Текст книги "Лунные часы"

Автор книги: Юлия Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Иванова Юлия
Лунные часы

ЮЛИЯ ИВАНОВА

ЛУННЫЕ ЧАСЫ

(сказка для взрослых пионерского возраста)

От автора

"Сказка для взрослых пионерского возраста" – как это понять? Да и дата написания повести странная: 1970, 2001. Причем, через запятую.

А ведь история книги и вправду мистическая!

Дело в том , что тридцать лет назад я написала повесть-сказку – не столько для пионеров, сколько для взрослых (как, например, сказки Шварца), в которой дети попадают в неведомую страну, где собран многовековой отрицательный опыт человечества – (своеобразная модель ада). Героям предстоит за шестьдесят лет преодолеть эти опасные ловушки (на земле же проходит шестьдесят минут, то есть час). Не успеют – останутся "у черта на куличках" навсегда. То есть лишатся "самой-самой" в мире страны, верных друзей, родного дома и "Светлого будущего", оказавшись в вечном плену у Матушки Лени, у Страха и Тоски Зеленой, у Золотой Удочки и у Непроходимой Глупости, в царстве которой "дураки едят пироги, а умные – объедки".

В повести все заканчивалось хорошо. Минута в минуту, но ребята все же успевали вернуться домой – с твердым намерением жить иначе, остерегаясь главной опасности: остановился, расслабился, оброс мхом – пропал. В общем, получилось некое предостережение взрослым времен застоя и юному поколению, в руках которого к 2000-му году должна была оказаться наша страна.

Поначалу повесть собрался печатать журнал "Костер", даже заплатил часть гонорара, но потом вдруг отказался – "в связи с изменениями планов редакции". Затем она несколько лет пролежала в Детгизе. Автора кормили обещаниями, заставляли несколько раз переделывать, намекали на некий "кулак в верхах", то разжимающийся, то сжимающийся, но так и не превратившийся в указующий перст. В конце концов, сдались.

Потом телевизионное объединение "Экран", где я в то время работала штатной сценаристкой, загорелось желанием создать на основе повести многосерийный мультфильм. Опять бесконечные переделки, устранение "непроходимостей" и "сглаживание углов"...В конце концов, сказка, так же похожая на первоначальный вариант, как пустой кокон на бабочку, добралась до просмотрового зала последней инстанции.

Была в сценарии такая фраза почти в самом финале: "Ну вот, шестьдесят лет прошло, теперь нам отсюда не выбраться". Вроде бы, абсолютно невинная фраза, если б не грядущее шестидесятилетие советской власти. Роковое совпадение. В общем, бдительное начальство попадало в обморок, фильм сняли с эфира, несколько месяцев буквально изучали под микроскопом на предмет крамолы, а потом все же показали. Только один раз, просто чтобы выплатить съемочной группе хоть какие-то деньги.

Если учесть, что примерно такая же участь постигала в то время и другие мои литературные "предостережения и пророчества", я с досады решила "сменить профессию". А именно – купить дачу в Подмосковье, зарабатывать на жизнь трудом на земле и писать "в стол" до "лучших времен". Когда "сказка станет былью".

И дождалась. Теперь можно издавать все – было бы на что. Увидели свет и двухтомный документально-фантастический роман "Дремучие двери", и повесть "Последний эксперимент", напечатанная лишь в журнальном варианте в 1973-м...И вот, наконец, пришла очередь и "сказки для взрослых пионерского возраста". То есть как раз для тех, кто был пионером в далекие семидесятые. Кто под водительством "сильных мира того" тоже забуксовал, застрял, клюнул, попался, предал. Или просто остановился и задремал, чтобы проснуться взрослым "совсем в другой стране".

Так что новую концовку "придумала" на исходе второго тысячелетия сама жизнь. А моя сказка так и вошла в повесть почти без изменений – первоначальный машинописный экземпляр, пожелтевший от времени. Гуляй, автор, – цензура-то тю-тю!

Такая вот получилась история.

Ну а печальная она (нет страны) или радостная (нет цензуры) – об этом судить самому читателю.

ГЛАВА 1

"Великолепная семерка" и примкнувшая к нам Петрова. Про то, как Петрова разбудила меня после восхождения, и что из этого вышло. Про похищенную Тайну и дыру во времени.

– Слышишь? – вдруг толкнула меня Петрова, высунувшись из спального мешка, который я ей с таким трудом застегнул.

Я ничего не слышал и вообще уже спал. И ребята спали – вся наша "великолепная семерка", не считая инструктора Малики и примкнувшей к нам, то есть ко мне, Петровой. У нас был трудный день – сегодня мы совершили первое в жизни восхождение. Гора была, конечно, не Эверест, но настоящая, откуда видно и "потоков рожденье", и "обвалов движенье", и даже свирепый Терек. И снега выше облаков, и ослепительное солнце, позолотившее наши имена на скале. Даже Петрова дотянулась и расписалась, забравшись мне на спину, будто на табуретку.

Но не в табуретке дело, а в том, что из-за нее, Петровой, все и случилось. Если б она к нам, то есть ко мне, не примкнула и не разбудила среди ночи, кто знает...

"Мы" – это ребята со всего Союза, премированные тем летом 72-го путевками в Крым и на Кавказ "за высокие достижения в области детского творчества", как было написано на путевках. Достижения эти были у каждого свои. К примеру, я, Олег Качалкин из Москвы и Янис из Даугавпилса разделили первое место на соревновании управляемых авиамоделей. Мы с Янисом сразу подружились и попросились в один срок по одному маршруту, туристскому, а не в оздоровительный лагерь. И нисколько об этом не жалели, так как вдоволь наговорились, обменялись идеями и опытом и даже решили поступать в МАИ после школы, чтобы потом вместе работать в над проектом истребителя-невидимки, который практически невозможно обнаружить и сбить.

Олесь из Гомеля и Кристина из Львова победили на математической Олимпиаде, Тимур из Душанбе – на конкурсе скрипачей, а Василь с Карпат – на выставке юных фотографов. Василь даже спал с фотоаппаратом и собирался послать на следующую выставку репортаж "Семеро смелых" – про наше путешествие. Шестнадцатилетний Керим из Казахстана, самый старший в группе, прославился тем, что их студенческий отряд строил город где-то за Полярным Кругом. Стройотряд поехал в Болгарию на Золотые пески, а Керим оказался с "мелюзгой" из-за красавицы Малики, в которую влюбился еще в прошлом году в Домбае, когда приезжал кататься на горных лыжах.

Мы об этом знали, но помалкивали. Мы все были влюблены в Малику, такая она была красивая, бесстрашная и веселая. Она учила нас преодолевать любые препятствия и трудности, никогда не теряться, не хныкать и держаться друг за друга, что бы ни случилось. И когда плетешься с рюкзаком по шоссе, а мимо курортники проносятся, машут из окон автобуса – привет, мол, орлятам-ишачатам! И в горах на ночевке, когда от холода зуб на зуб не попадает, а днем от страха трясешься, что не сумеешь через ледниковую трещину перепрыгнуть. И на узкой крутой тропе вверх, где срываются из-под ног камни, попадаются змеи и скорпионы, а вниз вообще глядеть запрещено.

Малика любила повторять, что не только она за нас отвечает, но и мы друг за друга, и за природу вокруг, даже за этих кусачих змей и скорпионов, хоть они и гады. Потому что горы – их дом, а мы как бы у этих гадов в гостях и должны их уважать.

В общем, у нас была замечательная группа и двенадцать незабываемых дней, а на тринадцатый, преодолев трудности и личные недостатки, все ледники, турбазы и исторические достопримечательности, мы наконец-то вышли к морю. Разбили две палатки на живописной площадке в скольких-то там километрах над уровнем моря, которое волшебно и таинственно плескалось внизу, отражая все явственней и дорожку восходящей луны, и звезды, и огни раскинувшегося внизу города, и фары прогулочных катеров у берега. Мы разожгли костер по всем правилам бывалого туриста, доели остатки каши с тушонкой, допили чай с сушками и сгущенкой, допели оставшиеся песни...

Впереди была замечательная неделя там внизу, у моря – уже настоящего заслуженного отдыха среди этих лунных дорожек, волн и прогулочных катеров. С экскурсиями, южными базарами, абрикосами-персиками. И никаких "надо"! И я был бы совершенно счастлив, если б не примкнувшая ко мне Петрова.

Петрову из 86-й квартиры навязали мне давным-давно – как только мы переехали в новый дом и наши "предки", выпускники горного института, поселились на одной лестничной площадке. Дружили они с первого курса, жили в одном общежитии. Мамы наши были москвичками, а папы – иногородними, жили в одном общежитии, ходили к нашим мамам обедать, писали на всех четверых шпаргалки, вместе ездили на практику, потом по экспедициям. Потом поженились.

Потом между экспедициями родился я, а через несколько месяцев – Петрова. Предки получили по квартире в новом доме и тут же снова отбыли в экспедицию, оставив нас бабушкам. Бабушки поначалу очень тосковали по старым комнатам в коммуналках, которые пришлось сдать государству, но потом пообвыкли и тоже сплотились на ниве машинной вязки. Купили одну японскую машинку на двоих и стали одевать весь дом, а потом и район в первоклассные свитера, костюмы и спортивные шапочки.

В общем, все были при деле, все заняты, а мне, сколько себя помню, все время навязывали Петрову – то играй с ней, то гуляй, то помоги задачку решить...Во-первых, мол, ты старше, а во вторых – мальчик, мужчина. И до того меня доставали с Петровой, что я стал с горя удирать в Дом Пионеров в кружок авиамоделей. Петрову к нам, слава Богу, не приняли, свободные места были только в ансамбле Народного танца, куда никто не шел. Так она мне назло записалась в этот ансамбль и каждый вечер топала над головой свои "бульбы" и "гопаки", а мне ничего не оставалось, как подняться к ней и засесть вместе за ее задачки. А бабушки внизу стрекотали вязальной машинкой и наслаждались тишиной.

Но, в конце концов, Петрова до того дотопалась, что ее бабушка тоже сбежала к какому-то чужому дедушке в связанном ею свитере, а маме Петровой пришлось устраиваться на работу в Москве и самой ее воспитывать.

Но без бродячей жизни и петровского папы она стала тосковать, психовать, а моя бабушка сказала, что нечего заводить детей, если не собираешься их воспитывать, что она тоже могла бы сбежать к какому-либо дедушке, если б не было нашего. Что им с дедушкой тоже пора отдохнуть от нас и съездить хотя бы на родину, на Кубань. А я обиделся и сказал – ну и скатертью дорожка, только не навязывайте мне Петрову.

Тут и лето наступило, и победа на соревнованиях, и эта путевка на Кавказ. А бабушка с дедушкой уже и телеграмму на свою Кубань отправили – встречайте, мол, вагон такой-то...Но тут позвонила моя мама из экспедиции и сказала, что мама Петровой должна немедленно ехать туда к ним и спасать семью, что я уже большой мальчик и обязан понять, что поскольку Петрову не с кем оставить в Москве , мне надо взять ее с собой. Что хотя Петрова далеко не отличница и не общественница, но из Дома Пионеров ей согласны выдать справку, и тогда можно будет выхлопотать вторую путевку за наличные.

Я вообще-то реву редко, но тут заревел бы обязательно, однако не успел, потому что в дверь позвонила мама Петровой, сказав. что внизу ее ждет такси, что вот выписанная на Петрову путевка и деньги на дорогу в конверте, что я не должен отпускать от себя Петрову ни на шаг, не разрешать ей сидеть на холодной земле, торчать в море больше пятнадцати минут , заплывать за буйки, есть немытые фрукты и больше трех пачек мороженого зараз. Что квартиру она заперла, цветы и кота пристроила, а нам желает счастливого пути.

Из-за ее спины выглядывала торжествующая Петрова с видом царевны-Лягушки, на которой я, реви-не реви, обязан жениться.

Мама Петровой расцеловала нас и умчалась "спасать семью".

– Алик, алло!..Что же ты молчишь? – кричала в телефон моя мама. Надо же из тайги, из глуши, а слышно, будто рядом. Петрова вырвала у меня трубку.

– Здравствуйте, тетя Тоня. Не беспокойтесь, я за Аликом присмотрю...

Я тогда подумал, что кранты, жизнь кончена. Но даже Петровой не удалось испортить наше путешествие, хотя и приходилось тащить всю дорогу то рюкзак Петровой, то саму Петрову, то ей гриву расчесывать, которая стала от походной жизни как шерсть у овец, что нам попадались в горах.

Насчет "овечьей шерсти" Петрова обиделась, схватила ножницы и оттяпала себе полкосы.

– Ну, доволен?

– Теперь как пугало огородное, – сказал я.

Петрова стянула волосы на затылке аптечной резинкой и стала вылитый Чипполино. Тогда она захныкала, чтоб я ей немедленно купил шляпу, как у Утесова из "Веселых ребят". В утесовской шляпе Петрова стала похожа на солнечное затмение – в центре нечто круглое, дочерна загорелое, а вокруг корона из лохматого белого войлока.

Зеркало у нас имелось одно на всех – у Малики, да и то просто пустая пудреница. Петрова в утесовской шляпе в нем не помещалась, но то, что помещалось, так ей понравилось, что она эту шляпу больше не снимала, даже спала в ней. Спальный мешок застегнут до подбородка, а снаружи – голова в шляпе.

– Слышишь? – Петрова высунулась из мешка. Голова в шляпе так и поворачивалась туда-сюда, будто локатор.

Слух у Петровой был феноменальный – подсказки она слышала с последней парты.

Ребята крепко спали, сопели. Тимур даже похрапывал. Снаружи трещали цикады.

– Что я должен слышать? Дрыхни, а то завтра домой поедем!

Обычно это действовало безотказно.

– Труба, – шепнула Петрова, – Слышишь? Нас кто-то зовет.

– Почему нас?

Но пока я выпутывался из мешка, чтобы привязать ее руку к своей, (что я иногда делал в воспитательных целях и ради страховки от петровских сюрпризов), Петровой и след простыл.

Сияла полная луна, сияли крупные южные звезды, снежные склоны и ледники, откуда мы недавно спустились. И огни белого города внизу, и море в огоньках катеров, в котором мы завтра вдоволь наплаваемся, и лунная дорожка до горизонта...

Трещали цикады. Но теперь и я слышал трубу, играющую побудку, где-то совсем неподалеку, и почему-то мне, как и Петровой, стало очевидно, что она зовет на помощь. Даже не нас с Петровой, а именно меня, Олега Качалкина. Москва, улица Весенняя, дом 18, квартира 85, Советский Союз.

Вслед за Петровой я пошел на звук. Ноги так и несли меня, мы побежали, потом почти полетели – так мне показалось, пока не очутились перед черной круглой дырой с откинутой, тоже круглой, дверью. Будто крышка от старинных карманных часов.

Петрова попятилась, дрожа от страха и любопытства. Глаза ее из-под утесовской шляпы аж светились, как у кошки.

– Лезь первый, ты же м-мальчик, – выдавила она, заикаясь, -Н-не б-бойся, я с тобой.

Вообще-то я трусом не был, но лезть в это подземелье-часы совсем не хотелось. К крышке была привязана то ли веревочная лестница, то ли цепь толстая и, вроде бы, серебряная. Она свисала вниз, как бы приглашая – ну же, скорей! Снова из черной дыры прозвучала труба. Эх, была – не была! Я стал спускаться, следом – Петрова, едва не наступая мне на макушку.

Под нами и впрямь был циферблат. Лунные часы – старинные светящиеся римские цифры и два серебряных лунных луча вместо стрелок. Луч короче и луч длиннее. Оба подползали к двенадцати.

– Они отсчитывают тьму, – услыхали мы ломкий мальчишеский голос, Солнечные показывают свет, а эти – тьму. Ваше солнечное время заканчивается, грядет лунное...Ночь и хаос. Кончилась эра светлых годов, товарищи!

Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки – в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в буденновке. Но дул он совсем не в горн и не в трубу, а в небольшую то ли флейту, то ли дудку, которая в лунном луче сверкала и переливалась, будто хрустальная.

Я решил, что все это мне снится, и ущипнул себя за руку. Больно. Тут же меня ущипнула Петрова, еще больнее. Я наступил ей на ногу. Петрова взвизгнула и брыкнулась.

– Да не снюсь я, все и вправду хуже некуда, – вздохнул Кибальчиш, – Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чем мечтает, – и про самолет-невидимку, и про город-сад в заполярье, и про элексир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня...

Петрова заявила, что никому и никогда про этот элексир не рассказывала, хоть и мечтала про себя.

– Рассказывала-не рассказывала – какая разница, все равно уже ничего не сбудется. Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни "человек проходит, как хозяин", ни пионерлагерей, ни самих пионеров...И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови. И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, все прожрут и пустят по ветру...Щипайся-не щипайся, Качалкин, – никакой это не сон.

Тут Кибальчиш так больно наступил мне сапогом на ногу, что я заорал, что ладно, пусть не сон, только что же теперь делать?

Мальчиш сказал, что когда подслушал у костра наши мечты и планы, то подумал: вот настоящие ребята, готовые на подвиг, которые могут попытаться спасти великое дело борьбы за освобождение человечества. Что он долго звал, играл нам побудку, но все дрыхли.

– Лишь ты, Качалкин...

– Он тоже дрых, это я услыхала, – перебила Петрова. – Только нет у нас и в помине никаких буржуинов, все-то ты врешь, Мальчиш. А если б и были, то никак не сумели бы нас победить, потому что страна наша – самая сильная, могучая и несокрушимая в мире, которую даже фашистские полчища не одолели.

Мальчиш печально сказал, что полчища не одолели, а горстка буржуинов одолеют, потому что вся наша сила была в Тайне, которую знали даже дети. Но проклятый Плохиш все же изловчился и похитил Тайну, чтобы продать буржуинам за бочку варенья и корзину печенья. А без тайны мы против них бессильны. И уже движется на нас снова со всех сторон рать невидимая, выглядывает "из-за спины РСДРП мурло мещанина", прячутся пока что изменники за высокими заборами да кремлевскими стенами, но вот-вот пробьет их час. Час тьмы...

Петрова заявила, что не верит ни одному его слову, что он псих и паникер, и вообще, если б не его героическая биография, надо бы заявить куда следует. Я же сказал, что не может быть психом и паникером павший смертью храбрых. А Мальчиш добавил, что и вруном никогда не был. Просто он все видел своими глазами, потому что сам тоже из сказочного измерения, куда утащил проклятый Плохиш нашу Тайну. Что он, Мальчиш, бросился в погоню и уже почти догнал жирного Плохиша, но ворюга из гайдаровской сказки смылся к Черту на Кулички. А эти Чертовы Кулички – самое страшное и опасное место в сказочном измерении, там собран весь отрицательный опыт человечества, коварные ловушки на каждом шагу.

– О, если б я мог туда попасть! – воскликнул он, – Но у меня нет главного – времени. Мое время кончилось. Ни минуты не осталось, ни секундочки...А ты богач, Качалкин, у тебя вся жизнь впереди. Ты еще можешь всех спасти...Ровно в полночь в полнолуние седьмого месяца седьмого дня тот, у кого вся жизнь впереди, может войти в пролом во времени и попасть на эти самые Кулички.

Сколько их побывало в этих местах, всевозможных туристов и отдыхающих! Одни дрыхли, не слышали, другим лень было вставать...То трусили, то не верили. Или были слишком стары...Времени все меньше, Качалкин, буржуины приближаются глаза завидущие, руки загребущие...Точат зубы на народное добро. Видишь зарево за морем? Это они. И если ты тот самый герой...

– Да! Алик – "тот самый", – перебила Петрова, – Но ни на какие Кулички ему нельзя. Я тете Вале обещала...

– Скоро полночь, – Мальчиш обращался только ко мне, – Ровно в двенадцать сомкнутся два лунных луча и на несколько секунд расступится время. И пока часы будут бить полночь, ты сможешь пролезть в черную дыру во времени. За час ты должен разыскать и добыть Тайну и успеть вернуться. Не успеешь – останешься в сказочном измерении навсегда.

– За ча-ас! – ахнула Петрова, – Да за час только до палаток сбегать туда-сюда...

Мальчиш пояснил, что у них в сказочном измерении земная минута равна году. То есть час – это шестьдесят лет.

– Не пущу-у! – заревела Петрова, – Он что же, стариком вернется? А я как же? Или вообще не вернется...Женится там у вас на какой-нибудь Василисе Прекрасной!

– Василиса Прекрасная давно замужем за Иванушкой, – сказал Мальчиш. Кстати, тебя ведь тоже Василисой зовут, да? Вернется непременно твой Алик и станешь Василисой Качалкиной – кое-что я умею предсказывать.

У меня от такой перспективы аж в глазах позеленело. Я сказал, что согласен на какие угодно Кулички, хоть ни во что подобное, разумеется, не верю. А про себя подумал – вдруг и вправду этот мальчик псих или шпион? Но скорее всего, решил я, все-таки это сон такой чудной после восхождения. То ли цветов каких надышался, а может, скорпион укусил – чего не бывает в горах! Ну и пусть, хоть во сне отдохну от Петровой.

Ни во что-то я, дурень, тогда не врубился. Насколько все серьезно. И наверное, до сих пор ничего не понимаю...

– Ты и вправду готов, Качалкин? – Луч луны упал на лицо Мальчиша, и я увидел его пронзительные суровые глаза. Как у красноармейца на плакате тех лет: "ТЫ – записался добровольцем?"

– А чего тут...Надо, так надо.

– Знаю, ты не трус, не дурак, с тобой можно пойти в разведку, но если дрейфишь – лучше ступай назад спать. Только нет у нас времени дрыхнуть – враг все ближе. Не вернешься с Тайной во-время – все пропало. Одолеют страну буржуины, а ты навсегда останешься в сказочном измерении.

– Зачем он им там нужен? – всхлипнула Петрова, – Алик ведь не какой-нибудь мальчик-с-пальчик! Кем он там будет?

– Качалкиным, который так и не сумел раздобыть Тайну. Попадет в какую-либо соответствующую сказку или пословицу про бедолагу или растяпу с благими намерениями – мало ли их народ насочинял! А может, новую сказку про него сложат. Вроде как про стойкого оловянного солдатика. И про его Василису, что ждала-не дождалась, да и выскочила за Змея-Горыныча...

– Не-ет! – снова заревела, вцепившись в меня Петрова, – Не пущу-у!

– Это все сон, Петрова, – я безуспешно старался ее отодрать от себя, Просто нам снится одинаковый сон, это бывает в горах, может, маков нанюхались...Мальчиш отведет тебя в палатку, утром проснешься спокойненько...

– А тебя не-ет, – ревела Петрова, – Не хочу-у!

Тут длинный лунный луч коснулся короткого, послышался хрустский звук, будто льдина раскололась. Из образовавшейся под ногами черной дыры потянуло погребом.

– Ой, мамочки, – сказала Петрова и села на пол прямо на римское "три". "Потрясный сон", – уговаривал я себя, чтобы не дрожать. Лицо Мальчиша было совсем близко, и я подумал, что ему лет десять, не больше. Звезда на его буденновке была прострелена, на щеке запеклась струйка крови.

– Возьми, товарищ, это дудка-побудка, она зовет в дорогу, не дает порасти мхом. Слишком много вы привыкли спать, вот и Тайну проспали, а на Куличках останавливаться нельзя, понял? В случае чего – дуди во всю мочь, мертвого подымет. Только учти – использовать ее можно лишь трижды. И вот тебе часы – я их перевел на час назад. Когда на них будет двенадцать, твое время кончится. Прыгай! Будешь вниз лететь – старайся не дышать – там пыль веков...Скорее, пролом закрывается!

– Прощай, Мальчиш, – мы обнялись, – Прощай, Петрова! Петрова, ты где?

– Небось, спряталась со страху. Я о ней позабочусь, товарищ. Возвращайся с победой!

Черная дыра быстро сужалась. Я сделал еще шаг, и тут меня втянуло в нее, будто в пылесос, завертело, закрутило...Потом я шлепнулся на что-то мягкое, ничего не различая в темносерой мгле и стараясь не чихать, хоть в носу нестерпимо щекотало. Я боялся разбудить ребят, по-прежнему уверенный, что сейчас проснусь.

ГЛАВА 2

Мы попадаем на Кулички к этому, сами знаете к кому, чтобы лишний раз не поминать. В салоне "У Чьей-то бабушки". Как Петрова захотела стать красавицей, и что из этого вышло. Про Волка, Который Всегда Смотрит в Лес и Ворона, Который Всегда Прав"

Но тут рядом кто-то несколько раз подряд чихнул. Так серийно, по-кошачьи, умела чихать только Петрова.

Пыль веков рассеялась, и в ней проступила перепуганная чумазая физиономия Петровой в ореоле все той же утесовской шляпы. Петрова прохныкала, что хотела просто поглядеть, что там, в дыре, и вообще думала, что спит, но ее вдруг ка-ак туда втянуло, и теперь она хочет домой.

Но никаких "домой" вокруг уже и в помине не было. Какие-то холмы, звезды над головой и гробовая тишина. Слышно только, как волшебные часы у меня на руке тикают. На которых каждая минута равна году...

Петрова сказала, что я должен ее немедленно спасать, потому что она ведь не могла отпустить меня одного на какие-то кулички, поскольку обещала моей маме за мной присматривать, потому и прыгнула первой в дыру во времени. Короче, получалось, что Петрова ради меня совершила подвиг, а я должен воздать ей за это должные почести, побыстрей найти Тайну и вернуть Петрову в палатку. Потому что сказочное время тикает.

– "Пошли, пошли", – передразнил я, – Куда идти-то?

– Давай, куда глаза глядят.

Но глаза у меня глядели направо, а у Петровой – налево. Так мы и бродили, переругиваясь, туда-сюда. А вокруг все те же ровненькие одинаковые холмы, одинаково крупные звезды безо всяких созвездий, воздух неподвижный, ни ветерка, ни запаха. Трава слишком зеленая, песок слишком желтый, кроны деревьев сплошные – ни ветвей, ни листьев. Будто декорация в театре. Или у них в сказочном измерении так и полагается?

Шли мы , шли, совсем из сил выбились, а вокруг все те же одинаковые холмы и нескончаемая ночь. Ни огонька, ни жилья, ни живой души. Ничего такого.

Петрова плюхнулась на холм и заревела. Девчонкам хорошо, я бы сам сейчас поревел.

– Алик, я поняла, – вдруг сказала Петрова, – Это и есть кулички, ну холмы эти дурацкие. Кулиги, кулички, означают "холмы" – я где-то читала. А раз мы у черта на куличках, значит, и он где-то тут должен быть...

Девчонки умеют реветь и думать одновременно. Петрова ревела и думала, как бы ухитриться спросить дорогу у того, кого даже поминать вслух запрещено, как ей объяснила одна верующая тетя. Только помянешь – жди беды.

– У настоящего хозяина во владениях должны быть указатели, – сказала Петрова, – И если хозяин куличков меня слышит, не мешало бы ему обратить внимание на эту бесхозяйственность.

Тут рядом кто-то хихикнул и мохнатая лапа с длиннющим указующим перстом простерлась куда-то за горизонт. Однако пальцы-когти тут же сложились в фигу.

– Дурацкие шуточки, – передернула плечами Петрова. "Фига" разжалась, и мохнатый палец стал царапать прямо по небу, сшибая звезды:

"Чем черт не шу..."

Всезнающая Петрова перекрестила надпись, которая мгновенно исчезла вместе с пальцем.

– Алик, гляди! Вон там!

Вдали за куличками замерцал огонек.

– Алики в валенках, а я – Олег, – буркнул я. Не нравилось мне все это.

Но ничего не оставалось, как идти на огонек. Вскоре мы оказались перед вполне современным павильоном-стекляшкой с броской вывеской:

ФИРМА "У ЧЬЕЙ-ТО БАБУШКИ". И пониже: "всевидящей, всезнающей, всесильной и всемогущей"

– То, что надо, – обрадовалась Петрова, – "всевидящая, всезнающая"...Вот и спросим про Тайну.

– Балда, это ж его, рогатого, бабушка. "У чьей-то бабушки" – ха! Это он нарочно переделал, чтоб не догадались.

Тут из салона вышла девушка с зелеными волосами, похожая на маму Сидорова из нашего класса. Вообще-то сидоровская мама – блондинка, но голову моет синими чернилами, из-за чего они становятся почему-то зелеными. Сидоровский папа ворчит, что это вызов общественному мнению и его из-за этих водорослей в загранкомандировку не пускают. А сидоровская мама отвечала, что у нее нет времени часами сидеть в парикмахерской вместо того, чтобы готовить семейству Сидоровых завтраки, обеды и ужины, что она от домашних забот поседела, но седой ходить не намерена, этого сидоровский папа не дождется. Так что уж пусть потерпит ее зеленую. А на его загранкомандировки ей плевать – там стриптиз да синтетика.

– Ой, кого я вижу! – заворковала зеленоволосая, – Петрову с Качалкиным! Пионерчики вы мои. Будьте готовы!

– Всегда готовы!– отозвались мы хором, -Нам бы эту, как ее...

– Чьейтову бабушку? Так вот она, перед вами, просто хорошо сохранилась. Для этого надо никогда не есть, не спать и на все плевать.

Бабушка сказала, что спрашивать нам ее ни о чем не надо – она будет сразу отвечать, потому что все про нас знает, все видит и все может. И если мы ей не верим, то, пожалуйста, исполнит в виде доказательства любое наше желание.

Только я собрался попросить ее немедленно вернуть нам Тайну, как Петрова вдруг как ляпнет:

– Хочу быть красавицей.

Я зашипел, чтоб она не мучилась дурью, что она, конечно, не Василиса Прекрасная, но нос и глаза на месте, бывает в сто раз хуже, и вообще не во внешности дело, нечего про всякие глупости думать в сказочном измерении. Но Чьейтова бабушка сказала, что Петрова права, что лишь в сказке можно из обыкновенной девчонки сделать красавицу, но в петровском заказе не хватает точности, потому что понятие красоты относительно. Одни находят красивыми светлые волосы, другие – темные, третьи – вообще бреются наголо. Одни специально худеют и отбеливаются, другие – загорают и кольца в носу носят. Вон даже классическая красота Венеры Милосской...

– Ну ее, Венеру, сказала Петрова, – Она толстая и без рук. Хочу как Стакашкина из шестого "А".

Ничего не скажешь – Стакашкина из шестого "А" – настоящая красавица, это всем известно. Но я часто слышал, как Петрова говорила, что ей лично Стакашкина не капельки не нравится. Что она воображала, кривляка и все такое.

А тут, откуда ни возьмись, появилась сама Стакашкина. Румяная, синеглазая и ужасно красивая. Почему-то тоже в утесовской шляпе, которая, впрочем, ей даже шла.

– Привет, Стакашкина, – сказал я, – Только тебя здесь не хватало.

– Сам ты Стакашкина. Что, не узнал? Нельзя ли зеркальце?

– Дело в шляпе, – замурлыкала Чьейтова бабушка, – И дело в шляпе, и тело в шляпе. Зеркало в студию!

Тут я понял – это она Петрову так здорово превратила, потому что самой Петровой нигде не было. Перед Петровой-Стакашкиной возникло целое зеркальное трюмо. Трехстворчатое.

– Ой! – пискнула она, – Это же не я, это Стакашкина!

– Это ты, – возразила Чьейтова бабушка, – Ты – как Стакашкина. Заказ выполнен в точном соответствии с желанием клиента. С фирмы взятки гладки.

– Как же я, если глаза не мои! И нос не мой, и губы...А ресницы у меня лучше были, длиннее...А где моя родинка?

– Ну, знаешь, если б твои глаза, да нос, да родинку, то причем тут Стакашкина? Исполнено тютелька в тютельку. Слово не воробей...

– Я хотела, чтобы я, а не Стакашкина...Чтобы просто я, как Стакашкина, всхлипнула Петрова-Стакашкина.

– Этого даже Чьейтова бабушка не может, -сказала зеленоволосая. -Это за пределами невозможного, нонсенс. Каждое лицо имеет свою неповторимую индивидуальность. Фирма веников не вяжет.