Текст книги "Остражка детДомАвец Магия БлагоРодной"

Автор книги: Юлия Назарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Не волк вцепился в ее руку зубами так, что заболело даже сердце. Она уткнулась сердцем в его мягко-колючую макушку, чтобы утихомирить боль. И… началась та вечность.

Глава первая

Вирус исчезновения и таинственные игры

Самыми вредными людьми на свете, Женька считала свою прабабушку Александру и одну из подружек, с которой, честно говоря, не очень то и дружила, – Веру. Этой Вере, по мнению Женьки, вообще не подходило ее имя. – «Вот назвали бы Веру – Невера – все было бы верно».

Прабабушку Женька недолюбливала за то, что она считала врединой саму Женьку, и за ее странное поведение. Например, как говорила Женькина старшая сестра – Даша, – прабабушка просто нянчилась со своими старыми песочными часами. Всюду таскала эту невзрачную безделушку с собой, – не расставаясь с ней даже ночью, – и казалось, готова была обезглавить любого, кто хоть случайно покушался на ее целостность. А Женька, как и другие дети в семье, – покушалась – и не раз. И получала за свои покушения самые строгие выговоры, вбивающие ее, то в скучный белый угол, то в еще какие-нибудь неприятности. Эти неприятности, пусть и на время, превращали Женьку в некое злобное существо, которое жаждало покусать прабабушку, но не кусало из брезгливости. Зато ее слова – кусались. – «Ну и остра же ты на язык, девочка!» – недовольно покачивала головой прабабушка, спасаясь от словесной атаки правнучки. – «Недозволительно это детям – колкостями бросаться».

– И вовсе неправда, – бубнила Женька и так, и сяк крутя языком перед уже взмокшим зеркалом, когда прабабушка обвинила ее в остроязычии уже, как минимум, в сотый раз. – Ну, заостренный кончик языка, но не острый же, ни порезать, ни уколоть таким не получится. И зачем бабушка на мои колкости жалуется? Ну, а даже будь язык острым? Кого бы я им уколола то? Только саму себя. Вот это ужас – все губы в дырках бы были, как у соседки – Катьки. Вот у нее, наверное, язык, правда, острый, потому ей и приходится проколы в губах кольцами закрывать. И даже – в носу. – Женька попробовала достать кончиком языка до кончика носа, и уже почти-почти достала, но от нового достижения ее отвлекла вредная Вера, – она ждала Женьку у порога и ела уже второе мороженое, которое, как обычно, купила только для себя.

– Ты что, как кошка облизываешься? Если грязная, – иди просто умойся. Я тебя заждалась.

Женька оглянулась на Веру и фыркнула, будто подтверждая, что она кошка и есть. Про себя же Женька подумала, что умыться не мешало самой Вере – если после первого мороженого она еще была похожа на воспитанную девочку, то после второго – выглядела как абсолютная жадина, которая вместо того, чтобы поделиться лакомством с голодной подругой, просто размазала его по лицу.

Женька тоже хотела мороженое – это совершенно точно, но у нее был принцип – никогда ни у кого ничего не выпрашивать. Потому на свое желание она Вере даже и не намекнула. А если бы и намекнула? Вера, наверняка, дернула был головой и выдала: – «Сама купи! Не ври, что у тебя денег нет – ни за что не поверю! У меня же они всегда есть».

Кстати, за такие мыли Женька и прозвала Веру врединой.

– «Вот, не бывает так, чтобы у человека что-то было, а потом ничего не стало! – заявила как-то Вера Женьке и другим подружкам, когда одна из девочек заикнулась о том, что раньше их семья жила хорошо, а теперь не так уж…. – Бывает только наоборот. Сначала у человека чего-то мало, а потом его становится все больше и больше».

Тогда Женька промолчала. Но теперь она точно знала, – Вера говорила неправду.

– «Вот врушка!» – огрызнулась Женька на подружку мысленно, вспомнив, как в их доме все начало понемногу исчезать. – «Вруша и страшная вредина! А еще семечки считает!»

Страшной, конечно, Вера не была. А вот семечки, и в самом деле, считала. Обыкновенно Вера ни с кем, ничем не делилась – наверное, это противоречило ее теории о том, что ничто не должно исчезать, а только умножаться. Но вот семечками она с подружками однажды-таки поделилась. Но вовсе не вопреки своему правилу. Поделилась, да тут же, в каждой горсточке пальчиками покопалась. – «Вот, я вас угостила, – заявила она подружкам, – и вы меня на этой неделе теперь должны угостить. И чтобы столько же семечек дали. Если до конца недели не поделитесь, то потом больше должны будете».

Подружки тогда все, как одна, надулись, высыпали семечки в Верины карманы – все до одной, даже уже надкусанные, и высказали Вере, кто, что о такой щедрости думает. Объяснили, что правильные подружки так никогда не поступают, что в школе не для того считать учат. И, недовольно проглотив подсоленные слюни, разошлись. А Вера ни чуточки не смутилась, и просто решила, что, кто не хочет, то и не ест, а кто хочет – тот будет есть, обязательно.

– «Хорошо бы, чтобы так и было», – подумалось Женьке, еще чувствующей так и не облизанным носом сливочный аромат мороженого. Ведь, это очень плохо, когда есть-то хочется, даже слишком, – а есть не можешь – потому что нечего. А нечего – потому что, если что-то когда-то есть, оно вполне себе способно исчезнуть.

Может быть, с Вериной семьей такого и не могло случиться, а вот с Женькиной – случилось.

Все началось с папы. Сперва, он стал пропадать с семейных фотографий. Ну, не совсем чудесным образом…, а скорее, совсем даже не чудесным. Обыкновенно это происходило так: – Поставит папа фотоаппарат на штатив и начинает напротив него расставлять всю семью. Сначала папа устанавливал маму, затем прямо перед ней ставил старшего из детей, точнее старшую – ей, к Женькиному сожалению, была Даша. После Даши шла очередь Алешки. Перед Алешкиным носом, наконец-то, вставала Женька, заставляя брата поморщиться от щекотки в носу. – «Обрить бы тебя на лысо, а то ходишь, косматая, как лев», – дразнился Алеша в такие моменты, дергая сестру за толстые распушившиеся косы. А прабабушка, непременно, бродившая где-то рядом, добавляла – «будь моя воля, я бы ей волосы проредила – неприлично девочке с такой копной на голове ходить». – «А ты, как баран ходишь», – не давала Женька себя в обиду, намекая не только на Алешкины кудри, но и на его характер. – «А с шишками на голове вообще только драчуны всякие ходят», – бросала она прабабушке. Прабабушка хмурилась, начинала заем-то бранить вспышку, которая, по ее словам, в ближайшем будущем должна была сделать всех слепыми, и отходила от фотографирующихся подальше.

Не смотря на то, что прабабушка практически жила в доме Женькиных родителей, фотографироваться с потомками она ни разу не пожелала. Толи, действительно, так боялась ослепнуть, толи ей гордость не позволяла встать в шеренгу. Толи, как думалось Женьке, – прабабушка просто понимала, что, встав позади мамы, сможет обозначить себя на фото только лишь той самой шишкой из волос, про которую говорила дерзкая правнучка, и в которую она, как подлинная старушка, всегда собирала на затылке, так и не посидевшие окончательно волосы.

Но шеренга и без прабабушки была настолько длинной, что папе, нажавшему на кнопочку на фотоаппарате, с трудом удавалось добежать до ее конца и занять свое место в строю за мгновение до щелчка. Только, так было в те времена, когда перед Женькой ставилась кукла Ася.

Когда же, место Аси заняли близняшки – Нина и Инна, – папа начал исчезать. Он, по своему обыкновению, выстраивал всех перед фотоаппаратом, нажимал на кнопочку и, пока Женька давила ладошкой на макушку Инны, чтобы из-за той были видны хотя бы глаза Нины, мчался в конец шеренги. Все, у кого получалось, улыбались, яркая вспышка пугала прабабушку, и… папа исчезал. Правда, обнаруживалось это только впоследствии – при просмотре фотографий.

Да, все началось с папиных исчезновений с фото. А потом…, потом начало исчезать все подряд. И в конечном итоге – опять же стал исчезать папа – только уже не с фото, а из дома.

Исчезла папина работа. Папа ее просто в один из обыкновенных дней – взял и потерял. Правда, как можно было потерять целую работу – Женька не понимала. Она ведь была такая огромная – целый завод с людьми и машинами, и еще всякой всячиной. Впрочем, позже, Женька сделала для себя определенные выводы – она решила, что вся работа просто взяла и переместилась в какой-нибудь другой мир. Ну, а разве иначе такое странное явление можно было объяснить? Завод же не бусинка какая-нибудь.

Чуть позже – в доме исчезли все деньги, а вместе с ними почему-то и продукты начали исчезать. Правда, взамен денег у папы появились какие-то долги и какое-то новое дело. Но, новое дело у папы в руках не задержалось – тоже куда-то исчезло. А вот долги остались. Хотя Женька их в глаза никогда не видела, но по прабабушкиным причитаниям знала, что они большие и страшные. Возможно, это были монстры. Которые проскочили в мир людей в тот момент, в который из него исчез папин завод.

Одновременно с продуктами, стала исчезать мамина улыбчивость и воздушность, которыми Женька так восхищалась. Мама даже перестала прыгать на скакалке, над которой, как казалось Женьке, она просто парила, не касаясь пола, в то время, как скакалка просто проскальзывала под ее ногами без всякого толку. Сама же Женька парить не умела, а умела об эту непослушную скакалку только запинаться. Женька подозревала, что сначала ее мама была феей, но потом зачем-то перестала ей быть.

Мамино нечеловеческое происхождение выдавала не только ее воздушность, но и необычные игры, которыми она скрашивала досуг детей, когда последние из них пинали ее еще изнутри, а не снаружи. Однажды, поздно вечером, мама завела детей в темную детскую, попросила их зажмурить глаза как можно крепче, и по-очереди рассказывать, что они видят.

– «Я с закрытыми глазами только сны видеть могу, – после нескольких безуспешных попыток разглядеть что-то под своими веками, скривила рот набок Даша. – Но сейчас-то я не сплю. А когда сплю, то говорить, что вижу – не могу, потому, как сплю. Ерунда это все какая-то».

– «А я вижу! Вижу! – выкрикнул Алешка».

– «Что видишь?» – взволнованно спросила мама.

– «Вижу черного монстра с красными глазами за Женькиной спиной!» – С этими словами Алеша вскочил с кровати и, налетев на Женьку со скоростью бестелесного монстра, толкнул ее в спину. Женька рассердилась и, не открывая глаз, стукнула брата по макушке.

– «Это за тобой кто-то стоит», – сказала она. – «И глаза у него не красные, а желтые».

– «Хватит друг друга пугать и глупости сочинять», – остановила детей мама. – «Ну, неужели вы не видите перед своими глазами прекрасные узоры?»

– «Я – вижу! И цветочки, и разноцветный свет и много чего красивого, как в калейдоскопе», – поторопилась поддержать маму Женька. И она не лгала, – в первые секунды после смыкания век, девочка и в самом деле, видела чудесные узоры. Но потом почему-то начала видеть все так, будто смотрела на окружающее открытыми глазами. На всякий случай Женька даже потрогала веки руками – они были опущены. Но, когда за Алешиной спиной Женька увидела незнакомое ей существо, она поняла, что с ней происходит что-то не вполне нормальное. – «Может, Алешка тоже видит все, как я?» – мелькнуло у девочки в голове. Но, глянув себе за спину, она одновременно и огорчилась и обрадовалась – никакого черного монстра за ее спиной не было. Прослыть единственной «ненормальной» в семье, Женьке вовсе не хотелось, потому, она решила рассказать маме только про узоры.

– «Ну, вот видите, – обрадовалась мама – можно увидеть все, что угодно, стоит только захотеть».

– «Ага, если бы…, – Женька столкнулась взглядом с горящим взглядом желтых глаз. – А ты мне зачем, тогда, видишься, если я не хочу?» Женьке показалось, что странное существо пожало плечами, но точно разглядеть его действия она не успела. Глаза существа вспыхнули, озарив светом всю комнату, и оно растворилось в свете, как тень растворяется в темноте. Это папа вошел в комнату и включил свет.

– «А что вы все делаете в темной комнате?» – поинтересовался папа, помяв свои брови.

– «Смотрим», – улыбнулась мама.

– «Сны что ли? Так их лежа смотрят, обыкновенно, и во сне… что ли…».

– «Вот и я о том же», – бросила Даша, и пошла смотреть телевизор. А мама погладила свой большой живот, и больше ничего не сказала.

Ничего не сказала и Женька – да и не до того ей было. Она опять смотрела – на этот раз с открытыми глазами. Смотрела, как мамина рука, скользя по животу, делает видимыми барахтающихся в животе малышей. – «Их там двое, – не меньше, – подумалось Женьке. – Ой, что мы с двумя-то делать будем? Все, ведь, только одного ждут».

Мама стряхнула с ладони, казалось, видимые только Женьке рентгеновские лучи и, поднявшись со стула, пошла кормить папу.

Женька старалась забыть про странные видения и убедить себя в том, что ей все только показалось, что она такая же обыкновенная и нормальная, как все. И, спустя пару дней, девочка даже преуспела в самовнушении. Но новая мамина игра порвала в клочья все Женькины старания, и окончательно убедила девочку в том, что с ней все-таки что-то не так.

– «Потрите ладошку об ладошку. Только не ленитесь!» – предложила мама детям, собрав их в детской. Даша, Алеша и Женя старательно повторили мамины действия. – «Уже горячие? Хорошо. Значит, можно создавать невидимый шар». Мама начала увеличивать расстояние между своими ладонями, время от времени, снова приближая их буквально на пару сантиметров. Дети опять повторили. – «Вы чувствуете шар? Чувствуете, как он быстро раздувается в ваших руках?»

– «Ого!» – вырвалось у Алеши.

– «Я чувствую», – кивнула Даша.

Женька тоже закивала. Сначала она почувствовала, как по ее ладошкам забегали сотни паучков с тонкими лапками, а затем почувствовала его – шар, который, действительно, быстро раздувался. С интересом сжимая шар и ощупывая его с разных сторон, девочка отметила про себя, что он, то нагревается, то охлаждается и все больше покалывает ее руки. В какой-то момент Женьке даже показалось, что шар засветился и его стенки стали такими тугими и горячими, будто он готовился взорваться. И в этот же самый момент, словно почувствовав настороженность сестры, Алеша громко хлопнул в ладоши, и крикнул взрывное: «Бах!» прямо Женьке в ухо. Женька вздрогнула так, что едва не упала с кровати. Затем оглядела свои раскрасневшиеся ладошки и показала брату язык:– «бе».

– «Как всегда», – вздохнула мама.

– «Да, ну вас», – махнула рукой Даша. – «Если уж и колдовать, то лучше без малышни».

– «Глупостями занимаетесь», – покачала шишкой, заглянувшая в детскую прабабушка. – «Нашла ты, Света, чему детей учить».

– «Это только плохие дети, которые за другими подглядывают, – глупостями занимаются», – съязвила Женька, заступаясь за маму. – «А мы тут чудесами занимаемся».

– «Хотелось бы мне посмотреть, до чего вас эти чудеса доведут», – не подумала отступать прабабушка. – «Не до добра, это уж точно».

– «Не доведут», – скорчила рожицу Женька. Но скоро подумала, что была не права. Создание невидимых шаров довело до сильных переживаний – и ни кого-нибудь, а именно ее. Создавая с мамой шар во второй раз, Женька поняла, что свет, появившийся при первой попытке – вовсе ей не показался. Так как, при второй попытке, шар в Женькиных руках заискрился так очевидно, что она, поторопившись уничтожить его, еще долго дула на ладошки и незаметно для других вытирала их об подол платья, боясь оставить не погашенной хоть одну искорку. В третий же раз, даже сидящий рядом с Женькой Алеша почувствовал в локте легкое покалывание.

– «Ты что током бьешься?» – прикрикнул он на сестру. Но к счастью девочки, будучи занят своим невидимым шаром, даже не оглянулся на нее. И Женька успела-таки избавиться от улик. Хоть чей-нибудь поворот головы в ее сторону – и она была бы разоблачена. Все бы узнали, что с Женькой что-то не так.

С тех пор Женька боялась игр с маминым участием. Но когда многое хорошее в доме начало исчезать, стали забываться и мамины необычные эксперименты. Буд-то и не было никогда этих удивительных моментов. И Женька, вопреки жажде маминого внимания, тому даже радовалась. А как иначе? Не хватало ей еще шаровую молнию создать, которая будет потом как в Дашкиных страшилках носиться за испуганными людьми, или того хуже, подкрадываться к ним из-за угла, а потом ка-ак: «бах!» Перед таким «бахом» Алешкино «бах!» прозвучало бы как тихий шепот – не громче – Женька это знала точно.

Когда папа исчезал только с фото, всем в семье это казалось забавным. Разглядывая фото, дети шумно перебирали возможные, – точнее, самые невозможные варианты его исчезновения. Даша предполагала, что папа набегу, – преодолевая дистанцию между фотоаппаратом и мамой, – сбрасывал не только вес, но и рост, – оттого его из-за мамы становилось просто не видно. – «Ну, конечно, а так-то я на фото есть», – поддакивал старшей дочери папа. – «Да нет, ты просто разогрелся на бегу и испарился», – смеялся Алешка. – «А, может быть, папа так торопился, что не заметил, как выбежал из нашего мира – в другой – сказочный? Или просто папа умеет превращаться в невидимку?» – задорно выдвигала свою версию Женька. – «Давно мечтал», – улыбался папа.

О чем именно папа мечтал – о сказочном мире или о способности превращаться в невидимку – Женька поняла не сразу, а только тогда, когда папа и в самом деле стал для детей невидимым. Правда, некоторое время он еще оставался слышимым. Просыпаясь чуть свет от чьего-то рычания в ее пустом животе, Женька слышала папины тихие шаги за стеной и его приглушенный голос. А ночью, с аппетитом глядя на луну, которую то и дело надкусывал кто-то очень прыткий или прыгучий, – а то и летучий, – Женька слышала, как папа хлопает дверью, о чем-то перешептывается с мамой, шикающей толи ему, толи побеспокоенным малышкам, и падает на кровать.

– «Наверное, папа стал уходить так рано и возвращаться так поздно, чтобы за нас не запинаться», – как-то сказала Женька Вере, пытаясь оправдать папину невидимость.

– «Это как?» – не поняла Вера.

– «А он мне, Алешке и близняшкам все время говорил: – «Вечно вы под ногами крутитесь».

– «Да вы просто ему все надоели, вот он от вас и уходит. И скоро совсем уйдет. Папка Ромки вон так же начинал. А чем все кончилось? А? Тю-тю теперь у Ромки папки. Исчез! Совсем!» – высказал свое мнение соседский мальчик – Димка.

У Женьки появилось нестерпимое желание пнуть мальчика по коленке, да так, чтобы он начал прихрамывать и долго помнил, что нечего чужие разговоры подслушивать и, тем более, лезть в них со своими глупостями. Но она не пнула, потому что вовремя бросила взгляд на свои сильно поношенные сандалии и сообразила, что, пни она мальчика, он долго будет помнить совсем другое – ее шлепающую почти оторвавшуюся подошву. Пусть лучше кто-то кричит в след: – «Не шаркай ногами!», чем: – «А Женька башмаки голодом морит! Вон как пасть голодную раскрывают! Держитесь от нее подальше, а то, ка-а-ак сожрут!» Так что, проанализировав ситуацию, Женька просто показала мальчику кончик языка, немного пожалев о том, что, вопреки прабабушкиным обвинениям, он не стреляет острыми шипами.

– «Зато у Машки теперь папка есть!» – ляпнула Вера. Толи стараясь поддержать подругу, толи наоборот – Димку.

Но, как бы Женька не сердилась на Димкины обидные слова, скоро она поняла, что они не были лишены смысла. Пришло время, когда папа стал пропадать не только днем. Правда, Женька знала, где именно он пропадал. Папа прятался от пугающих его голодных глаз детей в «черной дыре» – так прабабушка Александра называла дом папиной мамы.

– «Затянуло твоего Сашу в черную дыру, – сказала она однажды Женькиной маме. – Не жди, что оттуда когда-нибудь выберется. И что все опять станет, как прежде – не надейся. Крутись сама».

– «Кто, затянула?» – испуганно спросила Женька.

– «Бабушка ваша затянула. Нет бы, о бедных внуках позаботиться, так она своего сыночка кормит, а про вас с вашей мамкой говорит: – «Кто ее просил столько рожать? Говорила я ей: – лишние рты плодить – с пустыми руками ходить! Пусть теперь сама крутится. Я своих детей сама вырастила. И она – не растает». – При мыслях о бабушке, прабабушкины глаза потемнели, как будто и их начало затягивать в черную дыру. Так, видимо, ее тревожила бабушкина бессердечность. Только вот саму прабабушку, ни Женька, ни ее мама, тоже, ни за что не назвали бы сердечной. Потому как, будь прабабушка Александра обладательницей большого сердца, не переняла бы от папы способность исчезать. А она переняла, и исчезала из дома аккурат в те дни, когда получала пенсию. Перемещалась к другим своим внукам. А когда исчезала пенсия, прабабушка снова появлялась на своем месте – в доме Женькиных родителей.

– «Мама точно не растает, – согласилась Женька, хотя и посмотрела на маму с некоторым беспокойством. – Она же не снеговик и…, и не мороженое. А крутиться маме зачем?»

– «Чтобы с голоду вы не умерли – крутиться ей надо, – пояснила старушка. – И чем быстрее, тем лучше».

– «Понятно», – девочка задумалась, потому, что ей все-таки мало что было понятно, и ушла в другую комнату. – «Надо помочь маме, а то она так закрутится, что совсем упадет», – при этих словах Женька начала кружиться, раскинув руки в стороны. Она кружилась сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока сама не упала. Стоило Женьке перестать кружиться, – кружиться начал дом, наверное, он, в отличие от некоторых людей, обладал сердцем и пожелал проявить участие, чтобы бедная семья не умерла с голоду.

С того дня Женька кружилась каждый день. И даже научила кружиться Алешу и малышек, сказав, что так они могут научиться летать. Летать, естественно, никто не научился, хотя иногда у детей и возникало чувство, что они мчатся куда-то прямо по воздуху. И даже голод от кружения никуда не делся. Но зато – никто не умер. Женька, конечно, сомневалась, что бабушкин метод реально работал, но опускать руки боялась и, на всякий случай, кружилась дальше. И даже докружилась до того, что однажды, как ей, толи показалось, толи нет, едва не ввинтилась в какой-то другой мир, где встретилась с уже знакомыми ей желтыми глазами. Тогда, испугавшись, Женька рухнула на пол и начала быстро-быстро моргать, стараясь выморгать из своих глаз изображение незнакомого мира и преследующее ее, так и не распознанное существо.

«Вирус» исчезновения не обошел стороной и саму Женьку. Он покусился на ее детскую наивность. Девочке пришлось учиться осознавать реальность и серьезность происходящего. А ведь, поначалу, когда все только-только стало пропадать, Женька еще верила, что любую пропажу можно вернуть. И даже, по совету подружки – Иры, пыталась что-то найти.

– «А ты поищи, вдруг, найдешь в каком-нибудь углу или под шкафом», – посоветовала подружка.

И Женька принялась искать, – она и все углы обнюхала, и всю пыль из-под шкафа на себя собрала – но ничего так и не нашла. Ни в первый раз, ни во второй. Даже на шкафу, и за ним – не нашла. Как итог – почти сдалась и научилась так сильно нервничать, что начала грызть ногти… на ногах. Усядется по обыкновению в позу паука, перебросив колени через плечи, обхватит ноги руками и давай грызть. Нет, не потому что ногти – хоть какая-то еда – взамен потерянной. За время ногтегрызства Женька точно узнала – ногти – они вообще не съедобные, еще и колючие – могут, наверное, и горло проколоть…. Просто, когда зубы ногтями заняты были, да еще и для этого потрудиться приходилось, Женька как-то отвлекалась от атакующих ее паутинных мыслей и переставала чувствовать, что нервничает. Почему паутинных? – потому что навязчивых – липких, как паутина, и готовых опутать целиком и полностью, и…. А что «и»? – лучше было и не думать.

Но следом за затеей с поисками, пришлось бросить и затею с ногтями. Заметив Женькину новую привычку и, видимо, решив, что Женька решила сгрызть себя полностью, начиная с ног, вредная прабабушка доходчиво объяснила правнучке, что от такого лакомства, в ее животе заведутся черви и съедят там все, что только смогут. И, не смотря на то, что существа они простейшие, избавиться от них будет очень сложно.

Женька, конечно, ни разу не видела под своими ногтями никаких червей, но на этот раз прабабушке поверила безоговорочно – разве же про такие жуткие вещи можно врать? И отчетливо представила себе, как эти самые мерзкие черные существа переползают из-под ее ногтей сначала на язык, а потом целым отрядом добираются до живота – внутри, разумеется. Да, что там – до живота? – до сердца, до рук и ног, даже до мозга! А кому захочется, чтобы его мозгом завладели черви? Женьке точно не хотелось, чтобы все ее тело захватили какие-то там простейшие. Девочка прекрасно понимала, что сама она личность наисложнейшая и подчинение ее сознания и воли простейшими, может привести к последствиям наистрашнейшим.

На несколько мгновений перед Женькиными глазами даже нарисовалась картина, на которой она, управляемая злорадствующими хихикающими червями, подобно роботу, идет, куда не хочет, машет руками, сбивая все стоящее, – а так же, стоящих – по сторонам, и даже зачем-то прямо на ходу, кувыркается через голову и пытается походить на ушах. – «Бррр»… – Женька тряхнула головой, густо заросшей темными, похожими на проволоку волосами, и бросила грызть ногти. Почти окончательно бросила. И начала грызть карандаши, ручки, и прочее…, прочее…, прочее….

Глава вторая

Невидимка без кусочка хлеба

– Так ты идешь, шишки для поделок собирать, или нет? – Видя, что Женька никак не может расстаться со своим кривляющимся отражением, Вера вытерла испачканное мороженым лицо рукавом кофты и постучала пальчиком по стеклу огромных наручных часов. – Время-то тикает.

– Тикает время на маленьких часиках, – сказала Женька. – А на твоих, оно бумкает.

– Зато они модные и дорогие, – защитилась Вера. – Пойдем уже, а? А то я одна уйду.

– И что, мне шишек не оставишь? – усмехнулась Женька, но все же поторопилась обуваться. – А тебе одной вообще нельзя. Тебя люди могут испугаться.

– С чего это? – Вера уставилась на циферблат часов, пытаясь разглядеть в нем свое отражение.

– А ты вся пятнистая, как человеко-жирафа.

– Не бывает такого животного…, то есть, человека…. То есть…, – Вера, вдруг, изменилась в лице, будто сама испугалась своего вида, все-таки отразившись в циферблате. – А можно мне в ванную забежать?

– Только ты быстро, а то я без тебя шишки уйду собирать, – пошутила Женька.

Дойдя до школьного двора, окруженного высокими соснами, подружки уговорились собирать только шишки упавшие на землю, чтобы не оставить голодными белочек и птичек, которые, как им думалось, лакомились содержимым шишек по ночам, когда надоедливые люди уже не угрожали их безопасности.

– Что ты их ковыряешь? – спросила Вера, заметив, как Женька старательно заглядывает под чешуйки шишек. – Они же нам красивые нужны.

– Проверяю, что там жуки не спрятались, – неискренне ответила Женька. – Ты что, хочешь, чтобы тебя поделка покусала? Вот я – не хочу.

– И я – не хочу, – Вера тоже принялась ковырять собранные шишки.

– «Совсем ни одного орешка, ни одного», – вместо желанного орешка, Женька проглотила ком, подкатившийся к ее горлу, и начала икать.

– Тебе попить надо, – сказала Вера. – Девять глотков воды выпить.

– Неа, мне поесть надо, – не согласилась Женька. – Лучше один кусочек хлеба, чем девять глотков воды.

– Глупости, «поесть» – от икоты не помогает. – Вера пыталась застигнуть распухший карман кофточки на пуговицу.

– Другим, может, и не помогает, а мне, ик, еще как помогает, – Женька, незаметно от подруги, отлепила от ствола сосны кусочек подсохшей смолы и положила его в рот.

– Ну…, – Вера пожала плечами, – пойдем к тебе домой, и возьмем по кусочку хлеба. Только со сгущенкой, или хотя бы с сахаром.

– А у нас нет хлеба, – прочавкала Женька, борясь с неподатливой жвачкой. – Сейчас – нет, – спохватившись, добавила она.

– И у нас нет сейчас, – Вера перестала бороться с карманом, и спрятала под манжету оторванную пуговицу.

– Правда? – удивилась Женька. – У вас – нет?

– Да у нас вообще часто хлеба не бывает, – в отличие от Женькиного лица, выражающего и тоску и сострадание, и даже смущение, – последнее оттого, что самой Женьке было бы очень стыдно признаться, что у нее дома нет еды, – Верино лицо выражало безразличие. – Ну, а что тут такого? Я мясо и без хлеба могу есть. А ты, разве, нет?

– А я…, – Женька запнулась, – а я вообще не люблю мясо.

– А разве такое бывает? – теперь удивилась Вера. – Оно же самое вкусное. Я тебе не верю. Почему ты мясо не любишь?

– Потому что оно раньше живое было, – съязвила Женька. – И, наверное, даже милое.

На самом ли деле Женька не любила мясо, – она уже и сама не помнила. А вот хлеб, девочка, вероятно, очень любила. Потому, что в голодные дни всегда в первую очередь мечтала о нем. Да и в последнюю тоже. Вот и сейчас, ненадолго прикрыв глаза, Женька попыталась вообразить, что жует не тягучую горьковатую смолу, а хрустящую хлебную корочку. И, толи Женькина фантазия решила поиграть с ней, толи ветер, заглянувший по пути в пекарню, но девочка почувствовала приятный аромат свежей выпечки.

– Ладно, пойдем уже по домам, поделки делать, – потеряв интерес к беседе и понимая, что шишек они собрали уже больше, чем нужно, Женька дернула подругу за рукав.

– Ты что делаешь, пуговица же выпадет. Потеряется, – проворчала Вера. – Мама мне тогда уши оторвет.

– Чтобы вместо пуговицы пришить? – засмеялась Женька.

Вера насупилась.

– Пуговицы, между прочим, денег стоят. А мама не любит, когда мы деньги теряем.

– «Мясо без хлеба едят, а пуговицу потерять боятся», – подумала Женька с непониманием. А вслух опять засмеялась. – А уши – бесплатные, да?

Шлепая по асфальту длинными языками голодных сандалий, Женька одновременно и поторапливала себя и сдерживала. Сдерживала потому, – что боялась потерять по дороге аромат свежей выпечки. А поторапливала – потому, что аромат этот, усиливаясь, а не уменьшаясь, внушал ей надежду и трепетную радость.

Добежав до входной двери, Женька несколько раз шмыгнула носом, икнула и, растянув на лице счастливую улыбку, вошла в квартиру.

– Ммм…, – с этим ароматом не мог бы сравниться даже аромат самого сладкого на свете пирожного. Белый хлеб, горячий настолько, что засунь в него руку за мякотью – непременно обожжешься. А корочкой второпях можно порезаться. Но он такой вкусный, такой…. – Женька облизнулась, скинула с ног обувь и влетела в зал. – Представляете, оказывается, запах хлеба улетает за целый километр! Я его еще около школы поймала!

– Ого! – Алешка поставил шах самому себе. – И что же ты с ним сделала?

– С чем? – не поняла Женька.

– С запахом хлеба. Кстати, а какого хлеба-то?

– С…свежего, – заикнулась Женька, чувствуя что-то неладное, а вместе с неладным, холодных мурашек, забегавших по ее рукам и животу.