Текст книги "Не моя мама"

Юлия Клыкова
«Не моя мама»

1

«Я всё знаю. Ты всё время врала. Ты не моя мама. Поэтому и не любишь меня…»

Прозрачная пелена перед глазами сгустилась и задрожала – буквы расплылись, слова потеряли чёткость. Рука сама собой скомкала линованную бумажку и бросила на стол, где её тут же деловито перехватила Ленка. Разгладив мятый листок, подруга быстро пробежала его взглядом и посмотрела на Машу:

– Это надо выкинуть. Лучше сжечь. Если попадёт в полицию, проблем не оберёшься!

– С ума сошла? – от возмущения у неё мгновенно высохли слёзы. Рванувшись к приятельнице, Маша протянула ладонь к записке, – Отдай!

– Маш, ты чего? – Ленка растерялась и без споров вернула бумагу, – Неужели не понимаешь? Если полиция это увидит, на тебя сразу насядет опека. Начнут выяснять – что да как, не обижаешь ли ребёнка, не бьёшь ли, не заставляешь работать…Тебе оно надо? Хочешь, чтобы отобрали?

– Не хочу, – буркнула Маша, пряча листок в карман, – Но если я не покажу эту записку, меня пошлют куда подальше – скажут приходить через три дня. А то ты не знаешь!

– Ну и что? – неподдельно изумилась Ленка, эмоционально всплёскивая руками, – Мы за эти три дня сами его найдем! Маш, ты чего? Серьёзно поверила, будто он куда-то сбежал? Ты меня прости, но твой Кирюха – типичный маменькин сынок. Тепличный, послушный и мягкотелый. Небось обиделся на что-то и решил попугать. Наверняка отсиживается у кого-то из друзей!

Маша нахмурилась – ей совсем не понравилось определение Ленки, касающееся Кирилла. Это неправда! Она не носится с сыном, как наседка! И не давит на него. Ну, почти. Да, Кирюша очень спокойный и застенчивый мальчик… Но если он чего-то не хочет, заставить его просто невозможно!

С трудом сдерживая злость, Маша выдохнула сквозь сцепленные зубы:

– Лен… Ты, конечно, моя подруга… Но извини – иногда такую пургу гонишь. Так и хочется по морде съездить. Очнись уже! У меня сын пропал! А ты предлагаешь в какие-то игры играть! Или у тебя со зрением плохо? Он же написал почему ушёл! Почему не хочет со мной жить! Нет его у друзей, я уверена. Тепличный или нет, но упрямый. Как и я. И если что-то втемяшил в голову, пойдёт до конца…

Ленка слушала страстный монолог с мрачноватым выражением лица, выстукивая на столешнице раздражающую дробь длинными острыми ногтями. Постепенно, с каждым новым словом, недовольная мина трансформировалась – обиду сменило недоумение, потом подозрение, и, наконец, понимание:

– Машуль, ты что… Хочешь сказать… Этот бред – правда? Кирюха не твой сын?! Да ну! Не может быть! Он же вылитый ты!

2

Перрон за окном дёрнулся и побежал. Электричка тронулась. Какое-то время, Кирилл сидел молча и бездвижно – прижавшись щекой к стеклу и провожая взглядом пролетающие мимо высотки. В голове царила пустая и гулкая тишина – как в том огромном железном баке, который он с друзьями отыскал на территории заброшенного завода.

Зачем он сбежал?

Теперь, устроившись на оббитом дерматином сиденье и глядя сквозь мутноватое запылённое стекло, он и сам не мог сформулировать чёткого ответа на этот вопрос. Эмоции, ослепившие его, когда в руки попали документы, хранимые мамой в запертом секретере, опустошили до самого дна, и теперь, в душе не осталось ничего, кроме застарелой обиды.

Хотя… Он ведь не его мама…

Но зачем?! Зачем, зачем, зачем? Зачем она забрала его к себе, да ещё и усыновила? Племянника, сына сестры – если совсем не любит его?

В том, что это так – Кирилл не сомневался. Если бы тётя… Да, именно так – если бы тётя любила, она не унижала бы его. Не кричала бы на него такими злыми словами, что от обиды, сердце заходилось бешеным стуком, а рот почему-то наполнялся горьковато-солёной слюной.

«Ты безынициативный неумеха! Тупица! Лентяй! Ничего не способен довести до конца! Почему прогуливаешь занятия в художественной школе? Опять? Я столько денег выбросила на скрипку! И снова пустые траты! Ты никогда ничего не добьёшься в жизни!»

Однажды он попытался объяснить, что ему совсем не нравится ни скрипка, ни рисование, ни – так, на всякий случай – пение или танцы. Признался, что хотел бы записаться на каратэ. Стать сильным, научиться драться…

«Драться? Постоянно ходить в синяках? И какая в этом практическая польза? Ну что молчишь? Хочешь работать охранником? Это твоя цель в жизни? Хватит нести чушь! Садись делай уроки. И учти: ещё раз я услышу, что ты пропускаешь рисование… Забудь о своих друзьях!»

Кирилл вздохнул, подышал на окно, и провёл пальцем по стеклу, выводя кривоватые неловкие буквы. Странные всё-таки люди эти взрослые. Не хотят чего-то делать, но всё равно заставляют себя. Почему так? Нравится быть хорошими? Постоянно злиться и раздражаться, глядя на ненавистного племянника… Но всё равно терпеть, стиснув зубы?

Он бы так не поступил. Если бы ему ужасно не хотелось, никогда бы не забрал ребёнка сестры. Пусть живёт себе в детском доме. Кто знает, может, так и лучше? Хотя бы всё по-честному...

А если бы совесть стала мучить – присылал бы деньги и подарки. Так куда лучше, чем постоянно обзываться с такой злостью и ненавистью в глазах, будто хочешь убить…

Кирилл так увяз в размышлениях, что заметил подошедшего контролёра, только когда тот наклонился, и, потормошив его за плечо, произнёс:

– Мальчик, твой билет?

Билет, само собой, он не покупал. Но для вида, Кирилл всё равно обследовал карманы – сперва нагрудные, затем привстал и полазил в джинсах. Нет, деньги у него имелись – когда мама, которая тётя, ушла на работу, Кирилл разбил свою копилку, и, собрав мелочь в пакет а бумажные деньги в кошелёк, спрятал всё это добро в рюкзаке. Но проезд оплачивать не стал: во-первых, пока ещё не решил, куда и зачем едет, во-вторых, прикинул, что лучше на эту сумму купит десять-двадцать бичей или парочку пирожков. Есть-то что-то нужно…

– Ой, кажется, потерял…

Контролёр насмешливо хмыкнул, всем видом показывая отношение к его неумелому вранью.

– Вставай, заяц. Шагом марш на выход. Сейчас как раз остановка. И не вздумай бежать – вызову подкрепление.

Подкрепления Кирилл не хотел – прекрасно понимал, что если его увидит дежурный отряд железнодорожной полиции, то наверняка прицепится и не оставит в покое, пока не выведет на чистую воду. Если уж контролёр не поверил в такое немудрёное враньё, то когда его начнут заваливать вопросами, он точно запутается и примется нести всякую чушь. Лучше выйти. Кто знает, может быть, этот город тоже сгодится…

И, со вздохом подхватив стоящий в ногах школьный рюкзак, не оглядываясь на уже почти не видное на стекле зачёркнутое слово «мама», Кирилл потопал к выходу из вагона.

3

Клин встретил его жарким, клонящимся к закату солнцем и шумом вокзальной толпы. Спрыгнув с подножки электропоезда, Кирилл надел на спину рюкзак и торопливо двинулся прочь. Конечно, он не настолько мал, чтобы взрослые останавливали его словами: «мальчик, а где твоя мама?», но всё-таки не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

Покинув здание железнодорожного вокзала, Кирилл осмотрелся по сторонам, и, разглядев в конце квартала огромное жёлтое здание гипермаркета, недолго подумав, направился в его сторону. Желудок, приветствуя такой выбор, радостно откликнулся – пришлось ускориться, нетерпеливо подпрыгивая при ходьбе.

Внутри, естественно, оказалось шумно и очень людно. Спрятав рюкзак в камеру хранения, Кирилл выдернул ключ, подхватил огромную тачку и торопливо зашагал между высоких стеллажей, стараясь лишний раз не смотреть по сторонам.

Он прекрасно понимал – денег в обрез и разглядывать полки, чревато ненужными покупками. Поэтому отыскав бакалею, бросил в тележку с десяток пакетов лапши быстрого приготовления и несколько банок самой дешёвой кильки. Затем, проехал чуть дальше – взял три сладкие булочки, жидкий йогурт и направился к кассам.

Кирилл плохо представлял, что будет делать дальше. Уже на выходе, его посетила мысль, что лапшу, вполне возможно, придётся жевать сухой, потому что про кипяток, он, естественно, не подумал.

На улице, перекладывая покупки из пакета в рюкзак, он заметил внимательный взгляд какой-то женщины и резко передумал перекусывать прямо здесь, неподалёку от магазина. Поэтому, застегнув сумку, двинулся прочь с самым независимым видом, старательно игнорируя мысль, что тётка обо всём догадалась и каким-то образом раскусила его.

Так, озабоченный манией преследования, Кирилл прошёл несколько кварталов, ничуть не следя за дорогой. Только заметив, что очутился в незнакомом районе, он испуганно завертел головой, тщетно пытаясь вспомнить, как сюда попал.

По-хорошему, следовало вернуться на вокзал – там никто не удивляется, встречая жующих людей. Вот если он вцепится в булку прямо здесь, то его точно заметят и запомнят. Но спрашивать маршрут у прохожих Кирилл не хотел, поэтому свернул наугад, прошёл несколько кварталов, ещё раз изменил курс, и, после очередного поворота, наконец-то сообразил, что заблудился.

Остановившись, он принялся изучать район. С одной стороны улицы раскинулся длинный нескончаемый парк, за которым, судя по шуму, находилась река. С другой – притулилось несколько старых обшарпанных пятиэтажек. Жаль, он так и не успел купить смартфон на собранные деньги: тогда бы сверился с навигатором и легко вернулся на вокзал.

Теперь же, приходилось действовать по ситуации. Оглядевшись по сторонам, и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Кирилл, недолго думая, свернул в ближайший двор. Надо перекусить, иначе он просто сдохнет с голоду!

В конце концов, на улице уже почти стемнело. Даже если во дворе и будут какие-нибудь люди, наверняка он найдёт укромный уголок, чтобы поесть, не привлекая ненужного внимания.

Надежды его оправдались в полном объёме, да ещё и с хвостиком: никого из жильцов поблизости не оказалось. Совсем. Поэтому Кирилл не стал мудрить – упав на лавочку возле ближайшего подъезда, торопливо выудил припасы из рюкзака и наконец-то, жадно вгрызся в булку, внимательно прислушиваясь к вечерним звукам.

Во дворе царила подозрительная тишина – где-то в стороне рычали и сигналили машины, откуда-то издалека доносился громкий хохот молодёжи... А здесь – полное безмолвие и безлюдие. Ни машин перед подъездами, ни сушащегося белья, ни даже света в квартирах…

Поражённый догадкой, Кирилл вскочил с места, и принялся расхаживать вдоль дома, с любопытством заглядывая в окна. Так и есть! Хотя хрущёвка старая и неухоженная, но сразу и не поймёшь, что она заброшена. Да, стёкла кое-где разбиты, но встречаются и целые, а рамы и вовсе есть везде. В некоторых квартирах, даже решётки остались.

Он осмотрелся – взгляд привлекла ближайшая пятиэтажка. Подойдя к ней, осмотрел хорошенько со всех сторон и убедился, что она тоже пустая. Заинтересованный, покосился на следующее строение, располагающееся параллельно первому и второму дому. Опять никого – только разбитые стёкла и тёмные провалы неосвещённых окон.

Четвёртый дом – и тоже безлюдный. Хотя нет, в одной из квартир вроде бы горит неяркая шестидесятиваттная лампочка, но все остальные признаки говорят о том, что как и предыдущие три пятиэтажки, эта тоже необитаемая.

Да что это за район такой? Здесь вообще живёт кто-нибудь?

Оказалось, да. Прочие высотки, следующие за четырьмя необитаемыми, смотрелись вполне цивилизованно – на окнах европакеты, стёкла целые, всюду горит свет.

Кирилл задумчиво почесал затылок: получается, он может выбрать себе любую пустующую квартиру? Вон их сколько! Нет, конечно, не в четвёртом доме – в нём, кажется, кто-то живёт. Но, например, в третьем или втором… На улице, правда, уже основательно стемнело, но у него же есть фонарик. Сейчас пройдётся по квартирам, выберет ту, что почище… А завтра решит, что делать дальше. Без одеяла будет прохладно спать… Ну и ладно – сейчас середина июля, не замёрзнет. Достанет из рюкзака пакет с одеждой, положит под голову. Будь что будет.

С этими мыслями, Кирилл двинулся ко второй пятиэтажке, не услышав тихих, следующих за ним шагов…

4

Возле первого подъезда он остановился, скинул с плеч рюкзак, выудил из внутреннего кармана фонарик, снова нацепил ношу и со вздохом ступил на порог.

В подъезде гадко воняло мочой, под ногами хрустели разбитые стёкла – Кирилл предусмотрительно направил луч вниз, чтобы не наступить во что-нибудь похлеще. Даже не остановившись перед первыми двумя бездверными квартирами, он двинулся вверх по лестнице. И на пролёте перед вторым этажом, услышал, как внизу заскрипела и хлопнула тяжёлая входная дверь, кто-то шустро пробежался по выстеленному стекляшками полу и полетел вверх по лестнице.

Он заметался, не зная, как поступить. Сперва хотел рвануть вперёд, открыть ближайшую дверь, если она есть, и скрыться в квартире. Но сообразил, что торопливость, всё равно «сдаст» его. Поэтому предпочёл встретить незнакомца лицом к лицу, повернувшись к спускающейся лестнице и направив туда яркий слепящий луч. Вовремя – в ответ на это движение, снизу донёсся возмущённый мальчишечий голос:

– Эй! Опусти фонарь! Я поговорить!

Кирилл подчинился и направил свет немного в сторону, перехватив рукоятку так, чтобы при случае, сподручнее ударить преследователя .

– Чего надо?

Хорошенько рассмотрев стоящего напротив пацана, он почти успокоился – тот выглядел неопасным: одного возраста с ним, худой и взъерошенный, как воробей. С таким можно справиться.

– Ты кто такой? Чего лазишь здесь?

– А тебе-то какое дело? – сразу же набычился Кирилл, стесняясь сказать правду, – Клад тут зарыл?

Мальчишка тяжело вздохнул, почесал патлатую голову и посмотрел на Кирилла как на идиота. Потом подумал, вздохнул ещё раз, почесал скулу, над которой темнел почти уже сошедший фингал и всё-таки спросил:

– Ночевать здесь собрался, да?

Кириллу стало жарко – щёки, шею и уши залил предательский румянец. Дернув рукой, он опустил фонарик в пол, чтобы собеседник не разглядел его смущения и дрогнувшим голосом выдавил:

– Ну, допустим. И что?

– А то, – пацан нетерпеливо переступил на лестнице, и, цыкнув губой, сплюнул между перил, – Здесь не выйдет. Не найдёшь ничего приличного. Вокруг только ссаки, стекло и ветер. Всё что можно пустить в дело, Мишка давно вынес.

– Какой ещё Мишка?

– Какой. Такой! Пойдём, познакомлю.

– И кто там ещё… Кроме тебя и Мишки? – не торопясь следовать за незваным провожатым, насторожённо поинтересовался Кирилл, – Много вас?

– Да не. Только Варька, малая Мишкина сеструха. И всё. Да не боись, не съедим. Потопали!

Кирилл прикинул – если мальчишка врёт, значит, в любом случае ему не дадут ни уйти, ни остаться на ночь в одном из пустующих домов. А если говорит правду – то попытавшись избежать приглашения, он выставит себя идиотом. Кто знает, вдруг они и правда нормальные ребята? Вместе всё-таки куда интересней, чем одному. Стало быть, надо идти.

– Ну потопали, – приняв решение, вздохнул он.

5

Но Егор – так звали нового знакомца – не обманул. Компания их, действительно оказалась совсем небольшой: четырнадцатилетний Мишка, его восьмилетняя сестрёнка Варенька, и, собственно, сам Егор.

Они обитали в крайней пятиэтажке, выходящей окнами на парк. Кирилл не заметил их потому, что Мишка смастерил ставни из дверей и каждый вечер водружал их на подоконники. Пока они шли, провожатый рассказал, что первой его заметила Варька, стоящая у окна в тёмной комнате. Естественно, им стало любопытно, кто тут лазит – места не совсем спокойные, и постоянно притягивают всяких бездомных личностей. Не всегда тихих и мирных. Вот Егора и послали на разведку – проверить, не заявятся ли к ним незваные гости. Вообще-то, никаких указаний насчёт него Мишка не давал. Но он, Егор, посмотрел на Кирилла, понял, что тот совершенно нормальный – не какой-нибудь наркоман или ауешник – и сам решил познакомить его остальными. Вряд ли Мишка прогонит – он уже совсем взрослый и хорошо разбирается в людях. Наверняка разрешит остаться.

Вот под такой аккомпанемент, Кирилл поднимался вслед за Егором по лестнице. Они остановились на третьем этаже, перед старой дощатой дверью, настолько древней, что глядя на неё, становилось понятно, почему прежние владельцы не забрали её с собой.

Негромко стукнув по дереву, Егор предусмотрительно шагнул в сторону – дверь распахнулась и в освещённом проёме возникла длинная и нескладная фигура подростка:

– Егор? И кого это ты притащил?

Провожатый шагнул внутрь, пройдя мимо посторонившегося хозяина, приглашающе махнул Кириллу, и видя, что тот нерешительно мнётся на пороге, ответил товарищу:

– Это Кирюха. Я позвал его. Он вроде нормальный. Ну ты сам смотри.

– Смотрю…– мрачновато процедил Мишка, приглашающе кивая Кириллу. Дождавшись, пока тот войдёт, он запер квартиру, и махнув рукой в сторону освещённой комнаты, недовольно буркнул, – Ну проходи что ли… Кирюха.

Кирилл нерешительно помялся в прихожей, стащил с плеч рюкзак и двинулся в указанном направлении. Освещённая комната оказалась кухней и несмотря на ужасающую нищету, выглядела довольно чистой и ничуть не походила на бомжацкий притон. В углу стоял небольшой изрезанный деревянный стол, окружённый тремя табуретками, а у стены напротив – перекошенный и раздутый от влаги кухонный уголок. Также имелся доисторический холодильник с гордой надписью «Свияга» и огромная электрическая плита, на которой как раз закипал битый эмалированный чайник.

У раковины, на цыпочках, стояла крохотная девчонка с пепельными вьющимися волосами и огромными карамельно-карими глазами – зыркнув исподлобья на Кирилла, она продолжила мыть посуду. Мишка, отследив взгляд, истолковал его по-своему:

– Есть будешь? Мы уже похавали, но макароны ещё имеются. И лук с квашеной капустой.

– Не, – Кирилл отрицательно мотнул головой, старательно игнорируя возмущённый вой желудка. Булки с йогуртом ему явно показалась маловато – макароны, да ещё с капустой... Прозвучало очень заманчиво. Но садиться за стол, только попав в чужую компанию, тем более в одиночестве,  Кириллу не хотелось. Поэтому, заверив, что недавно перекусил, он принялся выкладывать на стол припасённую лапшу быстрого приготовления, кильку и булочки.

– Вот, – выложив последний пакет, сообщил он, – Вроде всё.

– Ага, – резюмировал Мишка, рассматривая сваленную на столе гору, – Ты, значит, хозяйственный. Это хорошо. Ну а чай-то с нами попьёшь?

Глаза у него потеплели, голос смягчился. Отодвинув потянувшуюся к плите сестрёнку, парень снял с плиты бурлящий агрегат, и, кивнув другу, принялся разливать кипяток в подготовленные кружки. Подскочил Егор, достал из шкафа ещё один стакан, бросил в него пакетик дешёвого чая, сыпанул сахара и снова отошёл сторону.

– Так, – закончив, Мишка хмуро оглядел кухню. Не хватало одной табуретки. Дилемма! Почесав затылок, он дважды осмотрел помещение и провозгласил очевидное:

– Ага. Стульев больше нет. Пойдёмте в комнату. Посидим на кроватях. Погоди, малая.

Последние слова относились к сестре, которая не утерпев, потянулась к чаю. Отобрав у неё наполненную до половины кружку, парень открыл кран, включил холодную воду и разбавил чай.

– Держи.

«Кроватями» оказались три брошенных вдоль стен полосатых матраса, аккуратно застеленные старыми, выцветшими шерстяными одеялами. Подняв с одной из лежанок единственную подушку, Мишка перекинул ее на другое место, и падая рядом, объявил:

– Кирилл – ты спишь тут. Малая, ты со мной. Завтра поищем стулья и матрас.

Они поделили сладкие булки и устроились на полу, неспешно похлёбывая кипяток. Мишка пил, уместив кружку на острых, согнутых коленках, не сводя пристального взгляда с Кирилла. Наконец, сделав несколько глотков, он отставил в сторону чай и спросил:

– Ты как сюда попал?

– Я…– от неожиданного вопроса, Кирилл совершенно растерялся. Он не был готов к откровениям и не знал, что сказать. Правду говорить не хотелось – он и с приятелями не делился подобным, а тут совсем чужая компания. С другой стороны… Они его приютили. Эта квартира не самое ужасное место в мире. Он, например, собирался спать вообще без удобств. На голом зассатом полу.

– Если хочешь, я первым расскажу, – заметив его смущение, предложил Мишка, – Ну, чтобы всё по-честному. Мы же должны знать, кто ты такой. Раз уж ты будешь жить с нами. Согласен?

Кирилл кивнул, опуская глаза в кружку с чаем, чтобы скрыть нахлынувшую радость. Что говорить – ему повезло. Его приняли в компанию – вот так сразу, с наскока, не предлагая выслужиться и понравиться. Просто дали понять – ты свой, парень. До этого такого с ним не случалось – обычно все требовали каких-нибудь доказательств, клятв, геройских поступков. А тут попросили: расскажи о себе, потому что мы должны знать, с кем связываемся… Это и впрямь честно. Придётся говорить.

– Согласен? Ну ладно. Тогда я первый.

Мишка помолчал, покосился на пристроившуюся под боком сестрёнку, пьющую чай так же как и он: водрузив кружку на согнутые коленки. Наконец,  вздохнув, он начал:

– Мы, короче с Варькой местные. Ну, почти. Из деревни. Здесь, под Клином. Отца у нас нет. Помер. Малой как раз четыре года исполнилось. Ну вот. Жили мы жили, а потом мамку угораздило влюбиться на старости лет. В какого-то вояку. Ну как вояку. Прапор он. Поженились, всё пучком. Сначала нормально жили. Ну, более-менее. Орал, конечно, постоянно. Воспитывал. А потом врачи сказали, что детей у него не будет. Бесплодный, типа. И этот урод, как с цепи сорвался. Начал кидаться. Из-за любой фигни придирался. И ко мне, и к Варьке. Я-то ладно, вытерплю. А к ней за что? Она вон, видишь какая тихая! А этот гандон ей руку сломал. Я сперва думал сам с ним разобраться. Я же почти взрослый. Пытался объяснить, в ответку дать. Куда там! Пошёл к мамке. Она наорала. Типа, это мы такие хреновые – плохо себя ведём, не слушаемся. Вот Коля и воспитывает нас. Послала подальше. Я походил, подумал. Приехал в город, нашёл это место, обустроил всё более-менее… Вернулся в деревню и выкрал Варьку. Всё.

– И... Давно вы здесь? – почему-то запнувшись, поинтересовался Кирилл. Услышанное шокировало его. Он ожидал чего-то совсем другого – пьющих родителей, сиротство и страх потерять сестрёнку… Прав Егор: Мишка взрослый.

– Два месяца почти.

– И почему… Не пожаловался никому?

– Жаловаться? Кому? Только хуже будет. Отчим еще больше сбесится. Или детский дом. Думаешь, охота? И малая, без меня? Не, спасибо. Я лучше как-нибудь так. Начнёт холодать, съезжу в деревню – вдруг мамка одумалась и прогнала этого козла. Если нет, вернусь сюда. Выживем.

– Бабушка Вера обещала взять нас к себе, – внезапно, застенчиво косясь на Кирилла, подала голос девочка.

– Обещала, – со вздохом согласился Мишка, – Только ты, малая, не очень-то надейся. Она же старая уже… Ей не разрешат. И чтобы ей нас отдали, надо в полицию идти. Значит, придётся снова с этим общаться. Хочешь?

Варя в ужасе замотала головой – глаза её тут же наполнились слезами. Мишка, одной рукой притянув к себе сестру, грубовато пробурчал:

– Ну, Варька. Не реви. Его же здесь нет.

В этот момент, видимо, пытаясь разрядить ситуацию, заговорил Егор – в отличие от бесцветной интонации Мишки, он рассказывал с усмешечкой, презрительно кривя губы и рассматривая какую-то точку на потолке:

– Кароч. Папка у меня бухал сильно. Как свинота последняя. Мать его и зашивала, и к ведьмам водила. Без толку. А потом она пошла в какую-то секту и ей там сказали, что вылечат его. Она начала его таскать туда. Он слушался. Так-то он тихий и не злой – нажрётся и сразу спать. Не бил никого, не скандалил. Только если пить начинал, месяц мог без остановки бухать. Но как отойдёт, в ногах валяется, руки ей целует. Тряпка, кароч. Ну вот. Стали они вместе в секту ходить. Он и правда, пить бросил. Потом меня начали туда таскать. Кошмар. Выйдет мужик на сцену и кричит: Я Исус! А все вокруг плачут, руки и ноги ему целуют. Я со скуки сдыхал, этот цирк смотреть. Не, вначале канешн смешно было. Потом надоело. А после, Исус сказал всем, что уезжает. Ну и кто хочет, может с ним ехать. В Сибирь. Родаки продали квартиру, машину, отнесли деньги исусику и поехали за ним.

– А ты? – прошептал Кирилл, чувствуя, как на руках, встают дыбом волоски, – А ты что же?

– А что я? – презрительно хмыкнул Егор, – Я что, на барана похож? В стаде ходить? Как смог, сразу тиканул. И к бабке. Она правда в Мурманске живёт. Когда ещё доберусь… Сам понимаешь – у меня паспорта нет… Так бы заработать денег, попросить бабу Веру купить мне билет и на поезд посадить. Она добрая, не отказалась бы. Мы часто ей помогаем. А так и не знаю. Вот и добираюсь на своих двоих, считай. Пока тут завис.

Наступила тишина. Кирилл молчал, не зная, как начать рассказ – после услышанного, собственные проблемы показались вдруг такими мелкими и несущественными, что стало стыдно в них признаваться. Но, чувствуя на себе ожидающие взгляды, он вздохнул и всё-таки заговорил:

– Ну я… Случайно узнал что мама всё время мне врала. На самом деле, она моя тётя.

Он помедлил, избегая недоуменных взглядов товарищей, и продолжил:

– Мне, в общем, так-то всё равно. Только я понять не могу, зачем она меня усыновляла, если так ненавидит?

Кирилл замолчал, не зная, как выразить главную мысль. Как объяснить всё, не упоминая, до чего обидно слушать все грубые и злые слова, которые она использует, чтобы заставить его сделать по-своему. Егор с Мишкой удивлённо переглянулись, и клинчанин, на правах старшего, задал вопрос, который, похоже, тревожил их обоих:

– А с чего ты взял, что ненавидит? Она тебе это говорила? Или, может, лупила?

– Да нет, не лупила, – Кирилл поёжился, вообразив подобное, – Но говорила, да.

– Вот так прямо и говорила? – недоверчиво вставил Егор, – Я тебя ненавижу?

– Да нет, не так… Постоянно кричала, что я тупой, лентяй, ничего не могу, я хуже всех детей её знакомых…

– О! – Мишка снисходительно махнул рукой, – А это они все так говорят. На такое обращать внимание… Глупо! Ну, представь. Ей на работе кто-нибудь хвост прищемил. Начальник наорал. Она пришла домой злая. А тут ты. Ещё не закончил домашку, а смотришь телек. Ну и… получай! Это все нервы. А не по-настоящему. Точно тебе говорю.

– И что мне её нервы? – краснея, с неожиданной злобой процедил Кирилл, – Я-то к ним причём? Ладно, я виноват. Но она постоянно без причины орёт. Сделай то, сделай это! Ты почему художку пропускаешь? Да запарила меня её художка! Ненавижу я рисование, аж тошнит! Почему я должен делать то, чего хочет она?! А не я? Почему?!

– Ну, так задал бы ей этот вопрос, – с насмешливой снисходительностью посоветовал Мишка, – Чё ты меня спрашиваешь?

– Да спрашивал я её! Говорил! Она меня не слышит! Как глухая!

– Да? А как спрашивал? Так вот, как меня? Или вот так, – Мишка потупил глаза в пол, расслабил губы варениками, и, по-дурацки присюсюкивая, заныл, – «Маам… Ну мне не нравится…Ну можно… Ну ты чего, мам?»

Егор, глядя на друга, покатился со смеху. Кирилл вспыхнул, подскочил – заметался по комнате, ища взглядом рюкзак, но Мишка, поднявшись с матраса, положил ему руку на плечо, и отбросив глумливый тон, внезапно очень серьёзно произнёс:

– Запомни, Кирюха. Со взрослыми так не выходит. Они считают, что если ты ноешь и мямлишь – набиваешь себе цену. Если тебе что-то не нравится – ори, понял? Она орёт, и ты ори. Только это поможет – если она не полная дура, конечно. Она увидит, как допекла тебя и испугается. И ты сможешь делать то, что захочешь.

Кирилл моргнул – обида схлынула так же резко, как и накатила. Попятившись, он опустился на матрас, не отрывая глаз от Мишки:

– Да как же… Я так не могу… Она же почти мать…

– А ты смоги. Я ж тебе не предлагаю материть её. Но раз она нормально не слышит, значит, надо орать. Заставь себя, через силу. Ты вот говоришь, она тебя ненавидит. Ну, допустим. Но с чего ты это взял? Скажи, она замужем?

– Нет…

– А сколько ей лет?

– Двадцать восемь…

– Ну вот видишь. Ещё и не старая. А когда тебя усыновила?

– Мне три года было… Ей – девятнадцать.

– Офигеть! А говоришь – не любит. Ещё как любит!

Кирилл недоверчиво покосился на Мишку, совершенно не понимая, с чего он сделал такой непонятный вывод, но тот не стал ничего объяснять – вернулся на свою «кровать» и оттуда закончил:

– Я, знаешь, что думаю? Ты вот когда удрал? Сегодня? Ага. Так вот. Поживёшь с нами. Недельку или две. Как хочешь. Поработаем вместе на рынке, бабушкам огороды прополем. А потом возвращайся домой. Ты откуда?

– Из Твери…

– Ну вот. Отлично. Час на электричке и ты уже там. Или… Нет. Лучше всего – идти в нашу полицию. Они ей позвонят. Сами. Пока будет ехать, успокоится и вы нормально обо всём поговорите, ясно? Потому что ты посмотришь и сам поймёшь – так жить не очень-то прикольно. Постоянно все шпыняют, орут. Дурят. Перетаскаешь кучу тяжёлых коробок, а тебе хрен. И попробуй пожаловаться – сразу ментов позовут. Думаешь, я хочу здесь жить? Если мамка не очухается, мы по-любому что-нибудь придумаем… Ясно?

– Ясно…

6

Ленка оказалась права – полицейские перевернули квартиру вверх дном, перерыли все вещи Кирюшки и завалили её дурацкими вопросами, постоянно спрашивая одно и то же, словно ожидая, что она собьётся, и ответит как-нибудь иначе.

Естественно, всплыла некрасивая история с усыновлением, из-за которой пришлось покинуть Дубны и перебраться в Тверь. После этого к полиции присоединились соцслужбы, отписав по Машину душу какую-то старую въедливую грымзу, сующую нос не в свои дела – заглядывающую даже в холодильник и школьные тетрадки Кирилла. Вот что, спрашивается она хочет там найти? Компромат?

Если и так, то судя по вечно недовольному лицу, пока её попытки не увенчались успехом – хотя за неделю, прошедшую с исчезновения сына, она приходила раз шесть. Почти поселилась у Маши.

За эти дни, Ленка добрую сотню раз напомнила о своих предупреждениях, чем довела её до белого каления. Хорошо ещё, ей хватало ума не заявиться в гости – все «великомудрые» сентенции Маша слушала исключительно по телефону.

Впрочем, в одном она всё-таки ошиблась – друзья Кирилла понятия не имели куда он подевался. Никакой прессинг и увещевания не пролили света на ситуацию.

Да, послушайся она подругу, её репутация осталась бы незапятнанной, а душу, скорее всего, не выедала бы невзрачная тётка тридцати-пятидесяти лет с вечно хмурым выражением лица.

Но всё это ерунда. Главное, чтобы с её мальчиком всё было в порядке, а там… Будь что будет.

Всю прошедшую неделю, Маша провела как на иголках, в постоянном ожидании новостей. Работа валилась из рук – любой звонок взвинчивал её до предела и из-за очередного разочарования, ей далеко не всегда удавалось выдерживать вежливый тон со звонящими клиентами.

Заметив её состояние, шеф даже предложил взять отгулы, но Маша отказалась – только попросила перевести звонки на другого секретаря, а сама забрала бумажную работу.