Текст книги "Бриллиант в мешке"

Автор книги: Юлия Винер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Юлия Винер
Бриллиант в мешке

Часть первая ЧЕРТ ПОПУТАЛ

1

Держу я их в горсти, перебираю, из руки в руку перебрасываю и все думаю – что же мне с этим делать, что называется, ни проглотить, ни выплюнуть. Сижу, сам телевизор слушаю, где какое поселение обстреляли, какого самоубийцу арабского с бомбой поймали, а сам все о своем. Надо же, какую ответственность на себя взвалил, это я-то! Сколько неприятностей, сколько хлопот, сколько нервов! А мне это надо? Больному человеку? Вот уж, что называется, черт попутал.

А так у нас тут в Израиле все плавно развивалось.

Мы уже квартиру собственную приобрели, хоть не новую и маленькую, но в самом центре, на втором этаже, и лестница нетяжелая, и все рядом, и магазины, и рынок, и транспорт во все стороны – и тихо. Все даже удивлялись, как это, в центре, а тихо. Очень просто: стены толстые, а наши окна все выходят не на главную улицу, а в тыл, в тихий тупик. Дом старой постройки, что называется, бывший благородный, с высокими потолками и даже с черным ходом, правда, дворика за домом практически нет, так, узкий пролет, заваленный всяким хламом, проходить по нему неприятно, но мне и все равно, я вообще редко куда теперь хожу.

Я своей квартирой очень доволен. Да и жизнью, в сущности, всегда был доволен, не было бы счастья, да несчастье помогло, хотя другие думают – бедняга, жалеют меня, а я и не собираюсь их разубеждать, зачем, пусть жалеют, мне же в результате лучше.

И вдруг возникла большая неприятность.

С полгода назад сижу я как-то на своем обычном месте у окна, отбираю, как сейчас помню, светло-розовые лоскуты, покуриваю и в окно иногда гляжу – я люблю смотреть в окно, что там на улице делается, вроде и дома сидишь, и в жизни участвуешь, только в нашем закоулке мало что делается, так, люди ходят, кошки по помойкам шастают, на тротуаре машины стадами, а мне больше и не надо.

И вдруг началась бурная деятельность – в доме напротив, в самом конце тупика, начали ремонтировать нижнее помещение, понятно, грохот, пыль, машины со стройматериалами, бетономешалку подогнали, в конце тупика гладко забетонировали порядочную площадку между тем домом и нашим. Что же это такое будет, думаю. Ладно, думаю, ведь кончится когда-нибудь, перетерпеть можно, и спокойно так думаю, ничего плохого не жду, даже любопытно было смотреть, как строят – надо сказать, бестолково до смеха.

Однако деньги у хозяев, видно, были, достроили быстро, большие окна с зеркальными стеклами, дверной проем красивой аркой сделали и занавеси бархатные повесили, площадку перед домом обставили горшками с пальмами и всякими растениями – и открыли ресторан. Открыли где-то в марте, и я даже радовался – занятно иногда на людей взглянуть, как они там за стеклом питаются, да и на зелень смотреть приятно, цветочки разные начали цвести, я эти маленькие удовольствия очень ценю. Люди все больше религиозного типа, в ресторан ходили большими группами, с детьми и младенцами в колясках – празднества свои справляли, ну, а мне что, я не против.

А вот как стало совсем тепло, тут и начались мои мучения. Площадку-то не зря бетонировали, прямо у меня под окнами, все эти празднества на ней и пошли. И динамики бухают, аж пол подо мной дрожит, и сами они песни дикими голосами орут и пляшут, и всё до поздней ночи, ко мне на второй этаж хорошо доносится, от стен отражается, как в трубе. Неприятно мне стало у открытого окна сидеть, пришлось закрывать, хотя и лето.

Сперва думал, ладно, притерплюсь, до осени как-нибудь доживу, зимой посетитель внутрь пойдет, а там, глядишь, разорятся или что.

Однако вижу – спать невозможно. Особенно ночью попозже – вот уже и притихнут, расходиться начнут, уж и заснешь кое-как, а тут официанты начинают столы-стулья внутрь таскать. На столы расходоваться особо не стали, под скатертью все равно не видно, столы самые дешевые, фанерные с железными полыми ножками, поволочет он такой стол либо стульев штуки четыре сразу, я в постели подскакиваю. И столов они выставляют много, штук до двадцати, да к ним стулья, а работников всего двое, и нет чтобы вдвоем аккуратно поднять и отнести, каждый волочет отдельно, ножками железными по бетонному полу – как автоматные очереди, одна за другой.

Расстреляют меня так, полузаснувшего, ночь к чертовой матери.

Сказал жене – сходи, пригрози, что в полицию пожалуемся, как раз закон насчет шума вышел. Жена говорит, может, не надо в полицию, все-таки мы совсем рядом, а вдруг они нам что, никакая полиция не поможет… Тут я, правду сказать, рявкнул на нее, дурой обозвал, трусихой, толкнул даже в спину, очень уж спать хотелось. А обозвал зря, совсем она у меня не дура и не трусиха. И говорила, может, по делу. Но я все равно погнал, иди, говорю, или ждешь, чтобы я сам пошел? И пойду, если ты на такую простую вещь не способна. И начал будто бы из постели выкарабкиваться. Да куда ты, нельзя тебе, да еще ночью, оделась и пошла. Не добьется, конечно, ничего, она кричать по-здешнему не умеет, попросит вежливо, они отбрешутся, постоит и пойдет. Жалко даже стало.

2

Мне ее часто бывает жалко. Говорят, это значит – люблю. Ну, не знаю, какое у нас с ней сейчас «люблю». Раньше, конечно, было чувство, там уж «люблю» или еще что, но было, а сейчас не знаю. Постарела – смотреть неинтересно, в бедрах, в груди расширилась, а ноги тонкие стали, в голом виде я ее давно не наблюдал, ни к чему, а в одежде нормально, но неинтересно.

Но изругал зря. Жена у меня – дай Бог каждому, особенно, если учесть мои обстоятельства. С женой мне, как и вообще со многим, серьезно повезло, то есть не повезло – сам выбирал, но мог ведь и ошибиться. Когда молодой был, диагноз только-только поставили, мать все убивалась: либо один останешься, либо подхватишь какую писюху, так она тебя быстро бросит, кто с тобой, кроме матери, захочет возиться? И все эти годы не верила, что Таня при мне останется, а я так нисколько не сомневаюсь.

Начать с девушкой мне тогда ничего не стоило, по внешности сперва ничего не было заметно, только боли. Это сейчас меня согнуло сильно, а так внешность у меня была вполне нормальная, в отца, это сейчас я больше на мать стал походить, может, благодаря общему национальному окружению, но мать у меня тоже была ничего.

Я девушек не обманывал, упоминал, какая у меня болезнь и что будет дальше. Некоторых отпугивало, а некоторых, наоборот, крепче забирало, остроты придавало, что ли. Такой интересный парень – и такие мучения, а впереди еще хуже. Хотелось, ясное дело, еще погулять, но я тогда сразу сообразил, что жениться мне надо побыстрее, пока выбор есть, и прочно.

Нравилась мне одна, причем не половинка, как я, а чисто русская. И я ей тоже, и про женитьбу сама заговорила. Однако вышла осечка. Стал я ей как следует про болезнь объяснять, что через десять лет будет да что через двадцать, мол, знай, на что идешь, а она рот мне зажимает, обнимает, милый, милый, с тобой мне ничего не страшно, все равно люблю и хочу. Я уж настроился, даже матери сказал: готовься. Через день приходит, бледненькая такая, милый, родители категорически против за инвалида, отец даже плачет, давай так поживем. Но это уж извини, мне настоящая жена нужна, а не так, хотя досадно было, сильно она мне нравилась, чуть было не поддался. Но я уже и тогда разбирался неплохо, либо со мной живи, либо родителей слушайся, иначе одна нервотрепка.

А у меня в резерве была вторая кандидатка, и тоже чисто русская, эта самая моя Таня.

3

Вот я как раз слышу, ключами звякает, вернулась. А за окном не заметно, чтоб тише стало, как гремели столами, так и гремят. Как я и думал.

– Ну, что они сказали?

– Сказали, постараются. Чтоб не позже двенадцати расходились. И звук, сказали, привернут.

– А про столы?

– Про столы я уж не говорила.

Вот, не хотел я на нее злиться, жалел, что выругал. А как тут удержишься?

– Я тебя, Танюша, зачем посылал?

Молчит, раздевается. Не представляю, кто еще сегодня такие комбинации носит. И где она их берет, неужели из России привозят? И рубашки ночные, хоть бы купила себе какую теперешнюю, может, интереснее было бы с ней лежать.

– Зачем я тебя посылал, а? Свежим воздухом подышать?

Ложится осторожно, всегда следит, чтоб не задеть, не толкнуть, я-то лежу вкривь и вкось, то так, то этак, мне всегда неудобно лежать, ортопедическую кровать надо купить, да мало ли чего надо. Грохот внизу наконец-то затих, спать хочется – сил нет. Но нельзя же так оставить.

– Я к тебе обращаюсь, а ты не отвечаешь. Порядок, по-твоему?

Кладет руку мне на спину, как раз туда, где сегодня особенно болит, она всегда это знает не спрашивая, гладит, массирует, говорит тихонько:

– Давай, Мишенька, спать. Хозяина не было, а с официантами что говорить. Завтра схожу.

Я еще ругаюсь, но лень, а она гладит, гладит, незаметно и заснул.

И так каждую ночь. Музыку немного прикрутили, и расходиться стали чуть раньше, но про ножки железные понимать не желают, и заснуть раньше часу-полвторого все равно невозможно. Но ведь и утром подольше не поспишь! Где-то около восьми все начинается сначала. Эти официанты, может, и ночуют там, в ресторане. Сперва они моют свою площадку из шланга, и криком при этом общаются. Тут я еще пытаюсь дремать. И сразу тащат эти проклятые столы-стулья из помещения обратно на площадку, и все волоком. Тут уж я просыпаюсь, как от стрельбы. Чтобы днем поспать, под музыку и пение, вообще говорить нечего.

Я в полицию все-таки позвонил, пожаловался. Что, спрашивают, безобразие какое-нибудь, драки? Нет, говорю, но музыка очень громкая, и потом убирают с грохотом. Музыку, отвечают, до одиннадцати имеют право. Если позже будут, сообщи. А про столы-стулья, про крики сказали, ты с ними сам по-хорошему договорись. Сам понимаешь, центр, какая уж там тишина. Или, говорят, вставь двойные стекла.

Жизнь моя, до сих пор в общем-то очень благополучная, вся пошла наперекосяк. Тане легче, она за день намотается и спит, а мне сна нужно много, сон для меня одно из главных удовольствий, но при этом очень хрупкий, и не выспаться для меня – гибель.

Я ведь как до сих пор жил? Размеренно. Врачи и там всегда говорили, и здесь говорят, что ровное, спокойное настроение для меня главное лечение. Вот я себе смолоду все в жизни и распланировал. И более-менее все шло по плану, а что не шло – не обращал внимания, и все. Ответственности особой на себя брать не приходилось, опять-таки спасибо болезни, с инвалида какой спрос? Если только он ухитряется кое-как жить и функционировать, уже ахи и умиление – надо же, инвалид, а совсем как человек. Другие некоторые, вроде меня больные, оскорбляются, считают такой подход за унижение, а по мне, так очень удобно, для нервов очень хорошо.

Вот, например, дети. Сделать я их сумел, сына и дочку, а возиться с ними – никто от меня и не ждал, наоборот, только удивляются, как такой больной таких славных, здоровых деток сделал, честь ему и хвала, молодец, не подвел женщину, дал ей, что требуется. Не знают, что болезнь моя это дело ничуть не затрагивает, я и сейчас вполне могу, только в смысле позиции сильное неудобство, но моя приспосабливается.

Да взять хоть и это дело. Здоровому мужику при женщине всегда приходится быть в форме, головной болью не отговоришься, выполнять надо, а не выполнит – некоторые, говорят, очень страдают в смысле самолюбия. А с меня опять же – какой спрос? Как-то получилось, уже спасибо, моя, наоборот, всегда хвалит, говорит, ты у меня молодец.

Я и сам знаю, что молодец. Когда я еще ходил получше, и спина попрямее, у меня сколько раз были подружки, я это любил. Одна до сих пор звонит иногда, но ведь к себе домой не приведешь, а ехать к ней мне теперь хлопотно, да и сомневаюсь я уже, у нее ни сноровки Таниной нет, ни привычки. Так что теперь с одной женой приходится, а интересу к ней прежнего нет. Правда, и она последнее время стала как-то скучнее, возраст, что ли, или устает на работе.

Однако иногда все же надо. Так и это мне ресторан проклятый порушил. Тут все-таки сосредоточиться надо, настроиться. Только настроишься, только приладишься, как грянет под окном музыка либо ножки железные по бетону заскрежещут – все как есть пропадает. Спасибо Тане, она мне мучиться не дает, сама наскоро все сделает, облегчение, конечно, есть, но удовольствия мало.

4

И возненавидел я этот ресторан, а особенно этих официантов, как в жизни никого не ненавидел. Другой врагов наших государственных так ненавидеть неспособен, как я этих, своих. Хотя тоже не полностью свои оказались. А это чувство для здоровья – нет его вредней, особенно если выхода ему не находится. Даже курить больше стал, совсем ни к чему.

Целый день сижу у окна, все смотрю вниз и все мечтаю, как мне их изничтожить, какую пакость им сделать. Рассмотрел я этих парней в деталях, один красавчик с усиками, тонкий, высокий, скользит между столиками будто балет исполняет, зовут Азам, арабский человек. Второй Коби, ростом пониже и с желтой крашеной щетиной на голове. Сам хозяин, сволочь жирная, наружу выходит редко, больше внутри сидит, при кондиционере. Еще девочка одна есть, официанточка, но к ней у меня большой злости не возникло, ходит себе, носит, я даже ее голоса не слышу. А эти двое, Коби и Азам, с гостями еще ничего, сравнительно тихо, но между собой орут – один в одном конце, другой в другом – пепельницы принеси! два гуляша! Азам, куда смотришь, где салат?

Даже работать меньше стал. А заказы задерживать не приходится. И я свою работу люблю и дорожу ею. Этой работой я тоже болезни обязан, а через нее и квартирой нашей замечательной, на Танины заработки да на мою инвалидную пенсию нам бы разве ее поднять.

И вот из-за проклятого ресторана моя производительность снизилась, и к выдумке всякая охота пропала, вместо новых узоров все воображение сконцентрировалось на мести. Сижу у окна, смотрю вниз и явственно так вижу: вот Азам несет полный поднос, а я ему банановую корку под ноги. Он спотыкается, Коби хочет его поддержать, а в руках тоже поднос, оба грохаются, бутылки, тарелки с горячей пищей во все стороны, гостям хорошо достается. Крик, шум, выходит хозяин, обкладывает обоих последними словами и гонит к чертовой матери…

Нет. Что толку? Этих выгонит, других возьмет, таких же.

Лучше так: беру я горсть своих тряпочек, в середину камушек, кучку спичек и пару непотушенных окурков, сматываю все в моток, окунаю в керосин и вечерком, когда у них там самое веселье и самый вой, швыряю прямо в ихнюю арку. Доброшу, у меня руки неслабые, тренированные. Оно, пока долетит, вспыхнет, занавеси бархатные подпалит, а там и прочее загорится, скатерти, столы-стулья фанерные, одежда на людях… Люди ничего, люди успеют выбежать, а заведение – ух, как пылает, Коби с Азамом мечутся в дыму, людей выгоняют, занавеси срывают, да разве поможет. Приезжает пожарная команда, амбулансы, ну, жертв особых не надо, просто легкие ожоги, шок, им в больнице укольчик, и порядок.

Зато от заведения одни стены черные, мокрые, обгорелые. Хозяин бродит, смотрит, прикидывает и решает, что не стоит ему заново все здесь заводить, лучше в другом месте…

Но и это не годится. Во-первых, не будет от моего мотка тряпок пожара, выльют бутылку воды, он и погаснет, а если вдруг загорится, полиция быстро найдет, кто поджег.

Так вот сижу, курю от нервов и все смотрю вниз, отлыниваю от работы, а в душе злость так и кипит, отравляет организм.

5

И вот как-то раз я пообедал, а поспать нельзя, внизу то ли свадьба, то ли что. Сел к станку и для пущей злобы глянул в окно. И вижу – выходит на порог хозяин. Стоит в своей арке, руки в карманы, шныряет глазами незаметно так по сторонам, даже наверх глянул, но меня увидеть не может, я против света, и окна у нас немытые, сколько раз моей напоминал, но ей все некогда. А на площадке пир горой, пляски, на хозяина никто никакого внимания.

Пробегает мимо него Коби, хозяин что-то ему тихо сказал, Коби остановился и подбородком сделал знак Азаму. Азам подошел. Хозяин опять что-то короткое сказал и вроде как Коби руку пожимает, а второй рукой легонько махнул на площадку. И тут же ушел обратно в помещение.

Парни быстро посовещались и пошли к столику в углу, около горшка с пальмой – там сидят всего две старушки, есть в основном кончили, так, на пляски смотрят. Коби им с улыбкой что-то говорит, вроде как извиняется, а Азам снял с локтя салфетку, скомкал. Старушки улыбаются в ответ и обе взяли в руки свои тарелки. Парни один край стола приподняли, Азам удерживает его на весу, а Коби нагнулся, схватил у Азама салфетку и, вижу, быстро запихнул в ножку стола. Азам стол тут же опустил, попробовал, прочно ли стоит, не качается ли – по жестам вижу, мол, поправили, теперь не качается. Опять старушкам поулыбались и ушли.

Я только еще начал соображать, что бы это такое было, а тут являются два полицейских и через минуту выводят хозяина. Культурно выводят, без насилия, то есть он сам с ними идет и только плечами пожимает, по дороге крикнул Коби издали: «Сейчас вернусь, вы тут пока без меня». Гости сразу притихли, плясать перестали, хотя Коби с Азамом ходят между столами, успокаивают, но тут мне телефон. Материалы с фабрики везут, оставят, как всегда, у черного хода, потому что с фасада, по главной улице, к моему дому и подъехать нельзя – и я отвлекся.

Понял я, конечно, что парни в ножке стола что-то спрятали. Деньги? Вряд ли, места мало. Наркотики, что ли? Тоже вряд ли. Что-то хозяин Коби передал, когда руку пожимал, ясно, что не детскую игрушку, раз полиция пришла. А между прочим, кто-то хозяина предупредил, это у него, значит, в полиции есть свой человек.

И тут, на беду мою, меня и осенило, какую я могу этому ресторану сделать большую пакость. И главное, идиот такой, совершенно, думаю, для меня безопасно, никто не узнает. И не мечтаю даже, какой это произведет переворот во всей моей жизни.

Глянул в окошко, там вроде все обратно наладилось, враги мои запустили музыку на полную катушку, мороженое, торты разносят, гости по местам сидят, хотя не поют. За тем столиком в углу тоже теперь полный комплект, наплясались и проголодались, кушают десерт. Поторапливаться, думаю, надо, и взялся за телефон. Уже набирать хотел и сообразил – где же никто не узнает, телефон-то мой в полиции моментально засекут, это сегодня просто.

Придется дойти до автомата. Я не то чтобы ходить не могу, но затруднительно. И неприятно все-таки, на меня на скрюченного люди на улице смотрят, хоть мне и все равно. До автомата, однако, добраться можно, он в двух шагах на главной улице.

Добрался быстро, очень уж злорадство меня подстегивало, крупно я им сейчас насолю! Всем, и хозяину, и парнишечкам, а девочку, думаю, не тронут, она ни при чем.

Набрал полицию, в зубы взял кусочек бумажки (в детективе одном прочел, человек тогда начинает шепелявить, нипочем голос не узнать), девица ответила, и я с расстановкой произнес, что по дороге приготовил: слушайте, говорю, меня внимательно. То, что вы ищете, находится в таком-то ресторане, в ножке стола, который на открытой площадке, около пальмы в самом углу. Приезжайте немедленно, а то исчезнет. Девица было спрашивать, кто я да где я, но я только повторил: ресторан такой-то, столик возле пальмы в углу, и повесил трубку. Теперь как повезет. Передаст она быстро и кому надо – приедут и возьмут, а нет – я ничего не теряю.

На второй этаж к себе поднялся – даже не почувствовал.

И нетерпение меня колотит – разойдутся посетители, Коби с Азамом тут же столик этот уволокут, ищи-свищи тогда. И досада берет, поделиться не с кем, моя после работы сразу к сыну поехала, с младенчиком сидеть, внучком нашим первым, и вернется поздно.

Нет, думаю, так нельзя, наношу большой ущерб здоровью. Сел у окна, а у меня на станке тогда небольшой коврик был заделан, простенький, из трикотажных обрезков, соседка заказала. Отобрал я десятка два подходящих тряпочек, свернул каждую в трубочку, стал связывать узелками и вижу – не хватает мне в одном месте светлого какого-нибудь оттенка, а в другом коричневого. Копаюсь в своих запасах – нету. Эй, думаю, да ведь мне новые должны были привезти. Совсем я с этими делами заморочился!

Выглядываю – вон они стоят у подъезда, два тючка в пластиковых мешках, кое-как липкой лентой обмотаны. Почему всего два, они обычно три привозят. Хотел позвонить, поругаться, но уж очень было не до того.

6

А на ресторанной площадке сильно уже поредело, однако за моим столом все еще сидят. Вижу, Коби близко там крутится, вроде бы убирает со столов, а сам ждет не дождется. Ох ты, думаю, полиция мать родная, проворонишь ты сейчас все на свете. Однако твердо себе говорю: кончай истерику, ты свое исполнил, теперь от тебя не зависит, занимайся делом. И звоню Ицику, мальчишке из квартиры напротив, он мне иногда помогает, прошу, чтоб принес мне мои тючки. Сейчас, говорит, досмотрю тут по телику и принесу.

А уже слегка темнеть стало, хочу зажечь свет и не решаюсь, вдруг они увидят, как я у окна сижу и за ними наблюдаю. Посидел немного в полусумерках, тут они свое освещение включили, куда ярче моего, и стало неопасно.

Принялся опять за узелки, но идет плохо, пальцы дрожат, а глаза все время поворачиваются к окну. И вот вижу – из-за того стола встают. Я даже сам со стула встал. Тут слышу – чей-то мобильничек там внизу тихонько чирикает. Смотрю, Коби из кармана вытащил, послушал секунд пять, телефончик в карман бросил и крикнул Азаму: «Давай быстро!»

Оба они к этому столу так и рванули, старушкам стулья отодвигают, улыбаются опять напропалую, Азам всю кучку теснит осторожно на выход, а Коби стол плечом приподнял, засунул руку под ножку, поковырялся там. Салфетку скомканную бросил на стол, держит что-то в кулаке, стоит, оглядывается, глаза дикие.

А Азам его прикрывает, любезничает с уходящими посетителями, видно, шутит, смех, на Коби никто и не смотрит. Он сделал было шаг к ресторану, тут же передумал, потом к горшку с пальмой, опять передумал, опять оглянулся, и вдруг вижу, бежит прямо к моим тючкам, липкую ленту на тючке оттянул, сунул в отверстие кулак, вытащил, тут же ленту на место прижал и нацелился тючок этот схватить, видно, забросить куда-нибудь хотел, но оглянулся на Азама, а тот смотрит поверх голов, и я туда же посмотрел – впритык к площадке машина, и из нее вылезают двое, сразу ясно, кто такие. Коби тоже их увидел и в два скачка вернулся на площадку, стал обеими руками собирать грязную посуду со столов.

Эти двое вошли потихоньку, Азама за плечо и прямо ведут его к тому столу. А Коби вроде бы ничего не замечает. Те Азаму что-то сказали, и он поволок столик внутрь. Загрохотало, понятное дело, люди стали оглядываться, один из тех двоих подозвал Коби, быстро в руке ему что-то показал, и парни понесли стол вдвоем, беззвучно, вот так бы всегда.

А меня от досады прямо корежит. И чего там в полиции так долго качались? Теперь ничего не найдут. На три минуты бы раньше, и не успел бы ихний осведомитель позвонить. И может, конец бы всему этому ресторану, зависит, конечно, что они такое прятали.

Посетители оставшиеся быстро разошлись, я было подивился, что никто счета не спрашивает и не платит, порадовался даже, что все разбежались не платя, но вспомнил, что такие празднества оплачиваются заранее, даже этого маленького утешения нет. Осталось на площадке неубранное поле битвы, да я, полководец проигравший, наверху как попка сижу.

Тут, вижу, мой Ицик вышел из подъезда, взял тючки с материалом, понес наверх. Я ему дверь открыл и копаюсь в кошельке, вытащил было десятку, нет, думаю, всегда ему пятерку даю, чего это сегодня, подозрительно покажется. И такое вдруг чувство нехорошее, во что ввязался, вот, уже рассуждаю как преступный элемент.

Пришел он, занес в комнату, я спрашиваю на всякий случай: ты хорошо смотрел, только два тючка, три ведь обычно, нет, говорит, сегодня почему-то только два. Взял пятерку и ушел.

А я остался ни жив ни мертв. Любопытство меня разбирает посмотреть, что там такое, и страх ужасный – ведь станут искать и непременно до меня доберутся.

Или полицию сразу позвать? Тогда уж их наверняка загребут, но себя открывать, подставляться? Да ни в коем случае.

А я вот что, думаю, выну, посмотрю и тут же обратно положу, будто и не открывал еще. Если вдруг придут, потребуют, пусть забирают хоть весь мешок, я ничего не знаю.

Руки трясутся, липкую ленту потянул, а она вся снялась, по второму разу плохо приклеивается, ладно, я ее потом слюнями. Сунул руку в мешок, тряпки-то вынимать не хочу, так шарю – тряпки и тряпки. Вспотел весь, спина разболелась нагибаться, копаюсь осторожно, чтоб тючок остался как бы нетронутый. Нащупал сквозь тряпки что-то твердое, небольшое! Думаю, мусор какой-нибудь, но на всякий случай потянул. Вытянул мешочек бархатистый, размером всего ничего, весь в кулаке помещается, с одного конца туго затянут резинкой, а внутри что-то перекатывается, вроде орешков. Вот беда, пока размотаю! Выглянул в окно, там вроде все, как было, на площадке разорение, а у входа стоит девочка-официанточка, заворачивает желающих посетителей. А в ресторане все занавеси задернуты, музыка не играет, но свет горит. Обыск, видно, делают.

Стал резинку разматывать, в спешке потянул слишком сильно, она возьми да лопни, все, что внутри было, прямо в горсть мне и высыпалось. Я кулак зажал, сердце колотится, не глядя уже догадываюсь, но говорю себе – иди на кухню, найди такую же резинку, не то беда. Хорошо, Таня у меня запасливая, резиночки эти никогда не выбрасывает, а надевает на ручку кухонного шкафа. Кулак крепко держу в кармане, нашел подходящую резиночку, немного цвет другой, но вряд ли заметят. Вернулся в салон, глянул в окно, все по-прежнему.

И раскрыл кулак.