного текста, соотнеся соответственно три этих аспекта с категорией точки зрения [Успенский 1995].
Синтактическому уровню текста посвящено большинство работ, касающихся описания уровневой организации текста, исследования связности текста (Л.М. Лосева [1980], О.И. Москальская [1981], Е.А. Реферовская [1983], Н.В. Черемисина [1971], Г.Я. Солганик [1997], З.Я. Тураева [1986] и др.). По сути, лингвистика текста в основном была направлена на описание данного аспекта текста.
Семантический аспект текста оказался в поле зрения исследователей с 80-х годов XX в. (И.В. Арнольд [1974; 1999], И.Р. Гальперин [1981], Т.А. ван Дейк [1989], А.И. Новиков [1983], Л.Н. Ноздрина [1997; 2006], Л.А. Черняховская [1983], В.Я. Шабес [1989] и др.). Этот уровень описания текста предполагает обращение к структурированию различных типов информации, содержащихся в тексте.
Прагматика текста – один из аспектов текста как знакового образования, фиксирующий отношения между текстом и субъектами текстовой деятельности (т. е. адресантом-автором и адресатом-читателем). Традиционно прагматика текста предполагала учет коммуникативных интересов читателя и соблюдение фундаментальных принципов речевого общения. Данный уровень привлек внимание исследователей в 90-е годы XX в. (А.Г. Баранов [1993], Н.С. Болотнова [1992], A.A. Ворожбитова [2005], О.Л. Каменская [1990], Е.В. Сидоров [1987] и др.).
Признаки текста как знака. Итак, описание знака как структуры, объединение знаков в иерархически организованные последовательности, существование знаков различных типов (символов, индексов, икон, метазнаков) и наличие у знака трех типов отношений – с другими знаками, действительностью и пользователями этим знаком – все это послужило базой для описания текста как знаковой системы. Существуют скорее не собственно определения текста, а набор признаков, при помощи которых феномен текста отграничивается от других структур, имеющих знаковую природу – культуры, языка, системы – другими словами, нетекста.