Текст книги "Калигула. Тень величия"

Автор книги: Юлия Голубева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Никто не подозревал, что скоро Рим потрясет новая череда заговоров и смертей.

XIII

Палатинский дворец опустел, здесь остался лишь Эмилий Лепид. Он горевал об утрате любимой в безмолвии коридоров и кубикул, где лишь гулкое эхо плеск золотых рыбок в фонтане перистиля сопровождали его шаги во время одиноких прогулок. Лившие без остановки летние дожди преградили доступ в дивный сад, даже певчие птицы умолкли, спрятавшись в листве, и лишь мокрые понурые павлины пронзительно вскрикивали в тишине.

Шли дни, падали бесчисленные капли в водяной клепсидре, отсчитывая часы, проведенные в печали и раздумьях. Эмилий понемногу начал смиряться с тем, что Друзиллы больше нет рядом, ее образ постепенно меркнул и истончался, так бывает смотришь на кусочек льда под лучами солнца. Он вначале сверкает, как алмаз, затем затуманивается и начинает истекать влагой, а после пропадает совсем, оставляя мокрую лужицу, которое тоже исчезает постепенно.

Время – лучший лекарь, а тишина и одиночество – отличные ему помощники. Вскоре Ганимед уже не предавался грустным воспоминаниям, а размышлял о будущем. Еще недавно он был зятем императора, благоволившего и даже давшего право занять должность консула на пять лет раньше ценза; нельзя останавливаться на достигнутом, а важные сведения, что рассказала Друзилла, можно со временем обратить в свою пользу. Но ее смерть поколебала его устремления. Кто он теперь для Калигулы? Надежды улетучивались как сон в летнюю ночь.

Лепид так долго носил маску, что теперь боялся, что его по – прежнему продолжают видеть с ней на лице. Подобно актеру из грубой ателланы, что веселит простой люд, так и он смешил своим эксцентричным поведением знакомых. Ему было нужно, чтобы до поры до времени никто не принимал его всерьез, пока он пробирался к своей заветной цели.

Кем он был до женитьбы на сестре императора? Да, по крови и происхождению он равен гордым потомкам Германикам, ведь в его жилах течет кровь самого Августа, он рожден его внучкой Юлией Младшей, что подобно матери отправилась в ссылку за разврат. Но первый удар, разрушивший благополучие семьи, нанес его отец, затеявший заговор против божественного Августа. После позорного провала он был отправлен в ссылку, а спустя два года за ним последовала и мать Эмилия, когда она в тоске по любимому мужу, назло деду, решила позабыть про стыд и благочестие.

Усыновленный дядей, Марк Эмилий вырос, не зная нужды, но его приемный отец, уважаемый сенатор, консул, тоже стремился идти наперекор сильным мира сего. Популярности в семье Агриппины и ее сторонников ему не прибавило то обстоятельство, что он защищал Гнея Пизона, предполагаемого отравителя Германика, который, как подозревали, действовал по наущению Тиберия.

Затем у него случился конфликт со всемогущим Сеяном, из которого Эмилию удалось выйти сухим из воды, пожертвовав его дяде Блезу управление Африкой. Туча пронеслась над головой, так и не разразившись дождем. Сеян счел себя удовлетворенным. Но сенатор продолжал действовать наперекор тайным и явным желаниям Тиберия, стараясь уменьшить растущее количество дел об оскорблении величия. Его возражения против смертного приговора Клуторию Приску и замена на изгнание вызвали бурю сенаторского негодования. Уважение шло на спад среди напуганных заседателей курии. Во время суда над Созией Галлой, близкой подругой Агриппины, он добился того, что дети ее получили не четверть, а половину имущества осужденной. Отчим торжествовал победу и готовился к новой защите осужденных, как он справедливо полагал, по злобным наветам.

Но последовавшее затем назначение на должность проконсула Азии показало, что в Риме его присутствие нежелательно. Лепид постарался выслужиться перед своим императором, построив в Смирне храм Тиберия. После свержения Сеяна он вернулся в Рим, но вскоре умер от неизвестной болезни, которую привез с собой из дальних краев.

Марк Эмилий опять осиротел. Гонения на семью Германика, гибель братьев Калигулы и самой Агриппины заставили придерживаться роли безобидного дурака, которого не интересует ничего, кроме развлечений, изысканных украшений и новомодных веяний. На него и смотрели как на человека, над которым всегда можно посмеяться, и потому приглашали на обеды, в общественные бани, на состязания молодежи. Постепенно в компании Калигулы он стал незаменимым человеком и особенно сблизился с Виницием и Кассием Лонгиным, мужьями сестер будущего цезаря. Он едва поверил своей удаче, когда Друзилла возжелала сделать его своим любовником в стремлении уязвить Лонгина. Однако ветреная красавица оттолкнула его, едва ее бывший муж ступил за ворота Рима.

Удача, казалось, вновь покинула его. Но мановение руки всесильного Калигулы вновь вознесло к вершинам, куда он так давно стремился. Зять императора и. смертельно больная жена, которая так его ненавидит, будто он виновен в той шутке, что сыграл с ней брат.

Марк Эмилий растопил лед в истерзанном сердце Друзиллы, дав ей то, о чем она так давно мечтала: любовь и покой. Они все начали заново, как будто и не были знакомы прежде. Он снял перед ней маску глупца и щеголя, показав себя серьезным, заботливым и взрослым. И этого не мог не заметить Калигула, он стал больше ценить общество Эмилия, с интересом беседуя и порой слушая его советы. Ведь не зря Эмилий столько времени проводил за чтением книг, присутствовал на судебных заседаниях, а по вечерам занимался в гимнастической школе. Он многое познал в стремлении к знаниям.

Фигурка богини Фортуны в его домашнем ларарии неизменно получала дары. Но капризница вновь отвернула свой прекрасный лик, причем в самый неподходящий момент. Смерть Друзиллы, исчезновение Гая оставили его наедине с мрачными раздумьями. То, что рассказала жена перед смертью, требовало серьезного анализа. Охлаждение отношений Макрона и Калигулы после прихода последнего к власти и вследствие этого неудавшийся заговор, в котором были замешаны префект претория и Агенобарб, – какую выгоду можно было извлечь из тех знаний, что дала ему Друзилла? Она рассказала ему и о том, что друга Калигулы Фабия Персика устранил Макрон по приказу Тиберия. Факты роились в голове Эмилия Лепида точно пчелы, не желавшие строить четкие ряды сот. Исчезновение Ирода Агриппы, который затевал какую-то интригу, Друзилла вообще ни с чем не могла связать. Почему он так стремительно покинул Рим после того, как император сделал его тетрахом Башана? Ни торжественной церемонии, ни обильного пиршества. Точно в воду канул, оставив Друзиллу без драгоценностей, а Пираллиду без средств к существованию. Это было необъяснимо. Следовало бы встретиться и переговорить с Агриппой, который намедни вернулся так же неожиданно, как и уехал. Но будет ли откровенен с ним Ирод? Они ведь мало знакомы. К нему нужно подобраться, но как? Лепид сознавал, что чересчур узкий круг общения сыграл злую роль, ведь Макрон никогда не скрывал, что едва выносит его присутствие. Ему была заказана дорога к серьезным людям, в чьих руках были или есть нити управления государством. Требовалось что-то предпринять, но что? Его судьба в очередной раз повисла на волоске. Нужен ли он будет Гаю Цезарю, когда тот вернется в Рим? Вокруг Калигулы – пустота, которую разбавляли повесы отец и сын Вителлии. Ганимед грустно усмехнулся. А не носят ли и они маски?

Неожиданно имя Пираллиды всплыло в его разгоряченном уме. Гетера – одна из ключевых фигур. Она знакома с Агриппой, была подругой Друзиллы и пострадала больше всех в этой истории. Она должна что-то знать, к тому же теперь благодаря Калигуле она вне опасности. Ей нечего теперь бояться, а уж он-то, Эмилий, точно не вызовет у нее опасений. Нужны еще сведения. Всеобщий траур наверняка оставил ее без клиентов, скорее всего, она не покидает свой дом на Субуре.

Эмилий Лепид решительно подозвал раба и приказал подать носилки.

Субура в дни траура была необычно пуста. Редкие прохожие переговаривались шепотом, кабаки были закрыты, уличные проститутки не смели высунуть носа, за порядком следили вигилы, вышагивая молчаливыми шеренгами, растянувшимися на всю ширину узеньких викусов. Ни одного бездомного не было видно, всех выгнали за ворота, туда же выпроводили бродячих актеров и фокусников, у кого не нашлось денег на дешевые комнаты в инсулах. Рим опустел. Только дождь шуршал по крышам, и стекали на мостовые потоки воды, и лишь самые отчаянные хозяйки высовывались из окон верхних этажей с посудой в руках, чтобы набрать воды. К фонтану на Туррис Мамилия не ходил никто, страшась неосторожным громким словом или улыбкой нарушить приказ о трауре.

Калитка у дома Пираллиды была заперта изнутри. Эмилий долго колотил дверным молотком, наконец скрипнула дверь, и показалась служанка. Опасливо оглядевшись по сторонам, она приблизилась к незваному гостю.

– Уходи, господин, тебе нельзя сюда! Госпожа никого не принимает.

– Я по делу! – ответил Лепид и, чуть подумав, решительно добавил: – Именем Цезаря!

Служанка трясущимися руками начала двигать засов. Лепид прошел внутрь дворика, и тут на порог вышла сама Пираллида.

– Глупая гусыня! – гневно закричала она на служанку. – Я же велела никого не пускать! – Но, едва она узнала Эмилия, на лице ее появилась вымученная улыбка, едва она узнала Эмилия. – Господин, я не работаю в эти дни.

Пираллида постаралась не выказать презрение, опустив длинные ресницы и отведя взор. Надо же, едва похоронил жену – сразу же к гетере.

– Прости меня великодушно, почтенная Пираллида, – вежливо начал Эмилий, наблюдая как в недоумении вытягивается ее лицо. “Почтенная”! – Я не стремлюсь найти утешение в твоих объятиях, я лишь хочу поговорить. Моя Друзилла часто рассказывала мне, что прежде вы были подругами и пережили совместно немало интересного. Я хочу быть откровенным с тобой, и мне надо, чтобы ты отплатила мне тем же.

Удивленная Пираллида не сразу нашлась, что сказать.

– Послушай, Марк Эмилий, я готова увидеться с тобой в другое время. Друзилла всегда была мне дорога, – покривила она душой. – Признаюсь, для меня не было человека в Риме ближе ее. Но сейчас я очень занята. Давай встретимся завтра!

Лепид, видя ее непреклонность, настаивать не решился и условился приехать к ней, едва зажгут первые огни. Уходя, он бросил быстрый взгляд на дверь и обомлел. В щели занавеса, он мог поклясться, мелькнуло мужское лицо. Неужели Пираллида лгала ему, уверяя, что не обслуживает клиентов в дни траура? Что ж, это обстоятельство можно использовать против нее, если она откажется быть откровенной. Надо только узнать, кто был в ее доме.

Приказав рабам укрыть носилки в узком викусе, он стал ждать. Маленький дворик перед домом просматривался отлично. Ожидание было вознаграждено довольно нескоро, на улицы Рима спустилась ночь, но никто на Субуре не попытался прогнать ее огнем. Зловещая тишина таила в себе опасность. Эмилий уже начал нервничать, как вдруг калитка отворилась, и Лепид увидел мощную фигуру, закутанную в плащ. Раб, вынырнув из-за поворота, поспешно подвел коня, вынырнув из-за поворота, и зажег факел для своего господина. Свет выхватил из тьмы черты лица всадника, в котором Эмилий с ужасом узнал Макрона.

Но тут, к его удивлению, еще один человек вышел следом из калитки и пошел вдоль ограды в сторону, противоположную той, куда уехал бывший префект. Он немного прихрамывал на левую ногу. Неужели дядя Калигулы? Послышался характерный скрип, из которого Лепид заключил, что незнакомец уселся на носилки.Лепид, озадаченный всем произошедшим, дал рабам приказ возвращаться во дворец. Завтра ему будет о чем поговорить с гетерой.Наступил последний день Весталий. Никаких торжеств, обычных для Рима и пригорода. Агриппина и Ливилла сидели на скамье в саду и молчали. Скука разъедала их жизнь, они уже раз сто поругались меж собой, девяносто девять помирились, и теперь каждая ждала, кто заговорит первой.

Ливилла обрывала лепестки розы, небрежно бросая их себе под ноги, и время от времени томно вздыхала. Агриппина, зло сузив зеленые глаза, наблюдала за мельканием ее пальцев. Наконец, терпение ее лопнуло, и она ударила сестру по руке, выбив цветок.

– Хватит уже! Ты меня раздражаешь!

Ливилла молча потянулась за новым цветком. Агриппина вновь вырвала у нее бутон и закинула подальше.

– Это тебе хватит! – закричала Ливилла. – Я не виновата, что он не отвечает на твои письма! Мне надоело, что ты срываешь зло на мне из-за своей любовной неудачи! Влюбись в другого, сестра!

На глазах Агриппины выступили слезы. Она резко вытерла их рукавом столы.

– Это здесь совсем ни при чем! – кривя губы, сказала она. – Мне просто надоело здесь торчать и ждать, когда закончится этот дурацкий траур! Наш брат куда-то пропал, и теперь нет конца царству тоски! Ни за что не поверю, что он так переживает из-за смерти Друзиллы! Скорее его удручает то, что теперь не с кем обманываться на спальном ложе! Он совсем сошел с ума, когда допустил, что Друзилла ублажала его, а он при этом называл ее Юнией! Где он сейчас? Пьянствует? Плачет от горя? Странствует в одиночку по дорогам империи, покрыв голову плащом? Или молится в храме вместе со жрецами? Нам остается только гадать, куда завела его больная голова!

– А вот тебя твой злобный язык точно не доведет до добра! – нахмурилась Ливилла. – Если тебе не жаль нашу сестру, что, хотя бы, скрой это ото всех! Я уверена, что Гай Саллюстий Крисп даже приблизиться к тебе боится, чтобы не быть отравленным твоим ядовитым жалом! Ты плюешься ядом, точно египетская кобра! Я одна еще настолько терпелива, что нахожусь рядом с тобой, но и моей выдержке скоро настанет конец!

Агриппина расплакалась, уязвленная словами сестры. Ей и в голову никогда не приходило то, о чем только что сказала Ливилла.

Агриппина уже целый месяц страдала оттого, что ее избранник ею пренебрегает. Она давно обратила внимание на красивого Пассиена Криспа, богатого, энергичного, остроумного и красивого, как Аполлон. Еще до ее развода с Домицием она пыталась завоевать его расположение, когда бывала на семейных обедах в их доме. Ей казалось, что он не отвечает ей взаимностью, потому что опасается разбойника Агенобарба, она уже сталкивалась с подобной боязнью своих поклонников. Ее красотой восхищались, слагали стихи в ее честь, но не более. На долгую любовную связь не решился ни один. К тому же Пассиен был женат на родной сестре Домиция, и все могло открыться. Но и после развода и скорой смерти бывшего мужа все осталось по – прежнему. Домиция Лепида Старшая неизменно хвасталась знакомым матронам, как нежно и трепетно относится к ней муж, хотя Агриппина считала, что та значительно уступает ей в красоте, к тому же обладала столь внушительным бюстом, что над ней частенько подшучивали, мол, когда же она, наконец, приобретет раба, чтобы тот помогал ей носить такое солидное достоинство.

От этих мыслей Агриппина расплакалась еще горше, и добрая Ливилла сразу обняла ее и принялась утешать.

– Я же сестра самого императора! Любой должен пасть к моим ногам! Мне давно нужен муж! Ну что стоит Криспу дать развод толстой Лепиде? – рыдала Агриппина, а Ливилла утирала ей слезы. – Я попрошу Калигулу заставить их развестись и женить его на мне. Я не собираюсь сдаваться!

– Хороший же тебе достанется муж, – увещевала Ливилла, – добрый, любящий и верный. Особенно, когда жену ему навяжут насильно, разлучив с прежней.

– Но ведь у Друзиллы с Ганимедом получилось! Гай поженил их против воли, а Лепид стал хорошим мужем, и сестра умерла, улыбаясь. Он подарил ей любовь, заботу и тепло. Почему у меня не может быть так?

Ливилла вздыхала, гладила сестру по рыжим волосам и продолжала утирать ей слезы. Что можно было возразить на ее упрямство? Если Агриппина поставила себе цель, то будет идти к ней напролом, сметая все на своем пути. Может, стоит поговорить с Виницием и нанести визит к Пассиену Криспу. И там уже Ливилла с глазу на глаз попробует добиться от него ответа, испытывает ли он какие-нибудь чувства к ее сестре. Единственная проблема – придется ждать возвращения Калигулы и окончания траура, потому что все встречи, обеды и прогулки в общественных местах были запрещены. А Ливилла не хотела рисковать навлечь на себя немилость родного брата, надо было любой ценой уговорить Агриппину успокоиться и запастись терпением.

Клавдий выходил из дома гетеры Пираллиды на негнущихся ногах. Туда привела его в назначенный час записка от старого друга. Клавдий всегда избегал лупанаров, ему не нравилось, когда острые на язык проститутки подшучивали над его внешностью и хромотой. Да и большого влечения к женщинам он никогда не ощущал, к тому же за плечами было целых два брака. Первую свою жену он до смерти боялся и ненавидел, она была выше его на целую голову и гораздо шире в плечах, а во втором браке, так же заключенным влиятельной родней за его спиной, супруга ему досталась красивая, но с пронзительным голосом, непомерными требованиями и целым сонмом мелких придирок. Она была родственницей Сеяна, и развелся он с ней скорее из страха быть причастным к заговору, ведь Рим тогда наводнили доносчики, и по их наветам лишались голов многие. Свою дочку Клавдию Антонию, милую, симпатичную девочку, он очень любил, но суровая Антония вырастила ее в презрении к отцу, и они практически не общались. Да и кто, вообще, мог уважать и любить его, если даже собственная мать всегда говорила о нем, что он – человек, которого природа начала создавать, но бросила на четверти пути. Лишь очень узкий круг школьных друзей, в числе которых были любимый брат Германик и Ирод Агриппа, живший в их доме с детства, знал цену Тиберию Клавдию, как историку и мудрому политику.За долгие годы дружбы с Агриппой Клавдий не раз сокрушался, что хитрому иудею известно, каков он на самом деле, ведь Ирод всегда умудрялся втягивать его в свои интриги. Но после встречи в доме Пираллиды Клавдий в первый раз пожалел, что не создан природой таким, каким всегда считала его родная мать. Его первым стремлением было бежать прочь из Рима в спокойную Капую. Но разве уйдешь от судьбы?Тем же мучительным раздумьям предавалась и Пираллида. Оказавшейся втянутой помимо воли в очередной водоворот интриги, ей уже временами казалось, что рабская участь в доме Домиция была слаще, а иногда даже жалела, что тогда на ее пути встретилась Великая весталка, избавившая от смерти. После возвращения того, кого не чаяла увидеть, в душе ее вновь поселились ужас и боль. Любовь безвозвратно ушла из сердца, едва она осознала, что ее лишь используют то для любовных утех, то как источник наживы, то в качестве прибежища для того, кто хочет остаться незамеченным в Риме. Агриппу она возненавидела с такой силой, с какой прежде любила.

Увидев его после долгой разлуки, она вначале простила ему и кражу ее дома, и страдания, и страх перед смертью. Ей показалось, что он любит ее и готов извиниться за те страдания, что причинил. Хотелось поверить, и она поверила в то, что это получилось не нарочно. Но истина постепенно открылась ей. Ироду опять нужно было спрятаться, но не самому, а тому, кто приехал с ним в Вечный город.

Этот юноша не понравился Пираллиде с первого взгляда. Лицо его, не лишенное миловидности, было таким незапоминающимся, что после первого знакомства она даже позабыла его черты. И лишь потом составила для себя его портрет. Белокурые вьющиеся волосы, такие длинные, что закрывали лоб, падая на голубые, почти прозрачные, глаза, и мешающие разглядеть, что таится в их глубине. Он никогда не смотрел на собеседника, пряча взгляд, как будто затеял что-то нехорошее. Нос тонкий и прямой, лишенный характерной римской горбинки, и губы тонкие, сжатые в тревожную ровную линию, никогда не улыбающиеся. Только иногда кривит их насмешка, неприятная и хитрая. Казалось, этот молодой человек настолько привык быть в тени, что практически растворялся в компании и становился незаметным. Пираллида даже забывала время от времени, что он живет в ее доме, юноша никогда не выходил из своей кубикулы, только Ирод мог зайти к нему да еще служанка, приносившая еду. Ни разу они еще не собирались в триклинии за обедом.

Сам Агриппа каждую ночь повадился проводить с Пираллидой, хотя бы из-за тесноты жилища, и ей теперь приходилось отказывать постоянным клиентам. Подарки иссякли, денег становилось все меньше, Пираллида уже запустила руку в тот ларчик, что передал ей Калигула. Гости ели и пили за ее счет, даже не задумываясь, откуда она берет деньги. При этом Ирод без конца похвалялся своими владениями, дворцом, богатствами, но ни асса из его рук Пираллида так и не получила. Она уже подумывала бежать из Рима, пока еще были целы ее накопления, но после объявления всеобщего траура это стало невозможным. Никто не мог покинуть Рим. Оставалось стиснуть зубы и ждать неизвестно чего, но терпение ее с каждым днем таяло, как туман в предрассветные часы жаркого дня.

Как-то вечером Ирод приказал ей накрыть по возможности роскошный стол для важных гостей, но не зажигать огни, чтобы ненароком не привлечь внимание вигилов.

Возмущенная в глубине души, Пираллида не посмела ему перечить и тайком от знакомого лавочника купила продукты. Торговля также была под запретом. Кое-как со служанкой они приготовили несколько блюд и традиционные закуски. Готовкой Пираллида занималась настолько давно, что с отвычки изрезала себе все пальцы. И хотя Ирод остался недоволен качеством еды, сдержанной похвалы от него она все же дождалась. Гостей ожидалось двое. Их имена Пираллида узнала в последний момент и была ошеломлена. Меньше всего ей хотелось видеть под своей крышей именно Невия Сертория Макрона и Тиберия Клавдия, дядю императора.

В довершении всех унижений ее и служанку Ирод попросил покинуть на время дом, но тут уже Пираллида возмутилась и пролила море слез, и Агриппа разрешил ей остаться, хотя рабыню все-таки отослал.Впоследствие Пираллида миллион раз пожалела, что не ушла в тот вечер из дома.

XIV

Эту ночь Макрон провел без сна. То, что его зовет Ирод Агриппа в дом гетеры, удивило. Нарушить траур он не боялся, поразило то, что друг был прекрасно осведомлен, насколько сильную неприязнь Макрон питает к Пираллиде. Но из-за скуки и ограниченности передвижений и свиданий Невий Серторий с радостью согласился. Что может быть лучше дружеской беседы за чашей вина с тем, кого так давно не видел?

Однако после этой встречи Макрон не мог найти себе места. Он ворочался на широком ложе, не в силах заснуть. Мысли, подобно растревоженным пчелам, роились в его голове. Всего ожидал он от Агриппы, но такого…

Пираллида встретила его на пороге, приветствовала, низко склонив голову, и провела в триклиний. Там его ожидало трое. Он узнал Ирода Агриппу, старого Клавдия, чье присутствие, мягко сказать, удивило, а третьего юношу Невий видел впервые.

– Как я рад этому свиданию, мой старинный друг! – Ирод расплылся в хитрой улыбке. – Тиберия Клавдия ты знаешь, а вот представление моего нового друга заслуживает особого рассказа. Этот юноша пришел ко мне с караваном в Башан и рассказал о себе интересные вещи. Ты ведь помнишь Фабия Персика?

Макрон поморщился, услышав это имя, и кивнул.

– Он воспитывал его, как родного сына, в своем испанском имении, – пояснил Ирод.

Вот почему он тогда писал о персиках и испанском вине, вдруг вспомнилось Макрону. Но зачем ему знакомство с этим юнцом?

– Агриппа, ты уж меня прости, – резко сказал Невий Серторий, – но компания какая-то подобралась скучная. Я ожидал от тебя более интересного времяпрепровождения.

– А ты не торопись, Макрон, присядь, – сузив выпуклые черные глаза, произнес Ирод. – Соверши с нами возлияние во славу нового римского бога Гая Цезаря.

Он поднялся из-за стола, взял под локоть Невия и настойчиво усадил на ложе. Макрон с недовольным видом принял протянутую Клавдием чашу. Посмотрел на старика и неожиданно заметил, как дрожат его руки.

– Кто-нибудь все-таки объяснится? – зло спросил Макрон, в упор глядя на Агриппу.

– Конечно, мой друг, – Ирод блеснул белозубой улыбкой. – Позволь представить тебе Германика Гемелла.

Юноша вежливо склонил голову, и длинная белокурая прядь упала ему на глаза.

– К…кого? – Макрон поперхнулся.

– Германика Гемелла, – терпеливо повторил Ирод, сделав вид, что не заметил удивления друга.

– Но он же мертв, и довольно давно, – едва вымолвил Макрон.

– Он был спрятан в Тарраконской Испании, где Фабию Персику принадлежали обширные угодья. Едва ему исполнилось четыре года, их разлучили с братом – близнецом Тиберием Гемеллом и отправили туда. А Рим оплакал его кончину, как и любящие родители. Хотя Ливилла, конечно же, притворялась. Она отлично это умела. Ведь правда, Клавдий?

Клавдий покраснел и кивнул. Он продолжал хранить молчание.

– Довольно дальновидный шаг, ведь сразу за мнимой смертью Германика умирает его отец. Ливилла дала отраву Друзу Младшему, даже и глазом не моргнув, хотя муж так доверял ей. Заговору Сеяна был дан ход, хотя. Все знают, насколько печален его конец.

– Что за бред вы тут несете? – взревел Макрон и вскочил, едва не опрокинув стол. – Я лично видел письма Ливиллы, подтверждающие, что близнецы – дети Сеяна. И к чему мне сейчас представлять этого обманщика? Ему жить надоело? И он приехал в Рим искать смерти?

– Не горячись, Невий Серторий, – впервые подал голос Клавдий. – Ты многого не знаешь. Да, письма Ливиллы подлинные, я недаром хранил их много лет, но ни в одном из них не упоминается имя Сеяна, как отца близнецов.

– Но я сам.

– Ты видел лишь записку врача Эвдема. Только она, приложенная к этим письмам, и дала объяснение тому, кто хотел это знать. И я теперь заявляю, что эта записка – фальсификация! Ее подделал мой секретарь для той, которой уже нет среди нас.

– О, боги! Юния Клавдилла!

– Ты помнишь, Макрон, сколько времени она провела под крышей моего дома в Капуе, вынашивая свой план спасения супруга. Я сам помог Юнии в этом. Но скрыл от нее, что настоящим отцом все-таки был Друз, сын Тиберия. Ей нужно было подтасовать факты, и мы это сделали ради того, чтобы Калигула стал наследником Тиберия. Моя сестра Ливилла была очень умна, несмотря на свою неразборчивость в мужчинах. Не в ее интересах было рожать от любовника, когда судьба его заговора была не решена. Но она искусно манипулировала им, заставляя думать, что близнецы – его сыновья. Я уверен, если бы Сеян добился своей цели и стал императором, то эти дети прожили бы недолго, Ливилла просто родила бы ему новых. Моя сестра была очень расчетлива и предусмотрительна.

Пораженный до глубины души, Макрон молчал, лихорадочно перебирая в уме события тех далеких дней.

– Но, – начал он свой вопрос, уже заранее боясь услышать ответ, – кольцо Фабия с драгоценной камеей… это ведь Юния положила его в капсу с этими письмами?

Клавдий вздохнул. Теперь настало время правды.

– Это я надоумил Клавдиллу положить туда этот перстень. Персик подарил его ей в знак своей любви. Она ведь обманула тебя, сказав, что они не были близки? – Макрон отрицательно качнул головой, боясь услышать продолжение, хотя и сам уже давно это подозревал. – Но мне Юния призналась, что он был ее любовником до тех пор, пока не предложил предать Калигулу. И именно от него она сбежала в Капую, лелея свои планы. Я был лишь послушным исполнителем в ее руках, как и ты, Невий Серторий.

Макрон устало опустился на ложе. Сердце гулко билось в груди, причиняя такую невыносимую боль, что казалось, вот – вот разорвется. Агриппа заметил, как побледнело его лицо, и кинулся протирать ему виски уксусом. Боль немного отступила, но сердцу теперь не суждено было оправиться от этого предательства никогда.

– Это мне Тиберий поручил убрать Фабия Персика. Мы перерезали ему вены в его собственном доме, выдав все за самоубийство. То обстоятельство, что в его спальне нашли золотую статуи девушки, дало всем основание думать, что виной тому была неразделенная любовь.

Изумленный Агриппа даже не нашелся, что ответить. Эту истину давно открыла ему Юния Клавдилла в доверительном разговоре, произошедшем меж ними в день его отъезда. Много времени Ирод размышлял над этим ее признанием, но, в конце концов, сделал вывод, что она могла обмануть его с целью настроить против друга, ведь она тогда ясно дала понять, что дни Макрона сочтены. Лишь смерть остановила ее злодеяния. Агриппе удалось убедить себя, что Невий Серторий никогда не смог бы хладнокровно перерезать вены Фабию, с которым был очень дружен. Сам Ирод любил Фабия, как брата, и с трудом перенес его потерю, но услышать сейчас об этом из уст самого Макрона, было уже слишком. Крупные слезы заблестели на его темных выпуклых глазах, и он поспешно утер их рукавом.

– Я думаю, нам еще многое нужно друг другу рассказать, – с усилием выговорил он. – Но сейчас пора расходиться. Ты, Невий Серторий, и ты, Клавдий Тиберий, должны дать согласие на новую встречу.

Слово «да» прозвучало одновременно, и гости удалились. Макрон шел, держась за сердце и едва переставляя ноги. Клавдий хромал следом и думал, что убийство Фабия Персика было не единственным, что совершил Макрон из-за происков Юнии. Он помнил, как та, вспылив, призналась, что они вместе с Невием Серторием задушили старого Тиберия. И ему было страшно.

Они даже не сказали друг другу слов прощания в этот вечер.Макрон плохо помнил, как добрался до дома. К счастью, он не нарвался ни на один отряд вигилов, следивших за порядком. В дни траура ночью на улицах Рима не должно было быть ни одной живой души.И сейчас мысли вихрем кружились в его голове. Особенно одна причиняла сильную боль. Он не мог не сознаться себе, что бешено ревнует Юнию к Фабию. И он, и она мертвы, но все равно, едва воображение начинало рисовать близость меж ними, как сердце норовило выскочить из груди, а кулаки сжимались от злости.

Даже сообщение о том, что один из близнецов Сеяна или Друза остался жив, не так затронуло, как мысль, что женщина, которую он любил больше жизни, была любовницей Фабия и в очередной раз солгала ему.

То, о чем сообщил Ирод, еще требовало доказательств. Пусть хитрый иудей предоставит их. Слов Клавдия недостаточно для полного подтверждения личности юноши, лица которого Макрон даже не смог запомнить.Невий Серторий готов был биться об заклад, что этот лже – Германик – очередной проходимец. Когда-то Рим уже пережил попытку восстания лже – Постума против Тиберия, которого скоро разоблачили как Клемента, раба Агриппы Постума и с позором казнили. Макрону не хотелось быть причастным к такому сомнительному мероприятию, но выслушать Гемелла все-таки было любопытно. Поэтому-то он и дал тогда согласие на новую встречу. Да и Клавдий, он был уверен, не настолько глуп, как прикидывается, а весьма осторожен, и его присутствие только подогревало интерес Макрона к этому делу.Пираллида ни жива, ни мертва стояла в потемках, прислонясь к косяку двери. Беседа, которую ей удалось подслушать, повергла ее в ужас. Страшными потрясениями грозил Риму сегодняшний разговор. Ей не хотелось быть причастной к заговору против императора. Должна ли она рассказать об этом Калигуле? Гетера не могла найти правильный ответ. Когда тела заговорщиков сбросят с Тарпейской скалы, едва ли она получит свое вознаграждение. Пираллида была не настолько наивна, чтобы надеяться выйти сухой из воды.